Гробница Шакала
***
В день моей казни я проснулся, как обычно, под звон тюремного колокола. Увидел водянисто-золотое свечение в узком окне, выходящем на восток. Утро обещало быть прекрасным, день – жарким и душным. Хорошо хоть погода не испортилась в последний момент моей жизни. В камере пока было прохладно, но до полудня она успевала накалиться как следует. Потом лучи солнца переставали касаться моей стены, и жара спадала.
Я умылся остатками воды, сохранившимися со вчерашнего дня, – неслыханная роскошь, которую я иной раз себе позволял. Я сидел в тюрьме портового города Нурзия уже больше месяца, и меня больше всего огорчала перспектива когда-нибудь превратиться в оборванное полуживотное, которое уже даже свету солнца не радуется. Правда, до этого мне было еще очень далеко. Я, как политзаключенный, сидел в отличной камере – с высоким, но вполне доступным окном (!), относительным достатком воды и якобы сносной пищи и почти без крыс, потому что здесь орудовал тюремный хорек Арбалет.
Я встал у окна, вглядываясь в чистое небо и размышляя о своей жизни. Именно так я собирался провести последние несколько часов, прежде чем веревка оборвет мое существование.
- Эй, астроном! – в дверь ко мне постучал тюремщик Геронтий, с которым мы были в хороших отношениях.
Дородный тюремщик в кольчуге вошел ко мне в камеру в сопровождении сонного охранника. Сегодня Геронтий пожал мне руку, хотя прикасаться ко мне просто так было запрещено.
- Прощаюсь с тобой, астроном. Жаль, ты ведь молод.
- Назови меня по имени! – сказал я.
- Эразм.
Тюремщик оглядел стены моей камеры, как будто никогда ее не видел.
- Я все надеялся, что тебя оставят тут подольше, может быть, даже навсегда. Мы бы с тобой еще много о чем поболтали, - он повернулся ко мне. – Боишься, небось, умирать в двадцать пять лет.
- Нет, - ответил я мрачно.
- Ученики твои придут потом. Забрать тело.
- Какие?
- Не знаю, то ли с фехтования, то ли со Школы астрономии. Ты не бойся, палач сегодня самый лучший, гуманист. Я вот все думаю, как вы, астрономы, размеры звезд определяете? Ты мне называл, но я это понять не в состоянии.
- Это все условно, Геронтий, - настроение мое падало с каждой минутой, хотя я привык к бестактной болтовне тюремщика. В конце концов, он добрый малый, и это его полностью оправдывает. Но я проснулся с твердым намерением морально подготовиться к смерти, а теперь начинал нервничать.
Охранник, видимо, уже привык к тому, что смысл и даже сам факт разговора Геронтия с заключенным Эразмом недоступны для его мозгов, и просто стоял в стороне, напоминая неодушевленный предмет.
- Прощай, Эразм, - продолжал Геронтий. – Увидимся еще на казни, через четыре часа, но там проститься не дадут. Прощай, четыре часа у тебя еще осталось.
Пожалуйста: четыре часа, а он спрашивает меня об угловых размерах звезд…
Я остался один. Больше не хотелось смотреть в окно – солнце было слишком ярким, а двор тюрьмы слишком печальным. Я уселся в угол на кровати и стал вспоминать свою жизнь. Нечего терзаться ожиданием или сомнениями, лучше вспомнить самое хорошее, что было в моей недолгой истории.
Бесспорно, лучшее – это учеба в Школе астрономии при Царском Центре наук, а потом – преподавание в ней. Правда, мой преподавательский опыт оказался весьма недолгим, и все оттого, что я посчитал своим гражданским долгом оказаться в рядах повстанцев, требующих реформ.
Как хорошо, что я порвал все отношения с Лорой. Сейчас от нашей связи ей было бы только хуже. Лора промелькнула в моей жизни, как перо белой цапли, подхваченное ветром, пролетает над волнами реки. Больше всего она мне напоминала изысканный фруктовый десерт: красивая, с мягким голосом, пушистыми ресницами, с безупречно завитыми в тугие колечки каштановыми волосами, аккуратно уложенными по плечам. Ее одеяния всегда пахли пряными соцветиями южных цветов и чем-то еще – слишком чувственным.
Она ненавидела мужские разговоры, оружие, политику, других женщин, но отнюдь не была глупа и, как только я оказался в рядах врагов существующего правительства Кевероны, исчезла из моей жизни. Собственно, я понимал, что с ней нужно расстаться, поэтому первым начал пытаться отстранить ее от себя. Поначалу делать это было больно, потом она ушла сама. Пусть живет благополучно.
В любом случае я был для нее неудачным выбором, ведь мое состояние было гораздо скромнее состояния ее семьи, и очаровать ее я мог разве только внешностью (светлые волосы в нашем краю считаются заманчивой экзотикой, и недостатка во внимании женщин я не испытывал).
Я вспомнил, как преподавал по вечерам фехтование на мечах. Так сложилось, что этому я научился рано, но не видел для себя никаких практических перспектив, кроме как передать свои умения другим людям. На самом деле я охотнее из преподавателя превратился бы в ученика, я-то знаю, что мне самому еще нужно многому научиться у настоящих мастеров.
Про участие в восстании вспоминать не буду. Если бы кто-то заранее подозревал, что Терсерон, объявивший себя поборником справедливости, сбежит со своими дружками, как только удача от него отвернется, все было бы по-другому, и нас не надо было бы отправлять на эшафот. Но теперь это уже совершенно не имеет значения.
Я стал вспоминать поездку в Первую Обсерваторию, на другом берегу пролива Солла. Мы отправлялись как раз из Нурзии, осенью, под ослепительно-синим небом, которое, однако, совсем не означало теплой и ласковой погоды. Яркое и холодное солнце освещало белые паруса судна с печатями Царского Центра наук и делало их невыносимо-резкими на фоне насыщенной синевы моря. Как такие мелочи могут запомниться? Они не вспоминались, просто внезапно всплыли в памяти сейчас, когда мне так необходимы живые картины прожитой жизни… А звезды??? Да разве это звезды в Первой Обсерватории??? Это цветы, искры – целый мир, алмазы, рассыпанные в вечности, непрерывная музыка. Счастье – делать научные исследования именно там.
Мне оставался час. Мне не хотелось терять ни минуты. Но вдруг в коридоре послышался оживленный шум, и, звякнув ключами и громыхнув дверью, ко мне снова вошел Геронтий.
- Собирайся, астроном, собирайся. И ничего не бойся, - сказал он.
- Черт возьми, у меня еще час! Ну нельзя же так!
- Собирайся, собирайся. Это приказ свыше. Там что-то случилось, но не бойся, кажется, будет только лучше.
- Да что случилось?
- Не знаю, что-то в верхах. Ваши судьбы, кажется, пересмотрены, правда, не знаю, почему. Не бойся, хуже не будет, уже точно.
Неужели решили заменить веревку на более гуманный яд? Ну и на том спасибо. Правда, лучше бы еще час жизни…
Меня привели в пустой зал суда, очень хорошо мне знакомый. Я бывал здесь несколько раз, причем три последних как подсудимый мятежник. Эти колонны с дурацкой ребристой поверхностью и не менее дурацкие ряды кубических сидений мне уже порядком примелькались. Около мест, отведенных под совещания, стояло несколько человек: хорошо мне знакомый статный судья в обычной мирской тунике и плаще, без судейского покрывала на одежде; какой-то чиновник, судя по медальону, столичный и высокопоставленный и странного вида пожилой человек, лицо которого казалось мне смутно знакомым. У меня сложилось впечатление, что это ученый. С ними была еще пара серьезных служителей закона.
Вслед за мной привели еще двоих смертников, и пока две-три минуты чиновники переговаривались, мы стояли в стороне под надзором стражи.
Один из моих товарищей по несчастью мне знаком – это командир Рекс, мрачный и суровый воин, отдавший свою жизнь за справедливость и солдатскую честь. Он смотрит сквозь спутанные темные волосы непримиримым, но очень спокойным взглядом, он готов ко всему. Это сама честность. Если он стал политическим преступником, это не ошибка, а его искреннее убеждение. Заметно, что он готов к смерти, но крайне взволнован. Я тоже.
А вот второй мой товарищ по несчастью. С ним я еще не встречался на суде. У меня даже волнение пропадает – настолько он колоритен. Наемник-иностранец, солдат, который работает за деньги. Доработался. Я смотрю на него и не могу не удивляться, хотя мне явно не до этого. Такого не проймешь известием о том, что через час его казнят. Он смотрит на все происходящее без тени подавленности, даже с ленивым любопытством. Кажется, ему ничего не стоит сейчас улыбнуться, здороваясь с палачом. Это варвар, аллариец, о чем говорят длинные гладкие черные волосы, собранные в высокий хвост, традиционный у жителей Аллары. Когда он был на свободе, женщины, наверное, были от него без ума: он высок, и у него атлетическое телосложение, с него можно лепить скульптуру. С высоты своего роста он спокойно, непринужденно роняет на окружающих взгляд больших, абсолютно черных глаз из-под высоких, выразительно приподнятых бровей; на красивом лице с неправильными, но гармоничными чертами – ни намека на мучительное ожидание. Он похож на игрока-авантюриста, который знает, что было поставлено на кон, и знает, что теперь проиграл. Несомненно, этот человек одним своим видом влияет на окружающих. Даже не верится, что эта внешность принадлежит простому наемнику.
Мои наблюдения прерывает приятный голос судьи:
- Смертники! Вы – враги Кевероны и государя. Вы заслуживаете казни. Но вам повезло, и вместо того, чтобы пойти на эшафот, вы послужите науке и государству и пойдете в Мертвый город, где господин Аримат, как вы, наверное, знаете, проводит важные раскопки. Теперь слушайте! Ему как раз нужны четыре человека, и так как дело это ОЧЕНЬ опасное, выбрали вас, политзаключенные, чтобы не привлекать честных граждан. Заметьте, мы не взяли каких-нибудь убийц и воров, вы все… - он запнулся, взглянув на наемника, - люди приличные, образованные, хоть и безответственные. Это же приличные ребята, гражданин Геронтий?
- Очень! – голос тюремщика четко, резко, почти радостно отдается от стен.
Конечно, думаю я, - господин Аримат! Вот почему его лицо мне показалось знакомым, это же известный придворный ученый, он тоже временами преподает в Царском Центре наук.
- Граждане… господа! – Аримат делает шаг вперед, вероятно, чтобы придать значимости своей невнушительной особе. – Вам выпадает редкая честь послужить науке, государю и его казне и тем самым искупить свою вину перед отечеством и смыть позор…
На тонких губах алларийца появляется едва заметная снисходительная улыбка при слове «отечество».
- Значение нашего предприятия для государства огромно, велико, - продолжает Аримат, голос его временами срывается. Да, лектор из него никудышный. – Это и историческое значение, и древние сокровища, которые непременно пойдут в казну государства, и произведения искусства…
Варвар начинает скучать – казна его не интересует, искусство, наверное, тоже.
- … Но это и страх, и опасность. Если бы было все так просто, стали бы мы просить помощи у тех, кого государство приговорило… уничтожить? Вы же, наверное, знаете, что такое Мертвый город и Гробница шакала?
Полтора года назад пески на востоке в шести днях пути отсюда открыли наконец руины легендарного древнего города Араттро. Мы о нем знаем из летописей и произведений искусств, но когда-то это был реальный город. А теперь это Мертвый город – руины. Раскопки оказались проклятием: там погиб уже не один десяток людей по разным причинам, а нам все мало. Не оставить ли в покое исторический памятник, пронизанный, как говорят, враждебными потусторонними силами, пусть покоятся с миром. Но разве человек, нашедший сокровище, может остановиться? Даже самые приземленные ученые уже были вынуждены признать присутствие магических сил в этом месте, но это только подлило масла в огонь. Значит, нам придется выбирать – умереть здесь или там.
Аримат поворачивается к судье:
- Но я просил четверых предоставить, а здесь трое…
- Это все сегодняшние смертники, но сейчас ведут еще одного политзаключенного.
Дверь открывается, стража вводит еще одного приговоренного. Его я тоже знаю, это один из начальников мятежных отрядов. Вид у него больной, он, видимо, еще на свободе подхватил чахотку. Приближаться к нему не хочется. Судья великодушно обращается к нему:
- Тебя помилуют, смертник. Тебе оставят жизнь с одним условием, если ты его согласен выполнить. Хочешь этого?
Глаза приговоренного, воспаленная глубина которых внезапно наполняется оживлением, говорят «да».
- Для этого ты должен пойти вместе с господином придворным историком, уважаемым Ариматом и этими… гражданами в Мертвый город, чтобы продолжить раскопки, вернее, помочь в этом, во благо государства.
Выражение лица смертника меняется, и он произносит:
- Да я сдохну в этом вашем городе, вы что, не видите. Я не смогу пойти.
Судья кивает страже:
- Тогда казнить. Подыщите кого-нибудь еще. У нас что, нет больше политзаключенных?
Смертника уводят. Я по пути вижу его взгляд и отворачиваюсь.
- Больше никто не возражает против нашего предложения? – спрашивает нас судья, стараясь говорить буднично. – Вы все согласны? Нужно решить сразу.
- Вы что, издеваетесь? Конечно, да! – говорит аллариец. У него красивый голос, а акцент не портит, а только усиливает варварское обаяние. – Нас там убьют?
- Видите ли, - любезно вмешивается Аримат, явно окрыленный таким поворотом, - никто пока не знает, что там с вами… с нами произойдет и какова опасность…
- Тогда тем более да, - обрывает его варвар, отмахнувшись с видом великодушного купца, сделавшего только что постоянному покупателю большую скидку.
- Ну что же… - говорит судья, и голос его становится еще приятнее – как жужжание сытого шмеля. – Все остальные согласны? Вы больше не заключенные. Но и не свободные граждане, пока не выполните свой долг и не докажете, что исправились. Вам, естественно, заплатят за такую работу. Но это не главное. Не забывайте, главное – это быть верными и полезными своему государю. И не вздумайте бежать или еще что – тогда вас точно казнят. А пока вы здесь под стражей, пойдите, приведите себя в порядок, отдохните, почувствуйте себя людьми и поблагодарите за это про себя богов, государя и господина Аримата.
Глава 1
Много было тут сокровищ –
Тканей, перлов, изумрудов.
Через силу их тащили
Больше тысячи верблюдов.
Ш. Руставели, «Витязь в тигровой шкуре»
Молодой политзаключенный, астроном Эразм в последний раз переночевал в Нурзийской тюрьме и больше никогда не видел ни свою одиночную камеру, ни свои тюремные пожитки. Сменив серую одежду узника на светлую тунику и плащ свободного гражданина, но все еще в сопровождении стражи он подписал договор об услуге государству и вслух поклялся исполнить свой долг и искупить вину.
Дородный тюремщик Геронтий тепло пожал ему руку и сказал с добродушной бестактностью, граничащей с цинизмом:
- Ай да астроном, ай да молодец! Конечно, лучше бы тебя здесь оставили навсегда, но все равно выйти из тюрьмы на свободу лучше, чем на эшафот…
Ожидая отправления в Восточные пески, в небольшом обеденном помещении для служащих Нурзийской тюрьмы собрались все трое вчерашних смертников.
Светловолосый стройный интеллектуал Эразм со строгими голубыми глазами, которые на похудевшем лице казались еще больше, чем были на самом деле, думал о том, что ему наверняка не отдадут его фамильный меч, прекрасный одноручник, бесцеремонно конфискованный при аресте.
Состояние бывшего мятежного командира Рекса разительно изменилось: ему отдали его одежду и прочие личные вещи, что вернуло ему внешность знатного воина. Завернувшись, как это было принято у благородных горожан, в свой темно-синий плащ, сколотый золотой фибулой, и тускло поблескивая медными бляхами на поясе и запястьях, он теперь внушительно выделялся на фоне убогого помещения. Но глаза его не стали менее суровыми, а лицо – менее хмурым. Кажется, положительные стороны жизни его совершенно не интересовали, он замечал только опасности и был готов к каждой из них.
Последним привели варвара, великолепного алларийца. Длинные черные волосы его были собраны все в тот же высокий хвост, только теперь они были блестящими и чистыми, а на самом алларийце красовалась традиционная варварская шнурованная туника без рукавов (слишком короткая и облегающая, чтобы ее носили кеверонские граждане) и не менее варварские штаны с кожаными ремнями. Он оглядел помещение с праздным любопытством, с каким, наверное, взирает сытый леопард на стадо газелей на водопое, и, помедлив, сказал со своим очаровательным акцентом:
- Кажется, пора знакомиться. Казимир. Наемник.
- Эразм, астроном и учитель фехтования.
Эразм пожал протянутую ему Казимиром руку. Рекс этого не сделал, только представился:
- Командир Рекс, владелец Центары.
- Бывший командир, - бессовестно уточнил Казимир.
- Ну, ты-то солдат… - начал Рекс, но его прервал кашель. Видимо, в тюрьме он все-таки заболел чем-то. – Мы-то с Эразмом понятно, но ты, простой наемник, как оказался политзаключенным?
- Нелегкая занесла… Нет, или как это? – принесла… Мне, кажется, повезло – сейчас бы меня уже снимали с веревки, - совершенно справедливо рассудил он.
- Все равно мы там погибнем, - презрительно бросил Рекс. – Ты представляешь себе, аллариец, что такое Мертвый город и Гробница Шакала и что о них говорят?
- Но сам ты выбрал это, - заметил варвар.
- Чем быть повешенным перед толпой народа, лучше подохнуть там, пока никто не видит.
Казимир пожал плечами, явно не разделяя такой позиции. Его, видимо, не смущала смерть перед толпой народа, может быть, даже наоборот. В глазах его появился бесовский огонек:
- Интересно, а кто четвертый?
Словно ответ на его вопрос, дверь открылась, и внешне равнодушная стража ввела еще одного помилованного смертника, тоже наемного воина. Он был старше Казимира, но моложе командира Рекса. Светлые, выгоревшие почти до полной белизны короткие волосы оттеняли темный загар мужественного лица. Нечего и говорить, это тоже варвар, только не аллариец, а латиец. Этот человек выглядел даже внушительнее, чем Казимир, хотя и был немного ниже его ростом. А судя по широкому кожаному ремню с нашивками и светлому плащу, он был не рядовым, а скорее всего, раньше командовал тридцаткой.
Как только он вошел, Казимир радостно и удивленно его окликнул:
- О! начальник!
- Знакомы? – спросил Рекс.
- Так это мой начальник, Эван. Я же два года служил у него под началом во второй северной тридцатке, - отозвался Казимир, уже вовсю пожимая руку латийца. – А я не знал, что ты тоже в тюрьме.
Эван только отмахнулся:
- Мне обещали денег, обещали казнь, теперь обещают свободу…
- Да нет, не свободу, а смерть в Восточных песках, - поправил Казимир. – Я только об этом и слышу.
Эван скептически пожал плечами:
- Посмотрим… По-моему, какая-то брехня.
- Молодой человек! «Брехня»!.. – раздался за его спиной возмущенный или даже, скорее, обиженный голос Аримата. Никто и не заметил, как и когда он вошел. – Да ты знаешь, воин, что это за место?
Эван, обернувшись, снисходительно бросил с высоты своего роста взгляд на хрупкую фигуру пожилого ученого, и Эразм решил, что пора вмешаться и помочь Аримату:
- Это человек, которому мы обязаны жизнью, придворный ученый Аримат. Надо быть очень смелым, чтобы продолжать проводить раскопки (ради чего – это уже другой вопрос). Наверное, у тебя не осталось помощников и слуг, господин археолог, и искать их здесь – была твоя идея.
Аримат взглянул на него из-за плеча Эвана.
- А, гражданин Эразм!.. Ну и ученые пошли… Скажу откровенно – не осталось у меня помощников. Полгода назад, после ряда неудачных экспедиций, это дело, наконец, поручили мне, новому придворному историку…
- Здесь недурно было бы сказать, - с притворной готовностью добавил Эразм, - что старый погиб как раз в одной из таких экспедиций.
Аримат невесело улыбнулся и, так как деваться теперь все равно было некуда, признался:
- Ну да, что скрывать. Да и моя экспедиция не закончилась успешно. Мы вскрыли Гробницу Шакала и даже отковыряли со стен несколько бесценных рельефов для государя. Но там такая хитрая дверь в подземные помещения, что те, кому удалось проникнуть внутрь, обратно не вышли, и мы их потеряли.
- Так вы их не нашли? Вы же разгадали секрет двери, - удивился Эразм, будучи здесь единственным, кто был в курсе придворной научной деятельности.
- Да нет, нашли. Кто-то или что-то… в общем их тела оказались повешены в нашем лагере на палатках. От них остались только обугленные кости, и мы смогли их узнать только по полусгоревшим цепочкам с именными медальонами, которые обычно вешают на себя ученые в экспедициях. Во всем цивилизованном мире медальоны неприкосновенности служат для ученых защитой…
- Стало быть, духи этого места сильно разгневались на вас и плевали на медальоны неприкосновенности, - уверенно заключил Казимир. – Зачем же тогда ходить туда?
Командир Рекс мрачно глянул на него:
- Для нас с тобой объяснение очень простое – это приказ, солдат.
Аримат развел костлявыми руками:
- И для меня приказ. Все, что внутри, должно принадлежать государству и государю, это должно быть в главном дворце, это не должно покоиться в песках.
- То, что внутри… - повторил Эразм. – Но, похоже, тут только ты, я и командир знаем, что такое Гробница Шакала. Наемники не обязаны знать нашу историю.
Повернувшись к остальным, стоя возле одного из столов, он коротко рассказал, как будто читал обзорную лекцию:
- Около тысячи лет тому назад не было государства Кеверона. На этом месте была Хиттая, которой правил царь Тейя, а ее столица, Араттро, находилась как раз на месте нынешнего Мертвого города. О том, что там случилось, написано в летописи «Великое прошлое» и в литературных текстах того времени, которые дошли до нас в отрывках. В любом случае, все это звучит как легенда. В Гробнице Шакала похоронен царь Тейя, у которого было прозвище Шакал, с царицей, придворными и еще несколькими сотнями добровольцев.
- Размеры гробницы должны быть впечатляющими. Но все скрыто под землей, - вставил слово Аримат.
- Вернее, они не похоронены, - не обращая внимания на Аримата, продолжал Эразм. – Они забальзамированы заживо, и это была идея самого Тейи. Он, как и многие тогда, был помешан на бальзамировании и сам это хорошо делал. Но вот он нашел человека, способного увековечить его тело – гениального мастера, а имя его не сохранилось до наших дней, может быть, умышленно не сохранилось. И вот Тейя строит гробницу, каких еще никогда не было. В скале высекают разветвленные подземные ходы, огромные залы, убранству и богатству которых посвящена не одна страница старинных рукописей. Все это должно было стать роскошным жилищем царя Тейи, его бесплодной жены и круга приближенных после смерти, но стало домом еще при жизни. Говорят, будто в разгар очередной войны с соседями кто-то обманом занес во дворец Тейи такую страшную болезнь, что он предпочел уйти из этого мира вместе со всеми, кто там находился, дабы предотвратить ее распространение по стране, а трон поспешно отдал младшему брату, который вынужден был тут же вернуться с войны и проиграл ее. Послушай, Аримат! – он повернулся к ученому и спросил: - А ты не задумывался, что, раскапывая гробницу, вы, возможно, раскапываете эту заразу?
- Нет, - ответил Аримат немного смущенно. – Никто не заболел: были пропавшие и убитые, но все были здоровы. Тогда как упомянутая болезнь столь разрушительна и скоротечна, что название ее даже побоялись написать в летописях…
- Хорошо… - сказал Эван, удаляясь от темы, которая оказалась для него особенно неприятной. – Все, что я слышу о Мертвом городе, это его богатство и его опасность. Значит ли это, что работа в нем должна хорошо оплачиваться?
Аримат секунду подумал, что ответить наглому варвару, и, призвав все свои дипломатические способности, осторожно сказал:
- Величайшее вознаграждение у вас уже есть – вам оставили жизнь… Но если все будет хорошо, и я, и вы вернемся не только живыми, но и богатыми даже по самым скромным подсчетам. Несмотря на ваше… прошлое. Но я шел сюда не за этим разговором, а чтобы сказать, что отправляемся мы уже через час, как только все мои инструменты будут сюда переправлены, - поспешил он перевести разговор на другую тему и скрылся за дверью.
Остаток времени каждый провел так, как считал нужным. Наемники, оказавшиеся давними знакомыми, оживленно рассказывали друг другу, как во время мятежа попали на службу к бунтовщикам, а потом – в одну и ту же тюрьму. Командир Рекс задумчиво сидел на лавке возле окна, погруженный в мрачные воспоминания или размышления. Молодой астроном Эразм думал о том, как странно сплетаются события. Вчера в это время он готовился к казни, вспоминал свою жизнь, отсчитывал ставшие вдруг такими драгоценными часы, минуты, секунды… - бесценное время. И чем дальше, тем удивительнее узор сплетающихся событий. Возможно, одна смерть сменится другой, худшей? Эразм покопался в сумке среди своих немногочисленных личных вещей, достал бумагу, перо и чернила и попытался словами изложить то, что произошло с ним за последнее время: «В день моей казни я проснулся, как обычно, под звон тюремного колокола…».
Глава 2
Напротив – глаза в глаза.
С. Ковальчук, «Стая»
Под сверкающим синим небом и палящем солнцем по равнине к Восточным пескам двигалась открытая повозка, в которой сидел археолог Аримат в дорожном халате; сзади плелся его скромный слуга-помощник, столь безликий, что никто даже не вспоминал его имени. Рядом с повозкой на дорожных лошадях ехали наслаждающийся свободой Эразм, привыкшие ко всему на свете наемники Эван и Казимир и безучастный к любым лишениям, стойко борющийся с приобретенной в тюрьме болезнью командир Рекс.
Солнце, поднимаясь все выше, становилось все безжалостнее, но природа полупустыни, опьяненная поздней весной, была так прекрасна, что смягчала любые солнечные лучи.
На каменистых склонах холмов то и дело попадались островки пышно цветущего белого и ярко-розового миндаля, резко выделяющиеся среди просачивающейся через камни свежей зелени. Изящные колючие веточки невысоких цезальпиний были усеяны алыми цветками, похожими на изысканных насекомых. В пересыхающих руслах весенних потоков, как эфемерное пламя, качались от ветра красные и бледно-желтые пустынные маки; с близкого расстояния было видно, что лепестки их полупрозрачны, и сквозь них просвечивает солнце. А в самых низинах, где еще задерживалась весенняя влага, вверх поднимались воздушные пепельно-голубоватые шарообразные соцветия луков. По мере продвижения к Восточным пескам на пути начинали попадаться пустынные акации с хрупкими, как маленькие белые раковины, цветками, источающими вкрадчиво-сладкий, даже пошловатый аромат, и заросли восхитительного серебристо-голубого тамариска, растущего в канавах с весенней водой вдоль дорог. Идеально чистое небо было переполнено журчащим пением жаворонков.
Через полторы-две недели все это должно было потускнеть, иссякнуть, исчезнуть под сжигающими лучами ничем не прикрытого солнца.
Довольно долгое время, в течение нескольких часов, путники ехали молча. Потом Аримат попытался завести с Эразмом беседу о своих успехах в археологии, видимо, решив, что молодой астроном – единственный сопровождающий здесь, с которым можно говорить по-человечески. Однако разговор никак не клеился. И вновь надолго воцарилось молчание, которое нарушали только пение жаворонков, щебетание ярких цезальпиниевых ткачиков в кустах акации и издевательская трескотня соек-шутов, которые из любопытства то и дело садились на дорогу прямо перед движущейся повозкой и тут же шумно взлетали, распустив веером хвосты.
Молчание нарушил Казимир, которому надоела спокойная размеренность дороги:
- Сколько времени у нас до остановки, господин Аримат? – поинтересовался он.
- Еще два часа! По дороге будет гранатовая роща, в которой мы и остановимся.
- А пока нужно занять себя разговором, как делают все культурные люди в дороге, - заключил Казимир, не постеснявшись отнести и себя к культурным людям. – В ваших краях есть обычай. Поскольку мы друг друга не знаем, общих тем у нас нет. Поэтому я предложу тему, и каждый из нас расскажет историю из своей жизни. Главное – рассказывать правду, но только интересно, чтобы все слушали.
- Только не говорите мне, - фыркнул в ответ Аримат, - что солдаты вашей тридцатки развлекаются этими интеллектуальными играми в свое свободное время!
- Нет, - тут же с готовностью признался Казимир, - это я у командиров подслушал. Чего они только не рассказывают…
- И о чем же будут наши истории… Казимир? – снисходительно спросил командир Рекс.
- Поскольку мы едем, я так понял, в необычное место, - ответил Казимир, - я предлагаю вспомнить самые загадочные события, которые с вами случались. Но только рассказывать правду!
- Самые загадочные события! – снова фыркнул в ответ Аримат, на сей раз удивленно. – Так, может, ты и начнешь первый свой рассказ?
- Согласен, - кивнул Казимир.
Полминуты он ехал задумчиво, молча, в тишине, потом улыбнулся своим мыслям, как будто сделал некий удовлетворительный вывод, и начал рассказывать, рассеянно вглядываясь в равнину и полуприкрыв глаза от высокого солнца.
- Я расскажу, что было со мной в молодости, - сказал он. – Лет в семнадцать или, может быть, в восемнадцать. Алларские земли в суровом краю. Там горы. Там бывает снег каждую зиму, а здесь никогда не бывает.
- Тебя не тянет обратно? – спросил Эразм.
- Везде земля и небо. Значит, везде хорошо. А если у меня будет свой дом, хочу, чтобы был там, - признался Казимир. – Такой охоты, какая была у меня там, десять лет назад, здесь я не видел. Навсегда ее запомнил. Горы в снегу, все в снегу, - говорил он, как будто Аллара до сих пор была у него перед глазами. – Лес на склонах весь в оврагах, черный, ветви облетевшие и мокрые. И пахнет мокрым деревом. Нет, вы этот запах не знаете. И я стою в самой низине, между двумя склонами, а высоко на склонах лес, лес, лес… Я стою в снегу по колено. И жду. Тишина. Здесь я не слышал полной тишины. А там – тишина, так что нервы натягиваются в ожидании звука. Два цвета кругом – белый и черный, даже на небе – белый. И лес на склонах все вверх уходит, вдаль, и даль от этого серой кажется, грязной. А в лесу идет крупное животное – слышно временами, как идет по лесу, но слышно едва-едва, отдельные звуки. И вот я стою внизу и жду очередного звука, чтобы понять, где оно. И больше никого вокруг, мне снизу хорошо видно, насколько все безлюдно, ни людей, ни зверей, ни птиц, я один в мокром снегу. Я сам пришел сюда и ищу ее. И вот далеко от меня замечаю, как она появляется из леса – как черное пятно.
- Кто?
- Махайра (она, а не он), - голос Казимира оставался по-прежнему спокойным, бесстрастным, как заснеженные горы. – Ростом она с бурого медведя. Черная. А обличьем, как помесь кошки и росомахи. И клыки у нее, как кривые ножи, торчат из пасти. Говорят, далеко на севере живут такие звери, а как она забралась к нам в Аллару, не знаю. Еще в детстве я видел черную шкуру такого зверя (кто-то привозил и показывал) и слышал рассказ о нем. Из рассказа ничего не помню, конечно, помню только, говорили, что они большие и хищные и это они – хозяева северных лесов и нападают даже на медведей. Но никто их никогда не видит, как будто их не существует… В тот год зима выдалась теплой, без сильных морозов, но с частыми снегопадами. Из-за глубокого снега горные бараны перебрались на малоснежные склоны, а за ними подались и хищники – волки, росомахи, снежные леопарды. Возле нашего поселения тоже жил снежный леопард. Животное это священное, охотиться на него можно только в определенных случаях, а на этого мы вовсе никогда не охотились, потому что он был здесь хозяином всех гор и всех баранов, но не причинял нам вреда. Мы звали его Царь. Когда случилась эта зима, и не стало добычи, какой-то хищник несколько раз уносил у нас скот и собак, и мы сначала подумали на нашего снежного леопарда. Одни сказали, что он стал слишком старым чтобы справляться зимой с дикой добычей, и уже не царь, поэтому и занялся воровством. А потому они предлагали убить его и отослать его дорогую шкуру князю. А другие говорили, что он, как и все старики, достоин уважения, и надо оставить Царя в покое. Пусть делает что хочет, и пусть за это духи гор будут к нам милостивы. Однако не долго мы обвиняли Царя в позорном воровстве. Охотники разглядели следы хищников в окрестностях и не нашли следов большой кошки. Крупные следы попадались нечасто, и ни один из них не был знаком никому из нас. У снежного леопарда широкая лапа – чтобы не проваливаться в снегу. Но по любым меркам те следы были гораздо шире и больше, хотя и сильно напоминали кошачьи. Тогда мы поняли, что Царь ушел, потому что у этих мест появился новый хозяин. Никто из нас в глаза этого зверя никогда не видел, помнили только шкуру. Многие в этого зверя просто не верили. Я верил. Как охотиться на такого зверя? Да и нужно ли? Я тогда, конечно, уже охотился, но один на один с крупным животным – ни разу. Но тут я взял нож, рогатину, удобную одежду и собрался на поиски махайры, потому что этот зверь был тайной и пробуждал совсем другой охотничий дух, не как обычные звери. Меня никто не остановил, потому что такое дело было бы очень к лицу молодому человеку, а смерть не была бы позорной. Вот я и пошел. Примерно я знал, где искать ее, потому что до этого мы со старыми охотниками обошли окрестности, заходили в леса, не нашли ее следов, но пару раз слышали издалека ее голос. Рычание у нее глухое, низкое, далеко слышно. Но в основном она молчит. Вот туда-то и отправился я один. Долго шел, всматривался, вслушивался, набрал полные сапоги снега. Стал спускаться в низину, чтобы добраться до другого леса, и вдруг уловил ее голос, в воздухе уловил, а не услышал. Не знаю, что в этом голосе заставляет сердце останавливаться, как будто заглядываешь в ту самую пропасть, что существовала еще до сотворения мира. И я останавливаюсь, оглядываюсь и в полной тишине начинаю ждать, не подаст ли она еще голос. Далеко-далеко временами слышно, как по лесу пробирается крупное животное. А потом она показывается высоко на склоне, где начинается лес. Я пришел за ней или она за мной, не знаю; наверное, оба мы друг на друга охотимся. Я на дне низины, открыт со всех сторон, в снегу по колено – хорошая добыча. Только в руках у меня рогатина, как раз для нее. Я стою неподвижно, но уверен – она меня видит. Некоторое время она тоже не делает движений, а потом продолжает путь по снегу. Я смотрю на нее пристально, жду и не сомневаюсь, что она движется ко мне. Но она сворачивает в лес.
Приятный, неторопливый (он старался правильно строить длинные предложения на неродном ему языке) голос Казимира смолк. Он, улыбаясь, повернулся к остальным:
- Выходит, она либо меня обманула, либо все-таки не заметила. Либо ей уже доводилось встречаться с людьми…
- И ты вздохнул спокойно? – спросил Эван.
- Нет, я вытащил ноги из мокрого снега и поплелся искать ее в лесу. – Казимир снова погрузился в рассказ. – Я очень долго шел по следам. Хвала духам – даже самое осторожное животное оставляет следы на снегу. В наших краях замой темнеет рано, так что мне оставалось не более четырех часов, а двигался я довольно медленно. И вдруг я выхожу туда, где лес редеет, а снег становится еще глубже – и вижу перед собой эту махайру. Она как будто меня поджидает, стоит недалеко, в двенадцати шагах, пригнув голову, и смотрит на меня молча. Я останавливаюсь и больше не двигаюсь. Мне так хорошо ее видно с этого расстояния, что внутри у меня все переворачивается. Этот зверь действует на нервы, как… колдовское зелье. Она действительно ростом с медведя, как о ней рассказывали, но низкая, на широких лапах, с длинной черной шерстью. Зубы у нее точь-в-точь как огромные охотничьи ножи, даже режущая поверхность есть. А в глазах – черте что. Такая зверюга и медведю горло раскроит. Но на меня она не спешит нападать. В ней даже нет напряжения, подготовки к броску, она стоит с таким спокойствием, как будто она не зверь, а таранное орудие. Только глаза ее выдают – зеленые и ни черта не добрые. Кажется, шевельнешься – и все изменится, она придет в движение. Так я стою и думаю, поднимать или не поднимать рогатину, нападать или не нападать на нее. А вдруг она тоже священное животное, как снежный леопард, и духи гор справедливо разгневаются, если убить ее? Смогу ли я вообще ее убить? Может, она сама – дух? Я едва заметно приподнимаю рогатину, и она тут же с рычанием бросается в мою сторону, но не на меня, а мимо, и быстро уходит в лес. Ей удобно бежать по глубокому снегу. Ну что тут уже сделаешь? Она прошла ближе, чем моя вытянутая рука, я чувствовал запах ее шерсти. Несколько минут я просто приходил в себя, а потом пошел домой и по дороге, не сбавляя шага, прислушивался, нет ли ее рядом. И как раз вовремя, потому что вернулся уже в полной темноте. Все, что осталось у меня от моей встречи с махайрой – это большой клок черной шерсти, который я подобрал с куста. Может, она, правда, дух. Я и не жалею, что ее не добыл – не это было главное в моей охоте. Главное – я приблизился к ней. Пусть так и остается недобытой тайной. Дома я все подробно рассказал и показал клок шерсти, и все тут же согласились, что это ее шерсть. Но нашлись те, кто мне не поверил, поэтому я утром отвел их в леса и рассказал все уже на месте. Мне тогда так хотелось похвалиться. Но зверя этого и даже его новых следов мы больше уже никогда не видели, хотя старались снова и снова его выследить. Появилась и исчезла.
Глава 3
- Возьми, о царь! Это вещество – сущность женщины-змеи. Все, до чего бы ни коснулся ты этим камнем, превращается в золото.
Индийская сказка
- Теперь я рассказываю! – сказал Эван. – Мне тоже есть что рассказать. Ты рассказываешь очень хорошо, но в твоей истории нет ничего сверхъестественного. А я расскажу об одной женщине, которая чуть не убила меня – и не без помощи злых сил.
- Только не врать, - напомнил Аримат.
- Как только я нанялся в ваши кеверонские войска, - начал Эван, - меня сразу направили в провинцию Файма. А ведь вы сами знаете о знаменитой южной роскоши. Едва я попал в эту столицу, как у меня снесло голову: там всюду сады, золото, павлины, пряности и женщины, много красивых женщин. И все красивые недоступны, тогда как страшненькие отдаются почти даром. И вот стою я на площади, любуюсь всеми этими дворцами, ищу глазами какую-нибудь забегаловку. А навстречу мне – нечто совсем роскошное. Такое впечатление, что она целиком состоит из цветных тканей и золотых украшений – только глаза черные смотрят из-под покрывала. А вокруг – служанки. Тут я вижу, что смотрит-то она на меня. Обернулась, сказала что-то свите, ей откуда-то подали корзину с розами, она выбрала одну из них и велела отдать мне. Мне подал ее слуга и говорит: «Госпожа Динара полагает, что ты – гость с севера и желает пригласить тебя сегодня вечером к себе, чтобы ты поведал что-нибудь о своей стране». Я в то время по-вашему еле говорил. Кое-как объясняю, что не знаю языка. «Мы постараемся найти переводчика» - говорит слуга. И что же, пошел я к ней, розу показал как пропуск. Глаза у меня в ее дворце разбегались от количества ковров, цветов, духов, райских птиц и прочего. Никаких историй я ей не рассказывал; понятно, чем мы с ней занимались. Хотя я часто дружил с развратницами, на сей раз мое сердце оказалось прямо в ее руках. Куда бы ни шел, я вспоминал ее. Она была вдовой одного чиновника, ей, видимо, некуда было девать себя и свои деньги. О, скучать с ней не пришлось! Как только она меня звала, я приходил с мыслями, что скоро каждый будет знать, к кому я хожу, а придя, забывал обо всем. Вернувшись, опять вспоминал, что должен служить вашему государству, и что встречи с ней принесут мне дурную славу. Фантазия на игры у нее была богатой: ночью она исполняла мои желания, днем – я ее. Я даже бился с кем-то по ее воле… Конечно, не так часто мы встречались, и я одновременно был этому не рад и рад.
- Неужели встречи с богатой вдовой не дают никаких преимуществ наемному воину? – язвительно осведомился Аримат, задетый легкостью и красочностью, с которой иностранный наемник рассказывал о своих похождениях.
- Дают. Она разбрасывалась деньгами. Но это все мелочи по сравнению с тем, чем все обернулось. Однажды я снова пришел к ней, и она усадила меня на свой белый ковер прямо в моей пыльной одежде, а сама пошла посмотреть что-то. Я в ожидании попялился на висящее зеркало и зачем-то заглянул в одну из круглых шкатулок, которые там везде валялись. Знаете, что там оказалось? Такая дрянь – там сидела змея. Красная с белым, как сейчас помню.
- Это ожереловый полоз, он не ядовит, - сказал Эразм.
- Для меня достаточно того, что она – змея! Более гадких тварей не существует. Я попытался себя успокоить. У нас в Латии жил идиот, державший снежных гиен, он с ними охотился. Мало ли – а эта женщина для чего-то держит змею…
- Тейя, в гости к которому мы направляемся, держал шакалов, - добавил Эразм.
- Еще хуже, - заметил командир Рекс.
- Да нет никого хуже змеи! – продолжал Эван. – Я рискнул открыть еще одну шкатулку. Что вы думаете – еще одна змея. И мне стало совсем не по себе. В другие шкатулки я решил не смотреть. Потом она вернулась, и на ней ничего не было, кроме дорогущей диадемы на волосах.
- Этакая черная пантера на белом ковре… - воодушевленно предположил Казимир.
- Вот именно, черная. А потом она придумала, чем занять меня на следующий день. Она сказала (причем бестия научилась говорить на моем языке): «Вчера я проходила по Главной площади, и у меня с руки упал браслет. Он изумрудный и он много стоит. Он покатился по камням и остановился возле круглого пруда прямо перед решеткой, куда стекает дождевая вода. Я наклонилась, чтобы поднять его, но так неудачно – он скатился между решетками и лежит теперь там на дне. Пойди завтра ночью, отодвинь решетку и поищи его там. Мой браслет за меня». Что-то в этом роде она сказала. Что-то мне показалась странной такая настойчивость, и я сказал: «Лучше я вызову кого-нибудь на бой, и ты полюбуешься на него с балкона». Не тут-то было. Она вцепилась в свой браслет, как пиявка. И тут я вспомнил, что на днях наш отряд выведут из города. Я немного ей приврал, и мне удалось отказаться. Тогда она засмеялась и сказала, что пусть браслет там и валяется вечно.
- Что же было дальше? – спросил Аримат, потому что Эван остановил рассказ, чтобы глотнуть воды. Наемники по своей дикой привычке предпочитали сгорать на солнце в своих варварских туниках вместо того, чтобы накинуть легкий белый плащ, как порядочные граждане.
- Что было дальше… Я решил, что пора завязывать с этой женщиной, но как от нее отказаться – не понимал. И вот через несколько дней решение пришло само собой. Войсковая больница обосновалась как раз на площади. Нас там собралось много, чтобы провериться на наличие лихорадки. И вдруг вносят умирающего – не нашего солдата. Он в рваных ранах, истекает кровью и на теле у него какие-то трупные пятна. Лекарь посмотрел на него и сразу сказал – укус ядовитой змеи. Я подхожу ближе и вижу, что в его руке зажат зеленый браслет, только явно не изумрудный. Я скорее начинаю спрашивать, пока он в сознании, а он говорит, что ночью заметил браслет под решеткой и решил достать. Врет: ничего там не видно ночью. Это не иначе, как Динара его послала туда. Тем более что он тоже варвар и хорош собой – это точно ее рук дело. Оказывается, он снял решетку, а там подземелье, - Эван вылил на себя остатки воды. – Я обещал не врать. То, что я говорю, говорил он. Он там увидел несколько коридоров и пошел по одному из них. Говорит, там были красные свечи. И вдруг навстречу ему из темноты – змея невероятных размеров. Длиннее человеческого роста раза в три, абсолютно белая, с капюшоном, а на голове у нее – диадема. Говорит, что, прежде чем впрыснуть яд, она играла с ним, как кошка с мышью. Вот так-то.
- То есть ты что же, хочешь сказать, что вдова чиновника оказалась оборотнем? – спросил Аримат. – Просто бред солдата перед смертью!
- Я обещал не врать, - повторил Эван. – Может и бред – солдат-то умер через полчаса. Но пусть меня разразит гром – в смерти его она замешана. Колдуньей она уж точно была.
На том и порешили, все согласились, что Динара – колдунья, и вообще южные женщины коварны и небезопасны.
- А ведь история-то поучительная, - подмигнув, заметил Аримат.
- Еще бы! Я потом несколько лет даже близко не подходил к женщинам, которые намного богаче меня. К черту их штучки, - сказал Эван и хотел еще что-то добавить, но тут Аримат указал впереди себя и обрадовано закричал:
- Вон та роща, на склоне, где мы остановимся. Скорее доберемся до нее и будем отдыхать.
