Предрассудки

*
Короткая бобровая шубка. Голые икры нежно-белой кожей сверкают ниже шубки, режут глаза… В руках пустое помойное ведро… В таком виде она предстает передо мной у входной двери минут через пяток после телефонного звонка. Ну, пятиэтажка с её квартирой глядит на мою, бежать недалеко по морозу... Чёрт возьми, на ней только шубка и сапожки! Нет, ещё ночнушка. Это я чувствую тотчас, как только она прижимается ко мне у дверей и целует…
- Эх… - говорю я, задыхаясь от внезапного женского тепла. – Баба с пустым ведром – к беде…
- Не сейчас, - улыбкой отвечает она, - и не для тебя. Это всего лишь твои предрассудки, милый. Я сказала мужу, что вынесу мусор и проведаю соседку на первом этаже. Её тоже предупредила… очень хотелось к тебе…
Я пытаюсь изобразить удивление, морщу лоб, но молчу, вместе с ней пятясь в комнату…
- Пытаюсь представить, что будет, если он узнает… - задумчиво говорю я спустя полчаса, помогая ей облачиться в шубку.
- Думаю, он уже догадывается… - спокойно отвечает она.
Я делаю большие глаза и вопросительно гляжу на неё.
- …кроме того, думаю, что он понимает, почему, - говорит она, помолчав секунду. – Потому и молчит. Не бери в голову лишнего, милый. У тебя есть более важные темы для размышлений.
- И то правда, - бормочу я, целуя её.
Вот ведь позволил себе вляпаться в эту страсть! И зачем? И что делать теперь, если она всё больше и больше нужна мне? Думаю об этом, только об этом. Не могу заставить себя не думать.

*
Конец того памятного августа. Тундра всё еще укрыта ярким разноцветным ковром. Снеговое одеяло, которое обычно даже раньше усмиряет буйство красок тундры, в этом году не торопится к нам. Окно служебного кабинета глядит на восток. Если подойти к окну, можно какое-то время спокойно наслаждаться узорами зеленых мхов среди коричневых пятен увядшего иван-чая и желтых островков карликовой березы, алыми искорками сыроежек, темно-красными озерцами спелой брусники – плоская, как стол, поверхность этого ковра тянулась бы до горизонта и дальше на восток, если бы не чёрная челюсть Полярного Урала, которая вздыбилась в полутора десятках километров отсюда. Мощные вечные клыки восстали в легкой дымке мрачной преградой на пути разноцветья тундры.
Когда-то очень давно последнее воскресенье августа стало официальным праздником – Днем шахтера. Игорь не против праздников, тем более – не против этого, профессионального. Шахтеры, занятые добычей угля на глубинах более километра, в этот день отдыхают – не только из-за праздника, но сейчас еще и из-за забастовки, сотрясающей Воркуту. Однако ремонтные бригады - электрики, механики и другие вспомогательные службы должны спускаться под землю и, пользуясь остановкой оборудования, тщательно проверить его, устранить неисправности, выполнить профилактику, короче говоря – поддерживать работоспособность забоев.
Праздник всё же никто не отменял – ни начальство, пытающееся любым способом вернуть шахтеров в забои, ни городской стачком, который настаивает на предварительном выполнении всех требований бастующих. Праздник есть праздник! Шахтеры, верно, уже мало-помалу алкоголизируются в городских ресторанах или на дому, но ведь ремонтники тоже люди!
Игорь, главный энергетик, проверив работу своих рембригад, час назад поднялся на-гора. Свежий после душа, , облачившись в праздничный мундир Почетного шахтера, он пришел в свой кабинет. Скоро вся его рать поднимется сюда – четверо ИТР-овцев и бригады подземных электриков явятся с отчетами. А позже, вечером вся энергослужба в праздничном настроении соберется для застолья в ресторане «Северное сияние».
Заместитель Игоря Лев, который отвечает за поверхностный комплекс, ещё неделю назад забронировал отдельный зал. Большой зал – ведь в команде Игоря, в энергослужбе, сорок три рабочих плюс пять инженеров, включая самого Игоря. Многие придут с женами. Надо чтобы хватило посадочных мест на семьдесят, а то и на восемьдесят человек, да и чтобы места для танцев хватило непременно.
