Гроза

               
               
                1

Терпеть Саша начал ещё с ночи. К 11-ти часам утра сменилось четыре волны. Ровно на 40 минут – с 12-ти до 12-40-ка никакого дискомфорта не ощущалось. Но Саша знал, что это всего лишь мнимое затишье перед, самой что ни на есть бурей. В обед появи-лась боль: тянущая, трубная, требующая отдачи. Саша лёг на пол и постарался не двигаться. Около 3-ёх дня стали отходить газы. Он знал их анестезирующие свойства на свой организм и оттого ждал.
После первой дюжины выбросов газы стали заметно градуиро-ваться. По интервалу изменения их запаха Саша отсчитывал часы. Первые газы были сладкие с лишь едва уловимым привкусом про-горклости – отход продолжался около полу часа, затем почти час газы выделялись очень сложные, Саша так и не смог придумать для их описания хоть сколько-нибудь внятного определения, затем про-сто пахнущие полежавшим калом, словно бурая куча слежавшихся осенних листьев – совсем не интересные, как посчитал он, и даже едва не впал в сон, позже, постепенно с интервалом в 10 минут ста-ло появляться нечто гнилостное, перекрывающее всё.
Дальше анализировать не было смысла. 
К половине пятого каждое сокращение кишечника отдавалось не только в паху, но и в шейном отделе позвоночника. Ноги стали по-степенно отекать. Саша с волнением переживал, как озноб покинул пальцы ступней, оставив лишь едва уловимое покалывание, и пере-бирался выше по ногам до паха. В 6 часов вечера настало время собираться на работу. Осторожно ступая по квартире на непослуш-ных ногах, Саша приготовил одежду, убрал в пакет, убрал и бога-тую ссобойку, приготовленную ещё с ночи. На ноги, не смотря на погожий день, он надел резиновые сапоги, так как зашнуровать бо-тинки не представлялось возможным.  Хотел было побриться, но передумал. Сборы давались ему нелегко, то и дело приходилось прижиматься к стенке и замирать, прислушиваясь к себе – так легче было сосредоточиться и удержать кольцо сфинктера в напряжении.
Продолжал сборы он лишь в те несколько минут, когда кишеч-ник не сокращался.
Саша внимательно осмотрел содержимое своей сумки – ничего ли не забыл: суп в банке из-под солений – 3 литра, хлеб – 1,5 бу-ханки, початая пачка паштета, упаковка масла, майонез – одна пач-ка, 400 грамм колбасы, куриная тушка, варёная – под разогрев, ба-ночка оливок, печатная машинка. Раритетная, доставшаяся ещё от отца. Саша никогда не оставлял её на работе. Морг – место неспо-койное и неоднозначное, и санитары – ребята разношёрстные, кто сидел, кто «торчит», кто «допивает», из вменяемых только студенты медики, да и те через одного с душком...
- Моя машинка, никому не отдам…

