Кот, петух и крыса

У нас в стайке – шлакоблочном сарае с летником – завелась крыса.

Там обитали козы под началом козла Ханжи Насреддина, чёрного и комолого, и куры, предводительствуемые петухом Сулейманом, тёмно-серым красавцем, важным и свирепым.

Обитательницы двух гаремов сосуществовали вполне мирно, их мужья, поделив между собой сферы влияния, тоже практически не вступали в конфликты. Зимой козы, одетые в тёплые шубы с густым подшёрстком, прохаживались по стайке, а куры разъезжали на них верхом, невозмутимо покачиваясь на их крупах. Летом же два гарема, казалось, в принципе не замечали друг друга.

Крыса была смелой и нахальной. Когда я заходила в стайку, она не только не думала шмыгнуть в свою нору, но усаживалась поувереннее и, глядя прямо на меня, начинала демонстративно чистить свою серую облезлую шкуру. Я иррационально, но нестерпимо боялась, что она прыгнет на меня, и несколько раз швыряла в неё принесённым с собой поленом. Куры взвивались под потолок, оглашая стайку и окрестности взбалмошным кудахтаньем, козы начинали испуганно метаться, а крыса, которая, как видно, не питала особых иллюзий относительно моей меткости, даже не вела ухом; и только если я, содрогаясь, приближалась к ней слишком близко, неспешно удалялась в свою нору. Я как-то попробовала забить её лаз камнем, она тут же прогрызла другой и снова встретила меня тем же немигающим взглядом и тщательным охорашиванием своей изношенной шубы.

Она изрыла норами всё пространство под дощатым полом стайки, наделала множество выходов, и жилось ей там привольно и сытно. Кормили мы свою живность и сеном, и зерном, и овощами, и всё это богатство щедро перепадало незаконной обитательнице подпольного царства. К тому же я имела все основания считать, что она ворует у кур яйца. И никто из обитателей стайки не мог дать ей достойный отпор: козам она не мешала, и они её игнорировали, а шумные возражения кур в свою очередь бессовестно игнорировала она.

Наш Кот прекрасно знал о незваной правительнице подземных хором. Но возле стайки жила Муха – подобранная нами на базаре чёрненькая собачонка, короткошёрстная и вечно дрожащая. Однако же стоило ей увидеть Кота, как её глаза загорались тусклым светом, и она превращалась в лютого зверя. Она контролировала все подступы к стайке со стороны двора и не давала Коту устроить здесь достойную засаду, и мы часто видели, как Кот сидит у шлакоблочной стены со стороны дороги или в зарослях малинника позади стайки. Но, как видно, те выходы крысиных нор были для охоты не слишком удачны, и крыса продолжала встречать моё появление в стайке, невозмутимая и наглая.

О Коте хочется рассказать особо. Сколько ни думали, мы так и не смогли подобрать ему имя, и он остался Котом, но Котом с самой большой буквы. Чёрный, с белой мордой и грудью, с кавказской горбинкой на носу, с суровым взглядом и сдержанными манерами, он был неприступен и исполнен такого академического достоинства, что иногда мы величали его Господином Директором. Замечательно то, что, случалось, люди, впервые попавшие к нам в дом, тоже ни с того ни с сего обращались к нему именно так.

Он любил нас всех и выражал это в свойственной ему манере – сдержанно и с достоинством. Но ко мне питал особую теплоту. Как видно, он прекрасно помнил, что это я подобрала его в городе, где он медленно замерзал у края людного тротуара в мороз, зашкаливающий за сорок. И он платил мне за это всю свою жизнь глубочайшей преданностью и заботой.

Когда мне случалось приболеть, он ложился на меня, клал передние лапы одна параллельно другой и замирал. Это означало, что начался сеанс исцеления. Если в это время мне приспичивало встать и я ссаживала его, он с протестующим мяуканьем вскарабкивался обратно и сидел, пока не доводил сеанс до конца, после чего спрыгивал на пол и удалялся. Он не любил, чтобы я уходила из дома, а если я всё-таки уходила, долго бежал за мной по улице. Когда же я возвращалась, то ещё издали слышала его крик, и вскоре он появлялся, бегущий мне навстречу. Он влезал ко мне на руки, невзирая на мою выходную одежду, и ехал домой, прижавшись к моей груди. Если же я незаметно ускользала от него на соседний участок, где мы пасли коз, он мчался ко мне с тем же протяжным криком и снова взбирался на руки.