Ещё проблема со спиртным. Антиалкогольная кампания, чёрт её дери, наверное, уже пятая по счету при жизни Игоря! Четыре года назад затеял эту кампанию новый глава государства. И ведь именно из-за неё, из-за этой неумной затеи его подчиненные, дабы выслужиться наделали таких дел! Виноградники на юге повырубили, большинство ЛВЗ перепрофилировали на производство майонеза и прочей гадости. Нет, майонез тоже нужен, но не столько же… Нас-то, северян, это всё не колышет вроде, но проблема тоже появилась: с недавнего времени каждый взрослый гражданин страны имеет право приобрести две (!) поллитры в месяц. Всё! Выдают талоны, контролируют магазины… А что это – два пузыря в месяц для северного жителя?! Чем поддержать здоровье и настроение в тягучие, грустные десять месяцев нашей зимы?
Сложная задача досталась Жоре – Георгию, заместителю Игоря по подземной части электроустановок – убедительно конфисковать у каждого, кто пойдет на праздник, по одному из двух талонов и с черного хода, чтобы не светиться, приобрести на эти талоны нужное количество спиртного…
Нужны три тоста. Три тоста всего за столом. Это несложно. И многолетний опыт подсказывает, что три тоста – именно то самое, нужное количество. Дальше всё идет само собой…

*
 Проснулся. Рядом – женшина! Чёрт, не может быть, что это…
Ну да… Три тоста. Как руководитель, – даже за праздничным столом с шумной компанией из семидесяти трех человек (я считал), - в первую очередь я предлагаю поднять бокалы за наш славный праздник, который заслуженно обрели шахтеры всей страны. Да будут здоровы, благополучны и богаты все коллеги, включая собравшихся здесь! Разумеется, мои люди поднимаются, чтобы выпить стоя, и вот веселый перезвон бокалов…
Что потом? Ага, трех минут не прошло после первого тоста, а Лев уже вскакивает со стула, напрягает свой тенорок чтобы перекричать шум за столом:
- Тихо! Прошу тишины! Мудрость народная утверждает: «Запоздалая вторая первую губит!» Наполните же бокалы, коллеги, да не только свои, а еще и бокалы чаровниц, сидящих рядом с вами! И давайте поднимем полные бокалы, и выпьем до дна за их здоровье и красоту, за безбрежную нежность и любовь! Причем гусары пьют стоя!
«Гусары» не против. Поднимаются и торжественно сдвигают бокалы…
Теперь надо активно заняться закуской. Наш северный стол может позволить большую изобретательность, нежели стол ресторана где-нибудь в центральной России. Там нет наших морозов, но нет и наших неповторимых деликатесов. На нашем столе - нарезка копченой оленины, пальчики оближешь! А белая рыба – нельма там, или муксун – где еще вы найдете такую?! Вкус незабывемый…
Ну ладно, вспоминаем дальше… Георгий, сидящий справа от меня, наклоняется поближе.
- Прикинь, кого ввели в забастовочный комитет! –вполголоса говорит он. – Нечкина!
- Нечкина?! – я поперхнулся. – Что это ты говоришь, Жора?! Откуда он взялся? Мы же за два месяца до начала забастовки… ну да, в апреле мы его уволили! Лентяй, каких мало, электрик – так себе, да еще и наглец! Очень жаль, что я купился на его слезные просьбы, подписал увольнение по собственному желанию!  Да уж… когда штормит, наверх поднимается грязная пена.
- Говорят, у него «лапа» в городском комитете…
- Правда? – я удивлен. – И всё же, не может быть, чтобы комитетчики считались с «лапой». Взвешивать всё весами чиновников – предрассудок это, Жора!
- Предрассудок? Ну-ну… - Жора встает и громогласно объявляет: - Наполняем бокалы, да поживее, коллеги! Следующий тост предлагает наш славный бригадир Антон Дёмин!
Бригадир Дёмин с удивлением поднимается; разумеется, он не собирался предлагать тост, это импровизация Жоры.
