Деревня в 60-е. Дед Кузьма

         Мой дед был уважаемый в деревне человек, да и не только в деревне, но и во всей округе. Все, кто к нему приезжали с какими- либо просьбами, обращались уважительно-Кузьма Иванович! 
Заработал, он это уважение, через своё мастерство обращения с деревом. Он был плотник: рубил срубы, возводил дома. Кроме того, по части дерева, был ещё и столяром.
        Я никогда не расспрашивал, кто научил его этому, как проходило обучение, что приходилось вытерпеть ради этого. Мало, мало задавал я ему вопросов. А причина одна – я хоть и жил у него в деревне в летний период, но видел его очень редко. Проще сказать: я спал, он уходил на работу; я уже спал, он приходил с работы. Такая же ситуация была и с моим отцом, шофером. И так получилось, основное общение моё шло – дома с матерью, у деда в деревне с бабушкой. Наверное, так было у всех моих ровесников, родители всегда были на работе, такое было время.
        Дед в летние месяцы обычно строил кому-нибудь дом. Или как он говорил – «ставил избу». Это могла быть, как соседняя деревня, так и любая деревня в округе. Если из близлежащей деревни он иногда приезжал ночевать домой, то из дальней возвращался после завершения всех работ. Иногда я уезжал, так и не дождавшись его, приближалось время школьной поры. За мной, когда я был ещё маленьким приезжал на заводской машине отец, а когда чуть подрос, я самостоятельно уезжал на велосипеде, купленном мне дедом. Расстояние было около тридцати километров, для меня особого труда не составляло, тем более проезжал живописные места: поля отливающие золотом стеблей и колосьев пшеницы, или ржи; лесные участки из столетних сосен; три деревни, речка с переправой вброд или по старому деревянному мосту. Прекрасные, родные глазам и сердцу места!
       Из разговоров, между взрослыми, при обсуждении вопросов строительства дома, я немного постигал суть вопросов строительства которые возникали у всех хозяев решивших в летнее время построить дом. И тут сразу появлялось два направления: «поставить избу», т.е. абсолютно новый дом, из нового сруба; или «перетряхнуть» дом используя уцелевшие и крепкие бревна из старой избы, заменяя сгнившие, новыми бревнами. Новую избу обычно могли себе позволить, жители деревни, которые имели хороший заработок, или же родители молодых собирали в «складчину» нужную сумму, и строили молодой семье новый дом. Заготовка леса, в те времена была проблема, что решить её могли только, проживающие многочисленной родней в деревне жители. Во-первых: нужно было заиметь бумагу, на выделение делянки для рубки леса, и не факт, что делянка могла быть рядом с деревней. Во-вторых: для валки леса нужна была бензопила, и для трелевки хлыста (ствол без сучьев) не обойтись без гусеничного трактора. В-третьих: для погрузки бревен (стандартная длина шесть метров, после раскряжевки) на автомобиль оборудованный для перевозки, нужен кран, или приспособление для наката бревен. В-четвертых для выполнения всех этих работ, необходимы работники, имеющие навыки лесозаготовительных работ. Заготовка леса не только трудоемкий вид работ, но и очень богат производственными травмами.
         Позволить себе всё это мог, только очень настырный человек, или очень ценный для колхоза работник. И это было покрыто такой тайной, что даже дед в этом не разбирался, он и писать мог с трудом, а понять всю эту организацию по лесозаготовительным работам тем более. Однако в начале 60-х он смог построить себе новую избу. Как это ему удалось? Так для меня и осталось тайной. Или лес он получил взамен за работу, или помог колхоз, как участнику Великой Отечественной войны.