И все дружно поддержали его, как будто уже давно путешествовали вместе.
Роща оказалась не так далеко, и, сменив разговоры на обсуждение дальнейших действий, путники свернули направо, где возвышался холм, покрытый гранатовыми деревьями. О диком восточном гранате не раз слагали песни, о нем говорили в легендах и даже упоминали в гимнах, с его красотой сравнивали мифических красавиц и богов-воинов; цветок восточного граната изображен на гербе государства Даринна, а его название стало именем для столицы. Цветок восточного граната – это произведение искусства с пятью красными, как будто сделанными из гладкого блестящего атласа, лепестками, распускающимися из темного, похожего на каплю крови бутона. Атласные цветы появляются среди темно-зеленых, глянцевых листьев в конце весны и всего на несколько дней привлекают к себе насекомых и людей.
В роще, источающей торжествующий запах гранатовых цветов, людей встретили своим стрекотанием все те же пестрые сойки-шуты, которые прыгали по земле и искали для своих гнезд всякую всячину. В перерывах между этим занятием они с удовольствием хватали мелькавших среди камней и растительности бирюзовых и бронзовых ящериц. А когда люди стали снимать с повозки и лошадей вещи, сойки расселись на гранатовых деревьях и начали громко обсуждать их действия на своем издевательском языке.
После этого каждый занялся своим делом. Аримат стал любовно пересматривать свои археологические инструменты, по очереди извлекая их из лакированных шкатулок и холщевых мешочков. То же самое он проделывал и с многочисленными милыми амулетиками, которые у археологов принято было дарить друг другу на различных собраниях и конференциях. Чем больше коллекция амулетов, тем яснее свидетельство, что ученого признают в кругах археологов.
Командиру Рексу, учитывая его болезнь, дорога далась трудновато, хотя жаркое солнце и сухой воздух явно пошли ему на пользу по сравнению с тюремной атмосферой. Поэтому сейчас он с тщательно скрываемой радостью устроился в тени гранатовых деревьев на вывернутом наизнанку светлом дорожном плаще.
Наемникам Казимиру и Эвану, конечно, и в голову не пришло, что безликий помощник Аримата полностью возьмет на себя хлопоты обо всех них. Поэтому, пока другие предавались отдыху, они наведались за водой к ручью, протекающему с другой стороны холма, успели за это время искупаться, а по дороге – еще и подраться на сухих тамарисковых палках (ибо оружия у них теперь не было, из всего отряда был вооружен только командир Рекс) и выяснить, что за время тюремного заключения ни один из них не потерял ни боевого духа, ни вкуса к жизни.
Эразм, несмотря на то, что именовался «гражданин», а не «господин», все же решил не забивать себе голову походными хлопотами, раз ими занялись другие, а посвятить это время себе. Мысль о том, что, возможно, это последняя весна в его жизни, сделала его сентиментальным эгоистом. Он ушел вглубь гранатовой рощи. Великолепное скопление царственных деревьев, утопающих в аромате, мягком жужжании пчел и голосах птиц, казалось красным шелковым куполом райского храма. К сожалению, роща была весьма небольшой.
Кроме упомянутых соек-шутов здесь оказался очень красивый иссиня-черный дрозд с темно-красной грудкой, временами издающий чарующее, очень витиеватое пение. Эту птицу так и называли – гранатовый дрозд. В Кевероне за свой внешний вид и голос она ценилась даже выше павлинов – не только обычного окраса, но и мраморных альбиносов. Это Эразм знал, потому что родители Лоры любили редких птиц и держали их в саду. У них садовник, видимо, зарабатывает больше, чем Эразм в Школе астрономии и на фехтовании вместе взятых. Впрочем, если верить словам Аримата, вернувшись из Мертвого города, Эразм мог бы резко исправить такое положение.
Нечего обольщаться! Место, куда они едут, не может быть хорошим, несмотря на всю свою историческую заманчивость. От него не могли отказать разве что бывшие смертники. Даже Казимир (а варвары изумительно прагматичны), и то высказал свое мнение, что отправляться обворовывать гробницу, полную разгневанных покойников, это свинство.
С другой стороны – не болтаться же на веревке… как тот смертник, который вчера засомневался.
Что в этом деле движет Ариматом? Не жажда наживы: он любит деньги, но они для него – не цель, а скорее естественное следствие. Зато в нем есть своеобразный охотничий азарт, который заставляет его испытывать к древним ценностям те же чувства, что ловец к добыче: найти, поймать, извлечь, отнять у времени и показать всем. Охотничьи трофеи приносят славу и деньги, но это не главное. Главное – чувство, когда «добыча» перестает быть самостоятельным, независимым от тебя существом, вещью или явлением и становится «трофеем», начинает принадлежать тебе, потому что ты сам, своими силами забрал ее.
Впрочем, скромный Аримат вряд ли когда-то пытался сравнить себя с охотником и, возможно, даже не согласился бы, услышав о себе такие роскошные слова.
Глава 4
Animantia quaedam animum habent, quedam tantum animam.
Одни живые существа имеют дух, другие только душу.
Сенека
Теперь солнце светило в спину, ведь дорога шла на восток.
Лошади успели напиться из пока еще прозрачного ручья, с удовольствием походили в прохладной воде между зарослей диких ирисов с уже увядшими липкими желтыми цветами и с покорной досадой заняли свое место возле повозки. Господин Аримат снова собрал свои драгоценные коробочки, старательно уложил их в повозку и отдал приказание отправляться в путь.
И путь продолжался. Как только был взят привычный дорожный темп, Аримат окинул взглядом присутствующих и спросил:
- Ну, кто теперь?.. – он имел в виду продолжение историй.
- Теперь ты, хозяин, - сказал Эван. – Все хотят тебя послушать.
- Да нет… - неуверенно начал отмахиваться археолог, но было поздно, все приняли сторону Эвана.
- А можно как-то установить правила очередности? – проворчал ученый.
- Жребий? – пожал плечами Казимир. – Хотя теперь уже в нем нет нужды.
- Я думаю, всем на самом деле интересно послушать ученого с таким опытом, - сказал Эразм. – Не каждый раз разговариваешь с придворным археологом.
- Нет, не хочу говорить о раскопках, - решительно сказал Аримат. – Может, это и интересно…
- Не может быть, чтобы за твою историю не произошло ничего необъяснимого, - перебил Казимир.
- Может, и происходило, однако не это я хотел рассказать. Не буду говорить про Гробницу Шакала, мы и так туда едем. Да, пожалуй, моя жизнь насыщена случаями – как это Казимир выразился? – загадочными. Но меня впечатлили больше всего не они, а то, что произошло еще в детстве. Об этом и буду рассказывать.
Ученый выждал паузу, в течение которой установилось уважительное молчание, и начал рассказ:
- Я был единственным ребенком. И любимым. У моих родителей денег было в обрез, но надо отдать им должное – я ни в чем не нуждался, и во внимании тоже. Кроме одного – мне не хватало общения, а они этого не понимали. Я был ребенком замкнутым, а они это, видимо, трактовали как нежелание общаться. В то время была мода заводить детям, даже довольно маленьким, собак. Считалось, что это развивает ответственность, ведь это была именно их собака. Так появлялись обязанности и прочее. У меня собаки не было. Все раннее детство у меня ее не было, и я почему-то не просил. Я считал, что, раз родители не делают, значит, это неизбежный ход вещей. Но однажды я принес домой собаку, правда, я был уже довольно взрослый, мне было восемь. Я считал, что могу отвечать за свой поступок. В каком-то дворе ощенилась сука, щенки начали выбегать на прогулки, и я взял одного. Я назвал его Лис, я принес его уже с именем. Он был круглый, рыжий и пушистый. И, как я и полагал, родители и слова не сказали против. Я занялся воспитанием Лиса, а через год выяснилось, что это Лисичка. Я был не в курсе, и никто мне даже не сказал, что это сука. Это добавляло некоторых неудобств, мне пришлось придумать, где держать Лисичку во время течки – родители мне, наконец, объяснили, в чем дело, и что надо делать. В остальном мы были свободны: ходили в окрестностях, Лисичка пристрастилась греться на солнышке у обочины улицы. Она была такой дружелюбной – так и хотелось ее погладить. К тому же она не выросла большой и была, как игрушечная лиса. Она думала, что весь мир ее знает и вертится вокруг нее. Но однажды, когда Лисичке взбрело в голову уснуть чуть ли не посреди дороги, на нашу улицу въехала огромная купеческая повозка, вывернула из-за угла и наехала на нее, потому что из-за ее размеров заметить собаку было сложно. Управляющий взял мертвую Лисичку и пошел к нам, чтобы предложить нам компенсацию. Странно, что он вообще остановился и уделил этому внимание. Тем не менее, он вошел с Лисичкой на руках и, увидев меня, понял, что никакая компенсация не поможет. Он оказался честным человеком, я даже помню, что у меня не было ни капли мыслей его винить, хотя я как ребенок проплакал два дня и долго вспоминал ее потом. Мне было жаль, что она, такая маленькая и наивная, такая жизнерадостная, обманулась в своем представлении об этом мире, он оказался опаснее. Хотя потом я начал подозревать, что моя Лисичка была глупой собакой – но что же делать, я любил ее и за глупость тоже. Больше у меня не было никогда собаки, как-то не сложилось.
Это случилось летом, а следующим летом было вот что. Тогда я увлекся выращиванием пионов. Садоводство входило в педагогический арсенал моих родителей и всячески поощрялось. В густых сумерках я понес свои инструменты в сарайчик и услышал возню возле ворот – возилась и скулила собака. И я пошел посмотреть. Дура застряла под воротами. Я подошел ближе и увидел, что это пушистая рыжая собака. Лисичка! Я помню то, ради чего на самом деле рассказываю эту историю. Самое удивительное в ней для меня – это я сам. Во-первых, я не удивился. И не испугался. Хотя, посмотрев внимательнее, я не сомневался, что это моя Лисичка. Прошу заметить, я был в возрасте, когда человек уже имеет представление о жизни и смерти и естественном ходе событий. Кроме того, я, естественно, понаслушался всяких страшных историй, без которых не обходится ни одно детство. Они производили на меня должный эффект.
Тем не менее, я был спокоен. При всем моем понимании абсурдности, я не почувствовал ни малейшей тревоги. Я прекрасно понимал, что Лисичку мы похоронили всей семьей, а сейчас я ее видел и воспринимал это как-то слишком легко. Я подошел ближе, назвал собаку по имени, она смущенно застучала хвостом по земле – она же была прижата воротами. Нужно было освободить ее, и я подошел поближе. Нужно было просто приподнять расшатавшиеся ворота. Все это было трогательно. И немного грустно. И я все это время думал: неужели это должно происходить так? Разве я не должен если не испугаться, то хоть удивиться? Я подошел к собаке совсем близко, было довольно темно, я наклонился к ней, и мне сразу стало понятно, что это не Лисичка. Более мелкая, более тощая, не такая пушистая – но почти копия моей Лисички. Я не понял, что почувствовал. Не облегчение – ведь ситуация меня не напрягала, но и не разочарование – ведь я понимал, что это – самое естественное объяснение, что так и должно быть. Я просто еще раз осознал всю безвозвратность – и стало грустно, но, так как прошел год, это была больше философская грусть. Я приподнял ворота, и собака убежала, не проявила ко мне ни интереса, ни благодарности, ни какой бы то ни было близости. Это меня разочаровало. Я был готов взять ее себе или хотя бы пообщаться. Пока я шел домой, я понял, что не смогу сформулировать для родителей смысл происшествия, и перестал о нем думать. В истории нет ничего мистического. Но был уговор рассказывать загадочные события. А для меня все, что связано с этой историей, особенно мое впечатление от нее, до сих пор остается загадочным и необъяснимым. Я встречался в жизни много с чем, много раз какие-то вещи пугали меня, и они тоже были малообъяснимыми, но не встречалось ни одной такой, в которой я чувствовал бы себя так спокойно и уютно, уверенный в том, что все идет как надо и все будет хорошо. Этим мое воспоминание и дорого мне.
- Спасибо, - произнес командир Рекс, так как никто больше ничего не сказал. – У каждого свое представление о необъяснимом. И все же в жизни археолога, наверное, есть и более красочные истории.
- Мне решать, что я считаю красочной историей, - ответил Аримат, видимо, немного обидевшись. – Эта история, может быть, целую жизнь ждала, чтобы ее рассказали. Нашумевшие истории в этом не нуждаются.
И дальше все ехали молча, следя за удлиняющимися тенями, скользящими впереди. Едва заметный спад жары пробудил к жизни спрятавшихся на день насекомых. Зеленоглазые мракобесницы с длинными ногами и дергающимся полетом повисли навязчивыми скоплениями над землей в лучах солнца. Особенно много их было около пока еще довольно сырых канав, откуда они недавно и выплодились. Для людей они никакой опасности не представляли, но зрелищем были жутковатым и каким-то гнетущим.
Солнце становилось все мягче, пыль – все золотистее, голоса птиц – все разрозненнее и ленивее. Постепенно приближалось время, когда с приходом ночной тьмы мир переворачивается и становится абсолютно другим – ночным миром.
Таинство этого перевоплощения повисло в воздухе, но не в виде тревоги, а в виде невесомого ожидания.
Вряд ли кто-то из шести путников думал об этих ощущениях. Однако общее настроение первого прожитого дня путешествия в безнадежное место оказалось на удивление легким и жизнеутверждающим.
Глава 5
Inter visa vera aut falsa ad animi assensum nihil interet.
Разуму не приходится выбирать, если это выбор между истиной и выдумкой.
- Я своих солдат всегда держал в узде, - начал свой рассказ командир Рекс утром, когда путешествие возобновилось. – В юности я насмотрелся на мародерство и прочие бесчинства и сначала принимал их как данность, а потом пришло осознание, что мирное население, если не оказывает сопротивления, вроде как становится нашим, и я, по идее, за него отвечаю. Так вот, солдатам, хотелось им или нет, приходилось вести себя смирно в большинстве случаев, и тогда – тоже. Мы стояли возле Элы, странный это город. Там два холма неприличных размеров и очень близко друг к другу, а между ними – узкая, темная и сырая низина. На одном, весьма скучном холме есть большой замок «Гнездо ястреба», где мы и располагались, а на другом, еще более мрачном, каком-то каменистом, - город. Не город, а практически одна обшарпанная крепость. В общем, в замке были мы, а в городских стенах – горожане, которые к нам не выходили. Тогда велись переговоры, и мы просто ждали, ничего не предпринимая, просто следили за горожанами. Те отсиживались в стенах и очень редко появлялись на глаза, выходили и того реже. Получилось так, как никто не ожидал. Уже само начало, по мне, было каким-то отталкивающим. В один из дней к нам в лагерь из этого города пришла одна юная тварь, по виду ей было лет тринадцать-четырнадцать. Я даже видел, как это происходило: как она вышла откуда-то из городской стены, спустилась по склону холма, что заняло у нее порядочно времени, пересекла низину, вскарабкалась к нам, и ее впустили. Она была тощая, оборванная и, по мне, страшная, как смертный грех. Она осталась где-то у нас. Многие солдаты пользовались ее услугами, не давая взамен ничего, кроме еды, но почему-то ее это устраивало, видимо. Она же была свободна в своих решениях. Я против таких женщин, но вмешиваться не стал, опять-таки не знаю, почему, наверное, потому что получше все равно не было, - он помолчал. – А через пару недель… внезапно умерло несколько солдат, как от чумы, только ушли буквально за несколько часов, - он посмотрел на Эвана. – Что там твой воин с отравленными ранами! Мы не досчитались четырнадцати! Я бы и не связал эти два события, но только из окна видел, как она убегает и очень поспешно, через низину, только не в город, а почему-то в сторону от него, в пустоши. Может быть, всего лишь испугалась, но тогда я послал всадников и спустил собак. И сам поехал за ними, а она уже скрылась на пересеченной местности. Собаки ее выследили, а мы старались не отставать. Они догнали ее, мы оказались рядом тут же и с удивлением обнаружили, что собаки невменяемы. Вместо того, чтобы задержать жертву, они все вместе набросились на нее и стали буквально разрывать на части. Когда мы отогнали последнюю, труп был совершенно неузнаваемым, даже по клочкам одежды. Мы поместили ее в мешок и поехали в лагерь. Вы думаете, это конец истории? В этот день к нам прибыл шеф, и эта история произвела на него такое впечатление, что он как-то быстро подписал условия Элы, и на следующий же день мы снялись из замка. Кто мне теперь скажет, что это было?
С минуту все ехали молча.
- Может, ваша девица была зомби? – предположил Казимир.
- Что это за черт? – спросил командир Рекс.
- Это человек, которого убивают, чтобы заложить в него какое-то задание, которое дает ему его хозяин-колдун, который и является его убийцей, - объяснил Эразм, потому что никто больше вразумительно объяснить не смог. – Мне казалось, это ни что иное, как байки.
- Не знаю, не хочу разбираться в этой дряни, - сказал командир Рекс, проехал немного молча и добавил. – Но с политической точки зрения это возымело небольшой эффект. Но все это слишком отвратительно, чтобы об этом думать, и слишком необычно, чтобы я где-то встречал что-либо подобное. Слава богам.
- А бывает и другое объяснение – совпадение, - заметил Аримат, обычно, правда, настроенный мене критично и склонный во всем искать связи.
- Вроде, умные люди говорят, что совпадений не бывает, - сказал Казимир. – И во всем есть знаки свыше.
Аримат, видимо, решил, что, формулируя эту фразу, варвар вовсе не собирался противопоставлять Аримата умным людям (так оно и было), и не смущаясь ответил:
- Поверь мне, когда делаешь раскопки, можно накопать кучу таких знаков, все их связать и объяснить и выстроить прекрасную картину. А потом, когда трезво смотришь на эти «знаки свыше», только и думаешь: им там наверху заняться нечем? Все – наше несовершенное воображение.
- С этим я не согласен… - сказал командир Рекс.
- А я согласен, - сказал Казимир. – У меня все просто: если бог хочет дать знак, пусть объяснит его так, чтобы и дураку было понятно.
- Вам ли, командиру, не знать, что с помощью игры фактов можно объяснить все, что угодно, так, как вам надо? – ядовито спросил Аримат, но Рекс его проигнорировал.
- Эти «знаки свыше»… - сказал Эразм, немного проехав молча, - это, скорее, ориентиры для нашего внутреннего мира, они могут ничего не значить для реальности, но с ними как-то легче выбрать дорогу для своих действий. Ну или окончательно заблудиться.
- Боги, какие мы все умные! – подытожил Эван, но без особого сарказма.
Разговор, безусловно, продолжился бы, но тут Аримат указал на горизонт, на сизоватые облачка на нем, и сказал без всякого перехода:
- Нам сегодня предстоит отвратительный день.
- Это ты о тех облаках? – с сомнением спросил Казимир.
- Да, о них. Через каких-нибудь двадцать минут здесь будет дождь стеной, ветер и собачий холод. Я знаю этих коварных тварей, они всегда поначалу выглядят так, как будто ничего не происходит. Сколько их ни видел, никогда не проносило мимо. Наденьте на себя все, что хотите, но не игнорируйте их.
Аримат спокойно и методично, с покорностью судьбе последовал собственному совету, накрутил на себя все свои тряпки и распорядился, чтобы его слуга поднял подобие крыши на повозке. Естественно, он никого к себе под крышу и не думал приглашать. Так что теперь безмолвный, похожий на пустое место слуга Аримата, даже имени которого никто толком не запомнил, находился в более выгодном и привилегированном положении, чем самоуверенные варвары, молодой ученый или благородный командир Рекс.
Остальные решили действовать по обстоятельствам, которые не заставили себя ждать. Сначала появился ветер, на глазах превращаясь из теплого в холодный. Над землей пронеслась огромная, почти бесчисленная стая песочных ласточек, сверкнувших оранжево-розовыми перьями на нижней стороне тела в лучах еще не закрытого облаками солнца. И воздух вокруг на несколько секунд превратился в стремительно нарастающий и тут же удаляющийся писк этих неуловимых созданий. Этот живой вихрь вселял тревогу и выглядел как предвестник чего-то масштабного, грозного и неизбежного.
За невнятными сероватыми облаками, крадущимися к солнцу, показалось то, что действительно было источником настоящей тревоги – черновато-синяя, шевелящаяся и провисающая под собственной тяжестью бесформенная масса, в которую превратилось небо.
На бескрайнем плоском пространстве это величественное зрелище казалось слишком потусторонним и демоническим, особенно для тех, кто не привык встречать лицом к лицу ничем не прикрытый горизонт. Слишком явственно и откровенно чувствовалась разница в размерах между людьми и стихией, которая двигалась сейчас на них и гнала перед собой бешеные, как злые духи, клубы пыли в сопровождении прошлогодних, мертвых, но движущихся сферических кустов перекати-поле.
Пыль перемешалась с летящими в ней каплями дождя, и через несколько минут все было сметено и поглощено стеной воды. Под ногами тут же образовался хаос из грязи и дождя; движение прекратилось, потому что двигаться вперед стало бессмысленно. Путники в условно непромокаемых плащах обреченно ожидали, когда гнев стихии иссякнет.
Воздвигнутая крыша не сильно помогла спасти содержимое повозки, так как вода проникла и под нее, когда от ветра все сдвинулось на бок. Пока слуга Аримата возился под крышей, пытаясь восстановить целостность конструкции и вернуть ее в первоначальное положение, из повозки внезапно выпала одна из шкатулок придворного археолога. Ударившись о колесо, она открылась, и целая куча амулетов и статуэток оказалась на бурлящей земле. Почти все они тут же скрылись в мешанине из дождя и грязи, на поверхности осталось только пять разных человеческих фигурок и подвеска в виде черепа.
Аримат из-под полога повозки и Эразм из-под капюшона молча наблюдали, как они лежат среди потоков мутной воды. Сочетание человеческих изображений и черепа означало «смерть», это знал каждый, хоть немного слышавший о гаданиях.
Дождь начал стихать так же поспешно, как начался, и Аримат с крайней аккуратностью и брезгливостью, как старый домашний кот, застигнутый врасплох на улице непогодой, вылез из своего укрытия и начал собирать и протирать свои коллекционные экземпляры.
- Только поговорили о совпадениях… - самокритично заметил он. – Теперь я не выгляжу авторитетно.
- Пять людей и череп – «смерть», - насмешливо сказал командир Рекс. – И ты будешь продолжать говорить о совпадениях?..
Но Аримат упрямо вздохнул, убирая свои амулеты.
- Что же это тогда? Предупреждение? И что мы сможем сделать?.. Потусторонние силы не знают, что у нас нет другого выбора? Там, на раскопках было достаточно много всего однозначного и уж точно более страшного, чем здесь. Но нам это ничего не даст, что бы это ни было. Даже если духи буквально испишут здесь все своими предупреждениями. Только настроение себе испортим.
Он полез обратно в повозку. Возмущенные ливнем лошади поминутно отряхивались и разбрызгивали воду и грязь. Шевелиться лишний раз в этой холодной, мокрой атмосфере не хотелось.
Среди приобретающих все большую прозрачность облаков уже снова начинало проглядывать солнце, а вместе с ним и надежда согреться и высохнуть. Но до самого вечера все вокруг оставалось мрачным, пасмурным и неприветливым.
Глава 6
… далекий голос, повторяющийся печально на неземном языке:
- Где ты, где ты, где ты....
А.Н. Толстой «Аэлита»
Эразм просушил за ночь страницы дневника и утром между нехитрыми сборами пополнил свои записи, стараясь не привлекать внимания. Считалось, что дневники ведут ученые для фиксирования наблюдений (этим он и решил прикрываться); в быту же ведение дневника считалось либо воспитательным занятием – для подростков, либо женским увлечением – для саморазвития. У Эразма была потребность обрисовать начавшиеся и такие многообещающие события, внезапно перевернувшие его судьбу, к тому же его интересовала окружающая местность, и ее описание он тоже хотел отразить. Но привлекать внимание и отвечать на вопросы ему не хотелось. Сейчас он размышлял о людях, с которыми его свела эта дорога. Они все, включая его самого, были совершенно разными и не такими однозначными, как казалось на первый взгляд.
Конечно, больше всех к себе притягивал внимание наемник Казимир, человек с неожиданными сочетаниями черт характера, внешних данных, способностей и мыслей. Интересно, сам он оценивает хоть как-то свой потенциал? В нем была своеобразная философия. Да, на житейском уровне, и он не был склонен к рассуждениям, скорее, это выражалось в отдельных фразах, но это была философия. И еще в нем была свобода. Настоящая, варварская, но не обобщенная легендами о варварах, а его личная. Складывалось впечатление, что все, что происходит, не имеет власти над его внутренним состоянием, и хотя он всегда отлично ориентировался в любой ситуации, умел играть по чужим правилам и почти ни на что не претендовал… но, может быть, это и давало ему свободу?
Эразм поймал себя на мысли, что истории, которые они рассказывали друг другу в качестве дорожного развлечения, оказались чем-то большим чем развлечение, и открыли (по крайней мере для него) другие стороны их авторов. Каждый рассказал о себе по-своему.
Казимир сделал это с удивительной поэтичностью, используя только доступные его речи средства и старательно добиваясь красоты звучания рассказа. Судя по всему, в жизни Казимира было достаточно ярких приключений, он всегда был в центре событий. Но он выбрал эти воспоминания, погружение в эфемерную загадочную атмосферу, не известную никому из присутствующих и не доступную ему сейчас на чужой земле.
Эван, другой наемник… Прямолинейный, как солдатская дорога, не сквернословящий направо и налево только из-за присутствия придворного археолога и знатного военачальника, безусловно, умный малый, но чуждый чего бы то ни было интеллектуального. Не вызывающий никаких отрицательных мыслей, но и ни малейшего желания с ним связываться. Как ни странно, слишком многословно и эмоционально, даже образно, описывает свои отношения с женщинами. Подробности, объяснения… Придает этому большее значение, чем сам думает?
Командир, бывший командир Рекс, владелец Центары. Честный воин, привыкший сам отвечать перед людьми за все свои и даже не свои поступки. Но события собственной жизни, похоже, склонен объяснять управлением некой высшей «судьбы» и плыть по ее течению. Странно, ведь покорности в нем настолько же мало, насколько много дисциплины.
Придворный археолог Аримат, напротив, несмотря на ауру таинственности, которая постоянно окутывала его благодаря роду занятий, несмотря на орду амулетов и веру в многочисленных духов и высшие силы, пронизывающие насквозь окружающий мир, не очень-то привык на них рассчитывать и довольно критично относился к их возможностям и влиянию. В этой мистичности он был как бы «сам по себе».
Эразм все еще не рассказал свою историю. У него было достаточно времени, чтобы подумать и выбрать. И теперь, когда они снова тронулись в путь, к открытому и дрожащему в утренних лучах горизонту, все выжидающе посмотрели на него.
- Я долго думал, что можно рассказать, - добровольно начал Эразм. – И все-таки остановился на этой истории. Не знаю, насколько будет она интересна вам, людям, не имеющим к этому отношения. Я и сам к ней особого отношения не имею. В ней нет ничего мистического, и она слишком мрачновата для меня. Но я пришел к выводу, что мне больше рассказывать все равно нечего.
- Давай уже, начинай, - поторопил его Эван, и Эразм продолжил уже без всяких предисловий:
- Чтобы пройти практику в «Астрономическом наблюдательном обществе Краевого плато», мне нужно было туда переправиться, и, конечно, не в одиночку, потому что путь туда из центра страны – пару недель и к тому же по малоприятной местности, где никто не живет. И я отправился с экспедицией биологов, которой было по пути. Не очень понимаю, чем они там занимаются, вернее, зачем, но ребята неплохие. Большинство. Правда, часто задерживались из-за всяких местных тварей, хотя на болотистых равнинах всем не очень-то хотелось задерживаться. И у нас там случилась проблема: самая лучшая лошадь, на которую была главная надежда, заболела или сошла с ума – перестала реагировать на любые действия. Она была в очень хорошем состоянии, она была идеально здорова, как показали осмотры. Она прекрасно ела, иногда механически ходила, но тащить ее за собой было практически нереальным. Она ничего не слышала и не замечала, ни уговоры, ни побои, ни ее собственные товарищи-лошади в этом деле не помогали. Она остановилась и остановила всю экспедицию. Приняли решение вскрыть ее, не убивая. Так бы не сделали, да и она не позволила бы, если бы она, как все нормальные животные, чувствовала боль. Но она не чувствовала. Среди нас был ученый, который вообще считал, что животные ничего не чувствуют, как механизмы. Не знаю, наверное, он в своей жизни не общался с животными. Но теперь его идеи только бы подтвердились.
- Вы, ученые, там совсем с ума сходите? – поинтересовался Казимир.
- Не все, - миролюбиво ответил Эразм, не намеренный вступаться за сумасшедших ученых. – Но этот нормальным не казался. Тем не менее, решили во что бы то ни стало выяснить причину недуга животного. Никому не хотелось потерять так же другую лошадь или друг друга. Состояние животного было идеальным, но оно было совершенно равнодушным к тому, что с ним делают. Выглядит это ужасно – все эти фиксаторы, растяжки. Лошадь вскрыли, и впечатлились все, кто присутствовал. Похоже, никто не ожидал ничего подобного, тем более, я. Все ее внутренние органы были оплетены странными ажурными нитями. Белоснежными, с узорными переплетениями. Как кружево. Симметрично, с двух сторон, справа и слева, не хаотично, а с какой-то своей архитектурой. Это было красиво. Они уходили вглубь, пронизывали диафрагму, проникали куда-то к трахее и, возможно, дальше… И это не было единым целым. Их было двое, и без сомнения, они были живыми. В некоторых местах обе части соприкасались и порождали немыслимые, изысканные, взаимопроникающие, движущиеся ветвления. Это отталкивало и завораживало. Мы не знали, любоваться или ужасаться. А лошадь тем временем продолжала чувствовать себя превосходно, хоть и лежала вскрытая. У нее все работало. А эти твари, похоже, все еще хорошо заботились о ее жизни. В конце концов, биологи (что с них взять, они же биологи), решили удалить одну из них, правую. Это было страшно делать. Возможно, перчаток и повязки было недостаточно, но они решились. И все сразу же изменилось, с первым прикосновением скальпеля. Так неожиданно, что я хорошо помню и сейчас это мгновение. Лошадь стала бешено сопротивляться, но теперь она не могла ничего сделать. Я даже не буду говорить, как это было. Она сопротивлялась именно расставанию со своим паразитом, потому что собственные повреждения не вызывали у нее никаких впечатлений. Вернее, наверное, это он сопротивлялся – с помощью лошади. Мало того, и вторая особь этому сопротивлялась изо всех сил, она пыталась удержать и вернуть его. Тем не менее, его полностью или почти полностью выпутали и извлекли. Его жизнь прекратилась. Объемное кружево исчезло и превратилось в бесцветные и бесформенные останки. Лошадь не успокоилась. Мы слышали ее всю ночь, это было кошмарно и однообразно, как позывные. Это так выматывало своей бесконечностью! Это было отчаяние – иного ничего не приходит на ум, но не ее, а той твари, которая управляла ей изнутри. Лошадь хотели прикончить на следующий день, но нужно было выяснить, что с ней будет дальше. Через несколько часов вторая тварь тоже умерла, а с ней и наша лошадь. Кто-то высказался, что, оставили бы мы их в покое, эти твари, возможно, заштопали бы ее, и она ушла бы своей дорогой. Никто не заразился, хотя все этого боялись. Поездка превратилась в нервозное путешествие с подавляющей атмосферой, которая поддерживалась этим тоскливым климатом. Может, конечно, эта лошадь жила бы долго и счастливо, если бы ее просто предоставили самой себе. Но я думаю, сожрали бы ее волки. Так что не знаю, какой смысл во всем этом. Это очень необычный случай. Не уверен, что слышал о других таких…
- Наверное, бывает иногда, - возразил командир Рекс.
- Иногда, конечно, бывает. Впрочем… биологи травили байки и о вещах похуже…
Что-то помешало Эразму рассказать историю во всей своей красе, как он умел это на бумаге. Может быть, малопривычная тема, а может быть, малознакомые люди. В любом случае, он был рад, что она закончилась.
Некоторое время продолжалось молчание. Видимо, история все-таки оказалась угнетающей, и никто не ожидал этого от Эразма.
- Вот это любовь!.. – сказал, наконец, Казимир, но было непонятно, о чем он.
- Что?.. – повернулся к нему Эразм.
- У этих паразитов.
- Ты бы назвал это любовью???
- Чем же еще – один не пережил другого.
Эразм удивленно задумался.
- Вот это интерпретация! Никогда не думал об этом… Неожиданно, но в этом что-то есть.
- Да это очевидно, поверь мне. Очень многие твари не живут поодиночке и не могут друг без друга.
- Будет забавно, если ты окажешься прав…
Мимо равнодушно пробегал однообразный пейзаж с размеренной дорожной скоростью. И яркие песочные ласточки проносились в воздухе в погоне за насекомыми, даже не вспоминая о вчерашней грозе.
- А теперь надо проголосовать за наши истории, - оглядев всю эту красоту, сказал Казимир, нисколько, конечно, не смущаясь тем, что демократические формулировки после неудавшейся революции, да еще и в исполнении бывшего заключенного, мягко говоря, не приветствовались.
- Голосуем?!.. – оживился Аримат, автоматически следуя его примеру. – Давайте, давайте. Я уже точно знаю, кому принадлежит мой голос.
Четверо подняли руки за призрачную северную историю Казимира, слишком необычно окрашенную для этих мест. Казимир избрал рассказ Аримата и повернулся к Эразму:
- Прости, друг, я бы выбрал твою. Но я вижу, что у тебя самого не лежит душа к ней.
Вчерашняя сумасшедшая погода существенно затормозила поездку, поэтому оставшееся время пути – около трех дней – предстояло провести в довольно напряженном темпе, о чем Аримат и поведал своим спутникам незамедлительно. Как бы ни была приятная ему поездка в новой и довольно своеобразной компании, чувство профессионального долга никогда не давало ему расслабляться.
Глава 7
Эти подземелья – их всего пять – чудовищны по размерам. Они воспроизводят все плоскости сценического пространства, все его спуски и подъемы, напоминающие западни, спрятанные в поперечных каркасных конструкциях.
Г. Леру, «Призрак оперы»
Теперь вокруг была песчаная пустыня с мягко очерченными барханами, зарослями саксаула, покрытого мелкими игольчатыми листьями, и шаровидными кустами перекати-поле: зелеными – живыми и ажурными, черными – мертвыми. Покров низкой осоки, еще недавно представлявший собой яркий ковер, сейчас начинал выгорать, и вокруг оставалось все меньше живых красок; даже блестящая на солнце листва редко растущих песчаных акаций казалась неживым серебром. К счастью, путешествовать по пескам предстояло не более одного дня.
Когда солнце низко наклонилось к западу, они подъехали к лагерю воинов, окружавшему место раскопок – возвышающиеся невдалеке нагромождения из барханов и бесформенных каменных сооружений, уходящих в песок. Между редкими, широким кольцом натыканными палатками воинов и местом раскопок виднелся небольшой лагерь археологов.
Аримат в своей повозке и со своими спутниками проехал мимо охраны, которая вежливо, равнодушно, не переставая пристально смотреть, пропустила знаменитого придворного ученого. Через пять минут они были уже в стане археологов – изрядно поредевшем, потускневшем и погрустневшем за последнее время. Людей там оказалось совсем немного – пара подчиненных Аримата со своими слугами и наемными рабочими. Все как один пропыленные, озабоченные и заметно подавленные.
- Что за похоронное шествие? – заметил по этому поводу Казимир.
- Они боятся, - ответил ему Эразм. – Не знаю, что здесь происходит на самом деле, но готов поспорить, что все они охотно оказались бы в другом месте.
- Тогда мы для них должны быть национальными героями!
- Да, если с нашим приходом что-то может измениться…
Аримат прервал их, указав на несколько линялых палаток, и приказал ужинать, отправляться спать и с восходом солнца по сигналу быть готовыми.
Пустыня в этот момент, когда солнце начинало касаться раскаленных песков и тонуть в них, была эпически красива, как обитель нечеловеческих богов. С востока на запад наползала бескрайняя, страшно глубокая и пронзительно-синяя перевернутая бездна – еще немного, и в ней появятся немыслимо далекие звезды. Пески, очертания барханов, высокие угрожающие нагромождения в месте раскопок, приобретая по мере ухода солнца сначала все более раскаленный алый, а затем – все более густой и рыже-багровый оттенок, с теневой стороны постепенно поглощались чернотой.
Как истинный астроном Эразм, несмотря на смертельную усталость, дождался первых ярких звезд, слагающихся в созвездия и, мысленно приветствуя их, ушел в палатку.
Среди ночи его разбудил протяжный вой собак-полукровок, помесей с местными шакалами. Стая этих наполовину прирученных животных обитала вблизи раскопок и находила явную выгоду в соседстве с воинами. Дело в том, что эти полукровки всякий раз, когда вблизи лагеря объявлялись дикие животные или чужие люди, особенно ночью, поднимали переполох и тем самым сразу же привлекали внимание охранников. Поэтому воины милостиво подкармливали полудиких собак (одновременно побаиваясь их), чтобы стая держалась рядом, своевременно исполняя роль сторожей. Сейчас переполоха не было, стая выла из каких-то своих общественных побуждений. Их вой был тягучим и самозабвенным, но менее пластичным и выразительным, чем у их диких предков, восточных шакалов, поэтому держался на средних нотах, не набирая сильной глубины и высоты.
В течение некоторого времени Эразм слушал эту музыку пустыни, потом полотно палатки отодвинулось, и на фоне черного неба появилась еще более черная фигура. Судя по вполне человеческому силуэту с прической в виде высокого хвоста, это был всего лишь варвар Казимир.
- Пойдем, посмотришь на ночное небо в последний раз, - без тени печали и иронии предложил он.
Вне палатки было крайне холодно. Просто нереально было сравнить ночь с полуденным пеклом. Эразм, конечно, хорошо представляющий себе коварство пустыни, завернулся в плащ и вышел.
Его поразило великолепие, воцарившееся вокруг. Это огромное триумфальное небо, которое, когда он покидал его, было синим, теперь, казалось, разрослось до невероятных размеров и стало обнажившимся ледяным мраком особенного цвета – цвета тьмы. Было видно, как это вселенское пространство охватывает собой со всех сторон землю, как и миллионы, и сотни миллионов искрящихся в его глубинах миров, видимых и невидимых человеческим глазом. Звезды – огромные и яркие, как цветы, бледные и эфемерные, как призраки, маленькие и блестящие, как алмазная пыль, – все звезды мерцали, подрагивали в каких-то высоких потоках воздуха и в то же время оставались монументально неподвижными. Луны не было.
В почти полном мраке, нарушаемом только тлеющими углями потухших костров, Эразм едва разглядел в стороне от лагеря еще две фигуры.
- И командир Рекс с вами? – удивившись, спросил он Казимира.
- Хотя он и бывший командир, я бы его постеснялся тревожить, - тихо ответил варвар. – Но он сам проснулся, - они подошли к остальным, и он заговорил громче: - Я послушал местный народ. Нас называют смертниками.
- Нас помиловали, - возразил Эван.
- Они называют нас смертниками сейчас, - спокойно уточнил Казимир, раздал всем кружки и поднял с земли кувшин.
- Что это? – подозрительно спросил Эразм.
- Отвратительное местное вино, - ответил наемник, разливая по кружкам содержимое с риском расплескать его в темноте. – Отдадим должное надземной части этого мира. Подземная, говорят, не так хороша…
Через некоторое время Эразм решил признаться, что в жизни не пил такой дряни.
- Никто из нас не пил такой дряни, даже наемники, - согласился Казимир. – А теперь мы ее будем пить, потому что другой здесь нет.
Теперь вокруг была неподвижная тишина, и только стройный хор воющих голосов, то угасая в песках, то снова возрождаясь из них, блуждал где-то очень далеко по бескрайнему мраку пустыни.
- С каким упоением воют! - заметил Казимир.
- Чертовы шакалы, - беззлобно отозвался Эван.
- Нет, это всего лишь восточные полукровки, - сказал на это Эразм.
- Это не шакалы? – переспросил Казимир.
- Не настолько здесь все символично, хоть это и Гробница Шакала. Это полудикие собаки, помесь с восточными шакалами. У них нет хозяина, но они все же – не дикие звери.
- Держать здесь настоящих собак – это разорение, - добавил командир Рекс.
Звездное полотно медленно двигалось над ними, вернее (Эразм это знал и поэтому еще больше восхищался Вселенной) земля двигалась в общем потоке космического мрака относительно звезд, также охваченных какими-то своими движениями, слишком непостижимыми и незаметными для нетерпеливого человеческого взгляда.
- Ты астроном, - вдруг сказал Казимир. – Говорят, у каждого есть своя звезда. Ты можешь показать мою?
- А в какой день ты родился? – спросил Эразм.
Простой вопрос, видимо, поставил варвара в тупик.
- Не знаю. Зимой, но я не знаю. Хватит смеяться, начальник! – прикрикнул Казимир на своего бывшего командира Эвана. – Честно, не знаю.
- Моя звезда, например, вон там, - указал Эразм в западную часть открытого со всех сторон неба. – Голубоватая, в созвездии Храма. Говорят, большинство таких людей становятся астрономами.
- «Храм неба» - понятно! А вот то созвездие, повыше, мы называем Козлом. Рога указывают на юг и юго-запад.
- Здесь его называют Саранчой. Боже, здесь все видно, как будто мы находимся над землей. Так я видел звезды только в Первой Обсерватории… - Эразм был рад, что разговор принял немного другое направление, он не очень любил всю эту астрологию. – А вон там, ближе к востоку, знаменитое созвездие Сумасшедшего. Оно так названо из-за большого скопления в нем звезд с переменной светимостью, которые меняют яркость каждая в своем ритме.
В восточной части неба действительно можно было рассмотреть созвездие, объединяющее несколько довольно ярких и множество еле заметных, как пылинки, весело и беспрерывно мигающих звезд.
- Трудно поверить, что все эти мерцающие звезды, которые для нас собраны в одном месте, на самом деле находятся в разных частях Вселенной, очень далеко друг от друга, и видны так только по воле случая, - заметил Эразм.
Для всех здесь, кроме него, это сообщение было новостью (пустячной, но все же любопытной). А Эразм думал только о том, какую необыкновенную милость преподносит ему Небо во время последнего свидания с ним, позволяя смотреть на себя.
Утром, как только солнце показалось из-за горизонта и коварно, крадучись поползло вверх, раскаляя все вокруг, Аримат со своими новыми помощниками – бывшими смертниками – в полной готовности направился к месту раскопок.
Отхлынувшие в результате игры ветра и времени массы песка наполовину открывали древние низкие каменные стены гробницы пепельно-коричневого цвета. При свете дня стало видно, что и там, и здесь из песка торчат остатки древних строений – Мертвый город. Местами песок был разрыт искусственно, особенно там, где был вход в гробницу – черное прямоугольное отверстие, ведущее вниз. Плита, некогда загораживающая его, была уже уничтожена, и в этом было что-то почти непристойное, если учесть, что это было насильственное вторжение в уже умерший мир.
Перед входом в гробницу Аримат выглядел решительно, командир Рекс – еще мрачнее, чем обычно, Эразм успешно скрывал волнение, затаившееся в глазах, Эван смотрел на все с явным недоверием и подозрением, Казимир отнесся ко всему с безмятежной готовностью наемника встретить любой поворот событий. Каждый произнес про себя молитву своей веры, и они начали спускаться.
Ступеней, ведущих вниз, оказалось не так много, а дальше начинался по-царски просторный коридор с высоким потолком. Все это недолго тонуло во мраке – спустившись по ступеням, Аримат зажег два ярких светильника и не без гордости показал своим спутникам стены подземного помещения.
- Это преддверие Гробницы Шакала, - сказал он, пока остальные (и даже варвары) с восхищением рассматривали почти сплошное рельефное переплетение тонкого растительного узора на стенах, местами украшенное яркими, но абсолютно не драгоценными камнями.
Коридор разветвлялся, образуя боковые входы, но Аримат очень уверенно и несколько поспешно повел по нему людей, не сбиваясь с пути. Здесь ему уже все было известно. В одном месте большой кусок рельефа был снят со стены, целостная картина, полная очарования, обрывалась.
- Это отсюда украшение для царского дворца? – спросил Эразм.
- Отсюда, - Аримат даже посветил на это место лампой.
- Только один вопрос возникает – стоило ли это делать? – произнес Эразм, но Аримат дипломатично промолчал.
По мере того, как они продвигались, воздух вокруг не менялся, оставаясь свежим, прохладным, сухим и неподвижным.
- Как ни странно, здесь зачем-то существует очень хитрая вентиляция, - похвастался археолог. - Целая система, подобной которой никто не встречал.
Еще через некоторое время они остановились перед тяжелой, каменной, окованной металлическими узорами дверью – гораздо выше человеческого роста.
- В такой вход вполне может пройти колесница, - сказал Эван, который держал вторую лампу.
- Я уверен – она туда проходила, - обернулся к ним Аримат. – В этих коридорах затеряны десять одинаковых дверей. За девятью находятся колодцы-ловушки, а эта ведет в более глубокие покои. Мы научились открывать каждую из них, хотя они открываются по-разному, и за каждой из них кто-то из нас оставался жертвой. На все это у нас ушло полгода, но мы разгадали эти загадки. Смотрите!