- Ну, что сказать, ребята… Шахта не работает – бастуем. Наши требования – да, они справедливы, лишнего не требуем. Так давайте выпьем за нашу победу… за возвращение к нормальной работе. Нормальная работа – нормальная зарплата, ведь ради этого мы каждый день спускаемся под землю…
До этого момента всё помню… Игорь морщит лоб. Что потом? Аплодисменты Антону… Музыка, танцы… Объявляют белый танец, она подходит, приглашает…
- Помогите мне, прошу вас… - говорит она негромко, склонив голову на моё плечо. – Мой муж… он возвращается со службы поздно вечером… всегда уставший, злой, но не в этом дело… Он никакой в постели… Уже много месяцев у нас ничего… А я… Мне двадцать семь, понимаете…
Несколько слезинок упали на мой форменный пиджак, никто не заметил этого, кроме меня. Я смотрю на неё, жду продолжения.
- Вы можете сделать так, чтобы он не тратил столько нервов и сил на работе? – прерывисто шепчет она, - чтобы он приходил домой пораньше… временно, хотя бы месяц…
Она поднимает голову, смотрит мне в глаза. Я не отвожу взгляда.
- Никак… - отвечаю я. – Ваш муж… он отличный специалист. Плюс талант руководить людьми. Не часто эти две вещи совмещаются в одной личности.
Этот медленный танец… он укачивает, не дает собраться с мыслями. Я смотрю на неё. Я напряженно ищу подходящие слова.
- Это правда, - говорю. – Все мы тратим нервы и силы – такая работа. Но за это ведь платят, и очень хорошо платят…
- Да, деньги – это важно, - шепчет она. Слёзы в глазах, и шепот: - но я, кажется, скоро сойду с ума…
Я в растерянности. Не был бы пьян, никогда не сказал бы этого, но сейчас, глядя в глаза, полные слез, говорю:
- Так вот. Я холост, живу один. Если вы сочтете то, что я сейчас скажу наглостью – забудьте. Если нет – подумайте над моим предложением. Я приглашаю вас – приходите время от времени ко мне. Я был бы счастлив…
…Ну, дела! – Игорю кажется, что он сказал это вслух, но нет, только показалось. Она… она жена Георгия! Анна… Игорь встает с постели, идет в ванную. Там долго стоит под холодным душем, пытается вспомнить…
Она в задумчивости…
А вот Жора, пока мы танцевали, наверняка успел принять как минимум две-три стопки. Расслабляется человек… Теперь он рассеянно наблюдает, как я отодвинул стул, помогая супруге занять место рядом с ним. Его бокал наполнен. Я наполняю свой, чокаемся. Я пригубил, он – до дна. Снова наполняет стакан, и снова – до дна.
- Георгий! – с упреком говорит жена и поднимается из-за стола. – Хватит уже! Ребята, помогите…
- Я помогу, парни, веселитесь… - машу им рукой.
Такси. Они всегда околачиваются у ресторана… Жора совсем раскис. Тащу его на второй этаж. Она открывает дверь, идет впереди, указывая дорогу в спальню… Он упал на кровать, храпит. Я направляюсь к выходу. Она… она – за мной.
Игорь возвращается из душа. Анна поднимает голову, смотрит на него. Какое-то особенное, благодарное выражение в её глазах. Игорь замечал его раньше в глазах немногих своих бывших подруг.
- Нехорошо… - виновато говорит Игорь. – Не надо было нам…
- Оставь, милый, - произносит она спокойно. – Это предрассудки. Ты превосходен. А я – я бы хотела принять душ?
- Не проблема, - бормочет Игорь. – Сейчас дам свежее полотенце…

*
Снежная буря, начавшаяся в субботу, десятого сентября, бушевала весь день и всю ночь. Вместо многоцветного, пестрого ковра тундры теперь бесконечная белая пустыня – глазам больно. Воскресенье только добавило снега. Он уже набрал толщину в пару десятков сантиметров, и она будет расти теперь до конца нового мая. Да и солнце, по своему обыкновению, становится ленивее, всё укорачивает и укорачивает световой день. Зима, долгая, скучная, раздражающая нервы зима переступила порог нашего города. На десять месяцев.