Так же на руках, а точнее, на плече, он ездил со мной доить коз. Я ссаживала его на невысокий столб у калитки летника и, когда выходила назад со всеми подойниками, он взбирался ко мне на плечо с того же столба.

Думаю, он знал, в каком стрессе держит меня эта нахальная крыса, и в своих попытках выловить её испробовал всё. Отчаявшись устроить засаду на подконтрольной Мухе территории, он однажды предпринял попытку попасть внутрь стайки.

И здесь следует отдельно рассказать о петухе Сулеймане.

Его вместе с его курами мы с моим сыном купили в пятидневном возрасте, и сын вырастил цыплят полностью сам. Он включал им лампу для тепла и света, поил их и кормил, делал у них уборку и ворковал над ними от избытка нежности. Он брал каждого цыплёнка на руки и подолгу объяснялся ему в любви.

И чувство оказалось взаимным. Куры бегали за ним, как девчонки, особенно крупная серая курица по имени Хюрремка; петух Сулейман же, злющий, как собака, и не впускавший в стайку никого без боя, стоило появиться сыну, тут же подбегал и смирно садился у его ног. И сын мог делать с ним что хотел – брать на руки, сажать на плечо, оглаживать его богатые перья и ворковать с ним, как когда-то с цыплёнком.

Я же входила в стайку не иначе как с палкой. Я упирала её в пол, и Сулейман кидался на неё так, что летели щепки и перья, опускал одно крыло и яростно шёл юзом, оттопырив другое и злобно кудахча. Во время этих боевых действий я поспешно делала в стайке необходимые дела, не забывая придерживать одной рукой палку и стараясь только, чтобы он не выбил её у меня из рук.

И вот в царство этого петуха и решил наведаться, исчерпав все другие средства, Кот.

Он, как обычно, приехал к летнику на моём плече, но не слез на столб у калитки, как делал всегда, а проехал дальше. Я притормозила, но, убедившись, что он не собирается слезать, пересекла летник и вошла в стайку. Выставила палку и, едва петух, забывая себя, кинулся в бой, Кот спрыгнул с моего плеча на пол.

Это была героическая попытка. Но безрассудная. Увидев Кота, петух тут же забыл о своём деревянном враге и, вздыбив перья и захлебнувшись злобным кудахтаньем, ринулся на Кота. Петух был вдвое крупнее. И не в пример яростнее. Вмиг поняв это, Кот птицей взметнулся на дверь.

Потеряв из поля досягаемости свою жертву, петух в бешенстве повернулся ко мне. Я не успела отреагировать, как он ухватил клювом мой подол и дёрнул так, что я едва удержалась на ногах.

– Ты спятил, что ли? – закричала я от испуга. – Пошёл вон, а то хватану поперёк спины – у сына горе будет!

Я потрясла перед клювом петуха палкой, и он переключился на неё.

Когда я выходила, Кот ждал меня на своём обычном столбе. Он вспрыгнул ко мне на плечо и потёрся о моё ухо, извиняясь за инцидент.

Крыса в стайке могла торжествовать. Она убедилась, что Кот не сумел до неё добраться ни с улицы, ни изнутри. Наверно, она считала, что, поспешно ретировавшись, Кот выбросил белый флаг.

И всё-таки Кот победил. Я даже не увидела, как это произошло.

Однажды я отвязала Муху, чтобы обработать её от блох и прочих паразитов. Все процедуры заняли часа три, после чего Муха была водворена на прежнее место. А возвращаясь в дом, я запнулась на крыльце о серый облезлый труп бесславно закончившей свою жизнь крысы, тиранившей меня на протяжении многих недель.

Кот независимо сидел в сторонке, возле куста смородины. Он исполнил свой долг и не требовал благодарности, но был очень доволен собой.