Рецензия на Папа, мама, я и Сталин, Театр У Никитс

Три года тому назад, в допандемийном мире мне посчастливилось попасть на "Ночь в театре" по заданию редакции. Это был Театр Марка Григорьевича Розовского. Потом был спектакль "Песни нашего двора", которым я встретила свой день рождения. И это был самый счастливый вечер в моей жизни - рядом со мной в зрительном дворике была моя семья.
А потом я решилась сходить на самый сложный спектакль "Папа, мама, я и Сталин". Одноименную книгу Марка Григорьевича Розовского прочитать до конца я так и не смогла. Не осилила, как пишут на интернет-сленге сегодня. К ней, как и к спектаклю, надо подходить очень подготовленным. Надеюсь, что прочту ее, хоть когда-нибудь, до конца.
Три года назад я спешила написать заметку о том спектакле, но на пятом или шестом черновике сдалась.
Может быть, в этот раз мне удастся рассказать о том, что же это за спектакль.

Сталинизм, тоталитаризм и соцлагерь, как отдельная карательная система, придуманная нелюдями для людей - тема настолько избитая в интернете, что только увидев их в тексте, нормальный человек переходит на другую страницу. Знаем, слышали, хватит уже.
Хватит о том, что заросло, зарубцевалось и закольцевалось с нашей историей.
Но проблема в том, что наша история вариативна в каждом отдельном случае. И если рассказы бабушки или дедушки, помнивших о тех временах, поколения 30-40 летних еще застали, то следующее поколение уже выросло без необходимой "прививки страха и ненависти". Антипрививочники здесь победили, новые поколения получают нормированную историю России без всякого интереса, для ЕГЭ, но не для себя лично. Ненормированная история страны, безлимитная версия познания им не нужна. Что имеем в сухом остатке? Неонацизм, инфантилизм, моральное уродство и аморальное поведение, как норму жизни. Исключения есть, но их недостаточно, чтобы изменить общую ситуацию.

Спектакль Марка Григорьевича обо всем этом сразу. И намного больше этой важной и страшной темы. Настолько, что отходят на второй план лагеря и протоколы допросов, бесчеловечная система и нечеловеческие приметы тех лет. "Папа, мама, я и Сталин" - спектакль об огромной и бесконечной любви. Такой простой. И такой огромной. Бессмертной? Нет, смертной, человеческой, страстной, мучительной, живой.

История семьи Марка Григорьевича, баллада о родителях, перенесенная в коробочку сцены, в четыре стенки, воздвигнутых на небольшой сцене Театра "У Никитских ворот". Здесь выкрикивает мама в исторический для всей России день в марте 1953: "Сдох!". И этот выкрик лично для меня - то самое слово.
Это сегодня именем Сталина щеголяют несмышленыши на просторах интернета и взрослые яростные активисты по поводу и без повода. Но если быть честным с собой, то люди делятся на тех, для кого Сталин умер, и тех, для кого он сдох.
Здесь папа выкрикивает: "Расписался", когда идут допросы. И проходит путь от коляски до коровы, от мвленького своего сына до режиссера, что стоит в первом ряду, лицом к сцене, на которой играют его собственную жизнь.
Здесь свет и музыка, насыщенность и приглушенность, слепота и прозрение в паузах, оглушительная тишина и горькие слова.
Но над всем этим повествованием, бытием и летописью - перед ним, перед родителями и зрителями,стоит Марк Григорьевмч в первом ряду. И говорит - не словами, а всей своей жизнтю, всем своим театром, всеми своими книгами и спектаклями только об одном.
"Папа, мама, я и Сталин" - это удавшийся разговор по душам. Автор обернулся, вернулся в самое начало своей жизни, самого себя, к родителям и той истории страны, что прожил. И говорит не со Сталиным. Не с государством или строем.
Автор проходит время и на каждом спектакле говорит с родителями. Это тот самый разговор, который даруется не каждому позврослевшему ребенку. Гораздо чаще мы говорим все это, когда уже поздно - перед больничной койкой или над могилой.
Но Марк Григорьевич начинает спектакль, и возникают его родители. И он слушает их, и отвечает им, и отвечают они. От спектакля к спектаклю. В России и Франции. Три года назад и сегодня. 

Сбывшийся разговор. Случившийся разговор. И зритель не ощущает себя подслушивающим. Он ощущает себя свидетелем, а к финалу - и собеседником. И когда звучат последние слова, театр и биография сливаются, истори страны и ее восприятие сливаются, проживаются всем залом.

Какое это счастье - успеть поговорить с мамой и папой. Услышать их. Понять то время, в которое они жили. Понять их самих. Сказать им, что понимаешь. И сказать, как ты любишь их. Просто любить. Всю свою жизнь, и после того, как они уйдут.
Марк Григорьевич, спасибо.

С уважением и благодарностью, Диана Галли.