Такие грустные мысли, как пчелы, жужжат в голове Игоря в пятом часу поутру. Ежедневные восемьсот метров прогулки от дома до конторы – надо озадачить замов и бригадиров. Ровно в шесть они вместе с подчиненными, сменив одежду, захватив инструмент, датчики метана, головные светильники и самоспасатели, должны спуститься в шахту. От ствола шахты вагонетки и уклонные подъёмники доставят их к рабочим местам. Начало работы – ровно в семь.
Сам Игорь не собирается сегодня спускаться в шахту. Надо поправить отчеты за месяц, надо с карандашом в руках продумать экономичные схемы электроснабжения новых забоев, да и программу обучения молодых рабочих по новым аппаратам он еще не составил. Короче, скопились бумажные дела; может быть стоит часть переадресовать заместителям… А он после обеда должен непременно съездить в город, в стачком. Надо разобраться, каким образом туда пробрался такой тип, как Нечкин, и как долго будут терпеть его присутствие руководители стачки.
Проблему снижения стоимости новых линий он почти решил к десяти часам. Так вот. Шахтные подстанции передвигаются по рельсам, как вагонетки. Теоретически, их можно было бы перемещать, приближая высокое напряжение к забоям – за счет этого можно намного уменьшить сечение кабелей низкого напряжения, которые непосредственно питают оборудование. На практике этого сделать нельзя из-за жесткости бронированного кабеля высокого напряжения, питающего подстанцию. Чтобы переместить её надо отключить высокое напряжение, отсоединить кабель, перевезти подстанцию на необходимое расстояние, притащить высоковольтный кабель той же длины, муфтой соединить его со старым, а потом и с самой подстанцией. Долгая песня, как говорится… Но, порывшись в новых журналах, Игорь обнаружил информацию о недавно и запущенных в производство гибких кабелях высокого напряжения. Если удастся приобрести такие кабели, подстанции можно будет перемещать, не прерывая работы забоев! Игорь удовлетворенно потирает руки. В это время в кабинет протискивается замдиректора шахты Кротов, тучный, с лысиной во всю голову, покрытой веснушками.
- Разрешите войти… - говорит он, приблизившись к столу Игоря, заваленному журналами, набросками схем и паспортами оборудования.
- Вы уже вошли, - улыбается Игорь.  – Без разрешения, и правильно. Это служебный кабинет, а вы – мой начальник. Садитесь, пожалуйста.
Замдиректора смотрит на Игоря исподлобья, опустив голову. Необъяснимое выражение угрозы в его глазах. В этот момент он похож на бульдога, готового к нападению.
- Всё верно, - говорит Кротов. – Я решил прийти к вам, а не вызывать вас к себе в кабинет. Чтобы наш разговор считался неофициальным. – Он говорит медленно, не меняя позы. – Вы коммунист, товарищ Егоров, не так ли? Так. А нам поступил сигнал о том, что вы подстрекаете рабочих к продолжению забастовки. Негоже вам, скажу я…
- Простите, Вячеслав Михайлович, - перебивает его Игорь. – Не будем терять времени на объяснения. Разумеется, такой поступок с моей стороны был бы не в интересах производства. На общем собрании, когда начиналась стачка я голосовал вместе со всеми в поддержку требований шахтеров. Это вы знаете. Большинство требований я считаю справедливыми. Но я никогда и никого не агитировал. Я, как и вы вхожу в руководство шахты, от которого бастующие ждут удовлетворения своих требований. А теперь мне придется ломать голову над вопросом – кто бы это мог распространять ложь обо мне…
Кротов тяжело опускается на стул и поднимает голову. Всё, теперь он тоже похож на бульдога, но миролюбивого.
- Ладно, Игорь Павлович, - произносит он, - меня устраивает ваш ответ. Скажу вам по секрету, что сигнал поступил непосредственно из стачкома. Так что стукачи имеются и там. Имени я не знаю, письмо без подписи получил наш парторг. Предрассудки, конечно, но если вы пойдете туда, в стачком, плюньте через левое плечо перед тем как войти.
- Благодарю… - Игорь морщит лоб. – Я учту. И постараюсь представить, кто…
- Ну, это уж ваше дело, - Кротов поднимается. – Работайте, не буду вам мешать.