                2

С трудом преодолев лестничный пролёт и оказавшись, наконец, на улице в начале седьмого, Саша дворами пробрался к автобусной остановке. Спрятался за полупрозрачный рекламный щит от груп-пки школьников, что с нескрываемым любопытством осматривали его так не шедшие к ситуации сапоги, прислонился к столбу, и,  едва ни теряя сознания от боли, которая к этому моменту уже поработи-ла всё его тело без деления на кишечник, голову, суставы, мышцы, дождался рейсового автобуса. Как входил – не помнил. Но отчёт-ливо прожил тот миг, когда за ним с лязгом захлопнулись железные створки дверей. Словно в камере, подумалось ему, вот-вот газ пу-стят или пущу. На этой мысли Саша едва не рассмеялся, но поняв, что стоит ему лишь намекнуть телу о смехе, как оно тут же ничтоже не сумнявшись вывалит всё с таким трудом накопленное за сутки говно прямо здесь в штаны и в автобус. А допустить этого Саша не мог. Автобус качнулся и затрясся по ухабам. Ехать оказалось нестерпимо тяжело, даже тяжелей, чем смеяться – и тут Саше сдела-лось по-настоящему страшно. Неужели и в правду не довезу, мол-нией мелькнуло у него в голове. То и дело боль из невыносимо тя-нущей превращалась в невыносимо колющую, из колющей в выво-рачивающею, из выворачивающей в тупую, то всё это одновремен-но и с резким ускорением.
Все существующие в природе виды боли, и даже одна-две несу-ществующих, в одно мгновение пронеслись перед сознанием Саши. Был даже миг, когда он готов уже был отказаться от своей затеи. Но тут вдруг, совершенно волшебно непредсказуемо, ему стало непре-одолимо легко,  он только успел выдохнуть, как в глазах потемне-ло, и тогда Саша понял, что умирает.
- Мужчина! Ну, что вы ей богу!?
Саша выпал из оков боли и обнаружил себя распластавшимся на спине какой-то дородной женщины. Спина была широкая тёплая.  Как печь.
- Настоящая русская, как у мамы…
- Понапиваются. Алкашня. – проскрипела снизу вверх старушка и больно ткнула Сашу в плечо.
И тут Саша понял, что либо он сейчас навалит в штаны и тем са-мым испортит себе дежурство, либо срочно что-нибудь предпри-мет. Но тут вмешался случай.
- Граждане, да ему же плохо. – раздалось в толпе. – Чего вы на мужика накинулись – пьяный, пьяный. Вон с лица весь зелёный. Может, сердечник. Мужчина, вы сердечник?
И тут Саша уже смело отдался в руки толпы.
- Несите, несите его к дверям.
Бледный потолочный узор автобусного салона, плавно покачи-ваясь, поплыл перед его глазами.
- Водителю постучите, пусть откроет.
- Аптечку, аптечку у него попросите – у них есть.
Кто-то неприлично коричневыми пальцами попытался запихнуть ему в рот таблетку.
Двери с шумом распахнулись, Сашу хотели  было усадить на скамейку, но он упёрся.
- Спасибо, спасибо большое, дальше я сам. Мне уже лучше. – не позволял усадить себя он. – Честно. Триста метров... всего… всего, и я дома. – простонал Саша и глянул сначала на спины своих спа-сителей, затем на часы, затем в лицо голубоглазому, неприлично рыжему пареньку, маленькому-маленькому с приоткрытым жарким ртом.
- Где ж твоя мама…