        Чаще к нему обращались, когда нужно было «перетряхнуть избу». Дед приходил, осматривал предварительно, простукивая все бревна на предмет их целостности. Залезал в подпол, осматривал и с той стороны бревна. Осматривал бревна, заготовленные хозяином для замены, обговаривая все моменты. Оценивал сосновые кряжи (короткие около двух метров, но толстые бревна), из которых впоследствии можно сделать косяки (обработанные части оконных проемов), которые имели пазы для соединения с бревнами стен, и для установки оконных рам. Это особая работа, требовала, от исполнителя мастерства. Прикидывал, сколько потребуется тёсу (доски для покрытия крыши), жердей для установки лесов, а также для замены сгнивших стропил крыши. Оценивал всё, или как по-нынешнему - составлял проект строительства (конечно всё делалось в уме), и говорил хозяину своё заключительное слово. Обговаривали цену (рядились), назначали срок начала стройки, выпивали по стаканчику водочки, и всё. Часть проблем и забот хозяина, переходила к деду.
        Дед собирал бригаду, для этого передавал на словах таким же, как он плотникам послание. Те, потом подъезжали к назначенному сроку, и приступали к стройке.
        Жили у хозяев, питание было также за их счёт, вечером хозяин наливал немного водки( для аппетита). Вставали рано, часа в четыре, и не спеша начинали входить в рабочий ритм дня. Часов в восемь хозяйка, управившись с скотиной, звала их завтракать. В жару не работали, отдыхали в тени сарая, или предбанника, постелив какие-нибудь старые зипуны, фуфайки и прочие вещи. Почти все были бывшие фронтовики, привыкшие к походной жизни, так что это для них было привычно. Первые дни, аккуратно по бревнышку разбирали старую избу, предварительно сделав отметки римскими цифрами на каждом бревне, всё что могло пригодиться аккуратно складывали на территории двора, или за воротами. Самое основное это фундамент. В то время цемент был в дефиците. В магазинах не продавалось, да и магазинов таких не было. Существовала система заказов через райпо, но как это происходило мне неизвестно, да и взрослые не обсуждали. Поэтому, сказать ничего не могу. Если в местности был где-нибудь овраг, с наличием выступающего каменистого грунта, и, если хозяин запасся небольшими камнями, выстилался фундамент связанный или цементным раствором, или обычной глиной. Для разбивки размеров фундамента на земле, применялся обычный тонкий шнур. Размеры брались от первых бревен старой избы, какие-бы они не были гниловатые, длину их можно было определить. Вот они и были исходными при разметке осей фундамента. Если камней не было, использовали стойки из смолистых бревен сосны, или дуба. Но это был самый худший вариант. Изба быстро садилась, и снова подгнивали нижние бревна.
        Конечно большее удовольствие от выполненной работы дед получал, при строительстве избы из нового леса, и на хорошем фундаменте. На такой дом все глядели, и восхищались работой мастера, дом резко отличался на фоне своих состарившихся собратьев. Сейчас много по стране деревень, где стоят покосившиеся от времени дома. А что поделаешь, если дома строили – без фундаментов. Даже если там, кто-нибудь живёт, дом долго не выдержит природных воздействий. А если, года два, без хозяйской руки всё – дом начинает разрушаться.
        Мой родной дом также «перетряхнул» дед, дом после этого простоял пятьдесят лет. И просто рассыпался, от старости. Печки перестали давать тепло, пол покосился, стал холодным. Правда дом выдержал одно наводнение, вода закрывала три нижних бревна. Видимо, это и было началом его конца. Очень много зависело на срок службы дома, его месторасположение. Если на пригорке срок - увеличивается, в низине уменьшается. Да и дерево, принимавшее в течении жизни избы, и дождевые ванны, и крепкие зимние морозы, летний жар - просто становилось ветхим. Современных материалов защищающих стены дома, тогда не было, поэтому недолог был век обычного деревянного дома.
        Дом у деда в деревне, был построен из свежего сруба. Фундамент был из плоских камней. Место было высокое, подтоплению не подвергалось, талые воды тоже не оказывали своё воздействие. Он построил его в начале 60-х годов двадцатого века. После того, как деревня начала разъезжаться, он продал свой дом, и переехал в поселок где жили две его дочери, одна из них моя мама. Что он испытывал при расставании с домом, мне не ведомо.