*
Стачком занимает две комнаты на первом этаже трехэтажного Облсовпрофа. На втором этаже – бухгалтерия. Там трудятся три дамы, одна из них – Анна. Игорь не удивлен тем, что, войдя в здание, видит, как она идет по лестнице вниз, ему навстречу. Она подходит, оглядывается по сторонам и легко касается губами его губ.
- Какие планы на вечер? – спрашивает она.
- Хм… - он морщит лоб. – А ты хотела что-то предложить?
- Себя, - спокойно произносит она, и Игорь ощущает раскаленный уголек её взгляда, обжигающий душу.
Её рука еще лежит у него на плече, когда дверь стачкома открывается. Появляется фигура, нечеткая в полутьме коридора, бросает быстрый взгляд на них и снова скрывается за дверью. Игорь узнал…
Он входит в комнату, предполагая тут же увидеть знакомое лицо, но обнаруживает в комнате только быковатого Телегина, председателя стачкома. Телегин – спортсмен-гиревик, а ещё – друг, в юности они с Игорем играли в регби за одну команду.
- А Нечкин разве не заходил только что? – удивленно спрашивает Игорь.
- Ха! Он с утра здесь толчется, других дел нет у него… - ворчит Телегин. – Лясы точит, с советами глупыми пристает… Вот вышел в соседнюю комнату, с секретаршей болтает, наверное.
- Обюрократились вы, - улыбается Игорь, открывая межкомнатную дверь. – Секретаршу наняли…
- Людмила сама пришла, - серьёзно парирует Телегин. – Помогает разобрать бумаги, зарплаты не просит. У нее муж два года назад в шахте погиб.
- Прости, - говорит Игорь.
Он заглядывает в соседнюю комнату – там женщина средних лет печатает на машинке. Больше никого. И тогда Игорь замечает, что из второй комнаты тоже есть выход в коридор. Он бесшумно закрывает межкомнатную дверь и оборачивается к Телегину.
- А скажи, друг, откуда он взялся у вас, в стачкоме?
- Кто? Нечкин, что ли? Чёрт, я не припомню… Ну да, шахта «Южная» кооптировала его вместо своего представителя, который уехал из города.
- Да кто же мог его кооптировать?! – Игорь чешет затылок. – Он работал у меня в энергослужбе. Лентяй, каких мало… Выперли мы его с трудом, думали, что уберется из города. А вот ведь – взяли его на «Южную»! Говорят, что у него «лапа» в городской администрации…
- Оставь, брат, свои предрассудки! – смеется Телегин. – Пережиток совковый – думать, что должности раздают по блату. Другие времена сейчас, слушай. Тем более, в нашем случае речь идет о должности не прибыльной.
- Ну, это как сказать… - возражает Игорь. – Работа в стачкоме добавляет известности, авторитета…
- Возможно, возможно… Но Нечкин, в какой-то мере полезен здесь. На митингах мы выпускаем его на трибуну, голос у него громкий, орёт он всякие глупости… Но люди воодушевляются, уж поверь мне!
Игорь вздыхает.
- Ну-ну. В истории есть примеры, когда такие вожди воодушевляли толпу, доводили до сумасшествия… Гитлер, например.
- Ну и сравнения у тебя, брат! – Телегин, глядя на него и покрутив палец у виска, уходит в комнату секретарши.

*
Ивам, образующим квадрат площади, - по десять лет. За свою недолгую жизнь они испытали сорокаградусные январские морозы, непрерывные дни июня, изнурительные дожди августа. Они пережили всё это, благодаря заботе горожан, и теперь стоят нарядные, в зимних снеговых шубках.  События последних месяцев разворачивались на их глазах, и они наблюдают за этими событиями с боязливым любопытством.
Мороз и солнце. Десять градусов всего, нормальная погода конца сентября, вполне годится для митинга. Площадь перед Дворцом культуры заполнили мужчины, женщин совсем немного. Одеты все по погоде, но кроме шапки на голове, в руках у каждого шахтерская каска. Под ритмичный стук касок толпа скандирует: «Спра-вед-ли-вость! Спра-вед-ли-вость!»
На верхней ступеньке лестницы, ведущей к входу во Дворец расположились стачкомовцы. У Телегина в руках микрофон. Он делает взмах рукой и стук касок прекращается.