                3

Санитары, скорее всего, уже разошлись, думал Саша, скрючив-шись семеня мимо пищеблока и с надеждой вглядываясь в такое же-ланное, короткими белёсыми вспышками мелькавшее сквозь про-ряженные огрызки кустов здание морга, осталась лишь Мария Фе-офиловна – женщина, выполняющая совершенно неясную функцию, не то уборщица, не то санитарка, не то фотограф, не то РУП-овец. В каждом морге есть своя такая женщина. Она с лёгкостью могла одеть покойника, побрить, свозить «ноги» в крематорий, пожалуй, единственное, чего ей не доверяли так это вскрытие.
Мария Феофиловна обычно приходила на работу первой, мыла полы, что-то там готовила, а уходила домой позже других. «По-хозяйски» проводив всех: лаборантов, фельдшера, санитаров, экс-пертов, замыкал список обычно начальник отделения, молодой и дотошный, – проводив и его, она обычно дожидалась дежурного санитара, и только после того покидала здание морга.
 Саша встретил её уже в дверях.
- Что задерживаетесь, Александр Николаевич?  - бодро привет-ствовала его она.
- А что привезли? – стараясь не демонстрировать свою боль, как можно привлекательнее произнёс Саша и попытался разогнуться.
- Полчаса назад. Ребята на каталки скинули – я в журнал записа-ла. Бирки тоже сделала, что б ты не путался потом. Ты тогда вещи перепиши, да температуру померь, только обязательно – завтра Крылова вскрывает. Короче, без документов все, постановления я подписала, на журнале там, в общем разберёшься. Ладно, побегу, тороплюсь. У мужа сегодня юбилей. Мы в ресторан пойдём.
И она, ловко соскочив с приступки, скорым шагом направилась в сторону пищеблока.
- Нарядная, как покойница. – не зло прошептал ей вслед Саша и вошёл в морг.
Труп был роскошный, и без постановления ясно, что ДТП, лежал на каталке прямо у входа, лицом вниз, – Эдик, сволочь, подумал Саша, знает, что мне переворачивать придётся, а попробуй-ка один, – бесцветная мокрая куртка перекручена, штаны приспущены, тоже мокрые – либо в лужу упал, либо моча.
 Саша понюхал пальцы.
- Моча. – тихо произнёс он. – Ботинки без подошв, подсохшие брызги крови, кусочки земли и асфальта – классика.
Саша стоял, опершись о труп, и боялся вдохнуть – ждал, когда закончится несколько затянувшееся кишечное сокращение.
- Ну же. – прошептал он, словно беременная женщина придер-живая вздувшийся живот. – Ну же, миленький, сейчас уже. – разго-варивал он с кишечником словно с ребёнком. –  Дай только дверь на засов поставлю. Вот так.
Саша запер, наконец, дверь, спешно вскарабкался на каталку, спустил штаны, ослабил хватку сфинктера, и грамм триста напустил трупу в трусы.
Дурачёк, Эдик, с упоением и лёгким облегчением думал Саша, упираясь трупу в голени и прислушиваясь к запахам своего кала, к каждому оттенку, он думает, продолжал размышлять Саша, что зло мне сделал, труп принял лицом вниз, а на деле – добро для меня со-творил. Ну, как мне в таком состоянии было ещё и труп жопой к верху переворачивать.
- Что бы делать зло. – сладостно прошептал Саша. – Нужно учи-тывать обстоятельства добра.
 Превозмогая боль и острое желание продолжить дефекацию, он слез с каталки, подтянул «кегле » трусы, накрыв тем самым, словно саваном свой кал, подтянул брюки.
Сладостно представлялось Саше, как он перевернёт труп, как распространится его тёплое говно в холодных трусах недавно умершего, кстати, подумал он, нужно будет обязательно в поста-новлении посмотреть, во сколько его сбило – мечтательно пред-ставлял он, как каловая масса заполнит все уголочки его мёртвых ягодиц, коснётся мошонки, обязательно, – Саша специально какал как можно ниже, что бы после переворачивания кал непременно ка-сался половых органов: у мужчин яичек, у женщин просака и поло-вых губ, у детей яичек, просака и половых губ.
Саша бережно помял мешочек говна в его трусах, наклонился, втянул носом аромат – когда труп ляжет на спину, едва не произнёс вслух он,  мешочка не станет.
Вернувшись в санитарскую Саша, первым делом, расчехлил сумку, извлёк свою гордость… свою коренную англичанку, свою Underwood , печатную машинку.
- Хорошая. – он с трепетом протёр носовым платком рельефные, неизменно оставлявшие мозоли, клавиши, уселся поудобнее. – Итак, «Гроза».  – в полголоса произнёс он.
Тут в дверь позвонили. Саша от неожиданности аж подпрыгнул. Спрятав машинку, он выглянул в окно.

