Глава 5. Аннушка

23 июня 2002 года на Троицу, мы с сестрой Иулианией уехали из дома на утренней электричке в Деденево. Позади была моя защита диплома. Я ехала в монастырь с вещами и всю дорогу очень переживала, мне было жалко родных, которые могли не понять моего поступка. На меня навалилась тоска и печаль. Батюшка сказал, что я «прописываюсь». Юля, моя сестра, должна была ещё доучиться один год в строительном университете, поэтому она ехала просто на лето.


В монастыре сначала меня поселили на террасе для паломников. Там как в поезде вдоль стен располагались одни двухъярусные полки. Шкафа для одежды или стула со столом не предусматривалось. Вся моя одежда поместилась в картонную коробку из-под бананов. Коробку я затолкнула под кровать и каждый раз лазила туда за расческой, зубной щеткой и так далее.


Как-то раз с паломнической экскурсией в монастырь приехали мои институтские подруги. В те времена ближе друзей чем они у меня не было. Во время учебы мы ходили вместе в храм ПСТГУ в Вишняковском переулке, ездили на лекции отца Владимира Воробьева, отмечали вместе дни рождения в общаге. Но когда они приехали в Спасо-Влахернский монастырь, отец В запретил мне к ним выходить и с ними общаться. Это было совершенно непонятно и морально тяжело. Мне было стыдно перед девочками, я ведь нисколько не изменилась за пару месяцев, они были верующие. К чему был этот цирк!?

 
Зато со мной поселили рыжую паломницу-журналистку. Она собиралась писать статью про монастырь. Мне она сразу не очень понравилась своей бестолковостью и болтливостью. Когда наступала пора спать, она трещала без умолку, потому что подъём у неё был не в пять как у меня, а когда она захочет. Как-то она разделась догола и села на стул отдыхать. Я повернулась в недоумении на другой бок. Потом я заметила, что она стала каждый день раздеваться догола и ходить по террасе туда-сюда. Я ненавязчиво сообщила об этом отцу В при встрече. Он рассердился на настоятельницу, что она поселила меня не с сёстрами, а с паломниками. Но все-таки два месяца я там прожила. От сестёр меня, подержав недолго в четырёхместный келье, перевели к Аннушке. О ней я расскажу поподробнее.


Так совпало, что Аннушка была моим первым регентом еще в Меткино, где мы с сестрой покрестились в 1996 году. Там мы выучили гласы, обиходные напевы в сельской вариации. Аннушка была весёлой симпатичной рыжеволосой девушкой. Она развелась с мужем и жила с родителями и маленьким сыном. Ее восторгам не было конца. Все храмовое хозяйство было на ней: и корова, и лошадь, и рабочие, и ящик, и клирос.

 
Батюшка (отец Олег Строев) ей платил. Приход тогда был очень многолюдный, потому что храмов еще в округе открылось мало. На клиросе по праздникам набиралось до пятнадцати человек. И все пели первым голосом. Или между первым и вторым. Аннушка вздыхала на все наши просьбы навести порядок на клиросе. И многозначительно капала себе корвалол с валерьянкой. «Не могу же я не дать людям славить Христа!» - пожимала плечами она, вызывая во мне злой ропот и возмущение. А что в этом случае должны были делать мы, поющие верно, но тихо? Лишиться голоса?

 
Как-то раз я потеряла полностью голос на Пасху. Это случилось в одну секунду. Аннушка не верила, но когда убедилась, что я могу только шипеть, смеялась до упаду. Ей это показалось смешным. А между тем это началось кровоизлияние в связки. Мне тогда не стукнуло даже восемнадцати лет, поэтому случившееся ложилось на её ответственность. Я потом недели и месяцы не имела голоса даже разговаривать, но она настойчиво звала меня петь третью партию: «А что? Ты ж басом можешь сейчас погудеть?»