-   Друзья! – его слова летят над толпой. – Я расскажу вам о последних переговорах! Руководство комбината готово удовлетворить часть наших требований. Тарифные ставки будут повышены на 15 процентов. Долги по зарплате выплатят в полном объеме в течение двух месяцев. Распределение дефицитных товаров будет контролировать комиссия, состоящая из наших представителей. За счет резервного фонда комбината будут построены три детских сада и две школы. Всё это произойдет, если мы вернемся на рабочие места с завтрашнего дня… Однако главные наши требования – об упразднении «крепостного права» и восстановлении северных надбавок, отмененных два года назад… - руководство утверждает, что такие решения принимаются на уровне министерства. Тише! Прошу тишины! Каждый, кто хочет высказаться, сможет сделать это! И последнее сообщение: мы получили письмо от металлургов, главных потребителей нашего угля. Рабочие просят отправить хотя бы два состава с углем для производства кокса. У них уже нет средств, чтобы кормить детей!.. А теперь, кто хочет высказаться, пусть поднимается сюда, к микрофону.
Длинноногий мужик с широким красным лицом, стоящий рядом с Телегиным, почти насильно отбирает у того микрофон. Игорь болезненно морщится – это Нечкин. Кажется, он не совсем трезв. Нечкин подносит микрофон вплотную к губам, и резкий баритон ударяет в уши Игоря:
- Братцы! – кричит Нечкин, подавшись вперед, как вожди прежних революций. – Братцы, нас снова хотят обмануть! Эти сталевары! На нашем горбу хотят в рай!.. Не дадим им угля! Не дадим -  пускай сначала вернут нам наши деньги! Наши дети тоже жрать просят! Братцы! Подумайте о своих семьях, а не о чужих!
Он закашлялся, и Телегин, воспользовавшись паузой, отбирает микрофон.
- Так, кто еще?! – кричит он толпе.
- Позвольте мне! – кричит Георгий, пробиваясь сквозь толпу.
- Игорь не заметил его раньше, наверное, Георгий появился на площади уже после начала митинга.
- Я – Георгий Захаров! Шахта Юр-Шор! – говорит он, получив микрофон. – Друзья! Я прошу вас проявить рабочую солидарность! Надо отправить уголь металлургам. Я прошу вас, потому что знаю, что там творится. Зарплата для них – не главное. Печи нельзя гасить – это очень большие потери!
- Он хочет сорвать забастовку! Мы за справедливость! – орет Нечкин рядом.
- Теперь о нем, - Георгий оборачивается к Нечкину и продолжает, - об этом подстрекателе! Его зовут Павел Нечкин! Он работал электриком на нашей шахте, и мы выгнали его за пьянство и лень! Не знаю, как он пробился в стачком, но считаю, что ему не место в руководстве нашей стачкой!
Нечкин вырывает микрофон у Георгия.
- Враньё! Сволочи-начальники выгнали меня за то, что я протестовал, за то, что поддержал забастовку! – орёт он. – Этот господин – он из начальства, он против нас, против рабочих!
Георгий спокоен. Телегин отбирает микрофон у Нечкина и передает ему.
- Да, я инженер, руководитель, - говорит Георгий. – Но я считаю требования забастовщиков справедливыми, и я открыто поддержал их. А теперь скажу вам, кто он есть, этот крикун рядом со мной. Вот документы…
Он достаёт бумаги из внутреннего кармана, показывает толпе.
- Вот копия доноса, его сочинил Павел Нечкин. Это список ИТР, поддерживающих забастовку!
- Ложь! Фальшивка! – кричит Нечкин, пытаясь снова завладеть микрофоном, но Телегин отталкивает его.
- Второй документ ещё интереснее, - продолжает Георгий, - я получил его в милиции. Человек, имя которого Павел Нечкин, шесть лет назад был осужден на пять лет за насилие над приемной дочерью, четырнадцатилетней девочкой. Может ли такой гражданин руководить забастовкой?! Думаю, что ему вообще не место среди нас, на площади!
- Вон! Вон! – толпа волнуется всё сильнее.
Несколько шахтеров бегут к ступенькам, хватают Нечкина и тащат вниз.
