Туб

Однообразный ландшафт за окном больничной палаты на днях преобразился золотыми лампочками, подвешенными вокруг уличных столбов, как знаменование наступающего Нового года. В это самое окно я смотрю кажется целую вечность и никак мне не вырваться из него. А всё-таки я рад хотя бы тому, что скоро праздник.

 Тяжёлое дыхание соседа по палате всё чаще сопровождается надрывным затяжным кашлем. Ему трудно вставать, а тем более ходить. Он грузен, как шкаф и еле помещается на двух соединённых вместе кроватях. Иногда я рассказываю ему, что вижу в окне. Мне не очень хочется рассказывать, но он просит. Я знаю, что скоро он умрёт и немного его жалею. Туберкулёз съел все его лёгкие. Но знал я о том, не только по этой причине. Он был моим третьим соседом. До него были студент- медик с вечными наушниками на голове, откуда доносилась тяжёлая рок-музыка; один профессиональный спортсмен- конькобежец, который никогда ни на что не жаловался, перекинемся словечком- другим и далее весь день ни замечаем друг друга. В противоположность ему-  дальнобойщик- армянин, который никогда не закрывал рот. Яблоки- груши- арбузы, женщины.

 –  А, какие они?
 – Кто? – спросил я, очнувшись от своих размышлений.
 – Ну лампочки!
 – Обычные.
 – Красные? Синие?
 – Красные и синие.
 – Хорошо. Я так люблю эти новогодние гирлянды.
 Он задавал мне этот вопрос раз десять по дню. Хорошо. Хорошо тому, кто встретит Новый год дома среди родных и близких. Как они там без меня?


 С утра шёл снег, покрывая дорожки мягкой периной. Наблюдая за методичным падением снежных перьев, я не заметно заснул. Мне приснился сон. Я маленький, с нетерпением жду наступления Нового года. Мать хлопочет по кухне. Оттуда по квартире распространяются тёплые запахи.


 В этот Новый год мне подарили железную дорогу и букварь. В детстве я мечтал стать железнодорожником, но стал юристом. На этом мою биографию можно заканчивать. Незнаю, сначала всё проходило мимо, потому что надо строить карьеру. Потом из- за болезни работа накрылась медным тазом. Но мне всё-таки повезло больше. Сосед по палате даже не может встать с постели и тазики приносят ему. Он не может выйти, чтобы вздохнуть другого воздуха. Эта палата- всё, что он видит. Весь его мир.


 –А как горят?
 – Прелестно!


 Диспансер- это есть одна большая семья. Страна в стране. Многие здесь надолго. Некоторые навсегда. Живём, как в санатории. Случаются культ- программы. Пространства вдоволь. Здесь даже есть магазин. Есть роща, в которой можно погулять. В парке летом высаживают ирисы и астры. Здесь же располагается несколько беседочных мест, где пациенты обычно играют в настольные игры. Здесь можно послушать приятное жужжание пчёл, спрятавшись от назойливого июльского солнца. Здесь же завязывают разговоры. Случались даже случаи романтичного знакомства.


 Она, надо признаться, стала для меня самой что ни на есть отдушиной, после несколько мучительных месяцев больничной скуки. Сидим с ней совсем рядышком и она, заглядывая мне в глаза, внимательно слушает то, что я говорю. Виктория- молодая вдова, мать двоих детей. Весёлые искорки в глазах- такая редкость здесь. У меня от её глаз туманы в голове были. И не надо ничего было, кроме как заглядывать в её эти глаза. Я всё говорил и говорил, как никогда в жизни, а она смеялась несмешным шуткам, поправляя выбившие из-под платка льняные пряди. И смеялась через край, выливая на меня всю свою жизнерадостную волю.


 Встретились не в том месте. Костёр был недолгий. Её погас слишком быстро. С тех пор я злой, как цепной пёс и разговаривать не люблю.


 – Горят?
 –Красиво! Пок-пок, вот так. – отвечал я, сжимая и разжимая пальцы в кулаке.