Аримат поставил светильник на пол, засучил рукава полинялого дорожного халата, затем долго ковырялся то внизу двери, то сбоку, то среди металлической обшивки, отмахиваясь от предложений помочь. Наконец нереально тяжелая дверь без всякого предупреждения начала медленно двигаться, но не вверх или в сторону, как можно было от нее ожидать, а вниз. Все молча следили за ней.
- Зачем древние конструкторы придумали в гробнице открывающуюся дверь? – произнес наконец Эразм. – Для грабителей? Логичнее было бы запечатать ее намертво.
Аримат только плечами пожал, продолжая следить за движением двери.
Мягкий глухой скрежет камня о камень прекратился, и дверь остановилась, почти сравнявшись с полом. Что за ней – пока было не видно.
- Когда мы войдем, дверь сама закроется, - негромко предупредил Аримат. – Это нормально. По сути дела, это тоже ловушка, изнутри ее открыть еще труднее. Но мы и это научились делать, - он взял лампу и повернулся к остальным. - Первый раз те, кто вошел, не смогли открыть дверь и пропали. Потом мы научились дверь открывать изнутри, но те, кто ушел дальше, тоже пропали. Это их тела мы нашли на палатках. После этого никто больше туда идти не захотел, но мы пойдем, потому что это нам приказано и потому что так нужно. Другие не то чтобы не захотели, их ничто не может заставить – ни уговоры, ни посулы, ни приказы. Ближе лагеря к Гробнице Шакала никто не подходит. Распорядиться их жизнью нельзя. А нас с вами заставить можно – меня из-за моего призвания, а вас сами знаете из-за чего. А теперь входим – все вместе, разом, никто не задерживается.
И они вошли. Через пару секунд дверь самопроизвольно, стремительно поползла вверх настолько быстро, что все поблагодарили в душе собственную расторопность, и замедлилась, только почти достигнув высоты человеческого роста. К потолку она поднималась уже неторопливо, мягко и почти бесшумно скользя. Люди невольно следили за ней глазами, пока она не остановилась, закрывшись. Теперь они были одни в незнакомом и неизвестном замкнутом пространстве под землей.
Это было странное чувство, которое ни один из них не мог бы описать. Но это чувство живого существа в мертвом подземелье сейчас было лишь дополнительным оттенком другого ощущения – они оказались внутри легенды, больше – внутри мировой истории. Ровный и сильный огонь двух ламп освещал монументальное величие древних царских чертогов, возраст которых, как и возраст тех, кто лежал где-то в их глубине, исчислялся почти тысячей лет. Перед ними простиралась широкая лестница, полукруглые полированные ступени которой спускались вниз; свет ламп достигал ее подножия и выхватывал из тьмы пол, покрытый ярким, как шкура змеи, узором. По обе стороны поднимались к потолку и опускались к полу прямые и совершенно гладкие колонны из мрамора. Как ни странно, в этом подземелье воздух оставался неизменным, все таким же легким, прохладным, но лишенным запахов и жизни.
- Здесь я уже не ходил, - сказал Аримат шепотом, потому что страшно было разбить голосом эту подавляющую все вокруг, как закон бога, тишину тысячелетнего покоя.
- Самое главное – ты уверен, что сможешь открыть дверь обратно, хозяин? – спросил его Казимир, тоже тихо.
- Да, я несколько раз уже это делал.
В голове Эразма мелькнула мысль о том, что это тоже странно: если дверь открывается внутрь, это еще похоже на ловушку, но когда она открывается еще и изнутри, смысла в этом нет. Кому как не грабителям, попавшим в гробницу, открывать ее изнутри наружу??? Самое неприятное, что этими грабителями оказались как раз они.
Аримат бесстрашно повел их в темное пространство. Он, видимо, принадлежал к тем людям, которые, не обладая внешне ярко выраженным мужеством, тем не менее очень спокойно относятся к своим обязанностям и вверенным им делам, будь они даже очень рискованны. И, как ни странно, все доводят до конца, не считаясь с затраченными усилиями.
Зал оказался длинной галереей; оба конца ее утопали во мраке, из которого кое-где мерцали белым мрамором колонны. Рассмотрев как следует пол, выложенный чешуйчатой мозаикой из пестрых камней, как кожа самой изысканной в мире рептилии, Аримат пришел в восторг. А когда свет ламп выхватил из тьмы кусок стены, он пришел в еще большее восхищение, увидев бледный перламутровый орнамент – та же шкура наизнанку.
- Будем двигаться все время вправо, - сказал Аримат, доставая мел, чтобы чертить им пометки на стене. – А там посмотрим.
- Странно, - заметил командир Рекс после того, как они прошли некоторое расстояние среди стен, покрытых однообразным мерцающим рисунком. – Мне казалось, гробницы правителей должны быть украшены их изображениями и сценами из их жизни, как в Царских Усыпальницах.
- Ни одного свидетельства принадлежности царю Тейе, - согласился Эразм, проводя рукой по отполированной стене.
- Я думаю, - сказал Аримат, - это средство против злых духов, а может быть, и против грабителей. Чтобы они не догадались, кто здесь находится, и не проникли внутрь. И кто знает, не содержатся ли в самих этих узорах шифры заклинаний против духов? Я думаю, это вполне может быть. Но я совершенно не умею разгадывать символы орнаментов. Сейчас единицы это знают. А вы что, не верите, что это Гробница Шакала? – спохватился вдруг Аримат.
- Ничего подобного, у нас не возникло даже мысли засомневаться, - ответил Эразм сразу за всех, так как был уверен, что остальным глубоко наплевать, как должны выглядеть гробницы царей тысячелетней давности. – Ведь, насколько мне известно, единственная гробница, находящаяся в пределах Мертвого города, это Гробница Шакала.
- Вот именно! – проворчал Аримат. – Мы и сами не опознали бы ее, если бы не знали – Тейя похоронен в черте собственной столицы. А Мертвый город - это Араттро, с этим никто не будет спорить.
Еще через некоторое время однообразного пути сквозь мрак одна из ламп, исчерпав все свои силы, стала конвульсивно мигать и захлебываться в собственном пламени. Аримат остановился, чтобы наполнить ее маслом и заменить фитиль.
- Зачем нам вообще оставлять обе лампы? – спросил командир Рекс.
- Я хочу видеть много. Я хочу ничего не пропустить, - сказал Аримат, возвращая к жизни светильник. – Это, к тому же, может стоить жизни…
- Кстати, - заметил Эразм, - когда горело две лампы, мне показалось, что впереди слева есть вход…
В совместном свечении двух ламп скоро стало действительно видно, как впереди, с левой стороны вырисовывается черный провал прямоугольного входа.
- Мы туда пойдем? – без особой жизнерадостности спросил Эван, который в душе терпеть не мог замкнутые пространства, как любой уважающий себя житель равнины.
- Нет уж, нет уж. Мы решили двигаться все время направо! – Аримат не забывал усердно делать пометки на стене. На светлом узоре мел был почти не виден, но у находчивого археолога был на этот случай уголь.
В подземном мире чувство времени теряется: казалось, прошло больше часа после минования этого черного проема, а они все шли среди выхватываемой из тьмы немой бесконечности бледного узора на стенах, идеального в своей неживой повторяющейся правильности. Никто не говорил. Каждое произносимое слово требовало моральных усилий: звуки казались здесь совершенно неуместными. И все же в один из моментов Эразм, идущий следом за Ариматом, произнес:
- Кажется, мы сделали круг. Впереди входные ступени.
- Ничего не вижу! – возразил Аримат.
- А астрономы видят даже сквозь звезды, - негромко заметил ему на это Казимир. – Я тоже вижу ступени.
Впереди, действительно, была полукруглая лестница, над которой возвышалась, прячась в темноте, огромная входная дверь. Изнутри гробница оказалась гораздо больше, нежели выглядела с поверхности земли.
- Вот и прекрасно! – сказал Аримат. В тишине его голос прозвучал довольно резко. – Значит, мы можем спокойно добраться до увиденного нами входа, ведь других дверей здесь нет. Если эта галерея описывает круг, стало быть, все, что внутри, ограничено этой окружностью. Границы нам уже известны.
- А может быть, достаточно на сегодня, хозяин? – с надеждой заметил скучающий Казимир.
- Мы ходим не более двух часов! – возмутился ученый. – Наверху еще даже не настало обеденное время. Нет, мы сейчас пойдем туда и очень осторожно проверим, что там находится. Я уверен, что предыдущая экспедиция поступила точно так же, но почему-то не смогла вернуться оттуда. Поэтому нам придется быть очень аккуратными, мои мужественные спутники. Берите вещи – и вперед!
И мужественные спутники потащились вслед за археологом во тьму.
Глава 8
Выслушивайте все суждения, претендующие на истину, а затем подвергайте их сомнениям.
Д. Рисмэн
- Черт! Это лабиринт, - с досадой сказал Эразм, когда они вошли в прямоугольный провал двери.
Эван за его спиной выругался по-латийски.
До сих пор атмосфера подземелья не внушала никаких по-настоящему угнетающих чувств: ни страха, ни ожидания опасности, ни даже истинной тревоги. Было легко двигаться по узорным коридорам, наполненным невесомым прохладным воздухом.
Здесь все было по-другому. Зажатое черными стенами пространство дробилось и перекрещивалось где-то внутри мрака.
- Ничерта мне это не нравится, - еще раз сказал Эразм и почувствовал, как его слова оживают где-то в глубине подземелья – не эхо, просто ощущение.
- Мне это тоже не нравится, гражданин Эразм, - сказал Аримат, повернув к нему голову. – Однако, мы поступим так, как велит нам наш долг. К тому же, ты как ученый представляешь, какие здесь хранятся исторические истины? Поэтому мы и здесь. У всех с собой есть обереги от злых сил? Надейтесь на них, - добавил он, звякнув перекинутой через плечо сумкой. – У меня их целая армия.
Поднятый Ариматом светильник озарил темные стены, сплошь покрытые высеченными на них большими белыми и сероватыми иероглифами, со всех сторон разбегающимися во тьму, как пляшущие или, наоборот, замершие в конвульсиях пещерные насекомые невиданных размеров. Подавляющее впечатление усиливалось совершенно чудовищной акустикой – каждое сказанное слово как будто жило своей собственной жизнью где-то в черноте, куда не добирался свет, независимо от произнесшего его хозяина; голос казался чужим.
- Не могу сказать, что это место не внушает никакого страха, но все же – веди нас, новый командир, - сказал Рекс.
- Будем придерживаться прежней схемы – все время выбирать крайний правый путь из возможных, - распорядился археолог.
- Твоя схема бесполезна, - заметил Рекс, но Аримат спокойно закончил:
- И отмечать пройденное.
- Интересно, где здесь право, - язвительно заметил Эван. – По-моему, здесь все перепуталось, и право, и лево, и все остальное.
Впрочем, он и сам был не рад, что произнес эти слова, к тому же громко. Говорить было физически неприятно. Дальше все пошли молча и осторожно. Черное пространство, из которого непрерывно выплывали почти шевелящиеся иероглифы, поглощало свет и шаги и диктаторски давило со всех сторон. И все-таки отвлечься от этого зловещего однообразия и заняться своими мыслями было невозможно, находясь в постоянном неведении и напряжении. К тому же звуки, рождаемые шагами, действовали на нервы, то отдаваясь где-то вдалеке, то полностью заглушаясь, то возвращаясь запоздавшим эхом, искаженным пространством. Видимо, это была идея древних архитекторов Гробницы Шакала. Лабиринта и ловушек им показалось мало.
В любом случае, сосредоточиться и спокойно двигаться в этой невыразимой атмосфере, особенно зная, что случилось с другими людьми, побывавшими здесь, было весьма трудно. Нескончаемые стены, развилки, повороты (и напряженное ожидание: что за ними?), тупики и возвращение из них, безрезультатные блуждания и снова стены – все это породило мучительную тревогу в сердцах всех без исключения. Спроси в эти минуты кто-нибудь у внешне совершенно спокойного Казимира, не хочет ли он сбежать отсюда прямо сейчас, он без всякого смущения ответил бы «да!», не скрывая даже радости от такого предложения. Аримат начал было шептать про себя одну из молитв, но тут же понял, что это дурная затея, ибо эхо на этом участке пути превращало слабые звуки голоса в хаотичную какофонию еле уловимых шелестов и шипения. Аримат решил, что молиться лучше молча, дабы не чувствовать себя внутри гадючьего гнезда.
И все же через некоторое время, когда уже черный водоворот стен всем показался трижды невыносимым, Эразм подал голос (к счастью, на этом участке он производил более спокойный эффект):
- Не сочти меня сумасшедшим, ученый… Но уже какое-то время мне кажется, что здесь мы уже были.
- Это действительно бред! – отозвался археолог. – Как ты можешь знать, что мы здесь уже были? К тому же, если бы мы здесь уже побывали, на стенах остались бы следы!..
- Я знаю. И все же мы здесь были – такое ощущение.
- Как ты можешь это знать?! Эти стены сплошь одинаковы!..
- Они не одинаковы. Мне уже второй раз попадаются эти иероглифы. Ведь это хиттайские иероглифы – «вернулся с победой и молодой супругой», «построен Дворец Пяти Светил»… До этого я тоже замечал уже знакомый текст.
- Текст повторяется… - сказал Аримат, но неуверенно. – Он просто написан несколько раз.
- Такое может быть, - согласился Эразм. – Но я обратил внимание еще в прошлый раз – иероглиф «Кер» был переделан в иероглиф «супруга», поэтому написан неаккуратно. Это бросается в глаза. Здесь точно так же, - он указал на стену и, взяв единственную оставшуюся зажженной лампу из рук Аримата, осветил письмена. – Я знаю ограниченное число иероглифов, поэтому на них и обращаю внимание.
- Ну а я знаю хиттайских иероглифов целую кучу, - сказал на это Аримат. – И уверен, что это сделано как раз для того, чтобы такие, как ты обращали попусту свое внимание.
Помолчав, он добавил уже другим тоном:
- Здесь написана история царя Тейи, это ценнейший памятник. Я займусь другими находками, когда они будут, а ты попробуешь переписать и перевести иероглифы, заодно потренируешься.
- Это слишком большая честь для приговоренного, придворный археолог. Боюсь, научное сообщество не поймет такого выбора, - голос Эразма прозвучал довольно холодно, хотя он и не претендовал на славу.
- Конечно, большую часть заслуг придется приписать мне, - обернулся к нему Аримат, двинувшийся было дальше. – Мне они не нужны. Просто придется так поступить, сам понимаешь. На деньгах это не отразится в худшую сторону…
- Подождите. О чем тут написано? – остановил его Эван.
- О том, как молодой царь Тейя одержал победу над соседним государством и вернулся с дочерью своего союзника, Кер, женившись на ней, - ответил Аримат, еще раз хорошо осветив лампой стену.
- А дальше написана следующая история?
- Вероятно, да.
- И вы надеетесь расшифровать иероглифы и узнать всю историю царя Тейи?
- Да.
- Если истории написаны одна за другой, может быть, они смогут служить нам ориентиром для передвижения по этому подземелью?
- Ай да варвар! Я и сам хотел это предложить, - сказал Аримат. Он вовсе не желал подчеркнуть, что удивлен тому, что у варвара есть интеллект. Просто он поймал себя на мысли, что Эван первым озвучил то, что вертелось на языке у обоих ученых. – Может, и тебе поручить какие-либо дела мне в помощь?
- Могу убить кого-нибудь, - миролюбиво предложил Эван.
- Это что, нездоровое чувство юмора царя Тейи? От него можно ожидать, он не зря Шакал, - произнес вдруг Эразм, но его, конечно, не поняли.
- В каком это смысле? – посмотрел на него искоса придворный археолог.
- Он строит чудовищную по размерам и конструкции гробницу, в которой может разместиться большой город, украшает ее, как редкое чудо света, убивает себя и несколько сотен своих подданных – у него явно были далеко идущие планы на жизнь после смерти. Мало того, он еще оставляет ориентиры и открывающиеся с обеих сторон двери для грабителей. Зачем?
- Ты прав. Значит, впереди нас ждет ловушка. Гробница заманивает нас в нее. Нужно быть еще осторожнее. Возможно, предыдущая группа так же попала в нее.
- Насколько я помню, - возразил Эразм, - предыдущая группа была развешена кем-то по вашим палаткам. Это что за ловушка?
- Это сделали злые духи, кому же еще? – шепотом ответил Аримат.
- Духи бестелесны, - Эразм не понизил голоса.
- Зато могут обладать огромной силой!..
- Именно поэтому мы грабим сейчас их логово???
- Э, тише, не ссорьтесь с хозяином, - сказал Эван. – Я не хочу обратно на эшафот.
- Вот именно, - хихикнул Аримат. – Так что, вперед.
И все снова подивились философской стойкости этого, в общем-то, хрупкого и малозаметного человека.
Эразм присмирел, но все же продолжал излагать свои мысли:
- Все говорит о том, что система предназначена для активного длительного пользования. Она задумывалась не как гробница. Вспомните еще и вентиляцию. У Тейи были явно необычные замыслы.
- Астроном говорит самые верные слова, - заметил командир Рекс. – Здесь вполне можно жить. Только следов жизни нет.
- Да, - Аримат остановился и, наконец, оценил рассуждения молодого астронома, которые так упорно старался не замечать. – Мы-то думали все время, что это обычная гробница. Ничего, из текстов, я надеюсь, мы узнаем, чем было это сооружение на самом деле. Потрясающе! Вероятно, значение его было огромным. Потом случилась эта эпидемия, Тейя с подданными спустились вниз, и гробница была запечатана. Больше она не использовалась. Правдоподобно?
- Да, - согласился командир Рекс. – Но она вовсе не обязательно больше не используется. Кто-то же повесил трупы ваших соратников. Значит, здесь кто-то находится.
- Духи?.. – голос Аримата дрогнул, но лишь чуть-чуть.
- Я не силен в духах. Но мне кажется, это не их манера убийства, - впервые за все дни пошутил Рекс. – Мне с самого начала твой рассказ показался подозрительным, а когда я увидел, что внутри гробницы, мои подозрения только возросли. Кто-то играет против вас.
Аримат попытался одновременно пожать плечами и вытаращить глаза.
- Как же это понимать?..
- В гробницу есть доступ еще кому-то.
- То есть? Кому-то еще – это кому?
- Понятно. Раз ты в недоумении, значит, явных врагов у тебя нет, никто не приходит на ум. И все же кто-то явно мешает твоей экспедиции. И цель, конечно, кроется в предполагаемых богатствах внутри гробницы. И это точно не потусторонние силы, а такие же материальные и заинтересованные претенденты, как мы. Может быть, местные?
Аримат теперь увидел картину, которую пытался построить в его голове командир Рекс, и почти согласился с ее правдоподобностью, но у него осталось достаточно сомнений.
- Я не вижу хотя бы какого-то присутствия людей, ни тогда, ни сейчас, - сказал он. – Хоть как-то они должны себя обнаруживать. Но их нет.
- Да? А куда, по-твоему, делись твои же пометки на стенах, если, как мы выяснили, мы здесь уже были? – напомнил Рекс.
Аримат задумался:
- Думаешь, это люди? – спросил он наконец теперь уже по-настоящему тихо.
- Да. И подозреваю местных, - ответил Рекс. – Хотя, вот еще что. Вы нашли только последнюю пропавшую группу?
- Да.
- А кто был в предыдущих, Аримат?
***
Мы остановились где-то посередине черного запутанного подземного сооружения, окруженные бесконечными, сводящими с ума иероглифами, начинающими двигаться и мелькать в уставших глазах, едва на них посмотришь. Может быть, они производили такой эффект только на меня, потому что сейчас в мои обязанности входило следить за написанным, а освещение, которое теперь было тусклым, ибо приходилось экономить свет, сильно выматывало. Да, разумеется, нервы были натянуты не так, как перед казнью, но было, мягко говоря, не по себе: тьма, подземелье, запутанные коридоры, возможные ловушки и… присутствие кого-то еще.
Это и была причина нашей очередной остановки. Придворный историк Аримат вынужденно устроил в таинственной, упорно не поддающейся открытию Гробнице Шакала своеобразную гонку с предполагаемыми духами. Незримая близость чего-то нематериального и потустороннего не приводила меня в ужас и даже почти не мешала. Меня убивало другое – чувство того, что то, за чем мы пришли, предназначалось изначально не нам и не нашему государству и даже не нашей науке, несмотря на то, что это старался подчеркнуть Аримат. В столкновении с разгневанным прошлым моя совесть точно проиграет, я не считаю, что мы вправе находиться тут. Но, пожалуй, такие мысли возникали здесь только у меня.
Кажется, неуютнее всех в этом замкнутом под землей мире чувствовал себя прямолинейный варвар Эван. Он не паниковал, не истерил, не жаловался – ничего из этого не изменило бы его положения – он просто поминутно ругался про себя по-латийски. Казимир просто ждал, что будет происходить дальше. У него не было ни малейшего желания в этом участвовать, ему было скучно, и он явно тоже не одобрял вторжения в гробницу. Как он выразился в самом начале нашего подземного путешествия: «Это построили специально для покойников, чтобы живые сюда не совались, это не для нас. Я так думаю, но решать не мне». Командир Рекс (я не сомневаюсь, все происходящее вызывало у него глубочайшее отвращение) объяснил события по-своему. И его объяснение было разумнее, чем все, что предполагалось до этого.
Это нас и остановило. Командир Рекс начал что-то вроде расследования, а я воспользовался случаем и между делом попытался отразить ход событий в дневнике – на всякий случай.
Итак, теперь мы сидим втроем на собственных вещах прямо посреди одного из мрачных коридоров этого пугающего места и пытаемся понять, что с нами на самом деле происходит. Варвары выставлены следить за выходами, но командир Рекс предупредил, чтобы они даже не думали уходить из поля зрения. Похоже, он снова становится командиром. По крайней мере, варвары восприняли это как должное.
- Как я понимаю, ты не с самого начала руководил экспедицией? – Рекс спрашивает аккуратно, без тени небрежности, и Аримат начинает покорно рассказывать:
- Я далеко не сразу начал руководить всем этим делом. Сначала я только участвовал, у меня были определенные обязанности. Да я и не имел звания придворного историка. Изначально раскопками руководил Новиус. Он не историк и не археолог и вообще не ученый, он – сам знаешь – военный. Историю и искусство он знает, руководить умеет, вот и руководил. Совершенно неправильно с точки зрения науки, но эти вопросы он оставлял на мое усмотрение. Правда, у меня не было особых возможностей. Я и вмешиваться особо не хотел, думал, сейчас улягутся эти страсти с сокровищами и казной, и я буду спокойненько все это изучать, все, что мне позволят, - скромно добавил Аримат. – Никаких амбиций. Как бы не так! Страсти кипят уже полтора года, а мы так и не продвинулись.
- Первые люди начали погибать еще при Новиусе? – глаза командира Рекса не умеют лгать, в них – зашкаливающая концентрация подозрительности.
- Я знаю, о чем ты думаешь. Я не разделяю твоего мнения. Но не будем мериться точками зрения, а попробуем разобраться. Да, несколько несчастных случаев произошло почти сразу. Но, прошу заметить, это все были нарушения безопасности, в лагере и на раскопках. А потом Новиуса сняли, потому что начались… эти ваши волнения. И больше он не возвращался.
- Не удивлюсь, если вообще не известно, где он.
- Руководство получил придворный историк, мой коллега и, получается, конкурент – Орифий. К этому времени преддверия гробницы были уже раскопаны и вскрыты, и они занялись входами внутрь. У них там что-то обрушилось. Орифий вне подозрений, он погиб. Вот и все. Руководство перешло ко мне. Полгода назад. У меня под началом было по три человека каждый раз, как что-то случалось. Сначала мы открывали эти десять дверей в преддвериях. Это ловушки, как я и говорил, и у нас были жертвы. Я растерял большую часть команды, и сам остался в живых только по случайности, - голос Аримата звучит тихо, как-то неравномерно распространяясь в этом странном воздухе. – Потом был успех – среди десяти дверей-ловушек одна оказалась настоящей, ведущей во внутренние покои. Группа, которая ушла туда, тоже три человека, не смогли открыть дверь, чтобы выйти обратно. Их задачей было научиться это делать, или найти рядом другой возможный вход, или придумать, как сделать его... Они ушли туда утром, работали над этим, а мы следили за их успехами снаружи. Вернее, пока за неуспехами. Связи между нами в это время не было никакой. Не достучишься, не докричишься. Мы уже запланировали проделать в стене дырку. Но судя по предполагаемой толщине стен, это были долгосрочные планы. Испортить уникальный механизм двери пока рука не поднималась… На следующий день, когда работа опять не принесла результатов, мы, как всегда, вечером открыли эту дверь снаружи. Но группы не обнаружили. Что здесь было! Мы не могли спокойно отправиться на их поиски, ведь мы-то дверь тоже открывать не умели, только заблокировать чем-то в открытом состоянии. Записи все были у них. Теперь все боялись этого места еще больше, никто так и не решился их искать. Чтобы подать пример, мне пришлось теперь лично этим заняться. Первым делом, оказавшись там, мы стали искать предыдущую группу. Никаких следов не было: ни вещей, ни тел, ни следов борьбы, ни знаков, ни посланий, ни записей, звать и искать бесполезно. Сосредоточившись на секрете двери, мы ее научились открывать изнутри. Этот успех нас обрадовал, даже окрылил, несмотря на впечатления от всего, что здесь происходило. Мы сколотили новую экспедицию, из пяти человек. Я остался в лагере, они – должны были исследовать пространство гробницы. Они должны были уходить не дольше, чем на рабочий день! Но они не вернулись. Мы их ждали до поздней ночи. Потом, когда надежды не осталось, по идее, нужно было идти за ними. Но была ночь, заставить кого-то спуститься туда в это время суток оказалось невозможным. Решено было ждать утра. Но и утром никто не отправился на поиски. Утром останки группы оказались повешенными на наших палатках. После этого лагерь парализовало. Больше никто туда не пойдет никогда, я это знаю. Поэтому вы и здесь.
Аримат замолчал, и мы оказались в зловещем вакууме тишины, образовавшейся вокруг. Командир Рекс погрузился в размышления, Аримат погрузился в ожидания.
Я смотрел на иероглифы, которые выглядели для меня выплывающим из мрака потоком неизвестности с редкими островками знакомых мне обозначений. Из этих островков я выхватил отдельные фразы: «…лучшие псы были проданы купцам по цене, превышающей среднюю цену раба», «…против Кер… были казнены». У меня слишком мало, недостаточно исторических знаний, хотя в целом я ожидал вообще ничего не понять. Но сейчас это далеко не самая главная проблема, которая должна меня волновать.
Еще какое-то время мы сидим в тишине. От варваров не доносится ни звука, но, если просветить коридоры, становится видно, что они там: Эван в одной стороне, Казимир – в другой. Потом командир Рекс прерывает молчание, повернувшись к Аримату:
- У меня несколько версий, - он говорит не громче Аримата, слишком не по себе от вероятности возможного присутствия где-то недалеко кого-то еще. – Первая: это та группа, которая пропала за дверью. Вся или ее часть. Вторая: Новиус, если не известно его местонахождение на сегодняшний день. Но этого я знать не могу. Третья: ты, придворный историк. Местные, наверное, все-таки, ни при чем. Ведь на момент начала экспедиции еще не было ничего раскопано, а значит, у них не было возможности заранее ознакомиться с гробницей.
- Понятно… - без особого воодушевления отзывается Аримат, внезапно оказавшись под подозрением, но, кажется, особо не удивляясь. – Я даже не буду обижаться, ведь это бесполезно. Пока мне все эти экспедиции только выходят боком. Я так и знал, что когда-нибудь окажусь крайним. Хотя… понятно, что давно уже оказался, - он вздыхает и меняет тон на более житейский. – Ну да ладно… Что бы ты ни говорил, господин Рекс, я остаюсь здесь главным. Давай думать, что будем делать дальше.
- На сегодня надо заканчивать… - машинально вмешиваюсь я.
- Да, на сегодня определенно надо заканчивать, - пристально глядя на меня, подтверждает суровый командир Рекс. – Мы не знаем, где находимся. Наши ориентиры легко и непринужденно уничтожены. Нам надо хорошо постараться, чтобы выбраться отсюда. А потом мы спокойно подумаем, как быть дальше.
Придворный ученый явно рад, что за неимением решения проблемы есть хотя бы план ее решения. Он согласно кивает, и командир Рекс зовет обоих варваров, заждавшихся нас во тьме коридоров.
- Сейчас будем искать выход обратно, - коротко сообщает он.
Оба варвара заметно оживляются, как будто исчезает что-то незаметно их сковывающее.
- Пусть нам поможет любой бог, который сюда заглядывает, - говорит Казимир.
У него вообще своеобразные отношения с богами, я бы сказал, деловые. Причем со всеми, независимо от своего собственного вероисповедания. Здесь у него творится полнейшая демократия.
- И как, дьяволовы хвосты, его искать??? – скептически спрашивает Эван.
Несмотря на тон, он далек от отчаяния. Наоборот, материальное объяснение происходящего его не просто устраивает, оно возвращает его в полное душевное равновесие. Остается только догадываться о том, что он намеревается сделать с нашими неизвестными оппонентами, если они все-таки будут обнаружены.
Аримат в это время освещает стены единственным оставшимся зажженным светильником.
- Письмена обязательно должны нам чем-то помочь, - самоуверенно сообщает он сам себе.
- Кажется, тексты здесь как-то перемешаны? – я высказываю свои наблюдения, но далеко не так уверенно, как он. – Или… не перемешаны?
Аримат еще полминуты разглядывает стены, ищет знакомые иероглифы и наконец удовлетворенно отвечает.
- Нет… Они не перемешаны, они разбиты на строчки. Просто, пока не начнешь читать все подряд, этого не заметно, строчки сливаются в одно полотно. Каждая строчка посвящена отдельной истории и тянется самостоятельно неизвестно как долго. Смотри – на уровне глаз (поэтому ты и обратил на это внимание): «Кер», там, дальше, еще раз: «Кер», «царица», «заговор». Это строчка, посвященная царице. Выше: «завоевал соседние земли», «дань», - видимо, о войне. Еще выше – «собаки», еще раз «собаки»… «собаки» - не знаю, о чем.
- Прекрасно, - прерывает его командир Рекс. – Это поможет нам правильно двигаться?
- Хиттайские тексты пишутся слева направо. По логике, если мы хотим двигаться к выходу, мы должны пойти налево…
- …У нас все равно нет другой версии. Пошли! – решает командир Рекс, окончательно беря все в свои руки.
Мы собираемся. И так уже потеряли много времени.
Аримат решает выбрать одну из строк (про Кер, она на уровне глаз) и вести нас по ней, вернее, против ее течения. К сожалению, нет времени читать и записывать, и нет возможности диктовать мне, потому что так нас будет слишком хорошо слышно.
Попробую что-то записать сам, потом разберем. Лучше не про Кер, а про войну, там больше знакомых иероглифов.
Черт, полчаса записи, я ничего не успеваю, строчки перепутались, это нереально.
…Буду записывать просто все, что понимаю. Нет времени.
«И наши победы приведут нас к славе и процветанию».
Это была последняя записанная мной фраза, прежде чем мы наткнулись… на дверь. Не на ту, в которую вошли. Просто прямоугольник посреди исписанных стен. А подойдя ближе, мы убедились, что это дверь.
Аримат тут же останавливает наше движение и безапелляционно заявляет:
- Нужно ее осмотреть!
- Хозяин, - очень мягко возражает Казимир, - нужно искать выход. Осмотрим в следующий раз. Здесь опасно. Не будем тратить время.
Но его доверительный тон не имеет воздействия.
- Я планирую только ОЗНАКОМИТЬСЯ с дверью, - возражает Аримат. – Всегда лучше иметь дело с чем-то предварительно знакомым. Мне хватит на осмотр пятнадцати минут. И я лучше знаю, как вести раскопки.
Пока Аримат знакомится с очередной в своей научной карьере дверью, я начинаю скользить глазами по своим записям. Они написаны в обратном порядке, ибо мы двигались к началу истории. В них царит заметная анархия. Но если прочитать их начиная с последней строчки, получится, на мой взгляд, очень поэтично, хоть я и против войны как таковой.
«И наши победы приведут нас к славе и процветанию»
«Дикие земли к востоку»
«Дикие и цветущие»
«Два царства делят землю и небо над ней»
«Кер училась искусствам у лучших мастеров»
«Царственный сосед бросает вызов»
«Гнев молодого царя Тейи подобен гневу грозового неба»
«Две тысячи воинов»
«Три тысячи воинов»
«Пять тысяч воинов»
«Вихри (???) битвы красного цвета»
«Тейя впереди»
«Она прекрасна, как райская роза»
«Союз, победа, могущество и супруга»
«Озеро с красными водами»
«Тейя ранен, враги убиты»
«Молитвы три дня и три ночи»
«Жить ради прекрасной страны»
«Жить ради прекрасной женщины»
«Кер знает о ядах, знамениях и врачевании»
«Стрелы Кер догоняют (???) газель (???)»
«Три сотни коней с вестью (???) о победе»
«Народ признает власть и воспевает»
«Цветущим землям нужны царь и царица»
«Вернулся с победой и молодой супругой»
«Заговор… Кер… были казнены»
«Построил дворец Пяти Светил»
«Хитрость Кер»
«Прекрасная Кер».
Глава 9
То, что ты параноик,
Не значит, что они не следят за тобой.
Курт Кобейн, «Territorial Pissings»
Кер. Это была другая история, строчкой ниже, поэтому она постоянно попадалась на глаза. Кер, Кер, Кер!.. Как карканье пепельных воронов на побережье. Это были небольшие врановые птицы, в полтора раза меньше обычных воронов. Они гнездились не в городах, а ближе к побережью и обычно занимались грабежом других береговых птиц, даже чаек, потому что были хорошо организованными разбойниками. Они были на самом деле не пепельными, а шелковыми – как покрытые блестящей пыльцой серые крылья моли. Почему Эразм стал о них думать?
Существовала легенда, что когда-то их предки жили среди обычных воронов, но те изгнали их из соображений не только физической непохожести, но и нравов. Не сошлись характерами. Во;роны – птицы мрачные, но со своими благородными устоями, а пепельные были для них «семейным позором». И их изгнали. Тогда они подались в город к серым воро;нам. Было их, кажется, три брата из одной семьи и три – из другой. Серые воро;ны научили их совершать набеги и вылазки в человеческое жилье и дворы, хитрить и извлекать пользу, действовать в большой стае. Но у пепельных воронов осталась все-таки какая-то память об их благородных семейных привычках, поэтому они не хотели оставаться в городе и делить его с людьми и серыми воро;нами. Они хотели быть хозяевами. Тогда они улетели обратно к своим родичам, раскиданным по свету, нашли себе жен среди них и увели с собой остальных пепельных воронов. И сделали из них свое собственное племя. Потом полетели на благодатное, плодородное побережье и создали там свое государство. Это, между прочим, в среде бунтовщиков ходила такая легенда. Но ни удачи, ни счастья она пока никому не принесла.
Мысли молодого астронома давно уже смешались среди этих беспросветных стен в хаотично текущее русло. В письменах очень много места было отведено загадочной царице Кер. Похоже, столь же много места она занимала и в жизни Хиттаи и ее правителя Тейи. Это было злом или благом? Из иероглифов можно было только понять, что она была прекрасна, умна и опасна одновременно. Как та черная пантера, держащая в цветных шкатулках змей, которые на ее теле превращались в бесценные украшения… Бунты, заговоры. Она или против нее? Она похоронена с Тейей, а упоминания о ней начинаются аж с Первого завоевания. А это значит, что они вместе правили существенно больше десяти лет. Подозрительно много для царицы, не способной произвести потомство.
Это было почти тысячу лет назад. Восемьсот, если быть точнее. Восемьсот! А в этих строках они все еще живые, у них все еще что-то происходит, о них говорят как о действующих правителях существующей державы. Они сейчас похожи на очень далекие звезды, которые уже прекратили свое грандиозное существование, но не престали быть видимыми для человеческого взгляда, потому что их свет все еще летит в непостижимо-бесконечном пространстве.
На этих стенах они все еще воюют, любят, поражают своим величием, агрессией или великодушием. А в глубине этих коридоров уже кипит чужеродная жизнь, разрывая историю на части и забирая друг у друга куски… Как стервятники над телом величественного дракона, умершего в пустыне.
Здесь можно сойти с ума: в замкнутом пространстве, напряженном неведении, болезненной подозрительности. Почему он не рассказал свою историю полностью, как оно было? Смерть вскрытой лошади – это был еще далеко не конец. Дальше было продолжение путешествия с осознанием того, что произошло. Не хотелось бы снова участвовать в таком, но, похоже, сейчас будет то же самое.
Тогда в подавленной, задержанной событиями посреди болезнетворных, болотистых равнин группе людей поселилось настоящее помешательство. Коварные невидимые испарения и прорывающееся дождем небо снаружи и неприятная, как липкая субстанция, тревога внутри. И медленно, через силу текущее время. Одинаковое в каждом взгляде, каждом шаге, каждом дне. Одни из них безнадежно зациклились на возможных способах заразиться и, соответственно, предотвратить заражение, бесчисленных догадках и слепых предположениях, другие были вынуждены смотреть на это. Эразм был в числе тех, кто смотрел. Все это бесконечное наблюдение друг за другом, многократное кипячение воды, боязнь переносчиков - насекомых и пиявок, повязки и перчатки, перетряхивание одежды, отказ от еды, воды и общения, истерики, рассуждения, предложение убить всех лошадей, а может быть, и друг друга… К взаимному подозрению добавилось еще и выискивание симптомов у себя самих, и ситуация вышла на новый уровень нервного напряжения. И тут самое время прокрасться мысли: а действительно ли это только страх и самовнушение или под этим уже есть реальные основания? «Все, что несет в себе ЭТО, должно остаться ЗДЕСЬ». Это была фраза одного из биологов, которая окончательно переломила тонкий, эфемерный мостик разумности, еще как-то удерживающий группу. Теперь среди них был маньяк с навязчивой идеей похоронить всю экспедицию в этих болотах. Самое страшное было то, что у этой идеи действительно было разумное основание. Правда, в представлении Эразма, на личном уровне все было не так страшно: та лошадь не выглядела страдающим существом, напротив, была по-своему довольна жизнью. Значит, носить в себе этих тварей однозначно лучше, чем чуму или малярию (которая тут, кстати, тоже была). Но другое дело – массовое заражение… близкие люди… Нет, к черту! И к тому же, не известно, что бы было с этой лошадью дальше, чем это заканчивается? Так что же, получается – он прав???
Эразм отлично помнил прекратившую движение группу, остановленную посреди сочащихся влажным туманом далей этим вопросом, заданным им вслух. И многочасовые рассуждения, споры, логические цепочки доводов и снова – взаимные подозрения… одних в солидарности с маньяком-самоубийцей, других – с паразитами неизвестного вида.
Что-то подобное их ожидает в этих подземельях с бесконечными, давящими на сознание письменами, создающими совершенно другую, свою, не связанную с настоящим реальность, с невидимым присутствием кого-то, заинтересованного в том, чтобы они не вернулись обратно, и с не вполне четким представлением, где это «обратно» находится…
…Есть злодеяния, которые идеально удаются, несмотря на попытки этого мира сохранять справедливость. Удалось же Динаре уничтожить воина-варвара посередине многолюдного города, почти на глазах у его товарищей…
…Здесь только перепуганные люди и шакалы-полукровки в пустыне. Мешает лишь кольцо воинов, ограничивающее место раскопок. Но они не помогут, по крайней мере, сейчас…
…Пустыня весной непередаваемо прекрасна…
…В итоге они добрались до места назначения раньше, чем сошли с ума, заразились или поубивали друг друга. Никакой радости, только облегчение. Они устроили себе добровольный карантин, а потом разошлись. Эразм поехал в «Астрономическое наблюдательное общество Краевого плато», не переставая думать, что теперь собираются делать биологи, и какова все-таки дальнейшая судьба остальных лошадей…
…Все идеально – никаких следов. Все археологи, которые могли быть свидетелями, уничтожены. Никаких следов – как на снегу в горных лесах, где ходит черная, внушающая ужас махайра…
…Их всех четверых должны были отправить на эшафот за предательство родины, хотя именно ради родины они (кроме варваров) и пошли против существующего государства. А теперь они вынуждены делать то, на что вряд ли согласились бы добровольно, по разным соображениям. И именно ради той власти, с которой были не согласны…
…А камни из браслета разобрали змеи себе на изумрудные глаза.
- Эй! Астроном… - окликнул его Казимир. – Мы тебя теряем.
- Что?.. Почему? – спросил Эразм, вернувшись из хаоса размышлений.
- Эти надписи тебя выводят из строя. Пусть лучше наша землеройка ими занимается. Ему положено.
- Землеройка? – иронически переспросил Эван. – Как-то ты неласково к ученому…
- Нет, ласково. Хотел бы обругать, назвал бы долбаным кротом, - коротко возразил Казимир.
Эразм улыбнулся, оценив, насколько отрезвляющим было вмешательство варваров. «Если все закончится хорошо, нужно будет объединиться с Ариматом, расшифровать все тексты, а потом сделать из них произведение искусства, книгу, чтобы дать памяти о Хиттае и ее правителях достойную жизнь», - подумал он, возвращаясь глазами к своим записям, но уже без той безвольной усталости, которая до этого почти полностью подчинила его сознание.
- Твои пятнадцать минут истекают, - напомнил в это время Аримату командир Рекс, который неумолимо следил за временем с помощью песочных часов.
Эразм снова оторвался от записей и с надеждой взглянул на придворного ученого. Когда это уже, наконец, закончится, по крайней мере, на сегодня?
Но Аримат ответил с почти триумфальной уверенностью:
- И пусть себе заканчиваются. Эта дверь открывается точно так же, как предыдущая, - и замолчав, легко продемонстрировал это.
Дверь пришла в движение и едва заметно приоткрылась, издав слабый звук внутри себя.
- Вот, - Аримат указал на результат своих трудов. – Точно так же, как предыдущая, только не вниз, а вбок.
- Прекрасно! – сказал командир Рекс то ли с поддержкой, то ли с сарказмом. – Секрет разгадан, работа выполнена качественно. Можно двигаться дальше?
- Можно, - ответил Аримат тоном, не предвещающим беды. – Сейчас заглянем внутрь, увидим, что там – и сразу продолжим наш путь.
- Охрененно! – возмутился Эван. – Мало того, что мы еще черт знает где, здесь мы точно впервые, потому что поганая дверь нам не попадалась, так мы еще туда будем заглядывать??? А обратно нас кто выпустит?
- Э… мы не будем туда заходить, - сказал Аримат. – Мы только посмотрим. И я знаю, как эта дверь открывается изнутри – точно так же, как та.
- Не факт… - начал Рекс.
- Нет, это факт, - отмахнулся ученый. – Я тут предельно внимательно изучил механизм той, предыдущей двери. Когда у меня оказалась куча времени после того, как раскопки парализовались, а мои команды разбежались. Я все это детально описал и собираюсь оформить в работу. Я теперь вынужденный эксперт по дверям, меня можно брать в самые смелые банды мира… Она НЕ МОЖЕТ открываться по-другому. Или так – или сломана.
- Тогда, тем более, зачем торопиться? Завтра мы спокойно все сделаем, - попытался предложить Казимир.
- Мы еще не вышли, - возразил Аримат, покачав головой. – Увы, мы еще далеки от такой уверенности. Так что давайте делать то, что в наших силах.
- Мне одному кажется, что за дверью есть слабый свет? – вмешался наконец Эразм.
Он решился задать этот вопрос далеко не сразу, хотя с самого момента открытия двери его не оставляло ощущение этой безумно тонкой и бесплотной, почти невидимой линии бесцветного свечения, проникающего изнутри. Но он был не уверен, что она не является его собственной издерганной постоянным напряжением фантазией.
Все посмотрели на него и на дверь.
- Не знаю, астроном, - Казимир пришел ему на помощь. – У тебя глаза как-то по-особому настроены. Чтобы проверить, нам надо остаться в темноте.
Рекс молча уменьшил пламя светильника почти до полного его отсутствия. И по контуру двери сразу обозначилась едва различимая полоска неопределенного цвета – просто более прозрачная линия тьмы.
- Теперь нам точно придется заглянуть туда, - произнес командир Рекс. – И так тихо, как вы еще никогда в жизни не делали. Пройти мимо, возможно, будет стоить нам жизни.
Глава 10
…охраняя таинственный мир застывшей Смерти.
Г.Ф. Лавкрафт, «Хребты безумия»
Они вошли так, что и сами не заметили, как оказались по ту сторону двери. А по ту сторону двери было очень интересно, если этим словом можно выразить последующие события. Во-первых, это был не коридор, а большое помещение. Во-вторых, здесь было гораздо светлее, чем казалось снаружи, когда они смотрели на эфемерную полоску света. В-третьих, они были не одни: на них были обращены десятки глаз. Они оказались окружены вооруженными людьми в древних и очень дорогих одеяниях.
