В военное время склонен к предательству

Хороший был завод. Выпускал то ли детские горшки, то ли кумач для лозунгов. Директор на нем соответствующий. Бравый. Подтянутый. Чуть план горит – он тут как тут.
– Давай-давай! – кричит. Ногами топает.
В цехах как положено плакаты, портреты вождей.
Довольны были директором и в министерстве, и в райкоме. Он бы и наркомом стал, но в сорок первом году война началась.
Директор переоделся во френч, на женщин и ребятишек, заменивших у станков мужчин, кричал и топал ногами еще сильнее. Да вот беда, немцы подошли. В сводке Совинформбюро передали про бои под Москвой.
– Немцы под Химками! – толкнул директор жену.
Вдвоем загружали персональную эмку.
– Куда столько рулонов? – упрекал он супругу.
– Дурак ты, хоть и директор, – вздыхала жена. – Метр ткани колхозникам отмотал – вот тебе яйца, еще метр – сала кусок. Нам кумача и горшков на четыре года войны хватит!
Вскоре забитая барахлом эмка стояла в пробке на западном выезде из Москвы.
Дальше история директора теряется. То ли в штрафбат за дезертирство угодил, то ли выговор схлопотал по партийной линии.
После войны легче стало. Особенно военным. И воевать не надо, и уважение в обществе. Один капитан первого ранга служил на севере. Жалованье большое, полярные надбавки. Квартира, машина. На службе учил матросов и лейтенантов родину любить. Заставлял работы Ленина конспектировать.
– Мы на боевом посту, – говорил с трибуны, – чтобы в грозный день, в едином строю… ну и так далее.
Очень хороший капитан первого ранга. Бравый. Подтянутый. Он бы и адмиралом стал. Да незадача, грозный день настал.
Дрогнула северная земля, вылетели стекла в окнах. За сопками поднялся дымный гриб, знакомый по секретным учебным фильмам.
Завыли сирены. Офицеры и матросы побежали на корабли. Капитан первого ранга сорвал ковер со стены и побежал с ними в едином строю. У гаражей отстал. Прыгнул в жигули и рванул из гарнизона. Бензина в баке хватило до Архангельска.
Когда его потом на партийной комиссии допрашивали, чуть не плакал:
– Если бы знал, что не война, а только пожар в арсенале, разве бы убежал?! Не губите, пенсию оставьте! Ковер в военторг верну!
Оставили ему пенсию. Что в комиссии звери сидят?
В конце прошлого века чуждая нам идеология отпала. И в середине девяностых один майор работы Ленина уже не конспектировал. Хороший майор. Бравый. Подтянутый. Маршировал лучше всех. На собрании выступить – первый руку тянул. Как песню затянут «офицеры-офицеры…», вскочит и по стойке смирно замрет. В тревожном чемоданчике лампочка запасная к фонарику, иголка с ниткой, конверты с бумагой, чтобы письмо с фронта написать. «Настанет суровый час, – говорил он, – к бою и походу готов!»
Он бы до полковника дослужился, да суровый час настал. Чеченская война.
Офицеры побежали в оружейку, майор за калькулятором. Долго жал клавиши.
– Начнись война на год позже – полная бы пенсия была! – вздохнул он и подал рапорт на увольнение. Потом и сертификат на жилье отсудил.
Такие истории нечасто, но случаются в жизни. С началом специальной военной операции отказникам в форме в документы ставят штамп: «склонен к предательству». В военное время.
А в мирное время? В мирное все нормально. Служат до больших звезд. Бравые и подтянутые. А кто, по сути – не понять. Для этого война нужна.

Андрей Макаров