                4

Привезли три трупа на двух труповозках: раздавленный плитой строитель и неустановленная молодая девушка лет пятнадцати с трассы – на одной, и замотанный в домашнее покрывало старик в памперсах – в другой.
- Что, Александр Николаевич, дежуришь?
В дверях показалась сначала щербатая улыбка, а затем и «всегда лучистые», как с первой встречи литературно окрестил их Саша, глаза Виктора. Тот был так высок, что чтобы пройти в дверь ему приходилось пригнуться и накрениться в бок – так широк в плечах он был.
- Как видишь, Виктор.
Саша тепло пожал его бездонную ладонь. Казалось, в ней можно было утонуть.
- Чего бледный-то такой? Не заболел часом? – Виктор отточен-ным движением поддел тугой шпингалет и распахнул боковую створку.
Из всех обслуживавших Сашино отделение «труповозов» Виктор был единственным, кто сам отворял двери. Саша расценивал это как жест вежливости. И где-то в глубине души лелеял мысль, что Виктор так предусмотрителен только с ним, что Виктор через ка-ких-нибудь тайных общих коллег знаком с его «секретным секре-том» и этим и некоторыми другими «добрыми » действиями лишь пытается выразить своё преклонение перед его, Саши, талантом. Хочет обозначить свою посвящённость в его тайну.
При мысли об этом, у Саши, как и во все предыдущие разы, пробежали по спине благодарственные мурашки.
- Есть н-немного. – Саша почувствовал, как наливается краской стеснения. – З-знобит чего-то, может, простыл. Пройдёт. Ты не бес-покойся – всё хорошо.
Желая ускорить процесс, Саша потянулся за свободной катал-кой. Неловкость неконтролируемо накрыла его с головой. Его бук-вально расплющивал груз ощущения того, как лебезит перед ним этот великан. Великан, который мог бы его убить одним ударом.
- Да буде. – широко улыбнулся Виктор и жестом остановил его. – Ребята сами. Три часа на базе просидели – уже забухать собра-лись. А тут как попёрло. Школоту какую-то неустановленную с трассы подобрали. Проститутка, наверно. –  он кивнул на прицеп. – Держи бумагу. – протянул он постановление Саше. – Составлено, правдо, криво, но следак на словах просил передать, что завтра с утра нормальную постанову привезёт.
- Девочку на стол. – не сам произнёс Саша и испугался собствен-ной самостоятельности.
- На стол её. – зычно повторил Виктор, явно бывший у них за внегласного бригадира.
Двое рослых ребят в форме, чьи имена Саша помнил лишь при-близительно и один суточник, настолько крепкий, что сразу стало ясно, почему он один, ловко подхватили носилки, скинули труп на каталку и молча утолкали по коридору, к секционному залу. Су-точник зачем-то сразу направился к умывальнику и принялся мыть руки. Саша подметил, что тот совсем не был похож на обычных в этих делах «помощников». Как правили их брали из обезьянника: бомжи, дебоширы, загремевшие на пятнадцать суток за пьяные вы-ходки неблагополучные обыватели. Польстившись на скощение срока, пайку или просто из праздного интереса, они катались в труповозке с милицией и делали за тех всю черновую работу. Обычно измождённые и опустившиеся, суточники всегда вызывали у Саши неприкрытый интерес, хотя бы только потому, что как ни-кто были потенциальными его клиентами в недалёком будущем. Этот же совершенно не походил на эту побитую жизнью братию – крепкий, молодой, скорее всего спортсмен, единственно, что порти-ло его безупречный вид, это оторванный, примотанный скотчем ру-кав рубахи.
- Из ресторана приехал. – Виктор заметил Сашин интерес. – За драку. Ты чего руки-то моешь?! Эй! – окликнул он так увлечённого помывкой парня, что тот даже не отреагировал на его слова. – Чего полоскаешься? Там ещё два трупа. После, после будешь мыться, иди давай второго выгружай.
Не закрыв воду, парень флегматично поплёлся к машинам.
- Потом на стройку, за этим. – Виктор кивнул в сторону прицепа и жестом изобразил траекторию движения автомобиля. – Не то он на плиту свалился. Не то плита на него. – продолжал говорить Вик-тор. – Ты носилки вытаскивай. – приказал он парню. – Да, одной стороной на край крыльца ставь, во-от, правильно.
 Саша слушал его и, больше для вида, участливо разглядывал укутанный в белую от бетонной пыли тряпку труп с торчавшими на улицу напитавшимися кровью кирзовыми сапогами.
– Работяги сами плиту краном оттащили, его зачем-то на про-спект вытащили – видно же что мёртвый. Короче мутят чего-то. Ка-банович Илья Трофимович. Держи. – сунул он Саше в руку второе постановление. – Та-ак, в той машине профессор, какой-то, кафед-рой, говорят, заведовал. Дня три, походу, в квартире пролежал. Не перепутаешь? – юморно подмигнул он Саше. – Там неизвестная, вон – строитель, а третий профессор.
- Профессор, строитель, неизвестная. – как-то потерянно повто-рил за ним Саша.
Сунув ему в руки постановления, Виктор прошёл в секционную, Саша последовал за ним.
- Ну, ты Саш, и вправду хреново выглядишь. Ты б таблетки ка-кие выпил что ли.
- Да, это так. – Саша с вожделением глядел, как молчаливые кол-леги Виктора, перетаскивают с каталки на стол труп девочки, как судорожно дёргается её, слегка тронутое окоченением тело, как беспомощно откинулась белая головка.
Кишечник сладостно сократился и Саша вспомнил о боли.
Ребята тем временем вернулись с каталкой и принялись грузить «строителя».
- А как вообще жизнь? – Виктор, сощурившись, затянулся сига-ретой. Выпустил в подбородок густой сизый дым.
- М-м-м так. – по крупицам собирая остатки самообладания, Са-ша заскользил глазами по прокатившемуся только что перед ними раздавленному строителю.
 Какой же болтливый, однако, этот Виктор, думал он с досадой. Хотя, сам виноват – приручил его, как пса лаской – своим талан-том.
 Частенько, насладившись за целую смену телами, опустошён-ный, доведший себя едва ли не до разрушения и, боясь лишь одно-го, – остаться дома одному в одинокой постели одному одного од-ному одинокой одному одному. Саша едва ли не силой удерживал тогда Виктора, лишь бы только оттянуть начало того, что, несо-мненно, рано или поздно послужит концом его Земного существо-вания.
 Сейчас же он желал одного – побыстрее избавиться от нежела-тельных гостей: эти безымянные, гадкие, спортсмен этот ресторан-ный, гадкий, Виктор, гадкий.
- Ты б к врачу, что ли сходил бы. – раздался, словно коридорное эхо, страшный Витин голос.
- Ага-ага. – едва не теряя сознание Саша глядел на подгузник профессора, который, как и пять минут назад строитель, проплыл сейчас перед его глазами.
- Витька, поехали. – крикнули с улицы и этот крик опять пока-зался Саше коридором.
Хлопнула дверь УАЗ-ика. Саша увидел себя пожимающим всё такую же бездонную ладонь Виктора
- Слава богу.
Ещё десять минут назад он знал, что
                Всё будет грязно
                Как никогда
Как в стихах про цветы