Он к тому времени уже вышел на пенсию, и начало прогрессировать ранение полученное в голову, с последствием ухудшения зрения. Время безжалостно сказало ему – жизнь идёт к завершению.
        Тяжело стало держать скотину, проблема заготовки дров (в доме было печное отопление), проблема с заготовкой сена. Да и жить в деревне без людей, было невыносимо. Так, что дед, прощаясь с домом, попрощался с привычным образом жизни, которым жил после того как пришел, как он говорил с фронта.         Слово война, он не употреблял, звучало только одно слово – фронт!
Часть его жизни, сохранилась у меня в памяти: как он строил дома, на заказ делал новые оконные рамы, наличники. В зимнее время в небольшой баньке, где был котел для нагрева воды, изготовлял валенки, на заказ. Это были особые валенки, такие в магазинах не продавались, и не продаются. Они были очень легкие, мягкие на ощупь, тонковатые, но какие они были тёплые! Вся наша родня ходила в его валенках. Мы дети, носили эти валенки, которые дед или сам привозил, или передавал с попутчиками, всегда добром поминая своего деда, жаль их хватало только на сезон, дальше валенки подшивались слоем из старых валенок, очень аккуратно. Пятка обшивалась кусочком искусственной кожи, и ещё можно было спокойно носить обновленные валенки два сезона.
         Проблема дров в деревне была. Да ещё какая. Лесов поблизости не было, заготавливали в пойме реки тальник. Его вырубали, чтобы расширить сенокосы, и остановить зарастание их ивняком. Вывозили на телегах используя лошадей. Кроме того, в пойме росли деревья: вяз, тополь, осина и дубы. Если они усыхали (от времени), их разрешали вырубать. Но и тальник, и деревья были малочисленны, и проблема дров была наиважнейшая в деревне. Дед как-то выкручивался, договариваясь с охранником, делая бартер – выполнял работу по строительству, по столярным работам, печки перекладывал, или расплачивался изготовлением валенок. С годами всё это делать становилось труднее и труднее.
         Также обстояло дело и с сенокосом. Все луга в пойме были колхозные, и предназначались только для колхозного стада. После того, как колхоз выкашивал все крупные поляны, а косили или конными косилками, или тракторными, только тогда разрешалось выкашивать небольшие полянки. В эти полянки трактор не мог зайти, из-за малого разворота, и вот они и раздавались колхозникам, которые имели в своем хозяйстве коров, овец и коз.
         В период сенокоса дед приезжал домой, если где-то строил дом. И занимался заготовкой сена. Опять же охранник, выделял ему небольшие полянки, и самое главное, чтобы они были близко к дороге, трава чтобы не осока, а та которую потом с удовольствием зимой поедала бы корова. На полянках скошенная трава сохла дольше чем на больших полянах, из-за затененности от тальника, и отсутствия ветра. Поэтому, траву приходилось вытаскивать, на скошенные поляны и просушивать там. Один день дед косил, уезжая рано утром. Второй день вместе с бабушкой и её подругой они занимались сушкой сена, складыванием в небольшие копны.
          И если была хорошая сухая, жаркая погода, всё получалось за три дня. На третий день вечером после работы подъезжал тракторист на тракторе с тележкой, с которым тоже надо было потом расплачиваться своими услугами.
          Воз разгружался у ворот, и утром рано часа в четыре, дед вставал и весь воз укладывал вместе с бабушкой, на сараи. Дело это пыльное, тяжелое, но часам к 8 утра, сено уже было уложено и дожди ему были не страшны. Меня к этим работам привлекали, когда я чуть подрос, после того, как исполнилось десять лет. Жалели меня, почему не знаю. Утром был такой крепкий сон, сам я не просыпался, а они не будили. Это бывает, у старых людей, внуков всегда жаль.