 Конечно, не все здесь умирали. Много кто выздоравливал. Особенно быстро выписывались те, кто попал в больницу с улицы. Бездомные в этом случае оказываются живучей.


 Диагноз мне был поставлен вовремя, но, открытую форму я себе успел заработать. Дышать трудно, сердце бьётся где-то в горле. Думал пневмония.
 Снова и снова попадая в больницу, я думал, что уже никогда не смогу нормально жить и радоваться. Со временем втянулся. В одиночестве палат особенно хорошо думается про жизнь. Можно задать себе волнующие душу вопросы, о которых ты бы даже не подумал раньше. А ещё можно вспомнить, как ты гулял по лесу и собирал грибы. Как в первый раз сел на велосипед, упал и потом долго боялся попробовать прокатиться снова Как признался в любви девушке. Первый поцелуй. Как любили друг друга. Как любил других.


 В больнице можно отдохнуть от стресса, который последние годы, вымотал так, что иногда хотелось умереть; и заработать новый, переживая за своё здоровье.


 Со скрипом открылась дверь. Тучная медсестра вкатила капельницы и громко объявила, что на обед будут котлеты. Котлеты были каждый день, но она каждый раз об этом объявляла. Меня это каждый раз выводит из себя. Характер у меня вредный. Но в основном еда здесь не так дурна, да и привыкаешь ко всему.


 С кухни распространялся аромат сладкой выпечки. Мать ходила по дому в кухонном передничке и то и дело посматривала на новое праздничное платье, которое висело на дверце шкафа, так,  как будто оно могло куда-то исчезнуть.
 В комнату ворвался клубок седого дыма. Пирог был безнадёжно испорчен. Но мать это не расстроило. Самое главное платье- кремовое с тонкими бретелями. Выбирала она его долго, объездив все магазины одежды в городе.
 – Ты такая красивая! - говорил я каждый раз, когда она его примеряла. Раз по пять в день.
 Вечером, когда мать уложила меня спать, я услышал, как в дверь постучали и, после, мужской голос.
 Я думал, что это Дед Мороз, и мне так хотелось с ним познакомится. Но мать меня заперла на ключ и мне пришлось только всю ночь надрывать уши, чтобы что-то услышать.


 Скоро Новый Год, а Новый Год приходит везде, в том числе и в больницу. Все здесь пребывали в приподнятом настроении. В коридоре царит оживлённость, всё чаще раздаются звонки телефона, кого-то громко зовут и больной, торопится скорее принять поздравления на той стороне трубки, бежит шаркая тапочками по полу. Меня никто не поздравлял. Соседа тоже. Впрочем, он всё равно бы не смог подняться.
 Я взглянул в окно и увидел мамин силуэт. Сейчас она на небе, но я чувствую, что она остаётся рядом. По-прежнему любит новые платья и готовит пирог. Иногда я явственно чувствую запах приготовленный ею выпечки. Разумеется это только воспоминания, но мне хочетсмя в это верить.


 – Горят? - сосед повернул ко мне своё одутловатое лицо.
 – Горят. Давай спать.


 Что здесь не так? Вы лежали когда-нибудь в больнице? Здесь почти как в поезде. Каждый считает своей святой обязанностью, поделится личной биографией, своими планами на жизнь. Самое личное, самое дорогое. Отдают частичку себя. Рассказывают сокровенное, выбалтывают тайны. Доброе, злое. И только когда всё оговорено, наступает молчание. Остаётся некоторый осадок, непонимание, зачем ты открывал свою душу перед чужим тебе человеком. От этого вдруг такой милый человек становится тебе неприятен. 
 Ночь перед Новым годом. Я проснулся и, странно, в окно, ничего не светило. Полная тьма. Почему выключили свет? Наверно, какая-то авария на станции? Необычайно темно и тихо. Я встал и, двигаясь на ощупь, подошёл к соседу. Он больше не кашлял.

 Сегодня Новый год. Все фонари погасли назло. Впрочем, на этот раз уже никто не спросит.
 – Горят?
 – Горят, милый, ещё как горят! – всё-таки  ответил я в пустоту.