первой насрёт, навалит, в трусы неустановленной девушке, мо-лоденькой и искалеченной, скорее всего фурой – Саша сразу раз-глядел разрушительное действие бампера у той на грудном отделе, затем профессору, а если останется, то, самому недостойному – строителю.
 Едва закрыв за «труповозами» дверь, Саша бросился к ней. Как наполненный говном коршун. На всякий случай, прикрыл выкра-шенные зелёной краской створки окна.  Кишечник снова дал о себе знать. Колким сокращением.
Вот она.
Девушка оказалась хоть и стройной, но плотненькой, сбитой.
Вот она, игра чёрта, подумалось Саше, – плотно сбитая девочка лежит сбитая фурой.
 Как ни старался Саша подлезть пальцами к пуговицам на джин-сах – тщетно – кант туго впился в мякоть живота девочки, к тому же тот, видимо, от травмы, несколько отёк.
- Да как ты в них ходила!? – в сердцах выругался он, попытался не расстёгивая, стянуть тугой джинс. – Так ж ш задохнуться можно. – снова рванул он. – Ой, бля.
  Саша облокотился о стол, закрыл глаза, осторожно, не делая резких движений, расстегнул свои штаны, пуговка за пуговкой – ширинку. Снова попробовал расстегнуть джинсы на девушке. Те не поддавались. Саша перевалил девочку на живот, и на него взгляну-ли натянутые до поясницы бордовые колготы.
- А-а!
 Издал вопль Саша и, не имея в себе больше сил терпеть, уложил лежавшего рядом, на каталке, рабочего на бок, тот едва не грох-нулся на пол, Саша приткнул каталку к стене, поставил на фикса-тор, в одно движение стянул с него просторную робу, семейные трусы, не влазя на каталку – раскорячившись,  оставил ему 150 грамм кала, затем, выбежав в коридор, тем же макаром, –  профес-сору в пустой памперс – 170, навалилнавалилнавалил!!!!!, затем, сковырнув пуговицу джинсов ножом, навалил девочке прямо по-верх стрингов.
- А теперь можно и попечатать.