          Необходимый объем, как сейчас помню для коровы и овец был такой: или восемь лошадиных телег, или полторы тракторных тележки сена. Причем вывозить надо было быстро, так как уже начинали пасти в скошенных лугах колхозное стадо, и коровы почему-то с удовольствием поедали сено из копны, да и лихие люди могли запросто умыкнуть весь трехдневный труд.
          Косил дед классно! Смотреть на это мне казалось можно бесконечно. А секрет в этом очень прост! Наличие инструмента -косы подогнанной под его рост. Всё это дед делал сам, вот коса и не подводила. Но кроме того, опыт, который приобретен был за долгую жизнь. Сколько ему пришлось в жизни выкосить травы, одному только деду и было известно.
          Косы в те годы продавались в каждом сельмаге, и там можно было выбрать, такую, которая соответствовала и силе косца, и местности в которой ей придётся трудится. Нож косы был литой и состоял: из полотна, обушка, лезвия, пятки и носика. На пятке был шипик, с помощью которого коса крепилась к косовищу (черенку), закрепляясь дополнительно кольцами, и деревянным клинышком. На косовище была ручка, для хвата правой рукой (тем, кто правша), левой рукой косовище держалось в верхней части. Чтобы кошение не было утомительным, ручка должна была быть на определенном расстояние, в зависимости от роста косца.
          А так как дед делал косу «под себя», у него ручка была соединена «намертво» с помощью отверстия в косовище. Да, этой косой никто и не пользовался. Бабушка запрещала даже в руки ее брать. Боялась, что могу порезаться. Если, когда приходилось мне покосить немного, то я пользовался бабушкиной косой. Одно запомнил, коса - сложный инструмент! И если он подогнан именно под тебя, косить будешь без устали! Только через некоторое время поправляй немного точильным бруском. Но даже при косьбе такой косой, всё равно надо знать основные правила движения. Это дело личное. Опыт приходит во время кошения, например, как распределять силу, как работать телом. Кроме, того в траве всегда имеются, или муравьиные бугорки из земли, или неприметные ветки, которые в случае соприкосновения с режущей частью, мгновенно её затупляют. Косить сразу становится тяжело, трава не охотно поддаётся, и приходится прилагать больше усилий. Поэтому сразу косец, останавливается и подправляет лезвие.
          Сейчас с наличием информации из Интернета, можно многое найти, а в те годы обучение шло только самой жизнью. Кто не имел желание научиться, тот принимал целую кучу мучений. Тот, кто вникал в суть, и мог сам себе сделать подходящую косу, у того проблем не возникало. Но это была такая редкость!
          С дедом я никогда не косил, один раз только видел, как он не спеша, машет косой, а за ним с левой стороны остается валок скошенной травы. И потом, когда приходилось грести сено, собирая в кучи, никогда не видел не прокошенного ряда. Дед так рассчитывал ширину своего ряда, что все травинки попавшие в поле движения его косы, были скошены. И когда потом сено полностью увозилось с луга, было заметно, как в середине ряда трава выбрана под корень, а по краям, срезанная трава была чуть-чуть выше. И работу таких косцов в детстве я видел много, качество работы всегда было на виду, и многое говорило о человеке. Потом наступило время сенокосилок, на конной, на тракторной тяге, и мастерство стало исчезать. Увидеть подогнанную косу, и красивую косьбу сейчас большая редкость…а жаль.
           И мой дед рожденный в начале двадцатого века, знавший многое, и умевший многое, видимо тогда в 60-е уже понимал – наступает другая жизнь, ему не понятная. И в той жизни, правят механизмы, и иные правила, и поэтому, если я спрашивал разъяснял, если нет, то насильно не учил.
           Переехав жить в наш поселок, он начал выходить на улицу, знакомился с людьми, вел разговоры. И если узнавал, что человек тоже был на фронте, задавал первый вопрос – а на каком? С такими людьми сразу завязывалось знакомство, а если человек воевал на том же фронте, что и дед, уважение и понимание возрастало.