Оружие, как и глаза, было направлено прямо на них: копья, мечи и что-то еще. А в центре расступившегося вогнутого полукруга своих воинов неизбежно и фатально притягивала взгляды эпическая фигура царя Тейи.
Никто из вошедших не располагал описанием этой знаменитости и не имел представления о том, как он выглядит, тем более, никто не мог бы объяснить, каким образом правитель, похороненный здесь восемьсот лет назад, мог сейчас смотреть на них с таким ироничным высокомерием. Однако, ни у кого не возникало сомнений, что это – Тейя собственной персоной. И он был действительно эпичен. Эпосом было даже его телосложение, возникало впечатление, что он создан, чтобы ломать об себя копья. Осанка существа, не наслаждающегося своим великолепием, а принимающего его как должное, кожа, расписанная орнаментом татуировок цвета темной сепии вперемешку с боевыми шрамами, тяжелые серебряные наручи в виде декоративно переплетенных змей, драпировка немыслимо украшенных золотом тканей – фиолетовых, изумрудных, алых – составляющая одежду ниже пояса, бритая голова без царского венца, специально, чтобы подчеркнуть не статус, а личное могущество – это было еще не все, что бросалось в глаза. Был еще взгляд. Он был тяжелым, слегка насмешливым и в сочетании с полуулыбкой не предвещал ничего хорошего. Несмотря на выразительность, он не был похож на взгляд живого человека, скорее – реалистичной скульптуры. Глаза были темно-голубыми, но слишком странного оттенка, уходящего в зелень морской воды. Оставалось только догадываться, почему у этого монументального существа возникло прозвище «Шакал».
- Прекрасно. Добро пожаловать, - завораживающе-глубоким тембром произнес Тейя на языке, наиболее понятном историку Аримату и почти непонятном остальным. Хотя для них это не было препятствием: во-первых, современный язык многое заимствовал из Хиттайского, а во-вторых, оказалось достаточно одного выражения, с которым это было сказано, чтобы понять, что это – конец пути, во всех смыслах.
- Приехали. Вот и хозяева, - констатировал Казимир, не способный впадать в шоковое состояние.
- Да уж… - в полном смятении согласился с ним Эразм.
- Не вздумать разговаривать! – предупредил Тейя, и его снова все поняли.
Царь в полной тишине обвел театральным жестом своих великолепных воинов, прошелся вдоль их рядов, взял из рук одного из них свой ритуальный меч, пристегнул его к поясу, потом сел в пафосное кресло посреди зала и демонстративно надел золотую корону с двумя львами, держащими рог изобилия.
После полуминуты молчания он произнес:
- Полюбовались? А теперь бегом на казнь.
Царь Тейя, видимо, был ценителем шуток, но даже Аримат, понявший все до последнего слова, не в состоянии был этму порадоваться в данный момент.
- Э… они собираются нас казнить? Аримат, сделай что-нибудь! – возмутился Казимир, правда, без особого отчаяния.
- Что я могу сделать??? – воскликнул Аримат, приходя в себя.
- Для них мы преступники, - напомнил Эразм.
- Это бред! Там мы преступники, здесь мы преступники… Везде можно договориться. Просто я не знаю языка.
- Уже смирись и умри, - сказал командир Рекс.
- Ну ладно… - пожал плечами Казимир, но надежды не потерял.
Тейя с большим интересом наблюдал за коротким спором вторгшихся сверху людей. Потом он протянул руку и указал на Аримата:
- Ты. По всей вероятности, здесь главный, хоть и не похож. Я буду разговаривать с тобой. Ты понимаешь меня?
- Да, в целом… понимаю, - отозвался окончательно потерянный Аримат. – Если ты тот, о котором написано на стенах…
- Тот, - небрежно подтвердил Тейя. – Или в твоем мире есть кто-то, подобный мне?
- Нет, таких нет, - смиренно и совершенно искренне ответил Аримат.
- У меня к тебе два вопроса: сколько еще желающих сюда проникнуть, и что сделать, чтобы они закончились?
Вопросы явно требовали размышлений, но Аримат сообразил, что нельзя тянуть время, и начал говорить, мешая кеверонские слова с хиттайскими:
- Великий царь… мы… всего лишь исполнители для своего государя. Нам было приказано то… что мы делаем. Если это не сделаем мы, будет приказано другим…
- Что с государством Хиттая? – перебил Тейя.
Аримат и Эразм переглянулись. Сообщать великому правителю древности о том, что его государства уже не существует, находясь в шаге от казни, означало немедленно этот шаг сделать. Но выбора не было.
- Хиттаи больше нет, - просто сказал Аримат и почувствовал, как сгустилось вокруг молчание.
Но для царя Тейи эта весть не была полной неожиданностью.
- Мы, конечно, предполагали что-то в этом роде, - произнес он. – Время – безжалостная вещь. И неизбежная.
Никто не смел прерывать тишину, пока он снова не начал говорить.
- Наш мир – только здесь. Вы в него вторглись как враги. Итак, что сделать, чтобы остановить вас?
Это был еще один вопрос, ставящий в тупик. Аримат постарался не встречаться с морским взглядом царя.
- Можно попытаться обменять информацию на жизнь? – спросил у него предприимчивый Казимир.
- Что я там слышу – «жизнь»? – язвительно осведомился Тейя. – Вы пришли разорять мое государство, служите другому и при этом торгуетесь?
Казимир открытым жестом постарался показать, что, да, так оно и есть, и он считает это нормальным.
- Это довольно разумно, - согласился Тейя. – Но невозможно.
- Что говорит царь? – спросил Казимир у своих.
- Что это невозможно, - тихо ответил Эразм.
- Почему? Мы не можем принести пользу?
- Типичный подход наемника. Но здесь, у разгневанных хозяев могут быть другие планы…
- Хватит болтать по-своему! – прикрикнул на них Тейя. – Что предлагает этот варвар?
- Он действительно варвар… - удивленно начал Аримат.
- Конечно, варвар. Еще я таких в войско набирал. Кстати, хорошие воины. Так что он предлагает?
- Что ты предлагаешь? – повернулся Аримат к Казимиру, но слишком резко, так, что направленные на них копья моментально придвинулись вплотную.
- О, я? – не смутившись отозвался варвар, - Я подумал вот что: мы – хорошая связь с внешним миром, и можем многое рассказать… Ведь у царя Тейи начались проблемы с внешним миром?
- Какими же словами это изложить?.. – проворчал Аримат, которому высказывание Казимира показалось чересчур дерзким.
- Вот этими и изложи, - предложил Казимир.
Аримат вздохнул и перевел.
- Ценю, - сказал Тейя. – Шутишь на пороге смерти? Ты чертовски прав, варвар… Как тебя зовут?
- Как тебя зовут? – автоматически переадресовал вопрос Аримат.
- Ты что, не знаешь, хозяин? Казимир – так и говори.
- Я понял, Казимир, - ответил Тейя вместо Аримата. – Ты чертовски прав. Вы первые люди сверху, с которыми мне удается обстоятельно пообщаться. Остальных мы просто убили.
- Обнадеживает, - не удержался Эразм.
- «Жизнь», «надежда». Какие вы все… положительные, - глянул на него Тейя и усмехнулся, а потом продолжил: – Без сомнения, вы – очень ценный источник информации. Но, во-первых, мы и так можем многое от вас узнать, не давая ничего взамен. А во-вторых, взамен мы ничего вам дать не можем. Можешь перевести, - кивнул он Аримату.
Аримат перевел как мог, начиная с того, что предыдущие группы были просто уничтожены.
- Обнадеживает… - теперь это сказал уже Эван.
- Я понимаю, что можно многое узнать и так, - сказал Казимир, справедливо посчитавший, что весь диалог вращается вокруг него и Тейи. – Но добровольно все-таки лучше. К тому же, мы – единственная связь, которая может как-то попытаться повлиять на внешний мир. Короче, я предлагаю пойти в служение царю Тейе.
- А как ты себе это представляешь? – вмешался Рекс. – Вы-то наемники, и для вас это нормально. А мы служили другому государству.
- Вы служили другому государству??? – искренне удивился Казимир. – Вы выступали против этого государства, за что и оказались здесь.
- Да я и сейчас против, - сказал Рекс. – Но у нас обязательства, мы поклялись, заключили договор и обязаны его исполнять.
- Я думаю, уже не обязаны, - мягко и почти лукаво возразил Казимир. – Мы сходили сюда, потерпели поражение и захвачены местным царем. Хотите – исполняйте. Я – нет.
Командир Рекс пожал плечами, намереваясь остаться при своем мнении.
- Можешь перевести, - сказал Казимир Аримату. – И не забудь сказать, хозяин, что мы предали своего государя и бывшие смертники. А то, если это выяснится потом, будет только хуже.
- Казимир, как ты рискуешь!.. – произнес Эразм.
- Надо почти всегда говорить правду, - сказал Казимир с бессовестной непосредственностью.
Аримат своего государя не предавал, поэтому с чистой совестью перевел все, что успел наговорить Казимир. Некоторое время Тейя у него что-то спрашивал, а археолог пытался отвечать.
- Да уж, - сказал он после этого диалога своим спутникам. - Они явно не считают нас надежными ребятами. Но Тейя оказался весьма заинтересованным в общении, и это, в целом, понятно.
- Ты, случайно, никогда не занимался торговлей? – поинтересовался Эван у Казимира.
- Казимир отлично продает себя и нас, - согласился Аримат, как ни ужасно звучала эта фраза. – Но это не мешает бесплатно воспользоваться нами и потом убить. Государю Тейе действительно интересны твои слова. Но он сказал, что не представляет, как доверять нам.
- Я пока тоже не представляю, - согласился Казимир, имея в виду, что, будь он на месте Тейи, он бы рассудил так же.
- Есть проблема, - прервал их царь, и Аримат стал снова вслушиваться в полупонятную речь. – Безусловно, расспросить вас более чем заманчиво, даже заманчивее, чем опять показательно развесить ваши трупы на палатках. Это ровно до того момента, когда кто-нибудь из вас не вздумает снова посягнуть на неприкосновенность и благополучие моего государства. Мы много о чем хотели бы побеседовать с вами. Я знаю, что произвожу впечатление любителя поинтереснее расправиться с врагами, но! – казнь не единственный полезный способ общения, - он сделал паузу. – Но мы не можем сохранить вам жизнь, - он обвел жестом пространство вокруг. – Видите? У нас все отработано – вентиляция, освещение, порядок.
За это время непрошенные гости, чудом пока оставленные в живых, успели немного осмотреться и заметить высокие потолки в декоративно оформленных отдушинах, какие-то огромные, изображающие чудовищных существ, рельефы на стенах и необыкновенное, таинственное освещение: приглушенное, но все же довольно яркое, мягкое, без резких теней, нейтрального цвета – где-то голубоватое, где-то желтоватое, но в целом бесцветное. Самым необыкновенным в нем была его равномерность и отсутствие определенных источников.
Тейя продолжил говорить:
- Мы уже не принадлежим к внешнему миру. А вы – живые существа. Живые существа дышат, выделяют – и нарушают наше равновесие. Ваше присутствие для нас опасно. Вы сможете находиться здесь не более пяти дней, а потом мы от вас избавимся.
Он кивнул Аримату, и тот начал переводить, не дожидаясь дополнительных приказов.
- Хорошие новости – нас не хотят убить, плохие новости – нас хотят убить, - подвел итог Эван. – Кстати, я не ослышался, они сейчас признали, что не принадлежат к миру живых?
- Некогда разбираться, - отмахнулся Казимир. – Они и мертвые живее всех, ка видишь. Как же неудобно общаться через переводчика!.. Не знаю, хозяин. Скажи, что можно нас отпустить.
- Они не будут нас отпускать.
- Но мы никому ничего не расскажем.
- Не смешно, - заметил Эразм. – Мы в их глазах уже предатели. Ты сам решил все рассказать.
- Дадим какие-нибудь клятвы пострашнее? – предположил Казимир. – Чтобы уж точно не было желания их нарушать. Неужели в арсенале восьмисотлетнего царя не найдется никаких страшных клятвенных ритуалов, чтобы держать в узде новых служителей?
Аримат стал самопроизвольно переводить и потом обратился к спутникам:
- Великий царь Тейя говорит, что клятвы найдутся, но боги сильно потеряли его доверие, потому что после восьмисот лет регулярных молитв не удосужились сберечь его государство и его народ.
- Может быть, обратиться к другим богам? – не унимался Казимир.
- Это бесполезно, - как всегда, веско сказал командир Рекс. – Допустим, государь Тейя нас почему-то отпустит на все четыре стороны и еще заклятий вдогонку накидает. Куда мы пойдем? Вернемся обратно – и на наше место придут уже войска. Хочешь второго предательства? Нам остается только бежать. И если ты, варвар, может быть, не видишь в этом большой беды, то я бежать не намерен. Особенно если известен исход. Мы все еще на территории Кевероны, пусть условной. Аримат, наверное, тоже не захочет из почтенного гражданина стать беглым преступником без шансов, - продолжал он. – И потом – лагерь окружен кольцом воинов.
- Вы слишком долго разговариваете на своем языке, - грозно вынес очередное предупреждение великий царь древности. – Если вам больше нечего предложить, соглашайтесь на пятидневную отсрочку перед смертью.
- Великий царь! – как можно более смиренно обратился к нему Эразм. – Мы могли бы вместе подумать над твоим вторым вопросом: как оградить твое царство. Пока мы не знаем ответа на этот вопрос, но мы хорошо знаем, что происходит в современном мире. И взамен мы хотим только жизнь…
Пока Аримат переводил, древний правитель был в глубокой задумчивости. Изысканно-брутальный царь Тейя оказался в решениях не таким уж прямолинейным, скорее – рациональным, практичным и склонным к деловым отношениям. Он должен был решать одну из самых сложных задач, когда-либо встававших перед ним, ведь теперь он оказался один против всего внешнего мира. Разумеется, речь шла не о том, что сделать с пленниками, а о том, что ЛУЧШЕ с ними сделать.
- Да, мы попробуем, - задумчиво и почти милостиво сказал он, - несмотря на вашу наглость и бессовестность. Хорошо бы иметь союзников или хотя бы шпионов, но на что вы годитесь… И что делать с вашими жалкими жизнями?.. – он махнул рукой в разноцветных перстнях. – Отправляйтесь к Кер. Пусть она придумывает. У вас есть пять дней, за полдня доберетесь.
- Царица не здесь? – невольно удивился Эразм после перевода.
Тейя понял его и ответил сам:
- Нет. Не здесь. Она теперь правит отдельно, - и добавил. – Будьте с ней осторожны, это очень коварная женщина.
Один из придворных Тейи приблизился к трону с легким поклоном:
- Дозволишь говорить, великий правитель? – и после разрешения продолжал. – С кем ты пошлешь этих необразованных людей, государь? Они не умеют даже спрашивать разрешения, прежде чем говорить. И не знают нашей речи.
- Могу доверить только тебе, воин Сами, и твоим людям. Все живые – опасны. И Кер опасна тоже. Поэтому помни мои слова. Я думаю, они не менее сообразительны, чем обычные люди – так ты научи их доро;гой, как надо вести себя. И язык пусть выучат, - он повернулся к пленникам. – Я оставляю здесь главного, потому что он знает наш язык, и варвара, потому что он говорит дельные вещи. Остальных дарю Кер.
Сами был немного лукавым, немного женственным, с подведенными глазами, но достаточно хорошо подтянутый даже по меркам воинов, задрапированный ниже пояса в длинную дорогую черную ткань, с изящным обручем на темных волосах и внимательным взглядом. Несмотря ни на что, он казался серьезным человеком, отлично знающим свое дело. Он оценивающе посмотрел на пленников и разделил их с помощью охранников на две группы. Его взгляд был темным, почти фиолетовым, с тем же странным, легким ощущением неестественности, как и у его господина.
Глава 11
Он живет в легенде, пока на улице не начинаются события, которые снова делают его живым.
Г. Майринк, «Голем»
Теперь им было позволено даже сесть (пусть по отдельности и под присмотром воинов, и из соображений лучшего контроля над ними), пока Тейя сочинял послание своей супруге. Он уже давно снял роскошный царский венец, но это только еще больше подчеркивало его подавляющее величие. Писал письмо он сам лично и достаточно долго, видимо, тщательно продумывая его содержание. За это время каждый из пленников успел достаточно хорошо поразмышлять о том, что здесь происходит, как могут развиваться дальнейшие события и чем это все может закончиться здесь, в немыслимом подземелье, или там, наверху. Все эти размышления пока вели только в тупики.
Наконец великолепный царь Тейя закончил сочинять свое послание, переписал его на новый пергамент, аккуратно и удовлетворенно перечитал его, свернул, помедлил и поставил печать. Отдавая письмо в руки Сами, он еще раз бросил скептический взгляд на пленников:
- Еды у нас тоже нет, и это для вас еще один повод поторопиться.
Эразм поднял руку, как в университете:
- Великий царь, можно говорить?
- Можно, - снисходительно разрешил Тейя.
- Откуда свет? – учитывая их ненадежное, но уникальное положение и не забывая о возможности в любую минуту расстаться с жизнью, Эразм решил пуститься во все тяжкие научного познания и начал смело задавать вопросы.
Тейя с удивлением посмотрел на него. Но свет был предметом его гордости, и он готов был говорить о нем.
- Это мельчайшие твари, - ответил он, демонстративно взяв из рук предупредительных слуг узкий сосуд из прозрачного стекла, наполненный голубоватым светом, вернее, подвижной жидкостью с голубоватым свечением. – Их не видно. Это называется люминесценция.
- Звучит, как музыка, - сказал Эразм.
- Да, звучит, как музыка, а выглядит, как сказка. Они живут в глубинах пещер и умеют светиться. Их можно наплодить сколько угодно. Мы уже давно отказались от светильников, с которыми спустились, они требуют дополнительной вентиляции. Еще?
- Да. Из древних текстов мы знаем про заразу, которая… Может ли она убить нас в течение этих пяти дней?
- Нет. Она не сохранилась. К сожалению.
- Откуда это известно? Ведь вы, наверное… уже… не подвластны ее действию?..
- Мы ставили на вас опыты.
- Что?..
- Ставили на вас опыты. Когда вас было еще много в лагере, - повторил царь Тейя. – Подмешивали вам разные пробы в воду и так далее. Не вам, так другим. Никакого результата. Иначе мы бы от всех легко избавились. Очень жаль, что мы потеряли такое оружие. Но сохранить его изначально никто не догадался, а теперь уже поздно. Оно бы сейчас нам очень пригодилось.
- Вы выходили в лагерь? И внешний мир вам не вредит?
- Еще как вредит. Поэтому приходилось кем-то рисковать. Еще?
- Что с пропавшими людьми?
- Они все мертвы. С ними разговор как-то… не задался. Что еще?
- Как вам… удалось выжить?
- Никак.
Это была самая ошеломляющая беседа в жизни Эразма. Он решил продолжать ее, пока его не прервут, ведь другого шанса не будет. Уложить все в голове с помощью здравого смысла он пока не решался. А царь Тейя, который несколько сот лет находился со своими приближенными в полной изоляции от внешнего мира, пока очень терпимо, если не милостиво, относился к расспросам. Он просто определял границы и пока сам почти не спрашивал. Это было похоже на публичные беседы со знаменитостями, практикуемые в Кевероне. Они были предназначены для того, чтобы быть «ближе к народу».
- Что же произошло тогда? – спросил Эразм. – Что-то мы знаем из текстов, но это не сравнится…
- Тогда? – спокойно перебил Тейя. – Тогда была война. Снова в «цветущих землях». Там все время находились то новые претенденты, то бывшие «хозяева», то какие-то «наследники». И всем нужен был этот кусок земли, который я честно завоевал для своего государства. На этот раз это был некий Нерос, который постепенно набирал силу и положил глаз на МОЮ территорию. …Все шло очень удачно. Мы показали ему, кто хозяин, мы загнали его куда подальше. Настолько успешно, что я вернулся в столицу, а бои вел Джейф. Это… был очень верный брат, - была выдержана выразительная пауза, и Тейя продолжал рассказывать: – Примерно в то же время несколько раз начинали ходить рассказы (в основном от купцов и наемников) о болезни, вспыхивающей где-то дальше вглубь материка, в более диких землях. Похожей на дьявольскую лихорадку, чрезвычайно заразной, смертельной и очень бурно протекающей. Начинающейся с очень эффектного кровотечения – откуда угодно, это рулетка. И заканчивающейся через пару дней смертью уже ни на что не похожего человека. Действительно эффектно, я видел. Лечения от нее не было известно; по рассказам, с ней справлялись исключительно изоляцией и выжиганием зараженных поселений. После этого – нет проблем. Об этой болезни, у которой толком и названия не было, никто из нас не думал, особенно здесь, дома. Пока она не была доставлена нам прямо сюда. В шкатулке с чертовыми пряностями, человеком, которого никто не подозревал, потому что он сам не подозревал. Все началось, когда ее открыли. Все стало понятным в течение одного дня, поэтому у нас очень быстро не осталось сомнений. Но… дело в том, что к этому времени было поздно кого-то отсюда выпускать. Я лично принял решения, которые посчитал нужными. Их было три. Во-первых, я закрыл Дворец Пяти Светил (это там, где мы сейчас, но наверху), приказал выселить город и перенести столицу в поместье Джейфа. Во-вторых, я вызвал его с войны и подготовил все бумаги для передачи власти. Впрочем, это была формальность – бумаги остались здесь, ведь к ним тоже нельзя было прикасаться, их нельзя было отдать. Просто они должны были быть. В-третьих… можно было подумать и о нас самих. Можно было умереть, убить себя (что, учитывая величие моего дворца, которого, я знаю, больше нет, уже тянуло на легенду), но я предложил другое – совершенно добровольно быть похороненным со мной здесь, независимо от своего положения, на тех же условиях, что и царская чета. Я не мог предложить им жизнь, я мог предложить им царские почести и вечный покой в моем обществе. Не знаю, как у вас, но далеко не все равно, как тебя похоронят. Но я поставил условие – рискнуть и уйти из жизни способом, разработанным мной и Цефеем, гениальным мастером бальзамирования, с которым меня свела судьба. Уйти из жизни – или продолжить ее, - еще одна выразительная пауза и не менее выразительный жест – Тейя обвел пространство вокруг себя. – Я предлагал неизвестность – вот что у нас получилось. К сожалению, - и сожаление в голосе Тейи было искренним, - сам он не мог продолжить свое существование здесь. Он отправил в бессмертие кого смог. Не всех получилось. Я этого не умею. Для нас он герой и немного создатель.
Видимо, нужно было почтить героя молчанием. Установилась тишина, которую снова прервал Тейя:
- Теперь о том, что вы видите вокруг. Глупо предполагать, что все это предназначается мертвым. Конечно, здесь планировались и дворцовые части. Но после этого мы все закрыли, доработали двери и вентиляцию и освоили новые подземные пространства. За все это мы будем бороться до последнего. Сколько нас, я не скажу. Но каждый человек для нас очень ценен – неживое тело не восстанавливается естественным путем и не производит себе подобных. Поэтому за любой вред, нанесенный моим людям, будет полагаться немедленная смерть. Сокровища, за которыми вы пришли, это бред и мелочь по сравнению с жизнью (можете мне верить). Но это почти единственное, что есть у нас, кроме книг, свитков и научных образцов. Поэтому за них тоже полагается смерть. Теперь: я рассказал о том, что было на самом деле, так, как посчитал нужным. А сейчас, я надеюсь, ваш ученый расскажет о том, что было дальше.
Тейя уже определил, кто в группе незваных гостей чем занимается («ученый, наемник, наемник, тоже ученый, военный»), и на Аримата у него, видимо, были большие планы. Кто-то из придворных уже приготовился записывать события, о которых мог поведать археолог. Элегантный Сами жестом поторопил оставшихся пленников встать.
- Последний вопрос! Почему везде написано о собаках? – поспешно спросил Эразм.
- Собаках? – переспросил Тейя. – Нет. О «новых собаках» - породах, выведенных из шакалов. Не имеют отношения к собакам. Это – мои «собаки», я их создал. Охотничьи. Сторожевые размером не вышли. Через несколько поколений можно было вывести и сторожевых. Но времени не хватило. К сожалению, их нельзя было взять сюда, на это не было времени, мы были заняты людьми. У нас сохранились только хорошо сделанные мумии, слепки, фигуры этих животных. Между прочим, эти породы были весьма знамениты в мое время и начинали составлять предмет торговли. Сейчас наверху бегают полукровки. В них много всего намешено, но вряд ли что-то есть от моих «собак».
Тейя оказался осведомлен о современной жизни, протекающей в окрестностях. Видимо, несмотря на сложности, здесь постоянно действовала разведка.
- Как давно вы за нами следите? – спросил Эразм, хотя предыдущий вопрос уже был последним.
- С самого начала раскопок. Вы оказались упорнее, чем хотелось бы. Это большая проблема. Вы, конечно, на удивление хорошо справились с дверями и текстами, и тут стало понятно, что сегодня вас обратно выпускать нельзя. К счастью, вы сами направились сюда, а мы просто подготовились к вашему приему. Конечно, вы не вызвали к жизни обитателей загробного мира, прочитав историю в обратном порядке до самой двери, хоть это и похоже на магический ритуал. Мы просто ждали вас здесь.
«Ждали. Ну, хоть не убили в темных коридорах. Значит, настроены на какое-то общение. А что нас ждет у Кер?» - подумал Эразм, когда Сами и два других воина выводили их из помещения.
Он решился обернуться на ходу и еще раз спросить:
- Великий царь! Почему идти к царице опасно?
- Потому что, - ответил Тейя, - она может, например, накормить вас на ночь ядом под пение прекрасных дев, если вдруг решит, что вас надо-таки убить, но так, чтобы вы не были разочарованы. Как вам такое приключение?
Глава 12
Фонарь в саду.
Сколько раз он готов был погаснуть,
Сколько же раз…
Ёса Бусон, «Праздник поминовения душ»
Сами пресек любые – даже малейшие – разговоры, и однообразный путь протекал в бесконечной тишине. Теперь это были просто узкие подземные коридоры, лишенные какой бы то ни было индивидуальности и поэтому еще более убийственные. Но теперь хотя бы была абсолютно ясна цель конечной точки назначения…
Глядя на светящиеся колбы в руках двух из пяти, включая Сами, воинов, командир Рекс был вынужден сосредоточиться на своих мыслях и смириться с происходящим, хотя идея отправиться к Кер ему не нравилась. Было бы проще, если бы их либо убили, либо отпустили, а направляться за решением к взбалмошной царице – только запутывало ситуацию.
Он подумал, что теперь можно написать завещание. В тюрьме он этого не сделал, потому что старался не привлекать внимания к своей семье. С семьей мятежника могло случиться что угодно. Но теперь он официально помилован, а доставить завещание отсюда, наверное, как-нибудь можно…
Он вообще всегда редко вспоминал о доме, хотя вел себя в семье образцово. Он даже сейчас не мог бы почувствовать образ жены. Вспомнить – да: волосы черные, глаза голубые, характер мягче не придумаешь, красота с северным оттенком. Но это все были отдельные черты, не образ. Ее звали Юта. Все три дочери были ее копиями, хоть бы одна была похожа на него. Он их, конечно, уже никогда не увидит. Простые мысли. Может быть, именно из–за своей простоты они оккупируют голову нескончаемым и однообразно повторяющимся водоворотом?
Мрачно настроенный Эван, у которого стремительное погружение в неведомые, чужеродные подземные пространства и удаление от его родного внешнего мира вызывало все ту же обреченность, теперь, несмотря на это, начал проявлять интерес к происходящему. Во-первых, неизвестности и неопределенности больше не было, были конкретные приказы, а во-вторых, ему как минимум было интересно взглянуть на легендарную царицу.
Он время от времени прикидывал в голове варианты, как можно разоружить хозяев и освободиться, но это было исключительно для собственного развлечения, так как он прекрасно понимал, что вместо свободы получит могилу, затерянную в бескрайних подземельях.
Только молодой ученый Эразм находился в состоянии взволнованного вдохновения, не такого уж неуместного, как могло показаться на первый взгляд. Он не смирился с мыслью возможной гибели, он просто оставил эти переживания на потом, ведь их судьба еще не была решена окончательно. Его своеобразное чувство материализма, наполненное лирическими отступлениями, одушевленностью явлений и поэтическими описаниями, сейчас переживало если не триумф, то экстаз. Объяснение происходящего, которое предоставила ему реальность, превосходило любые ожидания и открывало бездну непознанного. Не там, в небе, так здесь, под землей. Не важно, что он никогда не выйдет отсюда - познанию можно служить так же слепо, бескорыстно и самоотверженно, как и вере, если оно утягивает тебя за собой.
А тем временем, час за часом, темные коридоры невозмутимо и однообразно перетекали в новые темные коридоры. До тех пор, пока очень далеко впереди, в непроглядном мраке вдруг не возникло короткое негромкое шуршание, заставившее Сами и воинов остановиться в полной тишине. Сами выждал минуту, занял позицию впереди и продолжал неподвижно вглядываться в пустоту черного пространства. Звук сам по себе не показался угрожающим, но, с другой стороны, было очевидно, что что-то пошло не так. Стремительно перемещающееся шуршание прозвучало еще пару раз, теперь уже, возможно, не столько впереди, сколько сверху или сбоку, в соседних ответвлениях коридора. После этого Сами и воины чуть слышно обменялись несколькими фразами, но никто не двинулся с места. Голубовато-белые светильники безмолвно освещали пустое пространство вокруг.
- Это нормально? – тихо спросил у Сами Эразм.
- Нет, - Сами обернулся; блестящий, как лиловое стекло, взгляд, выражал тревогу, насколько могут что-то выражать неживые глаза. – Здесь такого не было.
- Мы на территории царицы?
- Нет, - коротко ответил Сами, и снова наступила тишина.
За пять минут в глубинах подземного царства не возникло ни малейшего звука, и Сами бросил несколько фраз своим воинам. В понимании Эразма диалог звучал примерно так:
- Нам надо пережить этот коридор.
- Это из соседнего?
- Конечно. Надо идти. Будьте внимательны!
Сами распорядился двигаться дальше и решительно, как ни в чем не бывало занял место впереди отряда. Видимо, его должность предполагала серьезную самодисциплину, и он обязан был быть безупречным примером для всех. Он возобновил движение группы, но, к сожалению, не мог увеличить ее скорость, поскольку приходилось соблюдать тишину, осторожность и внимательность. Во всем чувствовалось безмолвное напряжение. Эразму пришла в голову мысль, что теперь хозяева, как они сами еще недавно, находятся в состоянии ожидания неведомой опасности. Только они сами изначально были готовы к этому, а для местных воинов ситуация была явно непредсказуемой и внезапной. И совершенно ясно – более чем настораживающей. «Такого здесь не было». Чего они боялись? Друг друга? Шпионов Кер? Неожиданных природных явлений? Живых существ? Создавалось впечатление, что они прекрасно знают или догадываются, что это, но, конечно, не поставят их в известность. Они снова оказались в центре непредсказуемой опасности, но теперь они не имели даже свободы действий. Он был уверен, что его спутники думают сейчас о том же самом. По крайней мере, недоверчивый вид наемника Эвана и откровенный пессимистический сарказм во взгляде практически бесстрастного командира Рекса это подтверждали.
За одним из последующих поворотов Сами все-таки послал одного из бойцов вперед с оружием и светом, потому что продолжать одновременно контролировать коридор и пленников дальше было невозможно. Теперь каждый видел впереди, в обступающей черноте человеческий силуэт, окруженный широким ореолом удивительно ровного бледно-голубого свечения, которое исходило от длинного колбообразного светильника и наполняло собой воздух.
Но все произошло за спиной. Там тоже шел воин, тоже с оружием и светильником, и он тоже был предельно внимателен и осторожен. Они все только что миновали проход в боковое ответвление основного коридора, похожий на бездонную дыру неправильной формы. Эти глубины источали идеальную, непробиваемую тишину, разрушаемую только их собственными шагами. Появление этих боковых коридоров заметно сгущало напряжение, а оставшись позади, они заставляли оборачиваться и удаляться не отрывая от них взгляда.
Несмотря на это, катастрофа развернулась внезапно и молниеносно. В боковом проходе, оставшемся позади, возникло все то же, на сей раз громкое, стремительно перетекающее в пространстве шуршание. Обернулись все, а что касается замыкающего воина, то он и так не спускал глаз с этого места. И все же он едва успел увернуться от чего-то метнувшегося из черного провала и полоснувшего его тело наискосок. Светильник упал и, ударившись об пол, со звоном расплескался хаотической голубой вспышкой. В свете растекающейся по полу и одновременно с этим тускнеющей лужи мелькнул освещенный снизу-вверх целый ворох шевелящихся, огромных, длинных и тонких сегментированных конечностей, снова исчезающих во тьме бокового проема. При таком освещении они казались полупрозрачными, как стеклянные трубки. Все остальное во вспыхнувшей тьме и коротком движении разглядеть не удалось.
Внезапная, ужасающая атака вызвала у всех живых внутри адский всплеск сердцебиения; что произошло в переставших биться сердцах Сами и его воинов, и были ли они у них вообще, было не известно. Но одно было ясно – они умели чувствовать страх.
- Вот же дрянь! Я так и знал, что не обойдется без какого-то дерьма! – вскричал Эван, которого Сами усмирил гневным взглядом и направленным в его сторону мечом. Его задачей было удержать отряд от хаоса.
«Ладно, - сказал сам себе Эван. – Наверное, лучше замолчать и ждать удобного случая сдохнуть».
Воины в ожидании неподвижно вглядывались в сторону темного провала, куда скрылось неуловимое и, казалось, бесформенное существо (если только это было существом), но оттуда проникала только тишина. На полу медленно растекалась мерцающая голубоватая лужа и уменьшала свое свечение по мере того, как становилась все шире, а слой жидкости в ней – все тоньше. Несомненно, ставшая неподвижной опасность ждет, когда они повернутся спиной.
Сами тем временем с явным сожалением рассматривал рану задетого воина, из которой вытекало что-то очень густое и кажущееся черным, с непередаваемым химическим запахом. Правда, выражение было больше похоже не на сочувствие, а на сожаление об испорченной вещи. Воин что-то сказал ему. Эразму показалось, что это были слова: «Я в порядке. Не надо меня уничтожать».
- Я вижу, - сказал Сами.
Они попытались запихнуть обратно в рану вытекающее содержимое, изрядно и неизбежно при этом перепачкав руки, и перетянули рассеченную грудную клетку роскошной тканью бледно-голубой воинской одежды. После этого Сами отдал воину его выпавший меч и приказал всем возобновить путь.
Покосившись на раненого, Эразм подумал, как бы убедить Сами отдать оружие кому-нибудь из пленников (они все равно никуда не собирались бежать), потому что в боеспособности пострадавшего он сильно сомневался. Но еще больше он сомневался в возможности повлиять в чем-то на Сами, поэтому не стал даже предпринимать попыток.
Сами торопил свой отряд, но сам выглядел очень задумчивым; он явно о чем-то размышлял. Если он смотрел на пленников, от брошенного вскользь взгляда обведенных черной тушью глаз становилось еще тревожнее – очередная капля в бездне неизвестности.
По пути им встретилось еще несколько боковых тоннелей и воздуховодных отверстий.
Основной коридор больше не вызывал сомнений: в ставшем в два раза более скромным свете единственной выжившей лампы они двигались очень быстро – ни скрываться, ни медлить не было смысла, зато был смысл поскорее закончить путь. Но все дополнительные входы и выходы были предельно подозрительными, и в каждом из них вместе с черной пустотой их поджидала абсолютная тишина, так что нельзя было понять, таится ли что-то внутри, идет ли по их следам, охотится ли или защищается.
Жизнь в глубоком подземелье оказалась более насыщенной, чем можно было предположить.
Однако наступил момент, когда напряжение закончилось.
Коридор внезапно приобрел признаки роскошной цивилизации. Стены и потолок теперь были сплошь украшены переплетающимся каменным растительным узором и свисающими на цепочках матовыми шарообразными светильниками – белыми, зеленоватыми, розовато-оранжевыми, оплетенными блестящими металлическими нитями, как паутиной. Рельеф был неповторяющимся и очень реалистичным: листья, ветви, лианы, травы – создавалось впечатление застывшего полога темного леса, расцвеченного таинственными светящимися коконами. Стиль Кер создавал своеобразную альтернативу внешнего мира. Казалось, здесь просто не может произойти ничего плохого. Ворота в конце чудесного коридора были распахнуты – внешние, неприступные, и внутренние, на фоне теплого света, как будто сплетенные из кружева виноградных листьев, с колокольчиками вместо спелых плодов. Непреодолимо влекущие к себе, как огромный фонарь для скитающихся во тьме мотыльков.
Глава 13
«Что ты видишь во взоре моем,
В этом бледно-мерцающем взоре?» -
«Я в нем вижу глубокое море
С потонувшем большим кораблем.
Н. Гумилев, «Корабль»
Чье появление было эффектнее – Тейи или Кер?
…Она смотрела на них почти снизу-вверх (миниатюрная Кер была похожа на раскрашенное изваяние богини в каком-нибудь храме) – но как смотрела! Если глаза Тейи казались жестокими морскими глубинами, то ее глаза были прозрачным небом над этой стихией. Голубым, легким, огромным, перевернутым небом. Именно оно превращало взгляд царя в бушующий шторм, раскаленную зеркальную поверхность, безудержный водоворот – но сейчас оно было одиноким, бескрайним и невесомым. Это были не те глаза, которые были даны ей природой, но она отлично умела их использовать. Пристально-мягкая, утонченная внимательность взгляда создавала ощущение полета для всех, кому она позволяла заглянуть в них. Таинственная Кер с кукольно-аккуратными и в то же время властными чертами лица, роскошными черными волосами, завитыми в мелкие волны, и едва уловимой улыбкой, неизвестно что выражающей, доброжелательность или самовлюбленность, вызывала, как прекрасный орхидейный богомол, желание одновременно любоваться и держаться подальше.
Блуждающий аромат увядших роз, белый, почти не скрывающий линий фигуры шелк, тончайшие нити серебряных украшений, и поверх всего этого – неожиданно агрессивные, ярко-кровавые, безмолвно кричащие камни на поясе, на тонких запястьях, в ожерелье, в безупречно уложенных волосах.
Царица, не сумевшая продолжить род, но победившая смерть и время другим способом, получила вечную красоту и возвела ее в ранг произведения искусства – еще бы, ведь больше у нее ничего не осталось! Что скрывала эта сверкающая поверхность – светскую бесчувственность, божественное высокомерие или личную трагедию, понять было не дано, и страшно было об этом думать.
Все ее приближенные были в ее же стиле, одна другой прекраснее. Та же искусственная красота взглядов – хрустально-серых, сияюще-изумрудных, ядовито-бирюзовых, солнечно-золотистых, безумно-черных, прозрачно-медовых; те же чудесные струящиеся ткани изысканных цветов, бесчисленные драгоценности. Мужчины в ее свите тоже были, но их было мало; они были такими же, как у Тейи – смешение пафоса, блеска и воинской доблести. Видимо, царю пришлось поделиться с Кер не только территорией, но и армией. Окружение царицы Кер было похоже на роскошный букет неживых цветов из искусственного райского сада.
Казалось, ее интересовала только блистательность ее придворного мира – пока она не начала говорить.
- Мы знали, что вы идете к нам, - это были ее первые слова, обращенные к ним, ко всем сразу. – И мы очень рады вас видеть здесь.
Сами поставил всех на колени перед царицей, после чего сделал это сам. У него получилось довольно непринужденно, несмотря на позу подчинения. Покончив с этими придворными формальностями, Кер обнялась с поднявшимся Сами, больше дружески, чем покровительственно.
- Сами!.. Я так рада тебя видеть у нас! Я знаю, что твоему воину нужна помощь, а твоим пленникам – отдых.
- Это пленники государя Тейи… - поспешил предупредить Сами, не желая поддаваться легкому аромату лести в ее словах.
- Для государя Тейи они пленники, а здесь они гости, - сказала Кер и посмотрела на пленников Тейи невозмутимо-ясными глазами. – Они могут понимать нашу речь?
- Один, - Сами указал на Эразма, и Кер остановила взгляд на нем.
«Странные глаза, распахнутые, как окна» - подумал Эразм. Но нужно было немедленно опустить перед ней взгляд, что он и сделал. Теперь он видел в поле зрения идеальные ноги в сверкающем серебром переплетении сандалий, поэтому опустил глаза еще ниже, в пол.
- Как твое имя, человек сверху? – спросила царица.
- Он не поймет сложных фраз, - сказал Сами.
- Сами! – Кер улыбнулась и искоса взглянула на него. – Я найду общий язык.
- Эразм, - спокойно ответил молодой ученый. Слово «имя» было ему понятно.
- Кто ты? – снова спросила Кер с мелодичным любопытством в голосе.
- Я… - начал Эразм и понял, что не знает, как сказать, что он астроном, – …ученый.
Интерес в глазах Кер смешался с легким удивлением.
- Ученый??? Что ты изучаешь?
Эразм порылся в памяти и нашел слова:
- Звезды… небо.
- Аа… - Кер, видимо, хотела спросить, что здесь делает ученый, изучающий небо. – У государя Тейи тоже есть ученый, изучавший звезды. Вам было бы интересно друг с другом. Интересно, изменились ли они за восемьсот лет?..
Она, казалось, потеряла интерес к астроному и перевела взгляд на внушительного и привлекательного варвара-латийца, но обернулась и добавила то, что, вероятно, хотела сказать с самого начала:
- Здесь нет неба.
- Это варвар, - подсказал Сами. – Наемник.
Кер понимающе улыбнулась, глядя на Эвана. А он и не думал опускать перед ней глаза, но варвару это было простительно, ведь он и здесь не считался за полноценно-цивилизованного человека.
- И наконец… - царица скользнула взглядом по фигуре командира Рекса, который уже успел ее рассмотреть, и теперь был почти равнодушен к непонятному ему разговору. – Знатный воин. Эразм! Как зовут твоих спутников?
Казалось, что она наблюдает, какое впечатление произвела на каждого из них, хотя она была легендарной царицей, а они – безвестными самозванцами. Может быть, ей было не все равно, как теперь ее видят глаза из внешнего мира, не все равно, кем она стала для обычных людей, не связанных с ней кошмарами прошлого. Или это была привычка и потребность впечатлять.
- Наемник Эван и командир Рекс, владелец Центары, - ответил Эразм, на сей раз не заботясь о том, чтобы подыскивать слова на хиттайском. Его спросили про имена, он ответил так, как оно есть.
- Госпожа! Нас прислал с посланием государь Тейя, - сказал Сами, возвращая разговор в официальное, должное русло.
- Надо думать – вы не просто так прогулялись до моих владений, - ответила царица и протянула унизанную браслетами руку, ожидая, когда Сами передаст ей письмо.
- Я его прочитаю, - сказала Кер, забрав свернутое послание. – А пока пусть твоего воина проводят к Лирике, чтобы она восстановила его. На вас там поохотились?
- Да… - неохотно ответил Сами, не имея права открыто возмутиться такой пренебрежительной формулировкой. – На нашей главной дороге, как…
- Такого раньше не было, правда? – перебила Кер.
- Да. Они обитали только в Тоннеле Ветров.
- Вот именно. А знаешь, почему они теперь выходят сюда? Их привлекают они, - она указала на пленников. – Живые люди. Тварям Тьмы нужна добыча.
- Я подумал точно так же, госпожа, - отозвался Сами и посмотрел на пленников тем же взглядом, что и тогда, на главной дороге, после нападения.
- Конечно! Как только здесь завелись живые люди, Твари Тьмы стали выходить за пределы Тоннеля Ветров. Здесь ходит один, взрослый «охотник». Мы это уже узнали.
Кер с улыбкой обернулась к пленникам, двое из которых вообще ничего не поняли, а третий запутался в своих мыслях еще больше:
- Но вас это пока не должно тревожить. Гости из внешнего мира, с чем бы они ни пришли, слишком ценная находка, и они заслуживают достойного приема.
Дальше все было похоже на парадоксально-сказочный сон под алмазными звездами южного неба, с легким наркотическим оттенком. Какие-то невероятные покои с красочными коврами, ажурными сводами арок, бесчисленными колоннами, удивительной красоты скульптурами, головокружительными ароматами, великолепными вазами, немыслимыми витражами светильников… Толпа красивых, как стая райских птиц, женщин, очень внимательных и предусмотрительных, слишком любезных по отношению к дважды приговоренным….
- Где-то я такой «достойный прием» уже видел, - сказал Эван.
Командир Рекс бросил на него насмешливый взгляд:
- И теперь ты против таких приемов?
- Нет, я против платы за них, - ответил Эван.
Здесь никто не ограничивал их в словах и действиях, и это тоже настораживало. Царицу никто не охранял. В ее свите были воительницы с накинутыми белыми капюшонами, в сверкающих доспехах похожие на изящных хищных стрекоз, но все это было настолько ненавязчиво, что не бросалось в глаза.
Больше всего в глаза бросался накрытый стол с едой – не особо изысканной, но и не убогой местной, из лагеря.
- Да, мы подготовились, - вскользь заметила Кер, на ходу оторвавшись от прочтения царского послания.
- Вы были наверху? – спросил Эразм, пользуясь своим положением единственной связи между мирами, разговаривающими на разных языках.