- Не трогайте меня! Сам уйду! А ты, - шипит он Георгию, - ты не за мной, за бабой своей смотри! Смотри, как она трахается с твоим начальничком!
- Не твоё собачье дело… - отвечает Георгий и пинком подталкивает Нечкина вниз. Толпа хохочет, аплодирует.

*
Декабрь приходит с новой бедой. Пожар в одном из забоев шахты. Три дня Игорь с бригадой электрослесарей не выходит из шахты – занимается эвакуацией подстанций в безопасные выработки.
Команду из пяти человек он меняет каждые двенадцать часов, чтобы уставшие ребята могли подняться на-гора и отдохнуть дома. О нем самом речь не идет; по приказу директора все руководители служб должны находиться на шахте до полной ликвидации возгорания. Поэтому о другой беде он узнает позже.

Блин, я же не закрыл форточку, уходя на шахту! Возвратившись домой после трех дней дежурства нахожу стекло форточки на полу разбитым. Подоконник и пол у окна завалены снегом. В комнате холодно и сыро. Нахожу подходящий кусок картона, прибиваю его вместо разбитого стекла, закрываю форточку, в одежде валюсь на кровать и тотчас погружаюсь в трясину глубокого сна без сновидений.
Просыпаюсь от легкого прикосновения теплой руки. За окном – тьма, неужели я спал так долго? Кажется, я говорю это вслух. Анна сидит на краю моей кровати, улыбается.
- И правда, долго спал ты, милый… - говорит она. – К тому же, глубоким сном, так устал, бедный… Я звонила, звонила… Хорошо, что ты забыл запереть входную дверь.
- Анна… - бормочу я. – Почему ты в шубе?
- Холодно у тебя сегодня… - Анна неторопливо отводит мои руки, протянутые к ней. – Но я согрела чайник. Пойдем, милый, чайку попьём.
- Какой чаёк?! – громко шепчу я. – Мы не виделись больше недели! Снимай шубу, иди ко мне, я тебя согрею!
- Не сейчас, милый, - тихо отвечает Анна. – Сейчас – только чай. Я должна тебе сказать кое-что важное.
Она поднимается, идет на кухню, по дороге избавляясь от шубы. Коричневое шерстяное платье облегает её тело так, что я готов сорваться с постели, догнать, обнять… Но что-то мешает, тормозит – наверное, её слова о чем-то важном, и то, как она произнесла эти слова.
Мы молча сидим на кухне. Стужа и тьма за окном. Тишина тяжелой гирей висит между нами. Глоток чаю – может быть с ним тишина растает. Увы, нет. Второй глоток, третий. Не выдерживаю первым.
- Так ты, - поднимаю глаза на неё, - хотела сказать мне что-то важное…
Она делает еще глоток, ставит чашку на стол, кашлянула.
- Да, хотела… - короткие фразы она произносит словно через силу. – Ты должен знать. Мы уезжаем. После новогодних праздников.
- Кто? – я, наверное, выгляжу глупо, задавая этот вопрос.
- Мы, - отвечает она. – я и муж.
- Георгий?! – у меня перехватило дыхание. – Он ничего не говорил…
- Он не хотел говорить, пока вы были там… на пожаре, - говорит она. – Завтра он подаст заявление.
- Так, - говорю я;изображаю вымученную улыбку, пытаясь сосредоточиться, осознать. – И что за важная причина появилась?
Тишина растаяла, улетучилась. Анна теперь выглядит совершенно спокойной и говорит уверенно, четко, без напряжения. Глаза в глаза. В её глазах – боль. Может мне это только кажется…
- Он нашел неплохую работу. Недалеко от столицы. Там живет моя сестра, она обещала и меня пристроить. Ненадолго… Я ведь беременна…
Чашка вздрагивает в моей руке, на скатерти – темно-бурая лужица.
- … не возбуждайся, милый, - продолжает она спокойно. – Это не ты. Я всё сосчитала. Я люблю мужа, и рожу его ребенка.
- Но я люблю тебя! – кричу я, не могу сдержать крика. – Нельзя же так… я не хочу терять тебя!
- Это всё твои предрассудки, милый, - спокойно отвечает она.

                Авторский перевод с эсперанто.