           Разговаривали обычно, о делах семейных – сколько детей, где работают, сколько внуков? А так, как в то время дети и из нашего поселка все уезжали в поисках лучшей доли, то все невольно становились в курсе всех семейных дел друг друга. И то, что дети при делах, заняты работой, или учатся доставляло им особую гордость. Они видели жизнь наладилась – строятся новые города, заводы; люди ходят веселые, детей на улицах много. В магазинах необходимое для жизни продается, и даже многое чего раньше и не было. Появились холодильники, стиральные машины,  радиоприемники, телевизоры.
           Ветеранов стали: награждать юбилейными медалями, приглашать на собрания по этому поводу, в поселковый клуб.
           Одно плохо было у деда, садилось зрение, сказывалось ранение в голову. И ещё одно. Как-то в разговоре с одним ветераном, дед спросил его о размере пенсии. Тот ответил, что получает 70 рублей (70-е годы). А дед получал колхозную пенсию, по выходу на пенсию, документы оформлялись колхозом, и ему никто не удосужился разъяснить, или поинтересоваться о льготах. Он и получал вместе с бабушкой пенсию по 42 рубля, каждый. Дед и заинтересовался, а почему у него такая пенсия. Тот разъяснил, что получает, как ветеран войны. И дед, зная, что тот ветеран не воевал, спросил – ты же на фронте не был? А тот разъяснил, что был на трудовом фронте, имеются соответствующие документы.     Очень это деда взволновало, начал он советоваться с умными людьми, даже ходил в поссовет, выяснял. Ничего не поняв, обратился к одному человеку, имеющему опыт в таких делах. Тот помог ему сочинить письмо в ЦК партии, в Москву. Письмо ушло, через месяц, пришло другое письмо из Казани, с просьбой прибыть на комиссию для обследования. А я, в это время как раз прибыл домой, после завершения срочной службы в рядах Советской Армии. Ну, и меня родные направили в Казань, для сопровождения деда. Дед был настроен добиться цели, в обед пришел к нам домой, и мы пошли на берег реки Вятки, чтобы с помощью «Зари» доехать до ближайшей железнодорожной станции, что и сделали.
          Затем сели в поезд, и через четыре часа прибыли в Казань, ночью. Был июнь, тепло, и пересидев до утра на привокзальной скамеечке, пошли пешком на указанный в бумаге адрес. Нужный нам адрес оказался поблизости, куда мы не спеша дошли пешком. Там в приемном покое нас встретили, проверили документы, и женщина в белом халате, мне сказала – не беспокойся, через три дня вернётся, можешь ехать домой. Что удивительно деду было 70 лет, но он стойко перенёс все тяготы хоть и краткого, но затруднительного путешествия. Люди живущие в сельской местности, попадая в городскую жизнь, немного там теряются, от всего с чем приходится сталкиваться – большое количество людей куда-то спешащих, трамваи, автобусы, высокие дома, и этот неповторимый городской шум.
          Я попрощался с дедом, пожал ему руку, пожелал удачи. Он мне сказал – передай всем, что довёл до самых дверей, пусть ждут.
          Я уехал домой, там ждала мама, отец умер год назад, и поэтому работы по хозяйству накопилось много: что-то перестроить, что-то убрать, короче три дня пролетели быстро. И вот на четвертый день, я увидел идущего по дороге от реки деда. Он шагал бодро, с палочкой в руке, был даже весел. Мы присели на лавочку, он как обычно скрутил самокрутку, закурил и начал рассказывать-
сообщил, что провели  обследование, есть медицинское заключение, о необходимости назначения группы инвалидности, а следовательно и повышение пенсии.
          Вот так получилось, не переехал бы дед, так бы и получал колхозную пенсию.