- Да. Мы там постоянно бываем, - ответила Кер. – Это опасно. Но туда тянет. Пустыня весной непередаваемо прекрасна, Эразм…
Последняя фраза пронзила изнутри ударом сердца. Он плохо понял ее, но ему показалось, что она сказала так. Почему эти слова произвели на него такое впечатление?
Отбросив пугающе-мистические мысли, он спросил:
- Чем это опасно?
- Солнце… живой воздух, - Кер пожала плечами. – Вода с неба. Вся живая среда, - голубые глаза скользнули по роскошным покоям. – Здесь все по-другому. Мы надеялись, что наша среда будет убивать вас. Но этого не произошло. Вы прекрасно себя чувствуете. А мы у вас – нет. Нам нужно все время совершенствовать способы, как себя восстановить и сохранить… Даже не вижу смысла скрывать. К счастью, это умеет Лирика. Я сказала «у вас». Но мы сами оттуда. Когда-то там была наша родина…
- Тогда там не было пустыни? – спросил Эразм.
- Пустыня начала окружать это место задолго до нас. Но тогда ее легко можно было остановить, с ней можно было договориться, она не была такой жестокой. Вернее… милосердной. Сначала наши подданные, а потом именно эта великодушная жестокость песков так долго хранила нас. Она была неприступной и бесконечной. Но недавно все поменялось, и масса песков сдвинулась. Слишком внезапно. Я знаю, что пески могут в любой момент прийти снова. Сколько их еще ждать? И благо ли это?..
Слишком часто им здесь открыто и спокойно сообщали, что их и всех людей, появляющихся сверху, нужно уничтожать. Без гнева и обвинения – просто как факт. Они были здесь лишними по своей природе и врагами по своим намерениям. Возможны ли были другие отношения? Откуда им взяться, если они изначально пришли сюда с целью разорения и разрушения? Никто не знал, сколько всего за этим потянется.
- Мы не знали о вас, - сказал Эразм.
- Я знаю, - сказала Кер и опустила взгляд.
- Что мы можем сделать? – спросил Эразм.
Кер посмотрела на него с подозрением сквозь опущенные ресницы:
- Ты говоришь за всех?
- Мы все хотим уйти отсюда живыми, - объяснил он. – Если это возможно.
- Да, я читала послание, - сказала Кер. – Вы предали своего государя, но исполняете его приказы, вы хотите уйти, но идти вам некуда, вы согласны молчать, но это не остановит других, вы готовы служить, но вам нельзя доверять.
- Что нам делать? – еще раз спросил Эразм.
- Пока просто отдохнуть от всего этого.
- Царица уже закончила прочтение послания государя Тейи? – Сами осмелился предельно тактично и ненавязчиво напомнить о цели своего визита.
Но Кер небрежно свернула пергамент.
- Я не хочу читать. Дочитаю потом. Я все равно уже знаю, что делать.
Кажется, ей внезапно надоело общение или она больше не знала, что сказать. Она развернулась и покинула покои c большей частью своей фантастической, сверкающей роскошными красками свиты.
Командир Рекс скептически взглянул на стол.
- Ну что, уже пора отведать яда под пение прекрасных дев?
Между 13 и 14
Стая полукровок отбежала на безопасное расстояние от лагеря и в острой, пронзительной синеве наступающего вечера рассыпалась выразительным воем по стремительно остывающим пескам. Щенки-подростки скулили, отнимая друг у друга длинную берцовую кость какого-то животного. Они делали это из принципа, а не из-за пищевых соображений: все взрослые от этой добычи уже отказались, потому что взять с нее было нечего. Молодежь возилась в обширных зарослях кружевной полыни, распугивая оттуда притихших и шокированных таким вторжением кузнечиков. Пара пустынных бархатных сычиков уже воспользовалась их паникой и время от времени совершенно бесшумно и завораживающе плавно пролетала над кустами, хватая выпрыгивающих в воздух насекомых. Их призрачные силуэты были хорошо видны в густой чистой синеве потемневшего неба. Где-то рядом, под изогнутыми корнями саксаула или старой, изломанной временем и засухами акации находилось их гнездо. Делать норы в открытом, не скрепленном корнями песке здесь было невозможно, и многие шакалы прекрасно знали, где искать гнездо. Но не искали – пробить оборону пары миниатюрных крылатых фурий, защищающих потомство, было невозможно. Оставалось только вынужденное мирное соседство.
Один из взрослых членов стаи – необычно крупный для полукровок самец с благородным острым профилем и по-охотничьи длинными ногами, молодой боец, которому неизбежно перейдет в наследство стая, взбежал на высокий холм и развернулся в сторону лагеря.
С лагерем у полукровок были деловые отношения. Эта стая считала лагерь своим, то есть покровительствовала ему – защищала его территорию от проникновения любых чужаков, включая людей, и не допускала сюда другие стаи. В день, когда Аримат с приговоренными прибыли сюда, собаки наблюдали за ними издалека. Но повозка и ее хозяин были им хорошо знакомы, к тому же они научились ориентироваться на мнение воинов, которые отнеслись к приехавшим как к своим.
Люди в лагере побаивались стаю. Собаки никогда не переступали невидимую черту дозволенного, не наглели и не проявляли агрессии, не выпрашивали еду, а только воровали ее или добывали сами; восточные полукровки были знамениты своей независимостью. Они не подходили к людям и не пытались с ними подружиться, не давали к себе прикасаться и не мешались под ногами. Они были очень удобными партнерами, но их все равно опасались.
Потому что они спокойно уходили в место, считавшееся источником зла, и спокойно возвращались обратно. Что они там делали, что приносили на своей шерсти, когда приходили к лагерю и были ли у них настоящие хозяева? Когда они бродили в окрестностях, недалеко от людей, они были похожи на обычных животных, собак в шакальей шкуре: немного крупнее, массивнее и статнее, чем настоящие восточные шакалы, многие с «домашними» признаками – темно-коричневыми подпалинами и белыми кончиками лап. Но когда после захода солнца они уходили в пески, они становились похожими на неуловимых духов, бесшумно перемещающихся по земле, поющих среди тьмы, играющих нервами и страхом запоздавших путников. Они слишком смело бросались в ледяные пустынные ночи, и оттуда не доносилось никаких признаков жизни других хищников: ни настоящих шакалов, ни песчаных лис, ни гиен-одиночек, которые, конечно, уже облюбовали похожие на горные уступы остатки древних построек, но никогда не переходили дорогу стае.
Молодой самец развернулся к бесплодному дикому горизонту, принюхиваясь к воздуху, меняющему дневные запахи на ночные. Даже это жестокое пространство не вызывало у людей столько страхов, сколько виднеющиеся в стороне эфемерные, неузнаваемые трупы зданий, звучащие неуловимыми мелодиями ветра.
И немногочисленные появляющиеся здесь жители раскиданных в этих неприветливых краях селений, и обитатели лагеря не раз видели среди бесформенных руин поднимающиеся вверх бесцветные испарения, вибрирующие в раскаленном воздухе, и чувствовали пульсирующие ритмы, которые нельзя было уловить слухом или объяснить пением печального ветра.
А некоторые могли бы поклясться, что иногда после захода солнца или перед рассветом недалеко от лагеря можно увидеть фигуру человека или даже нескольких. Всего лишь неясные видения в темноте, черные силуэты, однако разумно объяснить это можно было только двумя способами: либо это были местные люди, либо галлюцинации, потому что собаки их не облаивали. Что там нужно было местным, и кто это был?
А если долго смотреть на выглядывающие из песков развалины, между ними обязательно начинаешь замечать движение, всегда только неуловимое мелькание. Разглядеть его в сумраке невозможно, от этого начинает кружиться голова и темнеть в глазах. Избавить от этих наваждений может только яркий и четкий солнечный свет, но и он не разгоняет общей атмосферы этого места. А теперь, после стольких смертельных доказательств, ничто ее не развеет.
Пес на холме повернулся к Мертвому городу и с любопытством, подняв хвост и поставив настороженные уши, начал вглядываться в то, что только он один видел среди темных нагромождений. Это было самое настоящее, юное, праздное любопытство, без охотничьего азарта или территориальной агрессии.
Если бы он увидел там своих соплеменников, он уже вовсю вилял бы хвостом. Но пес был неподвижен.
Его стая пришла сюда недавно, после появления из песков Мертвого города, такого удобного для обитания различных существ, и почти одновременно с началом раскопок. Они остались здесь, потому что остались люди. Он был рожден уже в этом месте и знал о своем доме почти все.
В отличие от людей, обитающих в лагере.
Глава 14
- Спроси, хотят ли они стать моими охотниками.
Дж. Даррелл, «Перегруженный ковчег»
Самое интересное, что ни в одном блюде яда не оказалось, разве что наркотики. Все трое очнулись на следующий день живыми, в обществе красивых женщин, и что было в промежутке – сон или что-то другое – никто не знал.
«Следующий день» в этом подземном мире, лишенном какого бы то ни было светила, тем не менее, был не условным, а конкретным промежутком времени, измеренным песочными часами. Их было здесь много, разного объема, в прозрачнейшем стекле, аккуратно отмеренных, с разноцветным песком, с украшениями и без украшений. Ко времени здесь относились очень серьезно. И у Кер этим занимался отдельный человек.
Кер пришла к ним сама. В изумрудных одеждах, с улыбкой и демонической невинностью в глазах.
- Я придумала, что нам делать, - сказала она, обращаясь к Эразму.
Она непринужденно уселась на расшитые шелком подушки, зазвенев многочисленными золотыми цепочками, составляющими значительную часть ее одеяния, и продолжала:
- Итак. Все люди хотят жить свободно и богато. Когда невозможны все эти условия вместе взятые, они обычно выбирают жить свободно. Когда недоступно и это, многие из них выбирают жить. Полагаю, и вы из таких людей?
- Здесь я не стану говорить за всех, - ответил Эразм, рассудив, что слово «свобода» можно понимать по-разному.
- А я могу сказать за всех нас, я представляю народ. Мы тоже люди, и для нас работает та же формула. Мы хотим жить в свободе и достатке. В этом, как я считаю, нам не обойтись без внешнего мира. Есть вещи, сделать которые здесь невозможно или очень трудно. Ткани, бумага, кожа, стекло, металлические предметы, оружие и вообще все, что требует присутствия огня, живые существа и растения для изучения. Не то чтобы вопрос стоял очень остро, но ограниченность ресурсов меня пугает. Здесь почти все – почти вечно. Но когда-нибудь нас ждет упадок и смерть. Без права на продолжение. Это меня не пугает – многое во внешнем мире тоже обречено на упадок и смерть, так что нет разницы. И наша задача – как можно более долгое и достойное существование. Отчаяние, боль и кошмары мы уже прошли, и теперь хотим просто существовать, как нам нравится. Мы помешаны на роскоши, красоте и науке? Это самое лучшее, на чем здесь можно помешаться.
Она сделала паузу и улыбнулась.
- А теперь я скажу, что будет. Мы все ждем от вас бесконечных рассказов о политике, истории, странах, жизни и торговле, достижениях науки, искусств и военного дела. Благо что двое из вас на это годятся. Вы наверняка изобрели за это время много полезных штучек. Мы, конечно, и сами напридумывали, но вас больше, и вы смертны, мозг сменяет мозг, итог – у вас больше идей. Мне нужно составить подробные карты всего, чего можно. Мне нужна разведка, снабжение, связи и информация. И при этом про нас не должен никто знать. Я не верю, что даже если «дружить с соседями» и наладить деловые отношения, кто-нибудь из них не спланирует в конце концов уничтожить наш мир. А здесь как раз большая разница: уничтожение будет полным, тоже без права на повторение. По крайней мере, пока у нас нет надежного оружия, это будет пугать меня. Безусловно, нам есть что предложить друг другу. И я готова платить за это. Но выйдя отсюда, вы станете свободными и забудете любые клятвы. Или будете вынуждены их забыть.
Эразм выжидающе смотрел на нее. Он не стал в третий раз спрашивать «что делать?».
- Ваш соратник предложил взять вас на службу государю Тейе.
- Он наемник, это было его обычное решение.
- А я бы вас взяла на службу. И тогда остается два препятствия: вы не сможете остаться здесь живыми, - в глазах Эразма в очередной раз возникла тревога, и Кер рассмеялась. – Не бойтесь, никто не будет вас бальзамировать, мы не умеем делать, как великий Цефей. И второе – никак нельзя гарантировать вашу верность. Одних клятв маловато. Ничто не помешает вам их нарушить.
Снова возникла пауза.
- Пока верность этому месту не будет у вас в крови.
Эразм поднял глаза на Кер. Фраза чем-то неуловимо ужасала.
- Если забрать у вас сердце, вы умрете, - царица критически окинула их взглядом. – И ни контроля, ни пользы, ни жизни. Если просто подписать договор, значит, отпустить вас на все четыре стороны. Но вы здесь уже слишком много всего знаете. Если купить вас богатым вознаграждением… мне не жалко, но это не дает никакой гарантии и никакой реальной власти над вами за пределами этого места. Остается – только содержимое ваших сосудов. Немного изменить его, разбавить кое-чем из нашего мира, и вы сможете посмотреть на нас по-другому. Вам даже не надо знать, что это. Это поможет вам сохранить жизнь, свободу и одновременно преданность мне.
Видимо, все вопросы, которые Эразм не мог оформить в слова, были написаны у него на лице.
- Я не буду врать, что этот ритуал приятен и безопасен, - сказала Кер.
- Что с нами будет? – спросил Эразм.
- Вы просто не сможете не возвращаться сюда, вот и все.
- Иначе?..
- Иначе смерть. В каждом из вас с тех пор будет частичка нашего мира, и вы о ваших клятвах точно не забудете. А все связанные с этим проблемы решит Лирика, как и наши.
Как мягко и аккуратно это звучало – как каллиграфический почерк… От сочетания слов, смысла и интонации становилось не по себе.
- Я не знаю, как объяснить это своим товарищам, - сказал Эразм. – И, боюсь, они не пойдут на такие условия.
- Но это будет их добровольное решение, - со спокойной уверенностью рассудила Кер.
В представлении Эразма никакой доброй воли и никакого выбора здесь и в помине не было. Участвовать в каком-то гнетущем и небезопасном ритуале мира мертвых, вливать в себя что-то, что когда-нибудь, возможно, убьет их, а они даже не будут знать, что это было, привязаться к этому месту с помощью чужеродных чувств, которые что-то изменят в их сознании – «достойная» альтернатива смерти. То же самое, только с приключениями. После тюрьмы у них завязались слишком тесные отношения со смертью.
- Не надо пугающих слов, не надо думать об этом с такой обреченностью. Вам просто нужно привыкнуть к этой мысли. У вас есть время подумать, - улыбнувшись, сказала Кер.
- Да… - ответил Эразм единственное, что можно было ответить.
- Впрочем, - царица огляделась и, как кошка, прищурилась на теплый свет одного из солнечно-оранжевых светильников, - все будет зависеть от того, что сейчас находится наверху, и кто нас окружает, - она вернула взгляд к лицу Эразма. – Расскажите, почему вы предали своего государя?
Эразм с помощью командира Рекса, а местами и Эвана (потому что в некоторых практических вопросах варвар-воин оказался осведомлен лучше, чем остальные) принялся рассказывать о политических событиях в своей стране. Ему пришлось познакомить Кер с Кевероной и ее нынешним социальным строем, причем царица часто уточняла и переспрашивала, задавала вопросы насчет интересующих ее подробностей, которые иногда уводили ее от главной темы. Она уверенно осудила существующее правительство за некоторые подходы к гражданам, то есть, почти поддержала бунтовщиков. Некоторые вещи, например, право голоса, она не поняла в принципе, и дело было не в недостатке общих для двух языков слов. Точно так же она не могла понять факт отсутствия в Кевероне рабов и рабства как такового и расценила это исключительно как вину существующей власти. В ее представлении это было основным недостатком системы, против которой можно и взбунтоваться. Она сказала, что залог государственности – это хорошая забота хозяев о своих многочисленных рабах, иначе ничего не получится.
Потом она поинтересовалась, как они сюда добрались и далеко ли отсюда их город.
- Что вы рассказывали в дороге? Истории??? Расскажите нам! – сказала она.
- Боюсь, красота историй в том, как говорить, я не передам ее, - скромно ответил Эразм.
- Ну, подумай. В наших языках так много общего!
А потом она спросила, что о них думают наверху.
- О вас знают как о царях великого прошлого. Из исторических книг, - сказал ученый. - Знают о вашей столице Араттро и государстве Хиттая. О вашей войне и вашей гибели. Знают, что здесь есть легендарные богатства, которые, как думают, теперь никому не принадлежат. Это место теперь для всех – богатая гробница с армией злых духов. Гнездо потусторонних сил, куда все отказались ходить, а многие погибли. Нечистое место, влекущее своими сокровищами.
- Скажи, - Кер заглянула ему в глаза. – Не говори сейчас, хорошо подумай, спроси мнения других. И скажи – готовы ли о нас узнать ТАМ?..
Эразм задумался после ухода Кер. Она действовала ему на нервы, задавала странные вопросы, билась в стекло своей красивой замкнутой реальности, как чудесная бабочка, желая вернуться в открытый мир, который впоследствии убьет ее. И при этом от нее исходила опасность.
Он попытался передать своим товарищам суть разговора с ней, по возможности избегая неприятных или малопонятных моментов. Сначала он хотел все прояснить для себя, пока у них есть время.
…Когда Кер появилась снова, стало очевидно, что большую часть времени она убивает на бесконечные переодевания. Пестрое платье, как драгоценная шкура тропической змеи, завораживало бесконечной геометрией коричневого, пепельного, черного, фиолетового и медного орнамента.
- Я предлагаю вам поохотиться. Ока;жите мне услугу, раз уж вы здесь… - она принесла с собой карту и теперь разложила ее на столе. Это была какая-то часть подземелий. Но Кер не дала им разглядывать карту.
- Мы здесь, - указала она на какую-то точку. – Не очень далеко отсюда есть Тоннель Ветров – длинный и узкий коридор с очень сильным потоком воздуха. Он расположен неглубоко под землей, с выходами в пещеры. Когда мы нашли его, мы обнаружили там Тварей Тьмы. Твари Тьмы с лунными глазами. Они выходят оттуда только на охоту, а потом возвращаются обратно. Среди них есть «охотники», «жрицы», которые отбирают у них добычу и производят потомство, и «тени» - они не вырастают большими и питаются всякими остатками. Один из «охотников» ходит сейчас в наших владениях. Он охотится на вас. Ну а вы поохотитесь на него. Мы дадим вам оружие. Его нужно найти, убить и доставить сюда.
- А я-то думал, когда будет подвох. А вот и он! – сказал Эван, когда узнал об этом. – Опять встречаться с этой ползучей гадостью? – несмотря на отвращение, задание не вызвало у него заметных опасений, он не считал его невыполнимым. – Они отдают нам оружие, это говорит о каком-то доверии.
- Или о большой уверенности в своей защите, - поправил командир Рекс.
- Они нас старательно избегают, - как ни в чем не бывало, объяснила Кер. – А за вами он будет сам ходить. Хотим изучить их получше.
- И как же с ним справиться? – спросил Эразм, понимая, что отказаться все равно невозможно.
- А уж это вам расскажет Лирика. Она их вскрывала.
…Через десять минут они познакомились со знаменитой Лирикой, о которой уже несколько раз слышали. Их проводили в большое помещение, совмещающее в себе лабораторию, музей, аптеку и рабочее место хирурга. Высокие потолки, голубовато-белые стены, оставляющие ощущение нереальной чистоты, с тонкими естественнонаучными зарисовками, колонны в виде стилизованных скелетов драконов, многочисленные полки вдоль стен, хорошее освещение, очаг с огромной вытяжкой, много стеклянной посуды и других емкостей…
Хозяйка этой научной обители, Лирика, была чем-то вроде парадоксально-привлекательного надругательства над классическими канонами красоты. Гораздо выше среднего роста, с абсолютно плоской фигурой, напоминающей одушевленный скелет, с большими, презрительно-узкими, ярко-зелеными глазами и саркастической ядовито-красной улыбкой. Светлые пепельно-серебристые, как ковыль, волосы Лирики были заплетены в многочисленные, постукивающие крашеными деревянными подвесками косы и убраны под аккуратный цветастый платок, а сверху такого же яркого платья накинута простая белая, видимо, рабочая одежда. Лирика была «сестрой по бальзамированию» самого Тейи и, как оказалось, когда-то давно, в прошлой жизни, успела побывать его любовницей. Но такую мелочь Тейя, Кер и сама Лирика уже давно предали забвению.
Она сразу оглядела пленников откровенно-внимательным, профессиональным взглядом.
- Берите копья, если дадут, - первым делом посоветовала она. – И подлиннее.
Без всякого перехода она добавила, оглядев фигуру Эвана:
- Ты почти эталон.
- Почти. А эталон, сейчас, видимо, в плену у государя Тейи, - нашелся что ответить Эван, ведь варвары на удивление быстро схватывали чужие языки.
Лирика понимающе кивнула:
- Посмотреть бы…
Она повела их через весь зал, попутно бросив удобно лежащему за одной из колонн перевязанному воину:
- Лежи. Пока не вставать. Клей не схватится.
Дальше по пути им попадались разложенные на столах и поставленные на пьедесталы, висящие на стенах, запаянные в стекло или залитые прозрачной смолой скелеты, их части, препараты, тела различных животных, в основном местных, включая причудливых насекомых. Настораживало то, что попадались среди всего этого и человеческие части, но для мастера бальзамирования это казалось нормальным.
Она подвела их к стене с чем-то похожим на развешенные фрагменты доспехов.
- Целого у меня нет, - сказала она. – Принесете его мне. Это их части. Они живут в Тоннеле Ветров. Большинство из них – небольшие и почти бестелесные, как будто сплетенные из изогнутых нитей – «тени». Они не охотятся на крупную добычу, а в основном выходят в пещеры в поисках летучих мышей. Есть еще «охотники»: их мало, они гораздо больше, сравнимы с человеком, и справятся с любым из нас поодиночке. По крайней мере, если не готовиться у этому заранее. Они выходят из Тоннеля Ветров ненадолго. Дело в том, что они дышат через специальные отверстия в теле, - Лирика показала овальные дыры в одном из кусков блестящего зеленовато-серого «доспеха». – По пять с каждой стороны. Чтобы проникало достаточно воздуха, они должны либо постоянно двигаться, либо жить в потоке ветра. Их доспехи очень тяжелые, постоянно бегать ради дыхания нет смысла, на это тратится слишком много сил, поэтому только голод может выманить их из Тоннеля Ветров. Здесь ему не на кого охотиться, кроме как на вас, и это облегчит вам задачу.
Среди аккуратных, фигурных частей блестящих «доспехов» с зелеными разводами и прожилками было и «оружие», похожее на стальные, местами зазубренные косы.
- Этим они убивают, - сказала Лирика. – Размах будет большой, существенно больше, чем у любого из вас с мечом. Я же говорю, берите копья.
Еще раз взглянув на пленников, она решила их ободрить:
-У вас все получится. Это просто животное.
- Насколько они умны? - спросил Эразм.
Язвительная Лирика задумалась.
- Ни насколько… Это безмозглое животное. Куропатка, и та умней. Царица строит планы, как их можно использовать. Может быть, и можно, хотя бы на вас охотиться. Только в нашем воздухе они долго не живут.
- Они похожи на насекомых? – задал вопрос Эразм, старательно не обращая внимания на фразу «хотя бы на вас охотиться». Видимо, здесь уделяли достаточно внимания вопросам возможного противостояния внешнему миру.
- На кого? А, на маленьких тварей. Да, похожи. Но не они. Да, еще они умеют светиться. Чтобы устрашать кого-то или очаровывать друг друга. Это очень красиво. Но не стоит любоваться – это убьет вас.
- Справимся! – решил Эван, выслушав все это.
- Тот «охотник», - продолжала Лирика, - уже порядочно устал здесь носиться. Он периодически возвращается в Тоннель Ветров, но не теряет цели добыть кого-то из вас. Сейчас он в коридорах возле Тоннеля. Если он зайдет в него, вам придется туда идти или выманивать его оттуда.
Эразм ни разу не принимал участия ни в какой охоте. Как-то не сложилось. Он был городским жителем, и это его совершенно не интересовало. У него возникло гораздо больше вопросов и недопонимания, чем у Эвана и командира Рекса, которые расценили задание как рядовое: непривычное по форме, опасное по сути, но вполне обычное по содержанию. Он стоял и смотрел в огромные округлые отверстия бывших глаз, занимающие почти всю площадь узкого, изящного и причудливого остроконечного хитинового шлема существа, которое все еще оставалось для него загадкой.
***
«Моя безумная Кер, Первая Царица Подземной Хиттаи! Жизнь, война и смерть предоставляли нам достаточно общих испытаний, которые мы прошли успешно. Мы были вместе легендарно долгое время, и я все еще вижу твою фигуру на троне рядом с собой, но тебе он больше не нужен. Будь где хочешь, если это поможет тебе остаться собой. Ты всегда все знаешь, мы с тобой знаем, что мы уже не одни на нашей земле. Ты отговорила меня от полного уничтожения вражеского лагеря, и даже не видя тебя, я послушался, не зная, верное ли это решение. Ведь уничтожить – значит вступить в бой с неизвестностью. Мы тянем время, которое тратят на нас люди сверху, но оно закончится, и мы должны знать, чем оно закончится. Мы должны сами решать, что с нами будет.
Я разговаривал с ними и хочу, чтобы ты поговорила с ними тоже. У нас один народ, вместе мы или нет, и каждое решение может повлиять на его судьбу. Столько пройдено, таким недостижимо-потерянным казалось небо, какой далекий от понимания мир мы создали!..
Хиттаи больше нет, Кер. И мы, конечно, знали, что это не исключено. Может быть, это хорошо: когда оставляешь государство в расцвете величия, опасаешься увидеть его в другом состоянии. Сколько картин славы, разрушения или позора рисовало за это время наше воображение! Я узнаю, как погибла Хиттая и чем она стала для нынешних хозяев – наследием и памятью, добычей и жертвой или просто чужим прошлым. Возможно, от этого будут зависеть наши решения.
Я не убил их, как остальных. И мне было легко это делать: отнимать жизнь там, где и так нет жизни, когда знаешь ей настоящую цену, тяжелее, чем кажется, тяжелее, чем оставлять ее. Но это временное решение, это блуждание в собственном лабиринте.
Я хочу знать, что ты думаешь об этом, и о чем ты вообще думаешь… Мы больше не делимся мыслями; возможно, теперь это нормально. Но я не хочу привыкать к этому. Я хочу в любой момент спросить у тебя что угодно – и услышать ответ. Любой ответ.
Но тебе не нужны мои слова. Ты услышишь из них только то, что захочешь, как всегда, только то, что посчитаешь нужным.
Поэтому я сейчас сотру это письмо с пергамента, ибо в нашем роскошном и ограниченном мире на всем нужно экономить, и напишу на нем другое, официальное.
Тейя, Великий царь Хиттаи»
Глава 15
Заворожен взглядом из бездны
М. Привалова
Черные, разветвленные коридоры, затерянные в незнакомом, пугающем и подавляющем своими размерами подземелье, не поддавались описанию. Залы, лестницы, повороты, узкие проходы – и все это неделимо слито с древним мраком, пока туда не посветишь лампой. Чувство безысходности обострялось еще и тем, что невозможно было знать, что находится прямо над этой могилой, на поверхности земли. По соображениям Эразма это должно было быть уже очень далеко от места раскопок, раз они добирались до владений Кер так долго. Хотя, кто знает, как у них здесь все устроено?
Они все трое стояли в большом зале со множеством разных по размеру выходов, больше похожем на расширение естественного происхождения, чем на искусственно созданное помещение. Откуда-то издалека, сквозь массив породы (сбоку? сверху? снаружи?) доносилось непрерывное гулкое гудение движущегося воздуха в Тоннеле Ветров. Судя по его описанию, над ним должны быть горы, вероятнее всего, Звенящее Нагорье. Ничего другого поблизости не было.
Здесь с ними была только Лирика, да и та не собиралась сопровождать их дальше. Охрана ждала бесценную жрицу-врачевателя у одного из входов. Лирика была в сером охотничьем балахоне, с бесчисленными кожаными ремнями, звенела оружием и сверкала из-под капюшона длинными изумрудными серьгами.
- Не знаю, ребята, в каких богов вы верите, - иронично, но доброжелательно сказала она. – Судя по вашему виду, в разных. Но советую вам сейчас взять в партнеры любого, который, по-вашему, разбирается в охоте.
- Госпожа Лирика, тебе надо познакомиться с эталоном, который остался в плену у государя Тейи, - сказал на это Эван, уже понявший, как с ней найти общий язык. – Он разделяет твой подход к вере.
- Уже приняла к сведению. Я думаю, что, если вы не найдете «бродячего охотника», вам лучше подождать здесь, пока он вас сам найдет. Не стоит идти искать его к Тоннелю Ветров. Там вас могут обнаружить другие его собратья – для первого раза слишком бурное развитие событий. Удачи, работайте слаженно, и у вас все получится!
Лирика оставила им карту местных коридоров и, помахав рукой, скрылась в черном провале выхода вместе со стражей.
Трое пленников (или уже бывших пленников, они и сами не знали) остались одни в гудящей тишине.
- Здесь мы его можем не услышать, - сказал командир Рекс, оглядевшись. – А вблизи Тоннеля Ветров и подавно.
- Наверное, все-таки услышим, - рассудил Эван, вспомнив адское шуршание при первой встрече. – Но к Тоннелю Ветров я все равно сходил бы.
- За каким чертом?
Эван указал наверх:
- Как вы думаете, где мы? Тоннель Ветров имеет выходы в пещеры. Так где мы можем быть?
- Звенящее Нагорье?..
- Звенящее Нагорье?
- И я так думаю. Больше нечему. А Звенящее Нагорье теперь уже не Кеверона, а Земли Пустых Окраин. Если в Тоннеле Ветров не так страшно, можно подумать о побеге.
Командир Рекс в уме оценил речь наемника.
- А это полезное предложение, - наконец решил он. – Хоть я и не собираюсь никуда бегать (бега – занятие неблагодарное, губительное и недостойное), но, возможно, здесь будет еще хуже. Нужно по возможности разведать, где хотя бы этот Тоннель и что он из себя представляет. Только… нам, наверное, не зря сказали, чтобы мы туда не совались. Я бы разведал путь до Тоннеля Ветров, а туда не полез бы.
- Ну а я туда полезу. Просто посмотреть, как там все устроено. А если путь будет открыт, предлагаю сбежать сразу.
- А Казимир и Аримат? – спросил Эразм.
- Аримат никуда не побежит. А Казимир и сам выпутается, будь за него спокоен. У него, наверное, уже есть свои четкие планы, он в нас не нуждается.
- Нет, мы, конечно, не бросим бойца на вражеской территории. Мы никого не бросим, - спокойно возразил Рекс. – Мы должны им хотя бы предложить. Придется как-то потянуть время.
- Но сначала нужно, наверное, разделаться с «бродячим охотником», а потом уж лезть туда, - предположил Эван. – А то это будет слишком…
- Определенно.
Тьма за пределами досягаемости голубоватых светильников продолжала где-то тихо завывать потоками воздуха.
Они осторожно обследовали один за другим несколько выходов, не встречая никаких посторонних звуков. Временами Эразму казалось, что стук его сердца должен отдаваться в глубине этих переходов, привлекая к себе внимание.
В конце концов остался один ход, в который он зашел первым.
- Мне кажется, он где-то здесь, - произнес Эван за его спиной.
Но Эразм никак не мог понять, слышит ли он что-то постороннее. Видимых следов пребывания кого-то кроме них не было.
- Я тоже что-то слышал, - сказал командир Рекс, и тут же где-то за поворотом раздалось резко удаляющееся шуршание.
- Будем ждать его здесь? – тихо спросил Эразм, взяв себя в руки.
- И свет прикроем? – добавил Эван.
- Да, только не совсем. Привыкнет – сам выйдет, - решил командир Рекс.
Несколько минут продолжалось полное молчание. А потом непреодолимая сила заставила Эразма осторожно завернуть за угол…
- Видишь что-нибудь? - чуть слышно, на ухо спросил его Эван.
- Да, - ответил Эразм, достаточно свободно ориентирующийся в почти полной темноте, увидев всего в десяти шагах от себя безмолвный хаотически возвышающийся силуэт.
На фоне этого угрожающего силуэта, на уровне чуть выше его взгляда, медленно открылись два больших сферических глаза цвета мерцающего лунного камня, едва ли не светящиеся изнутри. До этого они были прикрыты тончайшей мигательной пленкой.
Все то же завораживающее, несовместимое с инстинктом самосохранения любопытство заставило Эразма добавить света, и в темноте появились более четкие и неправдоподобные очертания: треугольная, заостренная вниз, по форме почти как у богомола голова; стройное, причудливо расчлененное хитиновыми доспехами тело со множеством длинных ног; расходящиеся из некоторых сочленений тончайшие, едва видные нити, тянущиеся во тьму, осязающие пространство вокруг; опущенное оружие на передних конечностях – огромные, двойные, отливающие сталью «косы». Кое-где разводы на доспехах светились зеленым точечным рисунком. Эразм не мог понять, кого больше напоминает существо – фантастическое насекомое или мифического дракона.
Малейшее изменение света привело «бродячего охотника» в движение. С его стороны раздалось громкое, как у кошки, шипение. «Косы» взметнулись вверх, а за головой с упругим звуком распахнулся фигурный щит – возможно, воротник, возможно, крылья – вспыхнувший ярким светящимся павлиньим рисунком, агрессивно мерцающий пробегающими по нему фиолетовыми огнями, угасая, растекающимися куда-то вдоль костлявого хребта. Невероятное существо преобразилось еще больше.
Это было парализующее зрелище. Однако его тут же прервал Эван – он решил, что Эразма пора спасать. Но свет его лампы, слишком резко появившейся из чехла (а она была самой яркой из всех трех), обратил «бродячего охотника» в бегство: взметнув, как в прошлый раз, россыпь тонких конечностей, он исчез в какой-то дыре в потолке, никем до этого не замеченной.
- Спугнул, - без осуждения сказал командир Рекс, когда рассеялось это гипнотически-заторможенное в своих мимолетных подробностях явление.
- С прошлого раза запомнил свет… - Эван констатировал причину побега «охотника».
- Он вернется и сожрет нас, как только мы расслабимся, - добавил Рекс.
…Снова потянулось долгое ожидание. Такое же долгое, как поиски до этого.
Его прервал Эван, которому все надоело:
- Между прочим, - сказал он, - за следующим поворотом есть вход в Тоннель Ветров.
- Откуда ты знаешь? – спросил командир Рекс.
- Я постарался запомнить карту. Теперь я уверен, что это то место. Всего несколько десятков шагов… да и воздух здесь… неспокойный.
- Пойдем проверим?..
За поворотом они, действительно, очень быстро обнаружили большую трещину, из которой буквально выливался упругий поток воздуха.
- Не передумал? – спросил командир Рекс.
- Нет, - ответил Эван и полез в дыру.
- У варваров вообще нет чувства самосохранения? – спросил у командира Рекса Эразм.
- Есть. Но дело в том, что многие варвары, если вбили себе в голову, что могут что-то сделать, начинают вести себя так, как будто ничто им не помешает. И это помогает им.
Эван со светильником протиснулся в узкий проход и огляделся в несущемся воздухе. Факел бы здесь не выжил.
Сначала он ничего особенного не увидел: коридор как коридор, неестественно прямой и умеренно широкий. А потом в его глубинах, по одному, по два, по три, начали зажигаться узорные созвездия из маленьких изумрудных точек. Когда он как следует посветил вокруг, ответом ему были десятки далеких лунных глаз, наполненных отраженным светом. Они медленно появлялись сначала где-то слева, а потом справа, потому что твари тьмы стояли против потока ветра, и те, кто был справа, постепенно оборачивались на свет.
Все они были далеко, и многие из них были небольшими, однако Эвана больше волновали те несколько, которые находились на уровне его глаз. Какое-то время все они молча мерцали круглыми глазами и разгорающимися точечными узорами. А потом Эван благоразумно решил не дожидаться развития событий и вылез обратно.
- Нет, мы туда, наверное, пойдем только в крайнем случае, - сказал он. – И «бродячего охотника» будем ждать подальше отсюда. Лирика была права.
- Там все плохо? – спросил Эразм.
- Как бы они оттуда не повылезали… - ответил Эван, уводя их обратно в соседний коридор.
Однако в соседнем коридоре они почти тут же столкнулись с «бродячим охотником». И на этот раз свет ему не мешал.
Он атаковал сразу, всех троих, без угрожающе поднятого воротника и предупреждающего шипения, молча, как добычу. Основной удар пришелся на командира Рекса. Остальные увидели, как он упал в смешении хитиновых «кос», крови и собственного оружия, успевшего вонзиться в нечеловеческого противника, и увлек за собой сверкающее великолепием чудовище.
Вклинившись в это переплетение суставчатых ног и человеческого тела, Эван и Эразм попытались что-то сделать. По крайней мере, Эвану удалось через секунду лишить «бродячего охотника» головы, но это никак не сказалось на энергии напавшей твари. Только движения теперь стали рефлекторными, они ничем не управлялись. Стараясь держаться подальше от рассекающих воздух «кос», они посмотрели на Рекса. Он, без сомнения, был мертв.
«Бродячий охотник» тоже уже был мертв, но продолжал бешено двигаться и оставался опасным. Сейчас он интересовал Эвана и Эразма гораздо меньше навсегда потерянного товарища. Вот так: несколько секунд – и все??? И одного из них больше нет?.. И не Эразма, мало приспособленного к боям с монстрами, не Эвана, знать не знающего, что такое осторожность, а Рекса, явного лидера в их группе.
Эразм не мог уложить в голове эту реальность, только что развернувшуюся перед ним. Но возле неподвижного окровавленного тела командира Рекса лежала узкая голубая лампа, продолжающая освещать несовместимые с жизнью раны.
- Не могу поверить, что все произошло так, - произнес Эразм.
- Уже ничего не сделаешь, - с досадой сказал Эван, внимательно глядя на тело бывшего командира. – Пойдем добивать ублюдка.
Агонизирующее существо удалось обездвижить, только еще несколько раз проткнув и разрубив его. Это заняло не больше минуты, но, когда Эразм и Эван закончили убивать и обернулись, что-то стремительно волокло тело командира Рекса во тьму, в направлении Тоннеля Ветров. Через долю секунды оно исчезло за поворотом. И пространство вокруг снова стало неподвижным.
- Это неописуемо ужасно, - снова начал говорить Эразм. – Нас две минуты назад было трое. А теперь даже тела нет.
- Да, это дерьмово, - согласился Эван. – Да не переживай ты так! Командир умер в бою, это очень достойно. По-хорошему, это он убил «охотника», так что он герой. Расслабься, у всех благородных граждан смерть на охоте считается в порядке вещей, они ее воспринимают как должное.
Смерть на охоте действительно считалась у знати нормальным явлением и даже весьма уважаемым, и это, как ни странно, до определенной степени успокоило Эразма. Не успокаивало другое. Случайно или нет, но Рекс взял удар на себя, он мгновенно и безупречно среагировал, и они, скорее всего, обязаны ему жизнью, но уже ничего не смогут для него сделать.
- Теперь надо сложить эту тварь в мешок и сматываться отсюда к Лирике, - сказал Эван, светя в сторону неподвижного «бродячего охотника».
Эразм внимательно посмотрел на хаотически разбросанное хитиновое тело.
- Эван, - сказал он, - это не тот «охотник», которого мы встречали до этого.
- В каком смысле «не тот»?
- Это другая особь. Того я рассмотрел очень хорошо, - объяснил Эразм. – У него все части тела были гладкими, они блестели, как сталь. А у этого – посмотри! – все узорное, в рельефе и выростах. Посмотри на эти украшения на «косах».
- Сдается мне, - с сомнением сказал Эван, - что не мог ты успеть так подробно все рассмотреть. Это воображение. Но это нормально…
- Я все прекрасно рассмотрел!..
- Ладно, - Эван посветил вокруг. – Хоть я тебе и не верю, но все может быть. Это еще один повод убраться отсюда побыстрее…
Глава 16
То смерть положила личинки в рану
Ф. Г. Лорка
Невозмутимая, сверкающая металлической чистотой многочисленных инструментов Лирика стояла над большим и широким столом с разложенным на нем сегментированным телом «бродячего охотника». С аккуратно завернутыми в узел волосами и засученными рукавами она вдвоем с Эразмом вскрывала добытого монстра. Вернее, она проводила вскрытие, а он делал зарисовки и записи. Сзади на полках возвышались огромные стопки книг и рисунков. Все, как теперь знал астроном, с подробнейшими, даже излишне скрупулезными изображениями и описаниями существ – от человека до самых обычных крыс, которые бегали наверху. Эразм подумал, что даже современная, модная сейчас биология не ведет себя по отношению к живым организмам так… маниакально.
После последних событий его мысли и чувства незаметно превратились в дружный хоровод разношерстных бесов: бесконечная замкнутость подземелий, невероятность их обитателей, обещанная смерть, нереальная, до тревоги завораживающая Кер, выворачивающие всю их жизнь наизнанку ритуалы, грозящие стать их будущим, гибель командира Рекса, бродячие чудовища, десятки или, возможно, сотни людей, потерявшие жизнь, но не существование… И поверх всего этого – постепенно исчезающее время их пяти дней, после которых либо смерть, либо… что-то непередаваемо отталкивающее. Что? Это все еще не было понятным. Мягкие, безобидные, как лепестки роз, слова Кер о служении, содержимом, частичках их мира на самом деле приоткрывали какие-то панически-ужасающие истины. Ужасающие еще до близкого знакомства с ними своей невозможностью, неизбежностью и сакральной противоестественностью проникновения в живое существо. Но Эразм пока не знал, как сделать этот выбор, вызывающий отторжение на физическом уровне.
Что бы ни было у него на душе, лежащая сейчас на столе Тварь Тьмы, существование которой он до вчерашнего дня не мог даже предположить, вызывала у него естественный интерес. Составляющие научной деятельности – обычная, отточенная, планомерная работа – его успокаивали, наполняя собой время и мысли.
Лирика бросила на него зеленый взгляд сверху вниз (она стояла, он сидел):
- Участвовал когда-нибудь во вскрытии?
- Угу, - отозвался Эразм. – Потом расскажу.
Эразму нравилась оригинальная, прямолинейная, слегка насмешливая и ехидная Лирика. И Эвану, по всей видимости, она тоже нравилась. От нее можно было не ожидать, что она с самыми чистыми намерениями придумает для них что-то ужасное и облечет это в поэтическую форму. Если она что-то такое задумает, она сообщит им тут же, честно и очень однозначно.
Ни научные зарисовки, ни записи данных не вызывали у Эразма ни малейшей трудности, он прекрасно понимал схему и того, и другого даже на чужом языке и при чужой методике. Вот только картина произошедшей несколькими часами раньше смерти командира Рекса упорно не исчезала, заполняла все мысли и мешала делать что-то другое, кроме как думать об этом.
Лирика задала ему несколько вопросов и, не получив ответа, отложила скальпель.
- Послушай, уже ничего не сделаешь. И я сочувствую вам. Но любой мир наполнен риском. И хорошо, что тела не осталось, здесь ему не место.
- Сочувствие не вернет человека. Мы были знакомы лично меньше недели. Но мы спустились сюда вместе. Мы были заодно. А теперь… это безвозвратно. Мы живем, а он – нет. Риском можно все объяснить, но кому будет от этого легче?
- Послушай, - еще раз сказала Лирика. – Я вам действительно сочувствую. У меня внутри большая часть органов заменена на Монолитную субстанцию. Но я в состоянии понять, что происходит, когда теряешь друг друга. Мы теряли друг друга десятками. Я не могу почувствовать это, но я знаю, как это чувствовать. Поэтому сожалею о каждой потерянной жизни, и о жизни вашего друга тоже. Царица хочет влить вам этой субстанции, пополам еще кое с чем, но это уже профессиональная тайна. Монолитная субстанция – основа, ее можно мешать почти с чем угодно.
- И что тогда?.. – спросил Эразм.
Лирика помедлила, видимо, прикидывая, что можно рассказать, а что не стоит.
- …Жить будете. И распрекрасно, даже, может быть, лучше, чем сейчас. Долго и счастливо. Если все пойдет как надо – очень долго и счастливо. Я об этом позабочусь. Вашим миром будут оба – ваш и наш. Ваше место – между ними. Вам все равно некуда идти.
- Я не хочу, чтобы что-то повлияло на мою личность, - признался Эразм. – Нельзя нас отпустить живыми и без этого?