 
У меня было высокое сопрано, а у Аннушки низкий женский альт. Но она так и не смогла выучить партию третьего голоса. Пела она только  первым и вторым, не всегда даже зная наверняка, каким сейчас запоёт, и «куда выведет её Господь». Ей очень нравилось, когда я подпевала её пятнадцатиголосому хору тенором. Тогда появлялся аккорд, и звучание приобретало церковный окрас. Такой легкомысленной и поверхностной девушкой была Аннушка.


Аннушке часто приходил в голову шальной помысел выйти замуж во второй раз. Но кто бы её взял с ребёнком? Все её потенциальные женихи благополучно женились на девушках без прошлого, тем более что в церковь таких в те времена ходило много. Аннушка начала мечтать о том, чтобы уйти в монастырь вместе с нами, то есть со мной и Юлей. Её мечты были наивны, но в конце концов сбылись. Аннушка устала от неустройства и проблем, связанных с сыном. Она стала ездить по «старцам», выпрашивая благословение уйти в монастырь. В какой-то раз ей сказали: «Делай, как знаешь!» Сыну было всего четырнадцать, когда она переехала в Деденево.

 
Это случилось поздней ночью. Она ввалилась в батюшкин домик в полуобморочном состоянии. Померили ей давление – за двести. Кропили святой водой. Потом много дней подряд она рассказывала какую-то страшную историю про наведение на неё порчи прямо во время всенощной, будто ей в горло «перцу насыпали», и она, задыхаясь от кашля, прямо из храма без вещей поехала в монастырь. В другой конец Московской области.

 
С тех пор Аннушку было не узнать. Во-первых, у неё сгорбилась спина, и это её очень старило. Когда я хлопала её по спине, чтобы она выпрямилась, в ответ слышала бормотания про порчу, грехи и проклятия. Во-вторых, она перестала радоваться жизни как раньше. Её угнетало наличие сына: «Вы все девицы, а я одна блудница!» На трапезе она сидела с постным видом, ничего не вкушая. В-третьих, она стала ужасно петь.

 
То ли знаменный распев теснил ей грудь, то ли она боялась показать страсти в своем шикарном голосе. Голос её выделялся среди наших девичьих голосов. Но не так критично, чтобы прямо не петь. Тем не менее, она в своей маскировке зашла столь далеко, что стала звучать буквально как свисток.  Ей очень тяжело давался знаменный распев. Батюшка отправил её на первое время петь в храм «Нечаянная Радость», где пели миряне обиходом.


Когда мы стали жить с Аннушкой в одной келье, я спала на верхнем ярусе кровати. Но я не могла заснуть, пока она не ляжет. Её хождение, разговоры, молитвенные вздохи очень напрягали мои нервы. И я каждый день уговаривала её побыстрее лечь, чтобы получше выспаться. Шесть часов сна было катастрофически мало для нас обеих. Был даже случай, когда она ночью во сне стала страшным, скрипучим голосом вещать молитву "Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!". Я проснулась и обомлела от ужаса. Потом долго не могла заснуть. Усталость и напряжение накапливались каждый день и скоро переросли в постоянную непроходящую головную боль. Аннушка тоже жаловалась на боль в голове. Но отец В мне благословил лечиться, а ей нет. Он вообще её недолюбливал.


Меня повезли в Москву к неврологам. Консультировали, делали эхо мозга.  Я-то понимала, что все мои проблемы от недосыпа. Я беседовала с женщиной, освободившейся из МЛС. Мне было интересно, сколько в тюрьме дают спать. Оказалось, что восемь часов сна у заключенных есть. Отец же В считал восьмичасовой сон развратом.

 
Аннушку батюшка пытался всячески выжить из монастыря, потому что не считал её пригодной. Но выгнать он её не мог, так как она выпросила благословение на монастырь у отца Андрея. Отец В чередовал придирки и холодное равнодушие по отношению к ней. Его раздражало, когда она приходила на исповедь и начинала делать земные поклоны по велению сердца. Он морщился и говорил брезгливо: «Хватит этой физкультурой тут заниматься! Тебя уже пора в рамочку и в иконостас!» Она металась, привычные способы не работали.


  http://proza.ru/2022/11/16/229

Фото из личного архива.