                5

- Не понимаю, что за херня. – Слава, брезгливо морща седло но-са, покрутил перед собой изгаженные стринги.
- Чего ты, Слав?
- Да снова обосранный. О-бо-сран-на-я. – по слогам произнёс он, повесил трусы на край секционного стола и стал проталкивать ко-лодку девушке под лопатки. – Ненавижу, когда бабы срутся, да ещё такие молодые. – недовольно заключил он.
- Ну, срутся люди, когда их машинами давит. Чего тут такого? – невысокий, несколько широковатый в бёдрах Паша говорил, а сам вертел в руках видавший виды фотоаппарат.
- Да того, Паша, что не всегда срутся.
Слава приставил острие рёберного ножа девушке к кадыку и плавно рассёк плоть до лобка.
- Ну и что? Ну, попался тебе обосранный, обосранная, – ты что первый день работаешь? – Паша вынул батарейку из фотоаппарата и, смешно скорчившись, придавил её зубами. – Ты что её уже вскрывать собрался?
Слава в недоумении застыл над разрезанной девушкой.
- Давай раздевай этого мужика быстрее. – он кивнул на распла-ставшегося на каталке старика в памперсе.  – Мне ещё сегодня в прокуратуру ехать. А травму эту, сам понимаешь, хрен успеем вскрыть. Ты ж опытный, соображалку включай иногда.
- Тут вон тоже обосравшийся. – сказал работавший за соседним столом Гена. – Хотя с чего? Скорее всего, сердечная недостаточ-ность будет.
Он, морщась, покрутил перед собой пропитавшиеся калом се-мейники неопределённого возраста мужчины.
Паша вставил батарейку в фотоаппарат, нажал пуск.
- Улыбочку? – ёрно осклабился Гена.
- ****а батареям. – Паша, ещё раз нажал на спуск. – Пойду но-вые поищу. Короче, деда этого мне режь пока, девку оставь, после обеда, если успею, может опознавать ещё придут...
Вытряхнув на ладонь батарейки, он вышел из секционного зала.
- А ну-ка. Ген, отвлекитесь на минуту.– выражение Славиного лица сделалось таким серьёзным, словно бы он догадался о чём-то чрезвычайно важном.
- Ну? – тот опёрся о труп обеими руками.
- Сколько у нас сегодня трупов?
- Вообще, или только сегодняшних?
- Вообще.
- Э-э-э.  Одиннадцать, ну, с этими. – Гена кивнул на лежавших на столах. – Четырнадцать.
- Хочешь, забьёмся один к четырнадцати.
- В смысле?
- Берёшь любой труп из этих четырнадцати. Смотришь ему в трусы. Я готов биться об заклад, что там будет говно.
- А тебе в трусы не нужно заглянуть? – щербато рассмеялся Гена.
- Хорош ржать, я серьёзно.
- Я вижу, что серьёзно. Ха-ха. Куда уж серьёзней? По лицу твое-му в-вижу. – Гена не переставал смеяться. – У тебя сейчас такое ли-цо, как у Левитана, ну, диктора.
- А ты видел его лицо?
- Ну, представляю, что вот именно такое выражение лица и должно было у него быть, когда он говорил: «Внимание, внимание. Говорит гермаа-ния». – он раскатисто рассмеялся.
- Хорош ржать – родственники услышат. – Слава подошёл к ок-ну и прикрыл фрамугу. – Я серьёзно. Я давно уже заметил, что ка-кая-то херня нездоровая здесь творится. Сначала я заметил, что па-ру раз в неделю все трупы обосранные попадаются. Прямо нава-ждение какое-то . Стал отслеживать. И-и, понимаешь… Вот скажи, кто вчера дежурил, ну, сегодня в ночь?
- Саша, вроде. Я его встречал сегодня с утра.
Слава вернулся к трупу девочки и сел на край стола.
- Вот я и установил такую закономерность. – задумчиво произнёс он. – Как Саша дежурит, так трупы обосранные привозят. Что к чему?
- Мистика какая-то. – наморщил лоб вмиг сделавшийся серьёз-ным Гена. – И что всегда именно в его смену?
- Честно, не стану подгонять факты. Два раза в его смену не было такого. А один раз в смену Петра Иваныча. А когда он в отпуске был, две недели, помнишь, – только несколько обосранных было.
- Мне кажется, ты что-то путаешь. – Гена принялся работать с трупом. – Напридумал себе всякой ерунды.  – навалившись, он разжал успевшие окоченеть в суставах руки. – Ну, срутся люди, ко-гда их машиной сбивает или там с крыши  ляпаются. Это нормаль-но.
-  Давай, говорю, забьёмся. Ты сам убедишься.
- Так  что, любой труп что ли?
- 50 баксов ставлю. – не унимался Слава.
Гена обвёл глазами поступивших за ночь: несколько явно не криминальных пенсионера, женщина с разбитым в кровь лицом, деревенского вида парень с петлёй из куска проволоки на шее, весь пропитавшийся со спины кровью не меткий огнестрел, несколько пешеходов от тридцати до пятидесяти, и замыкающая, эксклюзив – задушенная беременная баба в резиновых сапогах.
- Да, пёстрая сегодня компашка подобралась. – Гена, уже совсем забыв о работе, почесал затылок. – Ладно, спорим. – наконец энер-гично сказал он и прошёлся между каталками. – Кого же выбрать?
 - А ты логически подумай, от обратного.  – Слава шёл рядом с ним, то и дело заглядывая Гене через плечо. – Кто из них с наименьшей долей вероятности мог обосраться – висельник? – мог, будущая мамаша? – могла, у них там во время беременности чёрти что в организме творится, «кегли» ? – могли, старики-и-и…
- О, старики. – включился в игру Гена. –  Вот этот. – он указал на субтильного седовласого пенсионера лежавшего в позе зародыша. – Или эта? – пепельная старушка в ночной рубашке.
- Ну, выбрал? – гыгыкнул Слава. – Вот увидишь, они все обосраные.
- Так что, только одного можно выбрать?
- ****ь, хорош тупить. Я говорю, что они все будут обосраными. Просто выбирай с кого начать.
- Ладно, бабку эту беру. – Гена ткнул пальцем в тощий, явно не криминальный, труп пожилой женщины. – Она, походу, неделю уже не жрала. Помоги мне.
Ребята перевалил бабку на бок, Гена задрал ночную рубаху, хо-тя по характерному мутному пятну на ней уже всё было понятно.
- Ну что?! – ликующе произнёс Слава.
- Я думаю, трусы можно не снимать.
 