          Очень его это вдохновило, весёлым стал. А ведь, все могло быть сделано своевременно – на момент оформления пенсии, подай ответственное лицо соответствующие документы, справедливость была бы восстановлена сразу. И комиссию назначили бы в момент назначения пенсии, а может и ранее. Не знал дед многого, да и его дочери (участницы трудового фронта) тоже не знали, а тем, кто знал – чужая проблема до сердца не доходила. Кто жил в деревне в то время, всегда доверяли тем, кто работал в различных органах, представляющих власть. Воспользоваться услугами юристов мысль не приходила, да и возможности не было. Дали такую пенсию, значит так надо.
          И получается дед работал после войны и до пенсии, возможно уже инвалидом, не имея никаких льгот. Живым вернулся, вот и вся льгота. Детей надо было поднимать, и он, как мог, так и помогал. И таких в те годы было много, солдат вернувшихся с войны. Они ходили, кто без руки, кто без ноги. Кто с осколками в разных частях тела. У деда осколками были посечены концы пальцев на правой руке, у его брата тоже фронтовика, отсутствовала одна фаланга пальца безымянного, на руке. А мы смотрели фильмы про войну, и не доходило до нас, что живём среди героев-победителей. Уж больно они были обычными, в гражданской одежде в нашей ежедневной жизни. И приходились они нам – отцами, дедушками, дядями, обычными родственниками, угощавшие нас конфетами, пряниками, говорившие всегда много теплых слов в наш адрес. Такой был по крайней мере у меня, образ солдата-победителя.
          Дед про войну почти ничего не рассказывал, видимо до того её противоестественная суть, была ему отвратительна, что и вспоминать лишний раз не хотелось. Рассказывал, как под Москвой в 1941 году, месяца три не ночевал в избе. Грелись у двигателей машин и тракторов, или в сараях. Деду это было мало понятно. Тем более срочную службу он не служил, а был мобилизован на войну, когда ему исполнилось 33 года. Уже взрослый человек. Такой вот в памяти осталась война. Затем ранение, госпиталь, снова передовая, так и дошел он до Кенигсберга. Где, получив ранение в голову, был демобилизован по ранению в 1944 году. Поделился со мной впечатлением, которое получил, когда увидел германские хозяйства в деревнях. С какой-то завистью высказался – там даже свинарники из кирпича были! Двери все металлические! И мы против такой силы воевали!
         Время шло, появились телевизоры, но фильмы про войну он не любил смотреть. По одной видимо причине – увиденное им в жизни на войне, и то, что показывали в фильме – две большие разницы. Служил он сапером, и конечно, как плотника привлекали его и по строительной части. Был случай, когда они восстанавливали небольшой деревянный мост, взорванный немцами при отступлении. Было холодно, осень была. Крепили сваи, связывая их дополнительными бревнами, досками. Тут подъехали легковые машины, офицер выскочивший из первой машины, срочно приказал сделать временный проезд для легковых машин. Деду и его сослуживцам, пришлось заходить в воду, и кое как закрепив бревна держать их стоя по пояс в воде, пока машины не проехали, и похоже такое было не раз.
         Один раз, я смотрел какой-то военный фильм, зашел дед в гости, я посадил его, сказал – смотри может понравится. Он поглядел немного, тогда ещё зрение позволяло, и спросил – почему они не по Уставу одетые? Я ещё не служивший не сразу понял, что он имел ввиду. Он разъяснил – а почему солдат в шапке, а офицер в фуражке? Видимо дисциплина в военные годы строилась на исполнении, разных уставов, и, наверное - неисполнение строго наказывалось. И такой осталась в памяти моего деда война. Для солдата воевавшего, любая мелочь имеет значение. Дед просто запомнил, в армии всё делается по команде, и по приказу. Знать бы это режиссерам, особенно нашего времени!