- Уже очень много вещей повлияло на твою личность, не надо бояться еще одной. Вы и будете живы, но обречены вращаться между нашими мирами. Объясни, пожалуйста, своим товарищам, что это не страшно и уж точно лучше, чем смерть. Ни я, никто другой не вернет больше никогда вашего Рекса. Я не предложила бы вам смерть. Слишком много через мои руки прошло бесценных сокровищ – жизней существ, близких мне и далеких, и моя собственная тоже – угасая, искажаясь, утекая сквозь пальцы, безудержно, в никуда, бесповоротно. Мы остановили этот поток и остановились в нем сами. Мы изобрели новую форму существования. Я говорю «мы» - не Цефей, и не Тейя, и не они оба – потому что сохранить существование работающего тела, это еще не все. Мы все учились и изобретали, как нам быть дальше, сохранить себя и не сойти с ума, не потерять воли и человеческих качеств. Мы видели, как одни из нас погибали, так и не успев возродиться, а потом другие умирали как личность, потеряв волю к жизни и последние следы рассудка, и наша помощь была бесполезна и для одних, и для других. Поэтому я знаю, как к этому относиться.
- …Как это было, Лирика? – спросил Эразм, завороженный ее монологом.
- Это было долго и страшно, ученый, - Лирика говорила серьезно и спокойно смотрела ему в глаза, все так же, сверху вниз. – Это похоже на огромное и глубокое смоляное болото, из которого ты пытаешься выбраться. Невероятной ценой ты выныриваешь – …и не видишь мира перед собой. Он исчез для тебя. Ты понимаешь это, понимаешь, что теперь тебя всегда будут окружать эти роскошные, замкнутые стены, ты никогда не увидишь близких, которые остались наверху, неба, моря, бескрайних далей. Что это «никогда» будет очень долго, до безумия, почти бесконечно. Что твое сердце не бьется, и ты не можешь вдохнуть воздух, потому что у тебя нет легких, и это неописуемо ужасает, приводит в панику, потому что живое тело так не работает. Что твой мозг никогда не будет таким, как при жизни, и это изменило твое сознание, но как изменило и насколько ты еще человек, ты не знаешь, ведь здесь не осталось живых, и сравнить тебе не с чем. Что у тебя нет будущего и стремления к нему, нет развития и цели существования, нет ничего, что заставит тебя действовать. А самое страшное – это равнодушие, которое охватывает тебя целиком, безнадежно. Равнодушие ко всему.
- Вы общаетесь и действуете вполне по-человечески, - сказал Эразм.
- Это результат долгого труда. Не все его прошли. Тейя никого не бросил. Но кого-то он посчитал более гуманным уничтожить. «Выглядит по-человечески» - спасибо, меня это радует. Ты просто не видел наиболее чудовищные формы сознания, извращенного новым существованием. Их больше нет, а мы… как-то пришли в норму. А что было до этого… - Лирика больше не хотела видеть перед собой глаза Эразма, слишком живые, наполненные вопросами и сопереживанием. Эмоции тормозили откровенность. Теперь она смотрела в огромные сферические лунные глаза побежденного «охотника». – Тейя был первым, Кер последней. Он должен был начать то, что предлагал другим, и стать примером для всех. А она – сохранить порядок в рядах его подданных. О, он был само великолепие: даже когда лежал на столе для бальзамирования, даже когда зелья Цефея разрушали его изнутри, даже когда боль отправила его в многодневное путешествие по миру бреда – и когда он вернулся оттуда. Безупречное величие. Неудивительно, что у некоторых из тех, кто видел хоть что-то из этого, сдали нервы.
- Кто-то отказывался? – спросил Эразм.
- Не всех спрашивали, ученый. Это адская шкатулочка, о которой ты, может быть, уже успел прочитать на стенах. У нас не было времени. Мы были изолированы. Те, кто заболел в первые сутки, были немедленно уничтожены. Но остальные – просто ждали бы своей очереди. Поэтому не было времени уговаривать или убеждать. Тех, кто отказывался или отрекался, Тейя распорядился убивать, но не отпускать. А Кер это выполнила. Я это прекрасно знаю, потому что я тоже была в числе последних, кто отправился за Тейей. Цефею нужны были помощники. И мы, несколько человек, включая Кер, помогали ему целыми сутками. Тогда это казалось страшным делом. Это же живые люди, знакомые тебе. Их добровольная покорность сменяется протестом. Бесполезным протестом. В воздухе висят паника, кровь, химикалии, крик, проклятия и молитва. Один длительный и массовый обряд. Но еще страшнее, когда у кого-то вдруг замечаешь первые признаки той болезни, которую принесли сверху. У нас действительно было очень мало времени… Благодарить богов можно только за то, что Кер терпеть не могла присутствия при дворе детей (по причине отсутствия наследников). Поэтому их среди нас не было. Только это оставило где-то там, во внешнем мире, наше будущее.
- И твое, Лирика? – осторожно спросил Эразм, чувствуя, что она не собирается продолжать.
Лирика столкнулась с ним непереносимо-зеленым взглядом.
- И мое будущее, ученый, возможно, витает где-то в вашем мире…
- А что стало с мастером Цефеем?
- …Последнее, что я могу вспомнить, когда в живых остались только Цефей и Кер, а Тейя уже пришел в себя, - как дьявольская Монолитная субстанция поглощает изнутри все, что когда-то было Лирикой, лишает движения, дыхания, зрения и сознания. Я неправильно говорю – не сознания, а осознанности, потому что одно из условий – сохранить сознание, не дать ему уйти навсегда. А возвращение… не похоже на триумфальное. Это не красиво, переполнено отталкивающими впечатлениями и прочими подробностями. Пожалуй, только Тейя сделал это… артистично. Два дня полной темноты перед глазами, отсутствия ощущений и воли – потом я осознала, что сказал мне в это время Тейя: Цефей к этому времени уже погиб. Он заразился. Его саркофаг находится у Тейи. Но мы все равно не смогли бы сделать для него то, что он сделал для нас. Мы до сих пор этого не умеем. Он оставил все секреты и достижения, какие успел передать, но воспроизвести их невозможно. Животные для этой цели не подошли, у них нет того сознания, что у человека, и они просто погружаются в смерть, они не возвращаются. Возможно, им нужны другие стимулы. Хотя, - ее тон изменился, - можно было бы на вас потренироваться. Были такие предложения. Я уже сказала, почему не поддерживаю их. И еще – сейчас это не имеет смысла. Живые и здоровые вы гораздо полезнее.
- Государь Тейя сказал, что они выходили в лагерь и проводили опыты над людьми, - сказал Эразм.
- Да, я слышала это. Когда первые из вас начали проникать к нам, стало очевидно, что заразная континентальная болезнь больше не защищает нас. Мы пережили ее. Тейя проверил это еще несколько раз.
- В современном мире о ней тоже не слышали.
- Знаешь, что я скажу – слава богам! Это делает уязвимым наше существование, но – слава богам. Не встречайтесь с ней. Вам помогут только самые жестокие меры.
Эразм молчал.
- Я вообще против того, чтобы использовать для защиты то, от чего мы сами когда-то защитили свое государство такой ценой, - продолжала Лирика. – Правда, там больше нет нашего государства, - скептически добавила она.
- Но у нас много общего, - возразил Эразм. – Мы многое у вас переняли. Вы – история. Не наша, но – почти наша история.
Лирика критически посмотрела на него.
- Ты – чересчур гуманист. Вы сейчас все такие?
Эразм подумал, что иллюзия миролюбивого и дружелюбного кеверонского общества могла бы стать для них пропуском отсюда, но…
- Нет, - честно ответил он.
- Ладно, - Лирика снова взяла инструменты. – Записывай: «Тварь Тьмы, взрослый «охотник», общий рост – почти два паса».
Она развернула за причудливо-костлявой спиной убитого существа яркий, фигурный, перепончатый воротник, весь в мрачных малахитовых разводах и кое-где в прорезях. И Эразм еще раз подумал о том, что в первый раз они видели перед собой другого «охотника». Об этом он и сказал Лирике.
- Ну, вы же и еще с одним справитесь? – заметила она своим обычным тоном. – Вы уже профессионалы. Я не хочу их убивать, лишь бы здесь не шатались. Возможно, для исследований мне хватит и одного.
- Вы послали нас туда только затем, чтобы потом исследовать их… - сказал Эразм. Осуждать он не решался, поэтому только констатировал.
- Это же лучше, чем убить вас. Все-таки больше пользы. Посылать туда своих слишком нецелесообразно. Если «охотник» раскроит нашего человека, как вашего Рекса, я его уже не восстановлю. А у нас каждый человек – величайшая ценность. Поэтому мы особо и не суемся к Тварям Тьмы, скорее, делим с ними подземелье. Тем более что это мы зашли на их территорию. Прошли те времена, когда было не жалко пустить в расход подданного. Так что простите. Но вы хотя бы послужили науке.
- А вы хотите как-то использовать их? – полюбопытствовал Эразм.
- Я пока не знаю. Мы должны осваивать любые ресурсы. Но если и не так, исследование ради исследования, знание ради знания не менее ценны. Почему? Потому что это совершенство. А здесь, кроме совершенства, не к чему стремиться. Чистейшая, бесцельная наука, чистейшее, бесполезное искусство, чистейшее, неживое существование. Совершенство.
Из поврежденных частей «охотника» вытекала фиолетово-вишневая жидкость, заменяющая Тварям Тьмы кровь. От нее даже исходил запах – тревожный, сладковато-аптечный. Боковые части стройного сегментированного тела состояли из сочетания чего-то, напоминающего ребра и металлические латы. В них красовались изогнутые отверстия, ведущие вглубь и изнутри как будто выстланные фиолетовым мхом. По одному в каждом сегменте, по пять с каждой стороны, как и говорила Лирика. Она уже успела просунуть в одно из отверстий руку до середины предплечья и вытащить ее обратно всю в разводах.
- Это дыхательные пути, - она очень внимательно вытерла руку и тут же очистила своими предохраняющими снадобьями. – Внутри они ветвятся.
- Вы не пользуетесь перчатками?
- Что это?
- Не думал, что скажу так, - Эразм улыбнулся, - но когда-нибудь я привезу их тебе сверху сколько хочешь.
- Ладно, - согласилась Лирика, не пожелав дальше разбираться в этом вопросе. – Ты написал «по пять с каждой стороны»? Зарисуй это. Доспех будем снимать в последнюю очередь, иначе все расползется. Я это уже знаю.
Со стола свесился безжизненный пучок почти невидимых, длинных, бесцветных нитей, выпавших из какого-то сочленения.
- Этим они ощущают мир во тьме, - сказала Лирика. – Не везде помогают глаза. Для этих штуковин в доспехе есть пазухи.
- Да, я это видел, - согласился Эразм, вспомнив, какими они были при жизни – ищущими, трепетными, как нервы.
Тонкий и подвижный, как будто разделенный на фактурные позвонки, хвост, который сейчас измеряла Лирика, производил впечатление стальной плети и, видимо, использовался Тварями Тьмы в их междоусобных войнах. Как выглядели «жрицы», которые отбирали добычу у «охотников», Эразм даже предположить не мог.
- Кстати, о добыче, - вслух сказал он. – Где твари таких размеров ее находят?
Лирика покосилась на ученого. Она подозревала, что он намекает на выходы из Тоннеля Ветров.
- «Тени» поедают небольшую живность в пещерах, а более крупные жрут более мелких. И подстерегают животных в горах, - наконец сказала она.
- А людей?..
- Там нет людей. Но если все-таки и есть какие-то, то у них точно имеются легенды и про подземных людей, и про подземных чудовищ.
- А как называются горы, Лирика? – спросил Эразм.
- Как ты думаешь?
- …Звенящее Нагорье.
- Да. В наше время они тоже так назывались.
- Я знаю. Карты изменились. Они стали подробнее и точнее. Но названия остались.
- Ты был там?
- Нет. Не был. А ты?
Но Лирика не стала отвечать на вопрос, только улыбнулась, так же иронично, но гораздо мягче обычного и продолжала вскрывать поверженное чудовище.
***
Смирение – это страшная вещь. Оно лишает воли, будущего, свободы и самоопределения. Я, кажется, смирился со своим пребыванием здесь и со всеми вытекающими последствиями. Но у меня есть на это причина. Я никогда и нигде не увижу то, что увидел здесь. И я готов платить за это. Почему бы не рискнуть и не отдать себя всему этому полностью? Меня больше волнует судьба моих товарищей, чем моя собственная. За себя я спокоен. При любом исходе – спокоен.
О Казимире и Аримате я ничего не знаю. Командир Рекс погиб у меня на глазах, почти убив при этом ужасную Тварь Тьмы, на которую мы охотились. А Эван начинает меня пугать. С какого-то мгновения его взгляд изменился. Он ненавидел эти подземелья больше всех нас. Он называл их самыми последними словами, когда его почти никто не слышал. Его могла отвлечь и разрядить только деятельность, любая деятельность, вроде той охоты. После нее мы разминулись. Но уже тогда его взгляд чем-то неуловимо настораживал – в нем появилась какая-то отстраненность и сосредоточенность.
Проводить вскрытие с чудесной Лирикой оказалось неописуемо интересным, хотя и жутковатым занятием. Она восхитительна, в ней прекрасен даже сарказм. Здесь она – священное существо, жрица врачевания, такая же гениальная, как Тейя. Это странно – у нас существовали представления, что бальзамирование, как и лечение, было чисто мужским занятием. Но Лирика в любом случае непостижимое исключение, ее вряд ли можно сравнить с другими женщинами, даже здесь. Кажется, я сказал ей об этом.
«Бродячий охотник», который убил моего товарища и которого мы вскрыли, просто распотрошил мое воображение и мое представление о живых существах (впрочем, как и все здесь). Он одновременно напоминает мне убийственное, сконструированное сумасшедшим разумом насекомое и изысканную хищную рептилию. Немыслимое порождение немыслимой среды обитания. Особенно это чувствуется, когда оно не скрывается во мраке, а лежит перед тобой на препаровальном столе. Беспорядочно раскиданные когтистые конечности, наполовину снятый с мышц доспех, аккуратно заостренная книзу, как у богомола, голова, скрывающая усеянную зубами пасть, похожие на ритуальное оружие «косы», красивый, как крылья бабочки, раскладывающийся за спиной перепончатый щит, запах, лишь очень отдаленно напоминающий запах крови…
Лирика заметила мой интерес к живым существам.
- Твои друзья звезды неживые, астроном. С каких пор тебе интересны создания жизни?
- Звезды притягательные. Поэтому я их выбрал. Но это всего лишь выбор. А познание притягательно независимо от выбранного предмета.
- Ты красиво говоришь. И разбираешься в науках. Ладно… - Лирика лукаво сверкнула глазами. – Советую тебе, пока ты здесь, попросить у царицы изучить рукопись под названием «Хранители тьмы». Она любит просвещение – и не станет отказывать.
- Тема тьмы мне не близка, - настороженно сказал я.
Оккультизм, приписывание физическим явлениям несуществующих свойств и отношений к человеку, погружение в какие-то «силы» и прочая похожая тематика меня раздражала и в определенных дозах начинала угнетать. По крайней мере, к познанию я это не мог отнести. Хотя здесь все это выглядело уместным, но никак не объясняло картину мира, даже такого.
- Это не о том, - отмахнулась Лирика. – Это не абстракция. Это про существ, похожих на наших Тварей Тьмы. Возможно, это их собратья. Кер даже использовала название «Хранители тьмы» для того, чтобы придумать имя нашим тварям. Это же она предложила назвать их так, когда мы обнаружили их, осваивая новые пространства. Конечно, это не одно и то же. Но… тебе будет интересно. Ты же, судя по всему, очень любишь всякие загадки. Все, что там написано – правда. Это дневник одного научного путешествия.
- Экспедиции??? В ваше время их практиковали?..
- В исключительных случаях практиковали. Только если считали это очень важным случаем. И так их не называли. Но это было не в Хиттае. Это перевод.
Вот это поворот. Дневник экспедиции восьмисотлетней давности??? У нас их отправляли направо и налево, это придавало обществу статус. Только денег на них, обычно, не хватало. А тогда это был, наверное, совершенно особенный случай… Интересно, как это происходило в то время?
Чуть позже я подходил к роскошным покоям царицы через огромный, как столичная площадь, зал с ярким освещением и полированными стенами из похожего на яшму камня. Я вскользь увидел там Эвана. И снова заметил его взгляд, пугающий своей необъяснимостью: Эван смотрел отрешенно, но так, как будто находился у себя дома. Вся эта атмосфера наталкивает на безумие: бесчисленные коридоры, странная акустика в некоторых местах, поджидающая опасность, неправдоподобность существования этого подземного мира. Но я не мог сказать, когда она начала разрушать изнутри Эвана. До этого мне казалось, что он переносит ее гораздо лучше меня. Неужели в голове простого, опытного, очень разумного варвара что-то может пойти не так?.. Нужно будет поговорить с ним.
Я прошел мимо, вошел в дверь, в которую мне приказано было войти, и оказался в зале, который меня почти шокировал. Изначально стены здесь были белыми, но их скрывало то, что наполняло комнату. С потолка спускались птицы. Они были не живыми и не искусственными, они были мертвыми. Целая стая ярких песочных ласточек на едва видимых тонких цепочках, с серповидными, расправленными, как в полете, крыльями, многоцветные щурки, величественные черные журавли… Потолок был похож на кружащееся небо, переполненное разлетающимися птицами. А остальное пространство – на прозрачный стеклянный лабиринт, населенный запаянными в нем существами и растениями, которые когда-то были живыми. Это было и то, что мы уже встречали по дороге: цветущий тамариск, гранат, акация, полупрозрачные маки, глянцевые ирисы, и между ними – снова птицы, изящные тростниковые цапли, пестрые, с развернутыми веером крыльями сойки… Были создания гор – миниатюрные разноцветные фиалки, белоснежный клевер, пестрые скальные гадюки, изысканные, как императорские одеяния, фазаны… И были представители неизвестных областей – тонкие, как плетеные пояса, древесные змеи, бесконечные в своем неповторимом великолепии бабочки среди таких же великолепных и невероятных орхидей, вьюнков, дурмана… Все это сплеталось, поднималось в застывшем движении, сверкало яркими красками и отражалось в зеркалах на стенах. Это пугало больше, чем анатомические препараты в обители Лирики – это была попытка нарисовать вокруг себя жизнь там, где нельзя было ее создать. Все эти существа были слишком идеальны. Впервые я смотрел на то, что было слишком красиво для живых существ, трагически, траурно, посмертно красиво.
- Здесь нет жизни. Ее нельзя сюда впускать, - спокойно произнесла Кер за моей спиной. Наверное, она изначально за мной наблюдала.
Я обернулся, я снова не очень понимал, как вести себя. У Кер все было слишком просто, почти не отягчено формальными придворными ритуалами. Возможно, это было связано с боязнью потерять нить живого человеческого общения, за которую по привычке цеплялись здесь, во мраке добровольной изоляции. Это не успокаивало, а сковывало. Я был пленником, хоть это было почти не заметно, и это только добавляло двусмысленности. Ритуалов здесь тоже хватало, но другого характера – они были околорелигиозными или просто декоративными, и каждый из них сам по себе был продуманным и отшлифованным произведением искусства. Но расспросить о них пока еще не удавалось. Я только знаю, что уникальная акустика в верхних уровнях Гробницы Шакала частично служила той же цели и особенно впечатляюще звучала, как невообразимый музыкальный инструмент, при чтении текстов на стенах. Это все, что мне успела рассказать любезная Лирика. С остальными жителями Хиттаи я почти не общался. Сами предпочитал не разговаривать с пленниками, а великая Кер обращалась ко мне напрямую, без посредников. Но, насколько я понял по своим впечатлениям, среди них было много одержимых каким-то одним делом, своими обязанностями, которые они довели до совершенства. Например, кто-то из них, как грациозная, напоминающая знаменитую мраморно скульптуру «поющей нимфы» Дэома, знал наизусть тексты многих произведений из Хиттайской библиотеки в стихах и прозе и кучу интерпретаций и переводов к ним, или поразительные подробности и даты Древней истории в изложении разных авторов, но был совершенно равнодушен к любой другой информации и деятельности. То же самое можно было сказать об архитектуре, инженерном деле, живописи, ювелирном мастерстве, математике, поэзии, настольных играх, изготовлении оружия и несочетаемом сочетании этих искусств. Иногда мне кажется, что существование здесь невыносимо для живого сознания. Но все вокруг – удивительно гармонично вписываются в него.
Лирика очень размыто и образно описала то, что когда-то произошло с ними. Возможно, мне стоит поблагодарить ее за то, что она опустила подробности. Чудовищные призраки смерти и перевоплощения стали частью каждого из этих людей, хотя им безупречно удавалось скрывать следы этого разрушения и в своем облике, и в своем поведении. Но от этого становилось только страшнее, это безжалостно подавляет, особенно когда мысли останавливаются на цене такого бессмертия и такого процветания.
- Но наверху много всего интересного. Мы храним и описываем существа, которых раньше даже не замечали. Они открывают мир, который теперь для нас недоступен. И даже самое простое из них теперь стало достойно пристального изучения, как небывалое чудо, - продолжала Кер. Она сама была похожа на экзотическую птицу в шелковисто-желтом оперении и разноцветных брызгах драгоценных камней на одеяниях и в черных волосах. – Ты обещал рассказать мне ваши истории.
Пришлось рассказывать, стараясь делать это красиво и подбирая слова. К счастью, я до этого успел набросать все на бумаге. Потом я сказал, что каждый из нас выбрал понравившуюся историю.
- А какую бы выбрала великая царица? – неуверенно спросил я, так как посчитал, что это может развлечь Кер, а именно для этого и был предназначен сегодняшний разговор.
Она немного подумала, пропуская сквозь пальцы бесчисленные звенья ожерелья. Она действительно честно и внимательно выбирала из того, что сейчас услышала.
- Я выбрала твою, ученый. Не из лести к собеседнику. Она ужасает сочетанием мрачных подробностей и искренней любви.
Дело в том, что я приукрасил свой рассказ, использовав брошенное вскользь предположение Казимира о взаимной привязанности двух паразитических тварей; оно зацепило меня.
- А какую ты выбрал сам? Не говори. Я хочу угадать. История латийца слишком вульгарна. История военного – слишком жестока. Рассказ историка – наивный и трогательный, но он слишком прост. Ты выбрал историю о черном создании дикого северного леса.
- Если бы царица слышала его в исполнении автора, тоже выбрала бы!..
- Я тебе верю. Но сейчас я очень точно себе представляю, как это звучит по-другому – в стихах или в песне. И в таком виде я бы ее выбрала.
Я раздумывал, как начать разговор о «Хранителях тьмы», которыми меня заинтриговала Лирика, но Кер начала сама:
- Лирика сказала мне, что тебя заинтересовала одна рукопись…
- «Хранители тьмы».
- Я предлагаю тебе игру: ты можешь взять ее и попробовать прочитать – а ты сможешь ее прочитать, я уверена в этом. События, которые в ней изложены, описывают одно явление, но прямо оно не называется. Попробуй догадаться, что на самом деле произошло тогда – и мы сверим наши предположения.
- Я согласен на эти условия, - сказал я, сам не зная зачем вступая в ее интеллектуальные игры. – Если я успею это сделать.
Я затронул ту тему, которая была для меня навязчивым призраком неопределенного, но очень мрачного и очень близкого будущего.
- Неуверенность в завтрашнем дне убивает, правда? – произнесла Кер.
Я уверен, что она специально строит фразы так, чтобы было непонятно, что это: откровенное издевательство или искреннее сочувствие. Но эти разговоры были неизбежны. Здесь она диктовала условия. Теперь я ждал, что она задаст самый пугающий меня вопрос, и она его задала.
- Вы обсудили свое возвращение отсюда?
Я смотрел на нее, не зная, насколько затравлено или уверено выгляжу со стороны. Мне все еще нечего было сказать ей.
- Но у меня все еще есть время подумать?.. – произнес я, чувствуя, как бесплотна и бесформенна утекающая надежда, за которую я рефлекторно цепляюсь.
- Да, - Кер опустила взгляд. – Но мне будет жаль, если вы выберете смерть.
Хранители тьмы
Я – Ида, воин жрицы Неба в ее храме, по стечению обстоятельств оказавшаяся в центре этих событий. Мой отец – Иерак из Дама, естествоиспытатель, изучавший это явление, поэтому я имела возможность оставить на время свои обязанности и поучаствовать в его походе, и описать все, что происходило.
В середине зимы этого года в Аристию с восточных окраин Олвасэи были доставлены части шкуры и скелета странного и доселе никем не виданного существа. Его нашли в Кошачьих горах среди обрушившихся остатков камней и с несколькими телами местных жителей. Что привело к трагедии – неизвестно. Шкура – цветная, с чешуями и пластинами, скелет, судя по всему, должен быть в длину до четырех человеческих. Ученое сообщество немедленно приступает к его изучению и безуспешно старается собрать сведения об этом существе. Принадлежность его не известна, но его сразу назвали «драконом» из-за сходства с легендарными чудовищами.
В конце очередного месяца в Аристию внезапно причаливает знаменитый «Терновник», корабль легализованных пиратов из дружественного нам государства Усса. Совершенно случайно от одного из них, уроженца очень далеких островов в Великих Южных морях, стало известно, что существа, которым принадлежат найденные останки, называются у их народа «Хранители тьмы». Они вызывают большой страх, но не размерами или хищничеством, а тем, что, как гласят их легенды, их нашествие предвещает наступление Тьмы, холода и смерти с неба. Ученые показали ему останки, и он в страхе подтвердил их сходство с изображениями «Хранителей тьмы».
К этому времени поступили сообщения, что в Кошачьих горах встретили еще несколько таких существ.
Принято решение отправиться туда за ними.
Пятнадцатый день последнего весеннего месяца
Мы у подножия Кошачьих гор. Путешествие похоже на военный поход, ведь, возможно, предстоит встреча с опасными существами. Я в числе охраны.
Мы обследуем горы – сначала подступы к ним. Расспросы местных жителей ничего не дают, хотя нам оказывают любую помощь и выполняют все просьбы, потому что с нами путешествует Трозен – полководец, с которым не спорят.
Мы двигаемся в том направлении, откуда к нам попали останки «Хранителя тьмы».
Последний день последнего весеннего месяца
Самое страшное место здесь – Стена Фурий. Мы дошли до нее, так никого и не встретив. На нее мы не полезем, там могут удержаться только самые отчаянные горные козы, но не люди. Местных жителей здесь нет. Труп существа был найден не здесь, а дальше. Стену Фурий нужно обходить, но пока мы ставим лагерь. Вечером мы видим, как далеко-далеко по серым отвесным стенам скользят вниз крылатые фигуры с длинными хвостами. Их четыре или пять – на точной цифре мы так и не сошлись. Ночью мы не спим, но больше ничего не слышим и не видим.
Третий день первого летнего месяца
Мы все еще у Стены Фурий, исследуем это место, но ничего не находим. Будем обходить Стену, чтобы продолжить поиск. В лагере военная дисциплина, и мне это нравится.
Пятый день первого летнего месяца
Мы на том месте, где нашли тело. Здесь есть небольшое селение, и жители сообщают нам кое-что потрясающее: здесь недалеко есть похожее место – Саламандровы Стены. Ущелье рядом – своеобразная дорога для этих существ. Раньше ни одного из них никогда не видели, не имеют понятия о названии «Хранители тьмы» и не знают, как называть их. Впервые их начали замечать зимой этого года, видели несколько раз (не могут сказать, сколько), причем в последние разы не по одному, а группами. Они движутся в Саламандровом Ущелье всегда в одном направлении – с востока на запад. Куда – неизвестно.
Мы направляемся к Саламандровым стенам и ущелью.
Восьмой день первого летнего месяца
Погода такая, что ночью в ущелье стоит непроглядный мрак. Такой темноты я еще не видела. Мы ставим часовых на день и на ночь. Днем – ничего, ночью несколько раз слышали явное движение: падение камней, шуршание и несколько непонятных звуков. Теперь мы попробуем поставить ловушку.
Девятый день первого летнего месяца
Для ловушки подошла небольшая пещера. Установка заняла целый день. Теперь у нее захлопывающийся вход. В качестве приманки выбрали одну из овец, купленных у местного населения для лагеря. Ночью ловушка сработала, и мы до утра слушали удары изнутри. Никакого голоса – только беспорядочные удары о стены ловушки. Утром они прекратились. Четыре часа – и ни одного звука. Весь лагерь совещается, как вытаскивать это создание, если оно еще живо. Наконец к пещере подтягиваются воины, и я тоже, и рабочие начинают раскапывать осыпавшийся вход.
Изнутри не доносится никакого движения. Как только вход становится достаточно широким, воины входят, я в числе первых. У нас факелы, и мне хорошо видно мертвое существо, которое билось о стены всю ночь. Оно похоже на дракона, у него длинное тело и переломанные крылья. Все вокруг в крови и какой-то жидкости. Овца не съедена, она просто не выжила. «Хранитель тьмы» смотрит неподвижными золотыми глазами на наши факелы. Меня ужасает то, что все стены пещеры и ее потолок вымазаны тяжами слизи, в которой лежат круглые, размером с человеческую голову, яйца. Мне хочется уйти и расплакаться.
Вход в пещеру разобран совсем, тело существа выволочено на улицу, а яйца вместе со слизью собраны в повозку. Их всего десять, а живых – половина. Они имеют упругую слизистую оболочку. Мертвые яйца вскрывают, их содержимое еще почти не сформировано.
Одиннадцатый-тринадцатый день первого летнего месяца
Большая часть лагеря остается в ущелье, а мы собираем вещи и едем в ближайший город Нэн для того, чтобы заняться живыми яйцами. Я опять сопровождаю, мой отец – в числе оставшихся, а нашей группой руководит молодой ученый Лестр, который строит мне глазки. Он тоже жалеет о том, что существо погибло.
До Нэна – три дня пути. Мы добираемся, по пути выбрасывая погибающие яйца. До Нэна не доезжает ни одно. Зато в Нэне нас ждет Илеара, верховная жрица Неба, которой я служу. Она всячески покровительствует наукам. Она разворачивает нас обратно, желая лично посетить место находки. Приходится подчиниться, и мы роскошным составом едем обратно.
Шестнадцатый день первого летнего месяца
Лагерь с почестями встречает жрицу Илеару, а она решает немедленно посетить пещеру и тело «Хранителя тьмы». Ее очень интересуют эти существа, и она уверена, что они – зловещие враги человечества, на это наталкивает их название. Я занимаю место рядом с ней и ее двумя телохранителями. Я провожаю ее до места происходящего, а она решает оставить телохранителей на верхней площадке.
Но тут неизвестно откуда, сверху, откуда-то из ячеистых уступов Саламандровых Стен на нас набрасывается еще один «Хранитель тьмы». Он целится в жрицу, и мне приходится защищать ее. Я вступила с ним в бой и победила. Я убила его, потому что так велел мне долг, и Небо помогло мне. Телохранители Илеары подбежали к нам и увели ее. Теперь мы повезем ее обратно: здесь слишком опасно. Часть солдат отправляются с нами для охраны жрицы. Я хочу остаться в лагере, но Илеара взяла меня с собой. Трозен очень серьезно намерен защищать оставшихся.
Девятнадцатый день первого летнего месяца
Мы добрались до Нэна и уже почти у ворот, оглянувшись, увидели на фоне гор множество крылатых силуэтов. Это целая стая. Нэн у них на пути. Мы въехали и закрыли ворота. Через час первый из них спустился на городскую стену. Им нужна добыча. Илеара уверена, что они пришли за жертвами. Воины с большим трудом отогнали их, но неизвестно, надолго ли.
Илеара объявила меня святой.
Двадцать шестой день первого месяца лета
Неделя прошла, а мы еще в осаде. Их становится все больше. Они спускаются в город за добычей, но потом улетают. Не похоже, что город – их цель, хотя так уверяет Илеара. Многие вообще как будто не замечают города. Все появляются с востока и улетают на запад. Появляются стаями – каждая больше предыдущей.
Что с лагерем – неизвестно. Оттуда никто не приходил, и туда никого не отпускали. Но остается все меньше сомнений, что произошло с лагерем и моим отцом.
Каждая стычка с «Хранителями тьмы» становится моим личным делом. Я впереди отрядов и вдохновляю бойцов на отражение нападения нечисти. Мне начинает казаться, что «Хранители тьмы» ненавидят меня лично. Жрице тоже так кажется.
Двадцатый день второго месяца лета
Так или иначе, почти ежедневно кто-то из горожан или их лошадей становится жертвой «Хранителей тьмы». Они летают в окрестностях и совершают набеги на Нэн. Теперь их мало, и это не те «Хранители тьмы», которые угрожали нам до этого. Среди тех было много беременных самок, дружных групп и родителей с молодняком, а эти – в основном одинокие молодые или, наоборот, старые самцы. Они никуда не спешат.
Они дерутся друг с другом в воздухе и постоянно следуют за нами. Надо покидать город. Но, похоже, для этого существует только один способ. Нужно собраться, выйти из города и принять бой. А после этого с риском следовать в направлении Аристии.
Двадцать первый день второго месяца лета
В середине дня внезапно за стенами Нэна возник бой: «Хранители тьмы» и большой, хорошо вооруженный отряд. Они отбили атаку, и мы впустили их в ворота. Это оказался столичный полководец Норций с воинами и, как ни странно, пираты с «Терновника», хозяин которого – Аддар Хорсай – немедленно лично представлен Илеаре. Это самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. Оказывается, они не смогли отплыть, потому что со стороны Солнечного залива тоже нападали «Хранители тьмы». С востока на запад. Они сделали свои выводы о случившемся. Они уже были в разрушенном лагере и не нашли никого живого.
Двадцать третий день второго месяца лета
Мы все вместе вышли из города, защищая оставшихся в живых жителей, которых взяли с собой. «Хранители тьмы» напали на нас сверху. Мы смогли от них отбиться, хоть и с потерями, и направились в сторону Аристии. «Хранители тьмы» отстали от нас и вернулись к пустому городу. Они думают, что там все еще есть добыча.
Семнадцатый день последнего месяца лета
Мы в Аристии. Здесь тоже было нашествие «Хранителей тьмы». Из Солнечного залива. Сейчас их нет. Они исчезли неизвестно куда. Но мы знаем, что они – предвестники чего-то другого, более страшного.
Жрица Неба Илеара убеждает меня добровольно принести себя в жертву. Это лучшее время укрепить веру и вдохновить народ. Потом будет поздно. У нас еще не было человеческих жертвоприношений, и жрица Луны Нума не согласна с Илеарой.
Глава 17
И в сумрачном ужасе от лунного взгляда,
От цепких лунных сетей,
Мне хочется броситься из этого сада
С высоты семисот локтей.
Н. Гумилев, «Семирамида»
- Я гладила живую собаку, - сообщила Кер.
Она смотрела на Эразма с легким искрящимся восторгом, глаза были наполнены впечатлениями и невинной самовлюбленностью.
- Где?.. Это же опасно! – Эразм сам не заметил, откуда в его голосе взялась тревога. Очевидно, что Кер только что побывала наверху, но непонятно было, почему его должны были волновать ее безопасность и состояние.
Кер тоже с интересом посмотрела на него:
- Да, опасно. Но неизбежно. Пустыня или горы – не лучшее место для нас. Слишком безжалостное. Но ночью – все возможно.
От нее исходил эфирный аромат тех веществ, которые использовала Лирика для предохранения своих драгоценных пациентов от разрушающих внешних воздействий и времени. Он был пленительным и отталкивающим своей безжизненностью. На полу царской библиотеки, в которой они сейчас находились, лежал суконный темно-лиловый плащ, в котором Кер недавно выходила за пределы своего мира.
- Она сама подошла ко мне. Это была простая полукровка.
- Они обычно ни к кому не подходят.
Кер только невесомо улыбнулась. Кажется, для нее это было чем-то эйфорически-прекрасным, за что риск был оправданным и неизбежным следствием.
- Там сейчас ночь?..
- Там сейчас прекрасное утро. Ледяное, как улыбка богини.
Она прошла мимо него вдоль высоких шкафов, уставленных пронумерованными свитками и шкатулками с рукописями, и он проводил ее настороженным взглядом.
- Ты дочитал «Хранителей Тьмы»? – она обернулась через плечо, поверх разноцветных драгоценных камней на оплечье, украшающем голубое одеяние.
- Еще нет. Это пока трудно, - ответил Эразм.
- Ладно. Тогда оставим этот разговор на потом.
Витражные плоские светильники на стенах в виде огромных прямоугольников напоминали окна и создавали направленное освещение, но за ними ничего не было. На них были изображены спускающиеся, вьющиеся плети винограда, изнутри они были наполнены солнечно-ярким светом и оставляли на каменном полу цветные пятна и блики. Фигура Кер скользила между ними или они скользили по ее фигуре, пропуская через себя воздушно-легкую ткань платья.
- «Колониальная этика», «Мир после богов», «Великие Жемчужные врата», «Поэма о Позолоченном береге», - она называла некоторые из произведений, – «Имена Города Предков», «Олвасэйские сказания», «Сражения в Черном Проливе». Они все ждут тебя. И взамен – да, я хочу не только верность. Я хочу немного мудрости современного мира. Его истории.
- С некоторыми я знаком, - заметил Эразм.
- Это копии. Или рукописи, написанные заново, уже здесь. Делает тебе честь, если ты с ними знаком. Конечно, мы не перетащили сюда все библиотеки Хиттаи! Но здесь – четыре с лишним тысячи рукописей различного объема. И есть еще одна проблема, - она развернулась и, если бы могла вздохнуть, вздохнула бы. – Здесь практически не на чем писать. Та же нехватка расходных материалов. Это меня очень беспокоит. Может быть, вместе мы могли бы решить эту проблему?
- Может быть… - неопределенно сказал Эразм.
Он не успел сформулировать мысль – Кер начала говорить снова:
- Царь Тейя делает вклад в вечность. Это он приказал исписать у себя все стены историей, и делает это до сих пор, чтобы не тратить бумагу. Это правильно – где место истории, как не в монолите? Но когда-нибудь и стены закончатся.
- А что думает царь Тейя по этому поводу?
- Тейя – чудесный хранитель, - Кер улыбнулась своим мыслям. – Но – консерватор. Это погружение в загробный мир, помимо управления государством, было главным делом в его жизни. О, нет, оно не мешало ему жить и править! Это было просто продолжением планов, очень честолюбивых планов. Чем снабжают знатных усопших в их посмертном путешествии? Богатствами – это статус, предметами необходимости – это обеспечение существования, а может, подданными – чтобы существование было достойным. Но Тейе этого было недостаточно и не интересно, он рассчитывал на более тесную связь со своим государством после смерти, пусть даже просто образную. Поэтому он соединил будущую гробницу и дворцовые части очень пафосными сооружениями. Он перенес сюда казну, библиотеки, храмы, собрания произведений искусства и науки, свои общества медицины и бальзамирования; он собирался оставить их открытыми для избранных. Планы возвышенные, но вполне практичные. Поэтому здесь столько всего, продолжающего нашу жизнь. Но… погружение не пошло по задуманному. Тейе пришлось считаться с обстоятельствами судьбы, но не смириться перед ними! Он бросил вызов, еще более честолюбивый, чем предполагал раньше. И я, и мы все – пошли за ним, хотя без него никто не решился бы на это. Ведь более дерзкую непокорность тому, что тебе суждено, трудно придумать. Но для Тейи это была не судьба, а просто происки врагов. И это было лучшее решение. Хотя оно было чудовищным по своей форме и опасности экспериментом, хотя оно не давало никакой гарантии, только неизвестность, хотя мы все-таки потеряли часть своих людей и себя… Это все же лучшее решение, мы и наш народ все еще есть. Тейя – прекрасный хранитель. Нам надо было развиваться, и мы освоили новые земли. Останавливаться в развитии нельзя, иначе разум перестанет существовать. Но Тейя готов развиваться здесь, в Хиттае, а я уже не вижу здесь ничего, кроме стен.
Эразм продолжал молчать. Их разделяло несколько метров запятнанного разноцветными бликами пола. Увешанная драгоценностями изящная фигура царицы была еще одним, очередным и лучшим украшением богатого помещения.
- Может быть, кажется, что нас интересует только наше убранство, красота, наши бесчисленные богатства и доведенные до идеала произведения искусства, наше величие и совершенство? Но это самое доступное, что у нас здесь есть! Почти единственное, что здесь есть!
- Разве это так плохо? – спросил Эразм. – Здесь все красиво до головокружения, как и вы сами.
- Как и мы сами? Это очень мило… если это искренне.
- Я хотел сказать, что это впечатляет. Например... такие необыкновенные глаза – у всех…
- Да… с глазами были проблемы. Теперь нет.
Несмотря на любопытство, Эразм не решился уточнять подробности, он не был уверен, что готов к ним. Но у него хватало решительности задавать другие вопросы.
- Вы – идеальная правящая чета, - сказал он, поддавшись волне взаимной откровенности. – Почему же вы правите раздельно?
Эти слова оказались для Кер решающими. Она подошла и заглянула Эразму в глаза: снизу-вверх, с опустошающим вопросом во взгляде.
- Когда больше нет чувств, удерживающих женщину и мужчину вместе, что делать, Эразм??? Это больно, а я даже не могу почувствовать эту боль. Я помню, как это было раньше – и никогда не смогу повторить этого. Я помню его в колеснице под бескрайним небом Хиттаи. Это невыносимо на близком расстоянии. И мы – разные правители. Тейя отдал мне наши новые земли.
- Когда? – спросил ученый.
- Это было не так давно. И даже не в сравнении со сроком в восемьсот лет. Нет такого сравнения, есть только время. Четыре года. Такие же долгие, как те восемьсот. Я решила править по-своему, он по-своему. И это всех устраивает. Тейя благоразумен. Его не тянет наверх. У него самодостаточное государство. Но когда пески открыли вход в гробницу, безопасности и покою пришел конец. Новые проблемы, хотя я бы сказала – и новые возможности.
Она на короткое время задумалась, опустив глаза, а потом снова подняла их и положила руки на плечи Эразму.
- Как жаль, что в тебе нет ничего от моего Тейи! – сказала она, вглядываясь в него, внимательно скользя взглядом по лицу.
Эразм собрался с мыслями, которые перехватило вместе с дыханием. Кер застала его врасплох, потому что всегда держала себя с парадоксальной бесстрастной чувственностью со всеми, даже со слугами, и это ничего не значило. Он не ожидал, что манера общения превратится в действия. И что с этим делать, он не знал. Поэтому он взял себя в руки и продолжил говорить то, что собирался сказать, стараясь смотреть поверх ее глаз.
- Вы… дополняете друг друга. Мне кажется (если мои мысли имеют какое-то значение), что это вам понадобится в будущем.
- Да, может быть, ты прав. Скорее всего, прав, - сказала Кер, все так же блуждая по нему ищущим небесным взглядом.
- Перед лицом внешнего мира, наверное, лучше быть вместе…
- Да, это прекрасный повод. Когда понадобится, я вспомню о нем, - речь Кер не соответствовала ее действиям. Ее умопомрачительные руки в браслетах теперь обвивали шею Эразма, а прекрасные, лишенные дыхания губы произносили слова совсем близко.
Эразм тут же почувствовал себя героем поэмы «Архипелаг хищных сирен». Красивая, как ритуальное, украшение Кер вызывала у него страх. Если бы она была живой царицей, решившей спуститься со своих высот до уровня вчерашнего смертника, или, наоборот, обладала бы дьявольски-отталкивающей привлекательностью, свойственной безумным рассказам об оживших мертвецах, на грани влечения и отвращения, может быть, это и добавило бы ему подстегивающих чувств. Но идеальная Кер вызывала желание только любоваться ею, любоваться со стороны – не желать и не ужасаться. А самым надежным тормозом был мелькающий в памяти недвусмысленный образ царя Тейи с жестокой полуухмылкой на лице; царя, которому принадлежала Кер.
…Падающий из-за спины свет огромного витражного светильника усиливал тревогу, создавая ощущение открытого окна.
- А как же государь Тейя? – спросил Эразм как можно спокойнее, мягче и аккуратнее.
Может быть, как-нибудь удастся прекратить это безумие?..
- Здесь нет государя Тейи, - сказала Кер, давая понять, что она вправе сама решать, что ей делать.
- Нет, он есть! – Эразм постарался ответить твердо, но не резко и решился, наконец, посмотреть на Кер в упор.
Она опустила глаза и руки.
- Похоже… ты думаешь, что я хочу соблазнить тебя, - сказала она. – Я могла бы это сделать. Я умела делать это раньше, и я знаю, как очаровать тебя даже сейчас. Но мне не нужна твоя привязанность. Я просто хочу почувствовать жизнь в своих руках.
После этого он прекратил сопротивление и просто позволил ей сделать все, что она хотела.
Черный демон белого леса
В недосягаемых далях призрачных гор,
Сшитых ветрами севера, иглами снега на белых страницах
Звуки шагов. Звуки беззвучных шагов –
Стихнут с тех пор.
Только цепочка следов будет границей.
Между мерцающим страхом хищных лесов,
Потусторонним ужасом, ритмами древней легенды о звере
С северных гор. Тянутся с северных гор
Цепи следов –
И исчезают под снегом у двери.
Только на белых склонах в белых лесах,
Полупрозрачным небом укрытых в холодных зимних объятьях,
Чувствуешь зов? Этот невидимый зов
Там, на холмах
Эхом звучит в голосах, снах и проклятьях.
Выйти навстречу ветреной тишине
В тайну висящих в воздухе полузабытых воспоминаний.
Сердце в снегу. Белые дали в снегу.
Только на дне
Полуутоплен голос темных желаний.
Между ударами сердца и тишиной
Голос, влекущий к центру самого первого правила боя.
Демон у ног. Черная шкура у ног. Или –
Мгновенная боль:
Сердце на белом снегу, сердце героя.
Что же застыло нитью – глаза в глаза,
Через потоки времени, остановившись взглядом из бездны?
Где-то на дне, мраком окутанном дне –
Хаос и мгла,
Как первозданный поток медленной песни.
Только безумные чувства, как снежный ком:
Завороженным бегом следом за тайной, в снегах по колено…
Близко, как тень. Как первобытная тень,
Молча, броском
К смерти приблизит мгновенно.
Остановив движенье в царстве снегов,
Слышишь – во влажном воздухе, за горизонтом седого покоя
Полузвучат. Музыкой полузвучат
Глухо, как кровь,
Эхом волнующим отзвуки воя.
Глава 18
Deus quos vult perdere dementat prius
(Кого бог хочет наказать, того сначала лишает разума)
Джошуа Барнс
- Да не то чтобы не было никаких амбиций, - сказал государь Тейя. – Просто здесь амбиции имеют не ту форму, что там.
Он беседовал с Казимиром в одном из залов, почти сплошь увешанном оружием.
Пленники царя Тейи были первыми людьми сверху, которых он решил оставить в живых, поэтому он лично занялся ими. К тому же, ему понравился их подход к делу: они не паниковали, как предыдущие, не сопротивлялись и не пытались бежать. Кроме того, Тейя в окружении своих подданных, у которых угасла большая часть неповторимых оттенков чувств, делающих человека особенным, скучал по живому общению. Это не лишило его бдительности, это его развлекало.
В первые дни все внимание Тейи досталось Аримату, потому что он был историком. Так что знания царя о том, как развивался мир без него, сильно обогатились. Это было очень мало похоже на повествования ради развлечения и очень сильно напоминало серьезные отчеты за огромный промежуток времени (все записывалось, обсуждалось и переспрашивалось). Аримат никогда бы не подумал, что профессия историка однажды спасет ему жизнь.
Предприимчивый Казимир был почти неиссякаемым источником сведений о совершенно разных вопросах современной жизни в Кевероне. И – на бытовом уровне – о некоторых приспособлениях и технологиях, что было особенно важно для прагматичного Тейи. Общаться великому царю и варвару-пленнику приходилось на двусмысленной смеси из их языков, и поначалу Аримат выполнял работу переводчика. Но потом проще стало обходиться без него, и Тейя отослал придворного археолога восторгаться настенными росписями и убранством подземных дворцов.
Казимир рассказал, как мог, обо всем, о чем его спросили, перемежая байками из своей походной жизни, которые Тейя как военный человек, конечно, оценил. Кеверона категорически не понравилась Тейе, ни ее общественное устройство, ни последние события. Как он выразился: «Я бы сделал по-другому». Казимир с наглой непосредственностью спросил, считают ли они землю наверху своей, и Тейя ответил, что у него нет планов на внешний мир. «Возможно, пески в пустыне не стоят амбиций» - сказал Казимир.
- Там все было понятно и просто, - продолжал Тейя. – Чем больше у тебя земли, скота, денег и рабов, тем ты более успешен. Не ты, а твое государство, но все равно все будут говорить «ты». А здесь ни зе;мли, ни скот не имеют значения. Рабов сюда привести нельзя. А человеческая жизнь настолько невосполнима, что приобретает особый смысл. Совершенно особый. Ведь ты не приумножаешь свой народ, поколение не сменяет поколение, ты хранишь, что есть. Деньги – деньги имеют значение. Но как имущество, а не как мера обмена. Меняться здесь не с кем.
- Во внешнем мире есть с кем, - сказал Казимир.
- Внешний мир пока мне поставляет одних только грабителей, - веско заметил Тейя. – Все мои амбиции – здесь. В том, чтобы создать и развивать то, что никогда не делал никто другой. И процветать не так, чтобы прославиться на весь мир, а чтобы никто об этом не знал. Это часть безопасности для моих людей. Знаешь, - добавил он, видимо, решив, что для варвара его слова звучат недостаточно убедительно, - я правил великой державой и делал великие дела – это было амбициозно. Мне есть с чем сравнивать и о чем вспоминать, я знаю, о чем говорю. Всему свое время. Теперь мой народ – это избранные. Я узнал их всех не только по именам. Я знаю о них все. Мои самые главные замыслы – навсегда оградить их от разрушения, уничтожения и от грозящего нам всем безумия.
- Безумия? – повторил Казимир, догадавшись, что значит на хиттайском это слово. – Почему безумие?
- Знаешь, что такое восемьсот лет замкнутого мира? – спросил Тейя. – Это действует на мозги так же, как если бы тебе их вытащили при бальзамировании. И победа над этим – еще один мой вызов!
Он встал и прошелся среди мерцающего оружия на стенах. Именно такое обрамление больше всего шло его царственно-грозной фигуре.
- Сначала бальзамирование, заживо, среди расцветающей заразы. Кошмар в кошмаре. Я даже думаю, что великий Цефей, который делал это, заразился сознательно. Я не навязываю этого убеждения своим людям, но последние дни он жил в непрерывном ужасе. Потом – отсев тех, кто не прошел это. Да, мало разумного может остаться в голове, когда смотришь на собственные внутренности в тазу рядом с собой. Впервые мне было больно уничтожать людей. Ты слышишь, варвар, - сказал он с самоубийственно-безжалостной улыбкой, - мне было впервые больно убивать людей (уже практически не людей), потому что других у меня не было, и они были не враги, а мною же избранные! Но пришлось это сделать с некоторыми. Потому что механические идиоты – не подданные, неуправляемые маньяки – не подданные, бессознательные растения – тоже не поданные. И все они более достойны покоя, чем позорного существования. И… я не представлял раньше, как тяжело управлять людьми, потерявшими нормальное чувство страха живого существа. В этом чувстве все – дисциплина, воля, стремление действовать и, я бы сказал, личность. Я не говорю про трусость, я говорю про чувство самосохранения, которое теряется вместе с жизнью, способностью воспринимать боль. То же самое можно сказать про желание жить, его потеря так же страшна. Хорошо, что в природе существуют вещи, которые это восполняют: долг, забота о близких, о повелителях, привычка, в конце концов. Многие человеческие черты, которые ты сейчас наблюдаешь, - искусственно возвращенные привычки из прошлой жизни. Слава Небесам, не все потеряли голову в этом хаосе, и я в том числе. Я приведу в чувство кого угодно, не добровольно, так хоть насильственно. Самое легкое, что можно вернуть, это подчинение, исполнение воли. Ты не представляешь себе, насколько этого недостаточно. Я, Кер и несколько других – и толпа совершенно безликих, подчиняющихся тебе существ. Я почувствовал себя в муравейнике. Мне не нужна была масса серой глины, мне нужен был мой народ. Нужно было заново разбудить в них воспоминания, желания, интерес друг к другу. Мы и есть то, что нас сейчас окружает. Мой народ создан заново.
Тейя умел красиво говорить, как и все остальные здесь. Вероятно, речь как искусство играла в этом мире не последнюю роль.
- А потом, - продолжал царь, - была наша борьба с мраком. Я знал, что когда-то нам придется столкнуться с ним. И он бы перечеркнул все наши достижения. Какой смысл существовать в темноте? Это мучительный конец всему. Поэтому я еще наверху искал выход из этого положения. Его нужно было обязательно найти. Но мы вынуждены были спуститься сюда, так и не успев найти его. Мы берегли свет и искали, чем освещать нашу жизнь дальше. На случай неудачи у меня был вариант массового самоубийства. Но, понятно, люди от меня ждали совсем не этого. О, эти нескончаемо-тусклые лампы!.. Вот что может действительно свести с ума окончательно. Но мы справились и с этим. Именно это заставило меня посылать народ на расширение наших владений, и мы нашли себе еще и свет. Теперь я и мои люди – такие, какими должны быть: разумные, самодостаточные, величественные, дисциплинированные и боеспособные.
Хоть Тейя и не стал об этом говорить, но свою боеспособность он проверил на практике. Больше года назад, когда пески только-только освободили часть Мертвого Города, он стоял на пути небольшого отряда, направляющегося через это место неизвестно откуда неизвестно куда. Небо, как ни странно, было затянуто облаками – бледным подобием выцветших песков под ногами. Среди этих песков люди в отряде увидели далеко перед собой зловещую, пугающую необъяснимостью своего появления фигуру в кроваво-красной одежде. Когда стало очевидно, что пятно на бледном фоне – одинокий человек, отряд остановился, но фигура продолжала медленно приближаться.
- Демон, - сказал один из них и, когда остальные обернулись к нему, добавил: – Здесь появился Мертвый Город. Это дух пустыни.
Возможно, отряд развернулся бы и объехал это место, если бы Мертвый Город не был прямо за ними. Поэтому они проехали вперед, навстречу безмолвной фигуре, окутанной роскошной, словно окровавленной тканью, накинутой на голову, плечи, сколотой фибулами и прикрывающей не менее роскошные доспехи; навстречу призраку царственного воина с опущенными мечами в обеих руках. Расстояние сократилось, и они остановились, чувствуя, что демон не исчезнет, как мираж, и не пропустит их. Молчание длилось долго.
- Что тебе нужно? – спросил один из них.
- Бой! – ответил Тейя на своем языке.
Тейя усмехнулся своим воспоминаниям, не изменчивым и упрощенным, как воспоминания живого человека, а холодным и точным. Тогда он бился со всеми – подряд и одновременно – и убил всех, кто не успел от него сбежать верхом или пешком. Добрались ли выжившие до какого-нибудь человеческого жилья и поведали ли кому-нибудь о своей встрече с духом пустыни, неизвестно, но некоторых из них догнали стрелы хиттайских воинов. Лошадей и верблюдов отпустили на милость дикой природе, и, возможно, они отправились туда, откуда начали свой путь. А имущество и оружие забрали себе. Так что, дурная слава этого места началась еще тогда, до раскопок.
Тейя прервал свои мысли и перевел взгляд на Казимира.
- Но даже несмотря на наше великолепие, оказывается, мы завидуем вам. Мои люди обсуждают ваше прибытие. А наши прекрасные женщины буквально поглощают вас глазами…
- Да, они божественны, - говорить о том, что женщины божественны, Казимиру казалось совершенно естественным, на любом языке. – Но их здесь не так много.
- Остальных забрала с собой Кер, - сказал Тейя. – Было безумно жаль, но раз уж она решила править по-своему, пришлось ей уступить. У нас все слишком по-разному. Сейчас твои товарищи, скорее всего, по уши в приключениях, если она не решила их казнить или пустить на опыты. С ней никогда не приходится расслабляться или жалеть о чем-то.
Что-то в голосе Тейи заставило Казимира вслушаться в его слова по-другому. Он подумал и сказал:
- В нашем отряде ходила поговорка: «Не знаете, что впереди – не разделяйтесь».
Тейя взглянул на него, едва повернув голову, искоса, оценивающе.
- Я понял, что ты хочешь сказать. Хоть это и не твое дело, наглый пленный варвар из внешнего мира, но ты, конечно, прав. Я бы тоже хотел всех вернуть назад, но она должна прийти первой. А у нее все настолько прекрасно, что она и не думает об этом.
Казимир еще раз задумался, понимая, что Тейя говорит об этом просто потому что варвар здесь единственный живой человек, для которого чувства что-то значат.
- А на великую царицу моя поговорка может подействовать так же убедительно?..
Тейя великодушно рассмеялся:
- Не выдумывай себе ничего лишнего, пленник. Наш народ – един. Мы просто… разошлись по разным комнатам. Но можно попробовать.
Глава 19
Даже если меч понадобится один раз в жизни, носить его нужно всегда.
Японская пословица
Эразм столкнулся с Эваном в Северной Галерее. Это было очень длинное и очень высокое погруженное во мрак помещение, а сами многоэтажные галереи располагались с обеих сторон вдоль стен. Редкие, встроенные в колонны светильники производили впечатление ярких уличных фонарей.
Взгляд Эвана не понравился Эразму с самого начала.
- И что ты делал в покоях царицы? – спросил Эван.
Интонация предполагала, что такие вопросы не оставляют без ответа.
Эван вышел из-за одной из колонн и теперь стоял почти перед Эразмом, еще не преграждая ему путь, но уже лишая возможности пройти мимо. Эразм не видел его уже сутки и понятия не имел, чем он был занят все это время. А сутки, которые начались сейчас, были последними.
- Ты мне ответишь? – еще раз спросил Эван.
Эразм медлил с ответом, потому что пытался понять, что означает поведение наемника, и к чему клонится разговор. И самое главное – ПОЧЕМУ он туда клонится. Выражение взгляда Эвана все так же невозможно было объяснить и описать. Оно было почти нормальным, но… неуместным и оторванным от происходящего.
Эразм оценивающе окинул фигуру варвара – собранную, подтянутую, уверенную. Кер оставила им оружие в знак доверия, на поясе Эвана висел меч. Но это Эразма не беспокоило – теперь он тоже был вооружен.
- А почему я должен тебе отвечать? – неожиданно спросил Эразм.
- Потому что я хочу знать, - просто и резко ответил варвар.
- Я не думаю, что должен что-то обсуждать только потому что ты хочешь знать. Я вообще не думаю, что мы должны что-то обсуждать. Это не наше дело.
- Я буду сам решать, мое или не мое дело.
- Но почему??? Какое это имеет значение?
- Ладно. Отвечай на вопрос.
- Я видел тебя вчера там же. Но я таких вопросов не задавал.
Эразм холодно улыбнулся, одновременно спрашивая себя, зачем он провоцирует вооруженного и непредсказуемого варвара.
- Заткнись, - ответил Эван.
Но Эразм решил подвести итог всему сразу.
- Кер ищет живое повторение своего Тейи. А из нас двоих, если кто-то и похож чем-то на Тейю, так это ты!
- Заткнись уже окончательно, - внешне совершенно спокойно повторил Эван.
- Ревность, - подвел итог Эразм.
Ответом ему был звук медленно извлекаемого из ножен оружия.
- Она принадлежит не нам, Эразм, а сам знаешь кому…
- Вот именно. Поэтому – это не наше дело. Не противоречь своими действиями своим же словам…
- Не наше дело – но ведь оно же уже сделано?..
Вот тебе и шкатулки со змеями… Похоже, в голове Эвана все еще бродит призрак черной пантеры на белом ковре. Эразм понял, что варвар больше разговаривать не собирается и переходит к атаке.
Но Эразм в бою был сам та еще бестия. Он фехтовал профессионально. К тому же, он прекрасно понимал разницу между реальными ситуациями и красивыми тренировочными движениями и делал практический выбор в пользу первых. И у него теперь тоже было оружие. Мало того, ему предоставили выбор, и он выбрал меч, идеальный для себя.
Поэтому он вступил в бой с уверенной улыбкой. Эван не оставил ему выбора – пусть получает, что хотел.
- Дьявольщина! – выругался Эван, когда понял это.
Но он принял это как должное: наемники не рассуждают об умениях противника и не удивляются, они бьются со всеми, с кем придется. И было видно, что Эван собирается своего противника уничтожить.
Эразм не мог заставить себя не только сделать то же самое, но и просто поставить себе такую цель. Несколько раз он уже замечал в практически-выверенных, привычных движениях варвара ошибки, которые могли бы стоить Эвану жизни, но так и не воспользовался ими, несколько раз предвидел способ его атаки наперед и каждый раз был готов к ней. Он понимал, каковы намерения его противника, тем более, что после очередной неудавшейся атаки Эван сообщил ему, что все равно убьет его. Но Эразм надеялся, что либо ему удастся окончательно остановить варвара, либо вывести его из строя, либо убийство произойдет автоматически, и ему не придется переступать через себя. У него не было ненависти к Эвану. Было сожаление, что с этим человеком, очевидно, уже никогда не восстановить нормального и безопасного общения – ситуация зашла в тупик. По всей видимости, и у Эвана не было никакой ненависти к Эразму, он просто решил, что его нужно убить.
Скоро кто-то из них начнет сдавать позиции. И Эразм уже привк к мысли, что ему придется распрощаться с Эваном. Со стороны их поединок казался завораживающим не только из-за фантастически-зловещей атмосферы Северной Галереи, но и из-за разницы в весовых категориях бойцов – легкого, как тень, Эразма и монументального, как приведенная в движение скульптура, Эвана.
Этой разницей и воспользовался Эван, когда ему почти удалось загнать Эразма в угол. Он просто выбил из стены гардой какую-то подходящую часть одного из витиеватых каменных светильников, и все это сбило молодого ученого с ног. Шарообразная, похожая на уличный фонарь лампа, чудом не разбившись, укатилась далеко вдоль коридора, освещая вокруг себя тьму.
Для того, чтобы подняться, Эразму нужно было лишь мгновение. Но Эван не дал ему этого времени. Он атаковал сверху и очень скоро, пользуясь своим выгодным положением, выбил из его рук меч, демонстративно отбросил его ногой в сторону и вернулся добивать своего противника. Пару раз Эразму удалось увернуться – как ему казалось, последний раз в жизни. На третий раз он был все-таки ранен колющим ударом в руку, пока даже не заметив боли, и одновременно краем взгляда увидел за спиной Эвана приближающуюся высокую фигуру Казимира. Без предупреждения, просто ниоткуда, как будто их не разделяли долгие часы подземной дороги.
Эразм был уверен, что Казимир немедленно присоединится к своему товарищу-латийцу, и они добьют его вместе. Но вместо этого, к удивлению Эразма, Казимир, на ходу вытащив меч (он тоже оказался вооружен!), развернул Эвана за плечо и после того, как тот обернулся, атаковал его.
- Какого черта??? – спросил его Эван и принял бой.
Варвары дрались, как два леопарда, которым стало наплевать на свои роскошные шкуры. Но у Эвана, измотанного предыдущим поединком, было мало шансов.
Эразму было некогда гадать, почему Казимир сделал такой выбор. Он думал, что ему теперь делать. Встать и помочь Казимиру? Но у алларийца была возможность напасть на противника сзади. Он сознательно не сделал этого, он намеренно развернул Эвана к себе и выбрал честный бой. Перевязать рану в плече, пока не вытекло слишком много крови? Подобрать меч? Второе и третье точно не помешает, нужно быть готовым ко всему.
А пока Эразм напряженно следил за движениями варваров и думал, как демонически-прекрасен аллариец в бою. Неуместное, но эйфорически-чарующее чувство…
Первые секунды боя Казимир поступал, как Эразм перед этим, то есть давал Эвану шанс остановиться. Но после очередной контратаки, когда он понял, что Эван настроен на убийство, он сделал удивленное лицо, пожал плечами и настроился на то же самое.
За спиной Эвана Эразму не было видно, каким ударом Казимир отправил латийца на пол, зато ему очень хорошо было видно движение клинка сверху вниз, которым он отправил его на тот свет. Потом Казимир опустился перед убитым им варваром на одно колено, убедился, что Эван действительно мертв, вытер свой меч о его одежду, встал и очень небрежно бросил оружие в ножны…
- Идиот… - бросил он мертвому Эвану, подошел к Эразму и великодушно протянул ему руку, чтобы помочь подняться.
…Эразм почувствовал, какими глазами он смотрит на великолепного победившего варвара. И как физически-ощутима сгустившаяся аура его впечатления. Странно, его никогда не завораживали мужчины. Но это… интересно. Может, он тоже сходит с ума? Такое безумие ему, пожалуй, нравится. И, придется смириться, объясняется оно не психотропным воздействием этих стен, а гораздо проще. Главное, чтобы Казимиру со стороны это не было заметно – варвар этого точно не поймет!
- Эразм!.. – Казимир истолковал его замешательство по-своему. – Ученый, не тормози. Это все потеря крови, сейчас придешь в норму.
- Почему ты помог мне, а не ему? – спросил Эразм.
- Он сошел с ума. Какой выбор я еще мог сделать? Почему он напал на тебя, когда следует держаться вместе?
Эразм только рукой махнул:
- Можно, я не буду говорить?
- Можно. Ваша драка – ваше дело.
Казимира вполне устроил ответ Эразма. Он больше не стал задавать вопросы и принялся помогать ему в перевязке раны. А Эразм почти перестал сопротивляться своему незримому погружению во влекущее сплетение ощущений, которые только усиливались близким присутствием, тембром, акцентом варварской речи, и которые, как он надеялся, никогда не перельются через край его внутреннего мира.
- Ты, кстати, крут, - заметил Казимир.
- Я учитель фехтования, - почти равнодушно отозвался Эразм.
- Да??? – Казимир взглянул на него. – Никогда бы не подумал. Ну да, ты говорил что-то такое… Ученый, ты – кладезь сюрпризов.
- Ты не представляешь, каких, - мрачно сказал Эразм с сарказмом, направленным на самого себя.
И внезапно нашел в этой стихийной ситуации хоть что-то отрезвляющее.
- А ты откуда здесь взялся, Казимир? – спросил он.
- Из царства Тейи, - просто ответил варвар. – Иду предложить им объединиться. И посмотреть, почему вы тут застряли.
- То есть, вот так: царь Тейя взял и отпустил тебя сюда без конвоя?
- Слушай, я наговорил ему кучу таких страшных клятв, что если они что-то значат, я буду самым проклятым человеком на земле, если их нарушу. Так что, мы теперь доверяем друг другу.
Эразму оставалось только удивиться.
- Кажется, ты далеко пойдешь… Ты, кстати, сильно рисковал. Знаешь, что здесь ходит Тварь Тьмы, «охотник»?
Казимир на секунду задумался.
- Да, видимо, знаю. Уже не ходит. Я его убил.
- Боги! Ты и это уже успел сделать? Чем ты его убил – мечом?..
- Да, - Казимир как ни в чем не бывало продемонстрировал рану на левом предплечье, лишь слегка небрежно замотанную грязными кровавыми тряпками.
- Ты берсерк.
- Нет, - сказал Казимир. – Берсерки сумасшедшие, а я нет. Мне пришлось от него отбиваться. Я бы его и пальцем не тронул, если бы он не захотел меня сожрать. Но…знаешь, страшная зверюга!
- Знаешь, мы тоже одного убили. Втроем… - сказал Эразм с тем же сарказмом. – Командир Рекс погиб.
- Жалко его, - отозвался Казимир. – Дельный мужик был.
Сзади раздался звук льющейся воды, и они обернулись на него и на вспышку белого света, последовавшую за ним. Это Лирика, стоя на четвертом этаже галереи, выплеснула содержимое одного из светильников, чтобы лучше рассмотреть, что происходит внизу. Освещенная снизу-вверх, ее фигура в белом казалась угрожающе-прекрасной, как первозданный хаос.
- Люди… Живые люди, - произнесла она с презрением, которое усиливало отдающееся от стен эхо. – Убили еще одного, такого же живого человека. Вы неисправимы! Вы не представляете, как это отвратительно.
- Эван сошел с ума, и нам пришлось защищаться, – попытался объяснить астроном, хотя сейчас это действительно казалось ужасным.
- Бывает. Здесь в самом воздухе – безумие, - она кивнула на Казимира. – Кто это?
- Эталон, - ответил Эразм.
Лирика перегнулась через перила и, как ночная хищная птица, внимательно осмотрела варвара зелеными глазами.
- Да, эталон, - согласилась она. – Вас ждет царица Кер. Хочет воссоединить наши государства. Но не знает, как к этому отнесется царь Тейя.
- Царь Тейя выступает со встречным предложением, - сказал ей на это Казимир с помощью своей чудесной мешанины из двух языков.
Между 19 и 20
Тейя стоял на песчаном холме и смотрел в бескрайнюю угасающую даль погружающейся в ночь пустыни. Поражающая воображение фигура, закутанная в легкий белый плащ, своей подавляющей монолитностью составляла контраст с тонкой, трепещущей от малейшего движения воздуха тканью. Задумчивый взгляд суровых, как морские глубины, глаз царя был обращен к безжизненному горизонту и терялся в нем, в охлаждающихся песках его бывшего государства. О чем думал самый величественный человек на земле, знать было невозможно.
На склоне холма, среди редких низких кустов полыни показался черный силуэт собаки, поднимающейся снизу. Заметив фигуру в белом, пес настороженно остановился.
- Консул!.. – окликнул его Тейя, и стройный пес с длинными ногами, уверенно завиляв хвостом, направился к нему.
Он подошел, приветливо облизал протянутую руку царя и просунул под нее узкую морду, не переставая с дружественным достоинством размахивать хвостом.
- Что ты видишь здесь, Консул, каждый день, в этих песках? – произнес Тейя, когда пес уселся у его ног. – Я вижу здесь широкую каменную дорогу, открытую для колесниц…
Тейя обратил взгляд в сторону Мертвого Города, безмолвного, но наполненного скрытой жизнью диких пустынных существ.
- И росписи, восхваляющие божественное небо, на высоких стенах зданий и на Главных воротах.
Небесное свечение на западе тускнело, сужалось и превращалось в кровоточащую рану…
- И там, у горизонта, всадников, догоняющих степных газелей. Я вижу здесь, пес, то, чего нет для тебя и для многих десятков поколений таких, как ты.
Тейя и пес стали теперь силуэтами тьмы на холме под космическим куполом, наполняющимся звездами.
- Твои предки были шакалами, пес, - сказал Тейя. – Несвободными, но облагороженными служением своему господину. Ты гораздо свободнее всех нас, хотя не понимаешь этого.
Собака продолжала неподвижно сидеть, вслушиваясь неспокойными острыми ушами в пролетающие над землей звуки, зовущие своей неизвестностью в темное пространство наступающей ночи.
Глава 20
Если правда случится Рогнарек, то надо встретить его вместе. И так встретить, чтоб нас помнили.
А. Розов, «Мауи и Пеле, держащие мир»
- Эразм! Нужно поговорить.
Казимир нашел астронома в увешанном коврами углу за лабораторией Лирики и застал за за перевязкой несерьезной, но все же дающей о себе знать раны, перед отправлением обратно к Тейе. Эразм вздрогнул от звука его голоса и обернулся.
- Не надо смотреть на меня такими глазами – я еще ничего не рассказал, - произнес Казимир. – Не знаю, может, нас прослушивают, надеюсь – нет. Но все равно разговаривать и негде, и некогда. В общем, слушай. Пока я находился у Тейи, мне удалось побывать наверху, в лагере.
- Наверху, в лагере??? И тоже без конвоя?
- Ну, ты же помнишь про страшные клятвы верности? Мне их и произносить-то было страшно, не то что нарушить и сбежать. И, да, за мной, естественно, следили. Я туда отправился, потому что у нас кончилась еда и вода, а царь Тейя таких вещей не держит. Я бы обошелся, но мне стало жалко нашу землеройку.
- Я даже не спросил, как он!..
- Он – счастлив, как новорожденный осел. Он тоже сошел с ума, потому что сутками копается с росписями на стенах. И от этого он безумно счастлив. Это счастье сведет его в могилу. По крайней мере, это будет единственный из нас человек, который умрет счастливым.
- Все так плохо? – спросил Эразм, чувствуя, что не может простить себе то, что даже не вспомнил об Аримате.
- У него-то все хорошо. Он забыл напрочь про еду, воду и отдых. Приходилось напоминать ему.
- Ему нужно как-то выбираться оттуда!
- Так он не хочет обратно! Я же говорю – он счастлив. Смертельно. Ладно. Дело в том, что я отправился в лагерь. Естественно, ночью. Естественно, так, чтобы меня не видели. А то были бы расспросы. Я разжился чем нужно. Потом прошел мимо палатки помощника Аримата. Да, да, у него есть помощник, я тоже о нем не помнил. Но он есть. У него был посланник из Царского Центра Наук, из столицы. И… я занялся позорным шпионажем и все подслушал.
- Что?.. – с осторожным любопытством спросил Эразм.
- Подожди. Потом я занялся еще более позорным воровством и стянул послание, которое предназначалось Аримату. Я помню о клятвах, но таких вещей пока не стал рассказывать нашим хозяевам. Послание я украл, потому что не уверен, что смогу все передать словами правильно. Оно предназначалось Аримату, но и ему я ничего не отдал, потому что от него теперь нет никакого толка. Мне нужно было сначала обсудить все с вами. Я поэтому напросился мирить наших хозяев. Хорошо, хоть один из вас жив…
- Давай обсуждать, - с легкой тревогой сказал Эразм.
- Они говорили о приказе государя, нашего, не Тейи, - сказал Казимир, хотя и так было понятно. – Его раздражает эта беготня с раскопками и тем более идея с приговоренными. Больше некого было найти – это позор, так он считает. И то, что от раскопок до сих пор нет пользы, это его раздражает тоже. Ему сейчас позарез нужна казна и этот, как его – престиж. И он собирается нагнать сюда рабочей силы, охраны и всяких жрецов, потому что надо как-то бороться с нечистой силой, - он протянул Эразму послание. – Что в нем, я не знаю, потому что грамота – это не мое.
Эразм развернул послание, пробежал глазами и свернул снова.
- Да, все так, - мрачно, с задумчивой растерянностью сказал он. – Народ, жрецы, солдаты. Злые духи – недостаточное основание для того, чтобы отказывать государству в извлечении легендарных богатств, которые, как известно, здесь есть. Раскопки затянулись, как там написано, а казна ждет результатов. Вопрос в том, хорошо это для нас или плохо.
- Я тоже не знаю, - сказал Казимир, глядя на Эразма. – По крайней мере, когда начнется эта движуха, про нас должны забыть?..
- Или заставить работать против своих. Или сделать из нас… да, ты не знаешь.
- Чего я еще не знаю?
- Да… можешь пока и не знать. Не забивай голову тем, что может не понадобиться.
- Там ничего не говорится про сроки? – спросил Казимир.
- Нет, но судя по тону письма, тянуть не будут. Не уверен, что стоит сразу сообщать царям Хиттаи… Я хочу уйти отсюда каким бы то ни было способом.
- Но уйти так, чтобы тебя не отправили на виселицу свои же, - напомнил Казимир. – За побег с задания. Нас к концу этих суток уже не должно здесь быть.
- Ну да, нам надо будет объяснять наше отсутствие. Там, наверное, в связи с этим переполох?
- Еще бы! Теперь вообще никто не сунется, все будут ждать серьезных сил. И что будем делать? Я не хочу вредить ни тем, ни другим, но служить двоим – это предать обоих, так не делается. Поэтому лучше попробовать свалить. Но ведь ни те, ни другие от нас так просто не отстанут!
- Да, - согласился Эразм в тяжелой задумчивости, потому что помнил, на каких условиях Кер обещала отпустить их. Пожалуй, лучше предупредить Казимира сейчас, хоть у этого варвара и сложились какие-то свои деловые отношения с «хозяевами», как он выражался.
Но их прервал Сами. Он не забыл, что отвечает за пленников, вернее, теперь уже за одного пленника. Он встал в проходе, выразительно показав подведенными фиолетовыми глазами на выход, и лично проследил за ними.
- Подумаем и поговорим потом, - успел сказать Казимир.
Следуя за воином, Эразм подумал, что Сами должно было порадовать это путешествие к царице из-за личных интересов: в свите Кер, оказывается, была его жена. Эразм бы не подумал, что у Сами вообще была жена, но она была, и Эразм несколько раз видел их вдвоем на верхних этажах Северной Галереи. Аккуратная, теперь уже вечно юная рыжая «лисичка» с лентами и цветами в волосах и тщательно накинутым на левую руку покрывалом, скрывающим повреждения, с которыми даже Лирика ничего не могла сделать. У Элесии была своя история, о которой Эразм не знал.
Блистающая золотом Кер прошла мимо в ярком окружении почти таких же блистательных женщин, от которых у Казимира восхищенно разбегались глаза. Она остановила на нем взгляд.
- Ты убил второго «бродячего охотника»? – с интересом спросила она.
- Да, госпожа, - просто ответил варвар. – Так получилось, что я, а не он.
- И еще одного сможешь?..
- Сколько угодно, моя госпожа. Пока они меня не сожрут.
- Нет, - сказала Кер. – Не надо. Я бы предпочла живого «охотника». Как я хотела бы завести такую тварь! Может быть, тогда он был бы впряжен в мою колесницу… Но им нужен ветер. Ветер и тьма. Они не любят свет, а мы избегаем мрака. Неприручаемые Твари Тьмы! Лучше по пути покажи нам место нахождения убитого тобой «охотника». Отправим еще один подарок Лирике.
Кер не стала отсылать к царю вестников со своим решением, она собиралась явиться к нему лично. А о том, что Тейя ждет ее, она узнала очень просто: ей сказал об этом Казимир при первой встрече, когда ей только что сообщили, что в ее краях появился еще один человек из внешнего мира.
Смерть Эвана ее очень огорчила. Но не помешала отдать зловещее приказание – отнести его тело к Тоннелю Ветров. Она объяснила это просто: в их мире ничто не должно разлагаться, и быстрее всего с этим справятся Твари Тьмы.
Теперь она собиралась в путешествие с парой десятков слуг и охраны.
Это было впечатляющее и магически-притягательное действие. Выстроенные ряды подданных Кер были освещены круглыми лампами, которые они несли с собой: бледно-зеленоватыми, как луна болот, бело-желтыми, как солнце среди полуденных испарений, янтарно-оранжевыми, как плод неземного сада. Неуловимая музыка, сопровождающая их, как будто ниоткуда, как фон для происходящего. Ювелирно-красивые женщины с умиротворенными, как у жриц, выражениями лиц, кажется, забывшие о кошмарах своего прошлого. Их мистическое пение. Движение шагов под роскошными одеждами. Бескрайняя тьма, окружающая их всех. Поющее подземелье, звучащее, как живое существо.
Все это вместе взятое, несмотря на гипнотическую привлекательность, имело чудовищную дозу – несколько долгих часов пути, наполненных непрерывным давлением на разум и ощущения. Но такое воздействие все происходящее оказывало только на двух человек – Эразма и Казимира.
Путешествие прервало их разговор – теперь за ними наблюдал Сами и окружали многочисленные люди. Поэтому каждый из них остался один на один со своими мыслями. Казимир ничего нового не придумал. Он уже провел за этими размышлениями столько же часов, когда шел во владения царицы Кер. За все время он сказал единственную фразу, что-то вроде «не рехнуться бы».
Эразм вообще ничего не говорил, чтобы не давать Сами повода прислушиваться. Но ему казалось, что сами мысли его слышны. Он понимал, что приближается момент, когда их судьба решится окончательно. Он понимал, что можно попытаться повлиять на нее. Но он не знал, почему постоянно думает о том, что станет с Хиттаей и ее обитателями, со всем их миром. Их послали исследовать Гробницу Шакала, и теперь у них есть шанс отлично справиться с заданием: они действительно многое знают, они могут предоставить полную картину происходящего в подземелье, даже набросать план действий по его освоению. Но и Кер, и Тейя тоже об этом знают – со всеми вытекающими последствиями. С другой стороны, Эразм видел вокруг себя неповторимый мир, на него смотрели десятки загадочных глаз, в его сумке лежала одна из рукописей, полученная прямо из рук царицы, правда, на время. И он уже рассматривал скорее как заманчивое предложение Кер сделать их вечными странниками между двумя мирами, чтобы иметь возможность возвращаться в этот эпицентр ожившей истории. Пока все слишком гармонично складывалось, чтобы прерваться вторжением извне…
Оба, особенно получивший недавно ранение Эразм, вздохнули с облегчением, когда путь закончился. Они прошли через огромные каменные ворота в центр полубожественной обители Тейи и оказались снова в вогнутом полукруге его роскошных подданных, как в прошлый раз. Только теперь их встречало не направленное оружие, а торжественная тишина. И снова центром всего была внушающая почти религиозные чувства фигура Тейи, все еще закутанная в белый плащ с капюшоном поверх тусклого блеска темных доспехов. Теперь можно было увидеть их вместе – легендарную правящую пару, которую не смогли разделить ни судьба династии, ни время, ни сложные, почти непереносимые характеры друг друга. Кер приблизилась к царю, и причина этого стала понятна. На Эразма она смотрела с интересом, на Казимира – с легким восхищением. А на Тейю она смотрела так, как будто у них были одни глаза на двоих. Глубокое море и небо над ним – картина сложилась в единое целое. Глубокое море в бескрайних песках, в бездне породы, за пределами Смерти.
Хранители тьмы
Последний день последнего летнего месяца
По городу ходят необъяснимые события. Жрица Нума убита. Илеара ежедневно читает проповеди народу, а при личных встречах убеждает меня согласиться на жертвоприношение. Конечно, я соглашусь, ведь это мой долг.
Вечером, во время общей проповеди на Священной площади я прилюдно даю свое согласие.
Поздним вечером убит верховный жрец, брат Илеары, Келен.
Первый день первого месяца осени
Я подозреваю, что причина убийств – Илеара. Теперь мне только один путь – на жертвенник.
Ко мне пришел Аддар Хорсай. Он предлагает немедленно отплыть с ним на «Терновнике» и стать его женой. Нет времени думать, я не хочу думать. После того, как он называет Аристию городом, погрязшем в золоте и пороке, я даю согласие.
Десятый день первого месяца осени
Аддар Хорсай отплыл следующим днем, и я с ним. Но не для того, чтобы странствовать по морям и грабить вражеские корабли. Мы поплыли на запад, путем «Хранителей тьмы». На вопросы, что это значит, Аддар Хорсай просит довериться ему. Это единственная недомолвка между нами, поскольку теперь мы – муж и жена. Дисциплина на судне идеальна, почти все – уважаемые люди, а грабеж вражеских судов, оказывается, вполне уважаемое занятие. Мы временно высадились на Острове Благословляющего в Море Благословения. Остров очень мал, и это не устраивает Хорсая. Поэтому теперь мы плывем еще дальше – к Позолоченному берегу.
Десятый день первого месяца зимы
Теперь мы далеко от берега. Но не в море, а на материке. Я стою на башне брошенной крепости, где мы теперь обосновались, и смотрю на кровавый, тусклый, страшный закат в мутном, как грязная вода, небе. Это и есть Тьма, о которой говорилось в легендах. «Хранители тьмы» не хранили ее – они бежали от нее. Из неизвестных восточных земель неизвестно куда. И не известно, спаслись ли. Мы – почти спаслись.
Уже находясь довольно далеко от побережья, мы поняли, что где-то очень далеко, но все-таки каким-то образом досягаемо до нас, начался кошмар. О нем возвестил необыкновенно низкий звук очень далекого грома. Мне было страшно представить расстояние, которое отделяло нас от этого проклятого места. Но все, кто до этого не имел о нем понятия, теперь узнали о его существовании. Эти звуки преследовали нас несколько дней. А потом постепенно небо стало черными осыпающимися хлопьями, переходящими в черные липкие потоки ледяной воды. Этот холод не пропал даже после того, как затяжные черные дожди закончились, оставив нас в непролазной ядовитой грязи. Что нас ждет дальше, я не знаю.
Первый день последнего месяца лета
Это время было самым ужасным не только в моей жизни, я уверена. Тьмы больше нет, ее последствия улетучиваются. Но не проходящий холод убивал и продолжает убивать все вокруг болезнями и неурожаем. Мы переживем это и вернемся в Аристию, чтобы узнать, что стало с цивилизациями…
Возможно, у меня будет время и желание продолжить дневник. Но я думаю, что эта история уже заканчивается.
Глава 21
А время на циферблате
уже истекало кровью
Ф. Г. Лорка
Придворный историк Аримат был действительно счастлив. Эразм нашел его в одном из величественных, как древний эпос, царских коридоров за переписыванием иероглифов, испещряющих стены. Аримат обернулся без удивления и даже без приветствия.
- Здесь, - сказал он, - история очевидца войны, Всемирного завоевания, который в пожилом возрасте попал в окружение царя Тейи, а потом сюда. Обязательно с ним побеседую. Наконец-то началась настоящая, человеческая работа, и политикой не приходится заниматься.
- Но, господин Аримат, ты как раз все еще в центре политики…
- Ты же, конечно, знаешь историю Всемирного завоевания, астроном? – прервал его Аримат.
- Когда один человек задумал поработить весь мир, и это был не Тейя, - ответил ему Эразм.
- Тейи тогда еще и не было. Этот очевидец побывал в плену у Автократора, долго сидел в тюрьме, но присутствовал при последнем сражении, когда знаменитый шаман, имя которого было Глухонемой, убил Автократора в поединке. Говорят, поединок был основан на магии, это я и постараюсь проверить. Еще он упоминает некую деву, Корониду, которая вытащила его из тюрьмы и исцелила. Она, по его словам, была пророком и обладала бессмертием. Хорошо бы про нее узнать.
- Наш последний день кончается… - осторожно сказал Эразм.
Ему не хотелось прерывать ученого. Мало того, он и сам бы желал погрузиться в эти невероятные и такие близкие теперь истории. Возможно, это удастся когда-нибудь…
- Нет уж. Как я могу это все бросить??? Это моя работа, – Аримат не хотел слушать об этом и махнул рукой. – Идите без меня.
- Господин Аримат… дальше оставаться нельзя. Государь Тейя этого не позволит. Он обещал казнить нас, если мы задержимся здесь. Но, скорее всего, мы сможем вернуться в ближайшее время.
Эразм не знал, будет ли так когда-нибудь, но ему хотелось поддержать Аримата. Показывать послание ему бесполезно, от него теперь ничего не добьешься.
Эразм двинулся дальше с очень тяжелыми мыслями, в пепельно-мраморный тронный зал царя Тейи, куда уже отправился Казимир. Они вошли вместе, сквозь кажущуюся непобедимой бронированную охрану.
Трон был другой, сдвоенный, тускло мерцающий медью и перламутром. Правители сидели на нем вместе. И кроме них здесь было только самое главное, самое безупречное их окружение.
- Я задавала тебе один вопрос… - сказала раззолоченная Кер, глядя на Эразма.
- Да, я помню о нем, - автоматически ответил Эразм.
Он почувствовал, что бьющееся сердце мешает ему говорить.
- Мы… - начал он, взяв на себя роль главного из оставшихся, - …нас осталось трое, и мы живые люди. И мы очень хотим выйти отсюда. Я даже не буду скрывать, насколько. Мы все хотим выжить и сделать для этого почти все. Госпожа спрашивала, готов ли внешний мир взаимодействовать с вами, государь спрашивал, как оградить его царство от посягательств сверху. Мы хорошо подумали. Мы могли сказать что угодно, чтобы уйти отсюда живыми. Но мы договорились говорить правду. Кеверона не будет искать общения с вами. Им нужны ваши богатства. Ваши легендарные сокровища. Ваша слава. Они готовы добиваться этого любой ценой. Любой ценой сделать Гробницу Шакала своей добычей. Как это остановить, мы не знаем.
- Тогда они нарвутся на войну! – сказал Тейя с зарождающимся штормом в глазах.
- Вы будете обречены на вечную войну, - ответил на это Эразм. – Если бы вы знали, как знаменита ваша гробница, какая легендарная удача обладать ей! Ее знаменитость – призрак вашего собственного честолюбия и величия!
Царица сошла с трона и приблизилась к Казимиру.
- Черный демон белого леса, ты тоже уверен в этом?
- Да, - ответил Казимир. – Мы же договорились говорить правду. Это все решил правитель Кевероны – он прислал послание в лагерь Аримату. Ему нужны деньги, и слава, и победы. Он после восстания, зарабатывает себе великие деяния, уважение народа, все дела. Поэтому скоро здесь будет достаточно воинов. Мы заслужили ваше доверие, но можем и поклясться. Я последнее время только это и делаю.
- Что мне ваш правитель – я даже имени его не знаю, - презрительно бросил Тейя с трона.
Казимир бесстрашно посмотрел на царя Хиттаи. Так он смотрел на всех своих хозяев, когда ему было что ответить им.
- Да, не обязательно знать, он все равно не сравнится величием с государем Тейей. И не в привычках великого царя бояться нападения, все так. Но амбиции правителя Хиттаи изменились, если я правильно помню.
- Да, я тоже помню, - отозвался Тейя. – Смерть так смерть. Они не войдут сюда, пока мы существуем.
Кер обернулась к нему:
- А наш народ?.. Мы обещали ему не смерть!
- Тогда придумай выход! – взорвался Тейя. – Я знаю только один выход – сопротивление!
- Мы будем сопротивляться. Но когда вскроют все входы, наш мир разрушится, и мы погибнем, - спокойно сказала Кер.
- Я о том же. Это нормально. Все наши люди пойдут на это, если понадобится.
- Но есть другой выход, и мы о нем знаем.
- Какой? О нет, только не говори мне о нем!...
- Закрыть доступ в гробницу полностью, навсегда. Уничтожить дворцовые части. Нам есть куда идти. У нас много земель. И пусть тогда явившиеся к нам играют только по нашим правилам! Когда они могут прийти? – Кер повернулась к Эразму.
- Я не знаю. Там не сказано, - ответил астроном.
- Такие послания не пишут с целью оставить свершение когда-нибудь на потом.
- Это позорное бегство, Кер, - сказал Тейя.
- Это смирение, - возразила Кер. - Иногда нужно проявлять смирение ради своего народа. Мы вместе произносили клятвы, мы знаем это. Они будут надеяться на нас.
Диалог закрутился вокруг двух правителей и оборвался на этой фразе. Тейя долго и пристально смотрел на царицу, а все остальные молчали.