         Как и все фронтовики, деду пришлось вдоволь хлебнуть и холодов, и морозов, и дождливой погоды. А находясь в окопах, это переносить в разы тяжелее. И вот эту окопную жизнь я слышал ночами. Дед иногда так заходился кашлем, громким, со стонами, и крепкими словами. Так кашляла война, вошедшая в тело деда, и медленно отбиравшая у него силы. Также кашлял, и его брат, когда приходилось ему переночевать у деда. Бабушка ругалась – табашники! Простая деревенская баба, она даже представить себе не могла, в каких условиях им приходилось выживать! И списывала всё это на табак, и водку, которую дед выпивал по случаю встречи с братом. Много не пили, так по две, три стопочки. Бабушка всегда контролировала этот процесс, и если они увлекались разговором, немного «ополовинивала» бутылочку, отливая в другую, пустую. Магазин был соседней деревне, да и работал не круглосуточно. Так, что если деду «не хватало», ответ был краток – нету больше!
         Последний раз я общался с дедом летом 1986 года, он уже почти ничего не видел, сидел у дверцы подтопка, он туда пускал дым от цигарки, которую всё также скручивал из листочка газеты. Чтобы получить такой листочек, он сворачивал один лист газеты в несколько раз, пока не получалась, что-то похожее на небольшую записную книжечку. Вот и отрывал он этот листочек, который как раз вмещал щепоть махры. Дед сгибал листочек, насыпал туда на ощупь, из кошелька махры, разглаживал её равномерно по всему листочку, один край листочка слюнявил, проводя языком, и закручивал в трубочку. Получалось, что-то похожее на толстую сигарету, зажигал спичку и прикуривал. Все движения были не спешные, отточенные за годы жизни. И он также неспешно вел беседу. Его интересовало всё. Но, чтобы ему было понятно, информацию ему нужно было подавать на простом языке, и особенно ему нравилось, если рассказывали ему про веселые случаи из жизни. Играл он на гармошке, выпив, был заводным. Любил веселье, обычное народное за столом, а концерты по телевизору он не понимал. Не понимал – почему один поёт на сцене, а другие молча сидят в зале, и только хлопают.
          На похороны деда, я не попал, был в командировке, связи со мной не было (вот, как бы пригодилась сотовая связь!). Похоронили в моем родном поселке, рядом через полгода упокоилась бабушка. Могила посещается многочисленными внуками, и теперь ещё и правнуками. Спит среди сосен - рядовой саперного взвода, 490 стрелкового полка, 192 стрелковой дивизии,
третьего Белорусского фронта, кавалер двух орденов Красного Знамени - Чайников Кузьма Иванович. Вечная слава!
          Когда беру в руки топор, или иной инструмент, как будто кто-то мне начинает помогать. Инструмент слушается, улучшается точность рук, дело спорится.
          Спасибо тебе дед Кузьма! За тепло которое я получил в детстве, за воспоминания о том времени, в котором все ещё были живы – дед, бабушка, родители и родные. За качества которые я увидел в тебе, и старался им следовать: за все в жизни нужно отвечать только самому; если взялся за дело, доводи его до конца; чужого никогда не бери, счастья не будет; людей не подводи, обещал сделай; уважай государство, без него не выжить; о детях проявляй заботу, в беде не бросай...
          Другая страна, другое время. Пусть мало было всего – не так богато было в избах, не сидели уткнувшись в телевизоры, или смартфоны,  по улицам не ездили красивые автомобили, и многое другое…
          Зато можно было слушать разговоры простых людей, о жизни, причем там не звучали слова осуждения, кого-либо, так в шутливой форме обсуждались те, или иные изменения в жизни. И слова эти, которые я слышал, звучали от людей, которые жизнь знают не по книжкам, а по личному опыту. Людей, родных мне по крови.
          Спасибо дед, что ты был в моей жизни!

          …И храню в душе одну,
          Я заката тишину,
          В ней звучит, как в поле колос-
          Незабытый деда голос…

Ноябрь, 2022 года