- Затопить гробницу можем только мы с тобой, - сказал он после молчания. – Но это путь в один конец. Это путь во внешний мир.
- Но это жертва нескольких человек, а не всего народа, - мягко произнесла Кер. – Пески не вернутся просто потому что мы этого хотим.
- Да. Я это сделаю, - кивнул Тейя. Решение пожертвовать собой было внезапным, но оно должно было приниматься так же быстро, как все остальные.
- А нас нельзя послать?.. – подал голос Казимир, очарованный фразой «внешний мир».
Он посмотрел на Эразма, ища поддержки и не подозревая, что в очередной раз смутил его своим взглядом.
- Да вас и нужно послать. Это задание как раз для вас, - сказал Тейя. – Но вы сможете выполнять только физическую работу. А принцип действия этого механизма знаем только я и царица Кер. И инженеры знали, но никого не осталось в живых. И в жертву принести некого. За это время каждый наш человек стал универсальным носителем наших основных знаний. Но, увы, не этих. Это знания о слишком переломном событии для нас, и они должны быть закрыты. Это место далеко отсюда, в Звенящем Нагорье, выше Тоннеля Ветров и выходов из него.
- Лучше и не придумаешь, - тихо заметил Казимир.
Тейя тем временем смотрел на Кер, которая стояла в середине тронного зала, мерцая золотом, и говорил с ней.
- Мне придется уйти, - сказал он. Впервые его голос прозвучал без жесткости, пафоса или властности.
- …Не тебе, - помолчав, сказала Кер.
- Что?.. – он просто спрашивал, но в воздухе уже витало едва заметное отчаяние.
- Народу нужен царь, - просто объяснила Кер. – Нужен тот, кто будет им управлять, продолжать вести сквозь время, никогда не бросит и решит все его проблемы. Это ты, Тейя. А я должна уйти.
Если кто-то никогда не видел и не представлял, как выглядит страх в глазах Тейи, особенно после его смерти, то можно было заглянуть ему в глаза сейчас. Но никто не посмел этого сделать, кроме Кер.
- Нет… О, Кер, не говори так, ты должна остаться. Ты будешь матерью для всего нашего народа. Ты можешь управлять не хуже меня, ты уже показала это!..
- Народу нужен отец, а не мать, - возразила Кер. – Твой народ никогда не любил меня! Я отняла у него твое сердце и твоих возможных наследников. Позволь мне сделать для него хоть что-то действительно стоящее.
- Но ты не пойдешь туда, Кер! Мы найдем кого-то, кто согласится это сделать, и подготовим его. Почти любой добровольно пойдет на это ради своей царицы!
Кер попыталась улыбнуться:
- Ты знаешь, что так рисковать мы не сможем. Теперь нас никто не заменит. У нас ведь нет права на ошибку, иначе мы не исправим ее, и все будут обречены. Как мы можем быть так уверены в ком-то? Тем более, в людях внешнего мира? Никто из них даже не сможет вернуться, чтобы сообщить о сделанном или не сделанном. И что мы будем делать – ждать, надеяться, посылать кого-то еще, точно так же рискуя? Нет, ты знаешь, что мы не можем себе этого позволить. Мы об этом уже говорили и знаем, что это средство на крайний случай. Это и есть тот случай. Так получилось, что мы отвечаем за это.
- Нет, Кер, ты должна остаться здесь! – не терпящим возражения тоном произнес Тейя, но на этот раз власть не помогла.
Вокруг Тейи и Кер смыкалось кольцо безысходности. И ее глаза становились уже недосягаемо далекими.
- Только ты должен остаться здесь. Я не смогу править народом, которого лишила еще и государя. Я не смогу оставаться одна в этих стенах, ты знаешь, что они убивают меня!
Тейя резко встал с трона и подошел к своей царице. Он не мог перестать сопротивляться, даже зная, что это бессмысленно.
- Кер, ты нужна мне здесь. Я ждал тебя четыре года. Я не увижу тебя никогда. Пожалуйста, отпусти меня туда.
- Я сойду с ума, Тейя. В замкнутой вечности, теперь уже навсегда. А тебя не будет рядом. И я убью себя…
Тейя не смирялся перед судьбой никогда: ни на войне, ни на пороге смерти, ни за ее порогом. Теперь он проиграл. Ни сломленное самолюбие, ни позорные поражения, ни исчезнувшая с лица земли Хиттая сейчас не сравнились бы с ощущением того, как тает под ногами, открывая бездну, незримый мост, соединявший их все это время.
- Я отомщу любому, кто спустится сюда, - сказал он.
Тронный зал, вельможи и пленники с устремленными на него глазами перестали существовать. Он стоял в центре этого круга и держал в объятиях последний раз в жизни женщину, которая прошла через всю его жизнь, и вместо которой теперь рядом с ним будет непостижимо долгая, черная и пустая вечность.
Глава 22
Она возникла из мрака небытия, как бы озаренная вспышкой молнии.
Д. Джохансон, М. Иди, «Люси»
Эразм осветил лампой очередной узкий и бесконечный коридор с черными стенами. Здесь, на этих стенах ничего не было, кроме расположенных кое-где схем самих коридоров с обозначением воздуховодов, вентиляционных шахт, поворотов и других деталей. Это были вспомогательные сооружения, предназначенные для жизнеобеспечения подземного мира. По ним предстояло дойти до того места, о котором говорил Тейя.
Эразм пошел вперед, освещая дорогу. За ним, благоухая бальзамическими духами и шелестя блестящим синим шелком, следовала главная драгоценность этого похода – царица Кер.
- Жаль, что в нашем мире нет средств передвижения, - сказала она в самом начале пути. – Это большой недостаток нашей цивилизации. Может, царь Тейя когда-нибудь и его устранит?
В ее поведении не чувствовалось никакого трагизма, ни когда она говорила о миссии и точке их назначения, ни когда она упоминала Тейю. Наверное, для других это так и должно было выглядеть. Но Эразма все еще преследовал образ царя, случайно вскользь увиденный перед уходом: в совершенно пустом зале, в одиночестве на двойном троне, со взглядом, направленным в холодный расписной пол. Интересно, теперь он сломается? И что станет опустошающим ударом для несокрушимого героя – потеря Хиттаи, потеря Гробницы, потеря Кер? Тейя не сломается из принципа. И он сказал, что им недоступны чувства. Но, возможно, ощущать вместо чувств пустоту, безнадежную пропасть в том месте, где была часть твоей жизни, так же страшно?
Из-за всего этого Эразм чувствовал себя виноватым в том, что прекрасная Кер получила его, когда захотела это сделать. К тому же, воспоминания об этом были так безумны, что он не решался даже просто воспроизвести их в своей голове. Откуда он мог знать, что, если бы Тейе сейчас стало это известно, он сказал бы что-то вроде: «Ну и к черту. Она мне и при жизни изменяла. Какое теперь до этого дело? Они все сдохли, некоторые даже раньше меня». Но, возможно, эти слова не показались бы Эразму хоть сколько-нибудь обнадеживающими.
Двусмысленность выводила молодого ученого из равновесия. Тем более, что сзади, за его спиной Кер как ни в чем не бывало полуприятельски беседовала с ненавязчиво-общительным Казимиром, который пытался развлечь ее различными байками: об Алларе, походах, кеверонских женщинах – обо всем, что, по его мнению, могло привнести разнообразие в ее последний путь. Эразм тоже его слушал, хотя даже не вникал в суть слов. Ему просто нравилось его слушать. То, что он шел впереди и не видел его, даже добавляло восприятию притягательности и создавало эффект проникновения физически-ощутимого голоса в сознание. Он прекрасно понимал, что слишком идеализирует образ варвара. Но это его не беспокоило: это был всего лишь ни к чему не обязывающий образ, нарисованный здесь и сейчас, и он не обязан был совпадать с тем, что есть на самом деле. Это было личное пространство Эразма, оно не касалось ни самого Казимира, уверенного реалиста, легко и непринужденно идущего по жизни напролом и провожающего по пути взглядом почти каждую женщину, ни кого бы то ни было другого в этом мире. Это было вообще не для окружающего мира.
Ничего не значащий разговор продолжался довольно долго, потом он на время прервался, а потом Кер окликнула Эразма.
Он почтительно развернулся:
- Да, госпожа?..
- Прежде чем отдать рукопись обратно, ты все-таки дочитал «Хранителей тьмы»?
- Да, госпожа, дочитал.
- И о чем, по-твоему, написано в книге? Продолжай движение, поговорим доро;гой. Ты составил мнение о том, что это за явление?
Эразм продолжил путь и, улыбнувшись про себя, ответил:
- Я не знаю, как это явление называется на хиттайском. Но я думаю, у нас оно должно называться «извержение вулкана».
Теперь улыбнулась Кер:
- Да, ученый. У нас оно называется почти так же. Мы тоже пришли к выводу, что это было, как ты сказал, «извержение вулкана». Я видела некоторые из этих последствий, да и во многих хрониках они описаны. Но очевидец из меня плохой: мне тогда едва исполнилось четыре года. У вас было такое?
- Нет, не было. Есть свидетельства более мелких катастроф. Но даже они ужасают. Не знаю, как представить, что было тогда. Эта стихия пугает меня гораздо больше неба. Но я все-таки ученый, хоть и астроном, поэтому, подумав, я решил, что это больше всего похоже на необыкновенно сильное извержение большого вулкана где-то в Великих Южных Морях…
- Возможно, севернее, - поправила Кер. – Создания, которых назвали «Хранители тьмы», предположительно, живут недалеко от него. Они чувствуют приближение беды и уходят как можно дальше оттуда. В легендах их видели на островах Великих Южных Морей, в тексте – на основном материке в направлении с востока на запад. Получается, они расходятся из точки на востоке, выше Великих Южных Морей. Что там, я даже не знаю. А вы?
- И мы не знаем. Мы больше развиваем другое направление, - сказал Эразм, которому почему-то захотелось оправдаться за то, что они не сделали этого за восемьсот лет.
Кер подкинула отличную идею. Может быть, где-то именно там все еще живет неразгаданная легенда прошлого. Опасная, заманчивая, но пока слишком недоступная.
- Это потому что Аристия уже тогда была в сильном упадке. Что его развивать? – заключила Кер. – Я думаю, она сдохла, как и Хиттая?
Эразм не осмелился выяснить причину ехидства в словах Кер и того, что за этим кроется.
- Ее уже нет, - сказал он, не оборачиваясь.
Через какое-то время воздух зазвучал доносящимся издалека гудением ветра. Сквозь эти мрачные и уже знакомые звуки пробивались ритмичные вибрации: среднее между жутковатым трещанием механических сверчков и частыми ударами чудовищных барабанов. До этого им на пути два раза попадались лестницы, и они каждый раз поднимались по ним на уровень выше. Теперь создавалось ощущение, что вибрирующий поток звуков исходит из-под ног.
- Это из Тоннеля Ветров, - сказала Кер. – Он как раз под нами. Твари Тьмы поют свои песни, у них пора размножения. Они сейчас не будут выходить оттуда.
Они поднялись еще на один уровень по черной каменной лестнице, и звуки стали гораздо приглушеннее – здесь была почти тишина.
Как только Эразм оказался на пустой, погруженной во тьму площадке, переходящей где-то впереди в новые ветвящиеся коридоры, его встретило внезапное, резкое, угрожающее, приводящее в ужас шипение где-то высоко вверху.
Машинально и очень медленно, почти завороженно, даже не успев ничего увидеть вокруг, Эразм поднял глаза вверх. Высоко вверх: потолки здесь оказались недосягаемыми для света лампы и утопали во мраке. В этом мраке он увидел два тусклых сферических глаза, мерцающих отражением света, едва касающегося их. Кер оказалась не права – здесь была Тварь Тьмы.
Кроме этих глаз Эразм ничего не успел заметить. Они находились почти над ним, но очень высоко, на расстоянии в три раза выше роста «охотника».
Все замерло. Шипение прекратилось. Эразм молча смотрел на огромные сферы цвета лунного камня, которые начали медленно спускаться и становились ярче по мере приближения к свету. Это были не такие глаза, которые он уже когда-то видел. Они были больше и красочнее. От движения мигательной перепонки по ним расходились изменчивые радужные узоры.
- Это «жрица»… - едва слышно произнесла сзади Кер.
Казимир сделал движение, чтобы прийти на помощь Эразму, но Кер остановила его:
- Не надо. Слишком опасно двигаться. «Жрицы» не охотятся – лучше ничего не делать.
Так Эразм остался один перед надвигающимся взглядом: «жрица» опускала голову, перегибая длинную, похожую на металлический позвоночник, шею, и Эразм опускал взгляд вместе с ней. Когда он оказался на уровне грудных сегментов, Эразм, кроме лишенных зрачков глаз, увидел и остальное, а именно, три пары сложенных двойных «кос» по обе стороны от себя. Их длинные, хищно изогнутые «лезвия» были неподвижны и блестели, как хорошо заточенная сталь, густо украшенная абстрактным угрожающе-контрастным рисунком. Потом «жрица» решила, что такая близость к незнакомому существу требует более убедительного предупреждения, и распахнула за своей спиной воротник. Как он выглядел, Эразм не смог разглядеть, но он был похож на взрыв сверхновой: масса разлетающегося голубовато-зеленого огня, моментально гаснущего до состояния узора из зловеще светящихся во тьме синих и изумрудных точек. «Жрица» несколько раз поменяла точечный узор, как в калейдоскопе, и остановилась на концентрических окружностях, соединенных ломаными линиями. Возможно, это несло какой-то смысл.
Она продолжила опускать голову и остановилась, когда ее глаза были чуть выше головы стоящего перед ней человека.
Эразм ощутил, как его окутывают тончайшие, как липкая паутина, чувствительные нити из невероятных сочленений хитинового существа. Безумно отталкивающее впечатление усиливалось еще и тем, что ему казалось, что они не просто оплетают тело, проникают в рану, но и просачиваются внутрь, даже в его сознание, как будто «жрица» решила выяснить, из чего он состоит и что у него на уме. Эразм почти почувствовал на себе это создание, его любопытство, холодную оценку и готовность уничтожить, если объект будет оценен как угроза. Эразм очень старался не выглядеть угрозой, а остальные – не разрушить это впечатление. Он не чувствовал четко оформленного страха, скорее – нервное перенапряжение, перекрывающееся ощущением соприкосновения с кошмарными нитями, ведущими в организм чудовища.
Наконец «жрица» составила полное представление о пришельцах и сделала вывод, что они не посмеют встать ей поперек дороги. Сожрать кого-то из них она не пожелала: недалеко от этого места на полу валялись хитиновые остатки «охотника»-подростка, которого она уже съела. Она убрала сплетение подвижных нитей и перерисовала узор на воротнике, теперь он напоминал что-то среднее между кружевом и паутиной. Потом она сложила воротник и начала разворачиваться, перебирая покрытыми полупрозрачными шипами конечностями.
…Ее тонкий, как хлыст, хвост уже давно растворился в непроглядном мраке, но они все стояли в тишине не двигаясь.
- Но нам же все равно пора идти дальше?.. – произнес, не оборачиваясь, Эразм.
- Да, - ответила Кер.
- Второй раз в жизни встречаю зверя, который вместо того, чтобы сожрать, проходит мимо, - сказал Казимир.
- А со мной пообщаться так и не захотела, - с легкой завистью заметила Кер.
- А… - Эразм никак не мог собрать мысли в целое предложение, он все еще ощущал впечатляющие последствия прикосновения живых нитей в виде тошноты, противной головной боли, изматывающей усталости и внутреннего содрогания. - Вы знаете, как они общаются?..
- У них есть разные звуки, они общаются светом. Вероятно, им помогают нити.
- Последнее я бы назвал допросом. По-моему, она попыталась узнать обо мне все…
- Ты вообще сможешь идти дальше? – спросил Казимир, заметив его состояние.
- Да. Но в этом явно что-то есть, она не просто так…
- Я хочу попробовать! – внезапно сказала царица, глядя туда, куда удалилось животное. – Я хочу узнать, что это.
- Нет! – ответил ей на это Казимир.
- Что значит «нет»? – удивленно спросила Кер. Ей очень редко приходилось слышать что-то в подобном тоне.
- Нет - это значит мы не будем рисковать царицей.
- Смертный смог. Что для меня может быть невозможного???
- Не надо провоцировать «жрицу», она может не понять наших намерений, - заметил Эразм. – Тем более что они вас обычно избегают.
- С ней я не справлюсь, если что, - предупредил Казимир. – «Бродячий охотник» был голодный и несчастный, а это – боевая бабища с косами, в три раза выше нас. Поэтому мы не пойдем туда, а продолжим выполнять задание.
Кер вроде бы согласилась с этими аргументами.
- Лирика считает их безмозглыми животными, - добавил астроном.
- Я не считаю, - сказала Кер.
- Я тоже, - мысли Эразма снова ожили и заработали, и он начал делиться впечатлениями. – Возможно, меня она тоже сочла безмозглым существом. Она же чего-то ожидала от меня или хотела что-то донести, она намеренно поменяла несколько сигналов на капюшоне…
- Ты так думаешь?..
- Да. Первый, возможно, означал угрозу, последний – компромисс или приказ стоять. Да, был еще прощальный, он мог означать что угодно, от доверия, до презрения… Вам нужно понаблюдать, как они делают это друг с другом, – теперь Эразм просто рассуждал вслух, легко увлекая в эти рассуждения Кер. – У вас же есть прекрасные возможности: с помощью своего собственного света вы можете воссоздать любой их сигнал, ваши технологии это позволяют, и вы найдете общий язык.
- И этого человека мы отпускаем!.. Думаешь, с ними можно разговаривать?
- Они всего лишь животные, но явно знают, что такое изъясняться друг с другом. У них есть сословия, они живут вместе и управляют друг другом. Я, конечно, не биолог… У них обязательно должен быть язык, и столько средств для этого! Такие глаза нужны не просто для жизни во тьме, глаза нужны для того, чтобы видеть. Пусть они любят тьму, но живут они в мире света, своего собственного. Жаль, что «жрица» не встретилась раньше.
- Подождите… - сказала Кер. – Я напишу наши соображения в послании на стене. Мне понадобится час. Вот что значит мысли живого человека.
- А вдруг его никто не прочитает? – спросил Эразм.
Казимир укоризненно поглядел на него. Какая разница, прочитают или нет, если сейчас каждый шаг приближает их к свободе? Зачем самим себе создавать препятствия?
- Прочитают, - ответила Кер. - Коридоры требуют обслуживания, и его когда-нибудь прочитают. Скоро сюда кто-то придет. Мы уже давно привыкли оставлять друг другу послания на стенах. Хочешь, передам от тебя привет Лирике?
Она начала смешивать ингредиенты для краски, а Эразм получил возможность немного прийти в себя. Существенно лучше ему не стало, но он был рад уже тому, что «жрица» оставила его в живых. И никакое любопытство не могло пересилить надежду, что больше он с ней никогда не встретится.
***
Длинная и узкая каменная площадка над глубокой пропастью ярко освещена тремя нашими лампами, чудесным холодноватым сиянием. В Хиттае нет недостатка в источниках света, их легко поддерживать, поэтому мы путешествуем с хорошим освещением. Все остальное здесь теряется во мраке: справа, слева, вверху и внизу – в той самой глубине, откуда слышится шум невидимой падающей воды. Вода льется немного ниже площадки, из подземного источника, который мы впустили в эту пропасть, вернее, колодец. Когда масса воды превзойдет предельное значение, колодец прорвется, и поток устремится по пути, проложенному архитекторами Хиттаи, к Гробнице Шакала, чтобы затопить ее верхнюю подземную часть и навсегда разрушить связь с внешним миром.
Меня убивает непонимание того, почему это нужно делать таким сложным, трагическим, похожим на жертвоприношение способом. Но я, конечно, не спрашиваю об этом. Без необходимости они не пошли бы на этот шаг. Насколько я понял, Гробницу нельзя уничтожить полностью без последствий для хрупкого равновесия подземного мира Хиттаи. С нее все начиналось, и она остается необходимым центром жизнеобеспечения. Поэтому уничтожена может быть только ее надземная часть, преддверия, а верхние уровни подземелья – навсегда переведены с помощью потока в принципиально иной, но столь же эффективный режим действия с максимальным сохранением всех конструкций и доступов к ним. По крайней мере, так это выглядит в моем представлении.
Великая царица Кер не рассказывает принцип действия этих сооружений, а объясняет только конкретные действия. Двигаясь от Гробницы Шакала к этому месту, мы закрывали и открывали некоторые входы, поднимаясь и спускаясь с уровня на уровень, мы дошли до подземного источника и перенаправили его в тот колодец, над которым сейчас находимся, а теперь мы ждем критического уровня воды, чтобы выйти наверх и уничтожить доступ к этому месту. «Наверх»: какое нереальное, но близкое слово! Все эти действия никак не складываются для меня в целостное видение происходящего, хотя с физикой я знаком. На мой вопрос, не может ли где-то быть перегрузки, царица мне ответила, что все рассчитано. Но меня пугает то, что нам, как она сказала, действительно нельзя ошибаться. Некоторые одноразовые конструкции при неверных действиях не подлежат восстановлению, так что весь процесс невозможно запустить повторно. При любой такой ошибке мы должны срочно вернуться назад – этот наш бой будет окончательно проигран. Но Кер непоколебимо спокойна, у нее не возникает ни малейших сомнений, что она все делает правильно.
Конечная точка нашего пути, наверху, над этим колодцем называется «Пьедесталы Вечности». Поэтическое, даже эпическое название, никогда ранее мне не попадавшееся ни в быту, ни в исторических источниках. Все, что я знаю, - то, что это в Звенящем Нагорье, которое находится над нами. Немного успокаивает то, что Казимир когда-то пересекал Звенящее Нагорье с боевым отрядом. Я там не был никогда. Я не представляю, что буду делать, когда окажусь на поверхности, и все закончится, и меня ужасает перспектива затеряться в дикой горной местности. В отличие от Казимира: его радует наше расположение. Он сказал, что вездесущие пески ему порядком надоели, и он их ненавидит. Что можно еще ожидать от алларийца?
Мы шли к этому месту два дня и еще один провели здесь, чтобы дать Тейе подготовиться к закрытию Гробницы. После встречи с немыслимой «жрицей» я первое время думал, что по дороге моя жизнь прекратится. Я не знаю, что находится в этих штуках – прозрачных нитях – отравляющие вещества или инструмент насилия над психикой, но идти, выполнять работу и еще что-то соображать при этом было почти невыносимо, учитывая еще и недавнее ранение в поединке. Все это я делал почти механически, даже не в силах задуматься, что происходит. Я уже готов был сдаться, но катастрофические ощущения закончились, оставив чувство полной разбитости. Интересно, «жрицы» могут убить таким способом?
Так что вынужденное суточное бездействие над этим колодцем существенно пошло мне на пользу. Кер прекратила общение, потому что нам всем нужен отдых. Не знаю, какой отдых нужен мертвой царице, но мне больно смотреть на ее неподвижную, ушедшую мыслями в себя фигуру, сидящую над пропастью и сияющую единственным здесь ярким пятном – синим шелком. Еще несколько дней назад она была подавляюще великолепна, несла в себе очаровывающую опасность, как ядовитый цветок, играла с окружающими своей притягательностью и властью и была безупречно уверена в каждом своем шаге. Самое страшное, что она и сейчас большую часть времени была такой, как будто ничего не изменилось, как будто эта безупречная уверенность не ведет ее туда, куда мы идем. И я прекрасно знаю, что это не потому что она чего-то не осознает или не чувствует, или на что-то надеется. Она все решила сама, и даже великий Тейя смирился с этим решением… Больше всего поражает то, насколько бесповоротно правители Хиттаи приняли на себя эту ответственность, хотя, я уверен, каждый из их подданных был бы готов попытаться сделать это за них. Видимо, мне не дано осознать все глубины этой бесповоротности, в чем бы она ни заключалась; их поступок останется для меня загадкой.
Она ушла настолько поспешно, насколько это было возможно, оставив царя одного осознавать случившееся. Что там сейчас происходит???
Прежде чем навсегда закрыть все двери Гробницы, воины Тейи выставили из нее археолога Аримата, несмотря на его сопротивления. Царь Хиттаи решил, что самое простое и безболезненное для всех – отпустить его обратно. Что бы он ни рассказал наверху, больше всего это будет похоже на лирический бред свихнувшегося ученого. Возможно, чем ближе к истине будут его рассказы, тем правдоподобнее станет впечатление, что придворный археолог сошел с ума среди своих раскопок (что не так уж удивительно), или что безумие наслано на него злыми духами, о которых здесь и так все говорят. По-видимому, это было даже на руку Хиттае и Тейе. Но мне было до безумия жаль придворного ученого. Он оказался хорошим человеком, верным своему делу, и до этого момента ему удавалось успешно и гармонично совмещать свое призвание с государственной службой, хотя он и знать ничего не хотел о политике.
Я искренне надеюсь, что он не сошел с ума по-настоящему. Но как он будет справляться со своим ближайшим будущим, я не могу себе представить. Что-то мне подсказывает, что ему больше никогда не быть придворным историком, но, надеюсь, что для него, лично для него, это не будет нести трагических последствий…
Теперь мы сидим на узкой площадке над пропастью, постепенно наполняющейся водой, каждый один на один со своими мыслями и своим одиночеством. Время тянется физически медленно, но это впервые в жизни меня устраивает. Нет, не впервые: почти остановившееся на уровне восприятия время, когда стараешься прочувствовать каждую секунду, было для меня бесценным еще один раз – перед казнью, которая в итоге была отменена. Но тогда я старался прожить каждое мгновение, прожить его уже прожитой жизнью, наполнив до предела воспоминаниями. А сейчас меня просто устраивало то, что на пороге переломного момента возникло затишье. Наверное, это происходит из-за осознания того, что для одного из нас это не переломный момент, а конец долгого и ни с чем не сравнимого жизненного пути. Кто-то рядом со мной сейчас находится в том же положении, в котором я уже был, и о котором я уже имею представление. Пусть сейчас все происходит добровольно, в отличие от моего приговора, и моя душа – не производное тела, научившегося жить без жизни, и я не существовал столько времени, но я осмелюсь утверждать, что имею об этом какое-то представление.
…Я не смог попрощаться с Лирикой. Она даже еще не знает, что произошло, ведь она осталась во владениях Кер. Она уже никогда не увидит свою госпожу. Но самоуверенная, тощая, как богиня смерти, скрывающая в себе невероятные знания Лирика никогда не померкнет в моих воспоминаниях.
Когда мы подошли к этому колодцу, Кер показала нам несколько каналов, по которым нужно было направить изменившееся русло потока. Так что, кроме Тоннеля Ветров здесь теперь будет что-то вроде «Тоннеля Воды». Это сравнение привело меня к вопросу, который я задал тогда царице Кер:
- Но ведь после закрытия Гробницы связь с внешним миром не прервется полностью? Остаются воздуховодные пути и выходы Тварей Тьмы из Тоннеля Ветров…
- Да, но они далеко, я не смогу по ним вернуться, - ответила Кер, внешне легко и небрежно.
Я спросил это просто чтобы подтвердить свое представление о жизнеобеспечении мира Хиттаи. Но Кер выдала свои мысли, неверно истолковав мой вопрос. Она думала об этом. Просто выхода не оказалось.
Я не предполагал, что мое возвращение будут сопровождать такие тяжелые, переплетающиеся в голове мысли. Слишком много всего сразу: ужасающего, восхищающего, удивляющего, противоречивого, подавляющего, противоестественного…
Кер не привыкла просить о чем-то, тем более, в таких жизненно важных делах. Поэтому она просто купила нашу услугу, и очень дорого. Она при этом цинично добавила, что, к сожалению, никакими средствами нельзя купить еще и наше молчание, но теперь это не будет иметь никакого значения. Такое недоверие… Она думает, что мы не в состоянии держать слово? Впрочем, и этого доверия больше, чем можно было ожидать: нам оставили жизнь, этого вполне достаточно. Но все равно почему-то чувствуешь какую-то потерю и опустошение. Это доверие так и осталось вынужденным, всего лишь вынужденным шагом.
Во всех этих невероятно раскручивающихся, полных непредсказуемых опасностей событиях нам сопутствует противоестественное везение. Последние две недели сделали из нас почти самых удачливых людей в мире. Из тех, кто остался в живых. Но остались только мы двое… и придворный историк где-то там, далеко, в палаточном лагере. Рекс погиб, как воин, а Эван – как безумец, заблудившийся в им же самим рассказанной истории.
О, Небо! Где моя последовательность, логика и образность изложения??? По-моему, я просто пишу все, что приходит в голову…
Глава 23
Сегодня чувствую в сердце
неясную дрожь созвездий
Ф. Г. Лорка
Журчание потоков воды изменилось, и Кер повернула блестящий в полумраке взгляд к своим спутникам. Казимир спал, как это умеют делать наемники независимо от обстоятельств и обстановки, а Эразм просто нескончаемо ждал, потому что подземелье нарушило все его жизненные ритмы.
- Нам пора уходить, - сказала Кер. – У нас есть полчаса, но мы должны выйти наверх немного раньше наступления рассвета.
Казимир немедленно встал, захватил светильник и пожитки и легко, без вопросов направился к лестнице.
- Нам следует пойти первыми, госпожа, - сказал Эразм царице. – Там все-таки может быть опасно.
Кер согласилась, сделала приглашающий жест рукой, но когда Эразм проходил мимо нее, сказала:
- Для меня уже не имеет значения. Я иду на встречу с небом. С твоим небом, Эразм…
Зачем она это говорит??? Такое впечатление, что она специально подбирает слова так, чтобы разбить сердце и перепутать в комок все нервы. Эразм почувствовал все сразу: мертвые краски на крыльях птиц в покоях царицы, ее близкие-близкие глаза, наполненные несбыточной синевой, ее ищущие жизнь руки, вой собак-полукровок под куполом ночи, оставленный наверху мир… Что еще нужно царице Хиттаи от простого смертного, спустившегося сверху? Эта женщина и так навсегда останется в его памяти, как и все остальное, пережитое здесь. Женщина, которая не представляет себя без изысканных нарядов и сногсшибательных драгоценностей, улыбается своим мыслям и с легкостью говорит глупости, не соответствующие ее рангу, наивно оберегает все свои влечения, разбирается в инженерных хитростях, умеет управлять страной и убивает газель в движении с одной стрелы, интересуется естественными науками, сочиняет стихи, строит планы своего народа на будущее и жертвует своим существованием. Он не знает, нравится ли она ему или нет, но он точно знает, что понять, осудить или забыть ее невозможно. Она превзошла легенды о самой себе.
Через несколько минут то, что с ними происходило здесь, станет их прошлым, и у двух людей из внешнего мира начнется новая жизнь.
Эразм еще не спрашивал Казимира во время пути, что намеревается варвар делать дальше. И сам не думал о своих планах – было как-то не до этого, не было сил заставить мысли повернуть в это русло. Поэтому он спросил сейчас, во время подъема по винтовой каменной лестнице колодца, ведущего наверх.
- Я вернусь в Аллару, - ответил ему варвар. – Это самая лучшая страна. И, насколько я слышал, она не изменилась. Хочешь пойти со мной?
Это было неожиданное предложение, и Эразм в первые мгновения был готов сказать, что отказывается. Путешествовать рядом с Казимиром - это, пожалуй, для него уже слишком. Либо напрочь забыть о своих эмоциях, либо Казимир оставит его валяться где-нибудь в ущелье с проломленной головой. Хотя… разве дружба не дороже придуманных самим себе красивых внутренних переживаний, какими бы притягательными они ни были? Ради первого стоит забыть о втором.
- У нас много красивых женщин, - Казимир продолжал заманивать его в свое путешествие.
- Да, не хватает красивой женщины, способной вправить мозги, - сказал Эразм.
- С нашими женщинами не забалуешь, что надо, то и вправят. А еще нам нужны умные люди. Будешь жить на свободе, среди гор, лесов и воздуха. И снега. Ты знаешь, какие там звезды?
- И мы найдем махайру?..
Казимир на мгновение задумался.
- Да, найдем. Только я больше не буду на нее охотиться. Она же – священный дух дикого леса.
Кер, наверное, слушала их сзади, поднимаясь из тьмы, озаренная светом, и улыбалась. Или была поглощена своими мыслями. Но зная ее – скорее всего, делала и то, и другое одновременно.
Сверху приближалось размытое синее пятно, и воздух стал холодным, волнующим и пронзительным. Через минуту они вышли в открытое, предутреннее, сверкающее чистейшими ледяными звездами небо.
Те дни, которые Эразм провел в подземелье, - чуть больше недели – теперь показались ему отдельно прожитой вечностью. Вечернее звездное небо пустыни провожало его, когда он спускался в Гробницу Шакала, утреннее звездное небо гор встречало его теперь. То же самое небо, но совершенно другое. Его перехватывающая дыхание, головокружительная глубина наполняла собой необыкновенно прозрачный воздух здесь, высоко над земной поверхностью. И звезды – звезды, рассыпанные в этой застывшей, но равномерно вращающейся бесконечности…
Это была плоская площадка в горах, окруженная скалами с несколькими другими, такими же плоскими площадками. На пороге этого мира Кер забрала все светильники и бросила их во тьму шахты, где они со звоном разбились о стены, как всегда, разлившись безвозвратно стекающим вниз, угасающим светом.
Теперь оставалось только уничтожить вход вместе с тем местом, на котором они стояли. Для этой цели была предназначена удобная скала, ненавязчиво нависающая над ним и скрывающая гораздо больше движения, чем казалось со стороны.
Они направились на соседнюю площадку, расположенную выше уровня первой. Среди россыпей камней проглядывали высеченные в скалах ступени, облегчающие путь наверх.
Небо бледнело и растворяло в своей синеве звездные миры. Потоки воздуха струились вокруг, почти незаметно обтекая пространство, и наполняли легкие еще недавно недоступным вкусом ледяной свободы.
Слева, за камнями послышалось слабое движение какого-то животного, и все обернулись в эту сторону. На ступени выскочил большой пес.
- Консул! – удивленно позвала его Кер и протянула обрадованной собаке руку.
Консул подозрительно обнюхал спутников царицы, познакомился с ними и всецело отдался в руки Кер, виляя хвостом и целуя все, до чего мог дотянуться. Он радовался появлению своей госпожи, которую по какой-то причине ждал здесь, проделав большой путь, и, видимо, не догадываясь, что будет присутствовать при ее смерти.
Эразм и Казимир молча смотрели на эту сцену.
- Какой славный пес, - сказал Казимир, потому что считал, что Кер нужна поддержка.
- Его зовут Консул, - сказала Кер и добавила: - Он сам позаботится о себе.
Площадка, на которую они поднялись, была существенно выше и больше первой. С одной стороны располагалась скала, к которой они направлялись, а с другой – большой, двойной, высеченный из камня трон, полуразрушенный, но все еще прекрасный.
- Это Пьедесталы Вечности? – спросил Эразм.
- Да, - ответила Кер.
- Кто дал такое название?
- Мы.
Самые кончики на дальних вершинах гор уже стали золотисто-оранжевыми от прикосновения к ним лучей восходящего где-то на востоке солнца. Кер оглядела это великолепие восторженным, как у ребенка, взглядом, но у нее не было времени. Они подошли к огромным обломкам скал, и Кер стала методично объяснять, как привести это естественное с виду сооружение к разрушению и падению. Она взяла последнюю в своей жизни роскошь – бумагу – и начала рисовать последовательные схемы саморазрушающейся конструкции, предпочитая наглядность долгим объяснениям. Она делала это понятно, уверенно и без видимого сожаления. Глядя на появляющиеся на бумаге линии, Эразм увидел в своей голове спасительную картину: отправить Кер обратно, дать ей время и справиться здесь без нее.
Мысль показалась ему гениальной, но вспомнив падающие во тьму светильники, он понял, что Кер не согласится оставить их без своего контроля.
Тем временем, природа вокруг Пьедесталов Вечности пробуждалась от ночного сна, сверкая чистыми красками. На уступах одной из скал появилась, резко хлопая крыльями, стая розовых горных голубей, наполнивших воздух вкрадчивым воркованием. Из-за камней и кустов низкого белого шиповника вынырнули с тихим позывным попискиванием вересковые перепелки. Они привели в восторг молодого пса, который немедленно начал распугивать их, наслаждаясь тем, как они в панике рассыпаются в разные стороны коричнево-пепельными клубочками…
…Ужасающий грохот обваливающихся камней застал его врасплох. Он замер в полной готовности немедленно встретить смерть или даже что-то более страшное. Но увидев на краю площадки в клубах белесой пыли Кер и ее спутников, смотрящих вниз, он пришел к выводу, что все в порядке, и потерял к произошедшему всякий интерес.
- Вот и все… - сказала Кер. – Теперь вы можете уйти, - она обняла сначала Эразма, потом Казимира. – Я рада, что первые люди, которые спустились ко мне сверху, оказались такими, - и направилась к трону в сопровождении махающего хвостом Консула.
- А что будешь делать ты, госпожа? – спросил Эразм, глядя ей вслед, он не мог привыкнуть к мысли, что это конец пути.
- Я пойду смотреть на солнце, - не оборачиваясь, сказала Кер, как всегда мелодично и самоуверенно. – Вам лучше уйти.
Казимир молча и аккуратно развернул Эразма в другую сторону, и они двинулись в путь. В голове каждого из них проносились, сметая друг друга, миллиарды обрывков мыслей, пока еще заслоняющих пустоту простирающейся впереди внезапной, новой свободы.
Кажется, Казимир имел хоть какое-то представление о том, в каком направлении им следует двигаться, поэтому Эразм положился на его жизненный опыт. Перемещаться по завалам камней получалось долго и медленно, но Пьедесталы Вечности постепенно оставались за спиной. Оттуда не доносилось никаких звуков, пес их не догонял и не подавал голоса, и Эразм решился обернуться и посмотреть назад.
Площадка была все еще хорошо видна.
Консул потерянно стоял перед троном, слишком большим и широким для сидящей на нем царицы. Что было сейчас во взгляде одинокого пса, увидеть было невозможно. А глаза Кер были направлены в небо – голубые, прекрасные, прозрачные, но уже лишенные жизни.
2007 - 2018
Немного о том, что написано
Обычно рисую. Но, как для меня оказалось, писать – то же самое, только с помощью слов, это одна из техник со своими возможностями и ограничениями. Может быть, поэтому просто не могу себя не проиллюстрировать, это совершенно естественная составляющая произведения.
Текст начался как поток красивых картинок придуманного мира и намеренная игра с некоторыми общепринятыми клише, а закончился как история об отношениях, долге и связях между всем этим, которые проходят сквозь время и расстояние, переплетая их физически и символически.
Поначалу для меня было интересно сделать модель некого мира и природы. Это не фантазия без правил, наоборот, в этом есть следование совершенно определенным законам, мир должен быть надежным, достоверным, логичным и производить впечатление реального. Большая часть работы над этим, конечно, за кадром. Для того, чтобы изобразить местную природу, я анализировала аналогии из нашей реальности.
Букет стереотипов о всяких приключениях в опасных древних местах (кто из нас их не знает???) я собрала специально, хотелось показать их именно стереотипами, упрощенными и не сработавшими на практике. Ведь в жизни все сложнее, чем в суевериях, сказках и приключенческих фильмах. И открывшийся внизу мир оказался не тем, чем представлялся наверху.
И здесь возникают те самые связи, символические и физические, которые никуда не исчезали, только пришли в движение при соприкосновении двух миров – настоящего и прошлого, внешнего и закрытого. Обычные полудикие собаки, давно растерявшие свое происхождение, вдруг соединяют воедино древнее величие и сегодняшнюю пустыню. Мечты о небе и влечение к жизни толкают бессмертное существо на самоубийство ради своего народа. Прошлое продолжает развиваться параллельно с настоящим, но никогда им не станет. Полумифическое и очень далекое черное существо из белого леса проходит где-то по самой периферии воображения и символизирует бесконечное и абсолютно достижимое следование за мечтой и тайной – стоит только отправиться в путь за ними.
При всем ожидании антагонизма, среди действующих героев антагонистов нет и не планировалось. Да и вообще герои – не идеалы, не символы и не воплощения каких-то качеств. Просто герои со всеми своими плюсами, минусами и особенностями, которые не восхваляются, не порицаются и не пропагандируются. Впрочем, из них получилась отличная команда. И за это, как ни странно, спасибо тюремщику – именно он подбирал людей.
Гомеостаз выжившего прошлого нарушен и приведен в движение вторжением извне – вот и всё, что случилось и повлекло остальные события. И внезапно новая команда, которая спонтанно собралась из героев этих двух миров, делает все, чтобы восстановить его.
Во всем этом не может не быть трагичности, потому что слишком много за этой символичностью личных трагедий. Сочетание звездного неба и бездны означает для настоящего главного героя текста – царицы Кер – непреодолимость границы между той жизнью, которую она потеряла, и той реальностью, в которой она существует сейчас. Она пытается окружить себя потерянным миром, собирая музей из экспонатов, которые когда-то были живыми, привязываясь к своим пленникам, разговаривая с собакой. Собаки-полукровки – жалкое свидетельство древнего величия умершего государства. Но именно Консул в последней главе связывает воедино время, расстояния и личности, которые больше никогда не встретятся. Рассвет под небом – главная и финальная точка истории.
Как делались иллюстрации
Сразу пришло понимание, что хочу что-то среднее между «полевыми» набросками и подробным рисунком, поэтому в той или иной мере в иллюстрациях (всего их 31) присутствуют перемешанные признаки того и другого.
Сразу же определились и темы для мини-серий иллюстраций: твари тьмы, изображения животного мира, история Тейи и Кер, отдельная символическая тема «черного демона белого леса». Точно знала, что не буду изображать «живых» героев и то, что происходило с ними; единственный, кто хоть как-то фигурирует в иллюстрациях – Казимир.
Твари тьмы были первыми в серии иллюстраций, и их внешний вид мною неоднократно корректировался и дополнялся прямо на рисунках, так, что это можно даже отследить. Зачем их так много? Просто так. Мне, как биологу, это было интересно. Для меня они прежде всего животные, опасные, устрашающие, хищные, но лишенные атрибутики, свойственной настоящим монстрам (акцентированной агрессии, суперспособностей, ужасающих деталей внешнего вида и т.п.). При этом мне не хотелось использовать прямую «гибридизацию» уже готовых образов реальных животных. В них должно прослеживаться конвергентное сходство с беспозвоночными, а конкретно, с богомолами, но не более того. Создания из рукописи, по идее, должны быть им родственны, но их я не стала изображать, потому что они непосредственно не фигурировали в сюжете.
«Полевые заметки» о природе, которая окружала героев во время пути, вообще можно было не изображать, они никак не влияют на сюжет. Но я ориентировалась на то, что будет интересно лично мне, и это оказалось очень увлекательным опытом. Моделируемый мир по физическим и биологическим законам был аналогией нашего (с допущением для Гробницы), и в нем ничто не мешало эволюции создать дополнительные, местные виды животных – возникают же они и в нашем мире в огромном количестве. Чтобы нарисовать «местных» соек, дрозда, сычиков, змею, голубей, я анализировала ряд реальных видов на предмет вариации окраски, формы тела и других признаков. Например, словом «сойка» в нашем мире обозначается более двух десятков видов из нескольких родов врановых птиц. В зависимости от места и образа жизни, у этих видов могут быть разные пропорции тела, а вариации окраски имеют как отличия, так и общие тенденции. Опираясь на это, я сделала дизайн нового вида, и с остальными было так же. Так что, помимо всего, для меня это был еще один повод посмотреть на удивительное богатство природы нашего мира и восхититься им.
Такой романтизацией пути под открытым небом я обязана прочитанной еще в детстве книгой Юрия Аракчеева «Луна над пустыней». Поразительно вдохновляющее произведение.
Сцены из жизни легендарных правителей возникали как желание изобразить тот или иной момент независимо от того, насколько он важен для сюжета, является ли он символом, ключевым событием или просто красивой деталью. Прежде всего они мне дороги как способ еще раз их почувствовать и выразить. При этом отсутствие прорисовки лиц для меня с самого начала являлось обязательным и естественным условием, хотя я не могу, вернее, не хочу четко сформулировать это.
«Черный демон белого леса» - чуждый всей остальной атмосфере текста образ, зовущий навстречу неизведанному, двойной образ, состоящий из охотника, не ставшего охотником, и зверя, не ставшего ни врагом, ни добычей. Зверь сделан как аналог саблезубых кошек, живших и вымерших в нашем мире (хотя в реальности они не были северными животными). Где-то в тексте есть фраза: «Главное – чувство, когда «добыча» перестает быть самостоятельным, независимым от тебя существом, вещью или явлением и становится «трофеем», начинает принадлежать тебе, потому что ты сам, своими силами забрал ее». Странно, но Казимир добровольно отказался от этого чувства при встрече с махайрой, чтобы сохранить в себе ощущение раскрытой, но не уничтоженной тайны. И именно поэтому стал частью символа.
В целом текст и иллюстрации для меня получились похожими на разноцветный, несущийся мимо и наполненный изнутри множеством картинок клубок перекати-поля: какой стороной повернулся, то и поймалось взглядом.
Гробница Шакала
© Copyright: Ковальчук Светлана, 2022
Свидетельство о публикации №222111401362
Свидетельство о публикации №222111401362
Рецензии