                6

  Терпеть Саша начал ещё с ночи. К 8-ми часам утра прошли две волны и появилась ровная даже не пытавшаяся пульсировать боль. Саша ждал хоть каких бы то ни было изменений. И, когда уже со-всем отчаялся, внизу живота что-то щёлкнуло, в малом тазу похо-лодело и где-то глубоко в анусе кольнуло.
11-27 – записал он в свой журнал.
Пошла третья волна. В 15-38 стали отходить газы. К половине шестого вечера каждое сокращение кишечника стало отдаваться в шейном отделе позвоночника.
Саша переступил порог морга и, стараясь не попасться никому на глаза, пробрался в санитарскую. Разувшись, он лёг на диван и высвободил раздувшийся, словно шар живот из-под ремня.
- Куплю подтяжки. – тяжело дыша, пробормотал он. – С первой же зарплаты куплю. Видит бо…
Его стоны оборвал вошедший в комнату Слава. Он опешил.
- Саш? А когда ты пришёл?
- Да вот только что. – как можно более непринуждённо, что по-степенно уже стало входить в привычку, ответил он.
- Как это я тебя проглядел? – в недоумении пожал плечами Сла-ва.
Тут следом за ним шумно ввалился Гена. Не заметив Сашу, он озорно и довольно громко зашептал Славе:
- Всё ушёл Глинский. Доставай, чего там осталось. О! – он заме-тил Сашу. – А вы уже на дежурстве. – и вдруг, вспомнив вчераш-ний разговор, замер лицом. – Э-э-э, Саша… тут такое дело… - начал было он, старательно подбирая слова, но Слава ткнул его локтём.
- Саш, давай по маленькой. С обеда осталось. – он извлёк со шкафа початую бутылку водки и выразительно посмотрел Гене в глаза.
Гена, в свою очередь, недобро уставился на Сашу.
- Можно. – как можно приветливее ответил тот, стараясь удер-жать напряжённый Генин взгляд. Неужели и он знает о моём талан-те, с ужасом и одновременно с тщеславной радостью подумал Са-ша, неужели он агрессивен к моему таланту. Неужели… - М-можно. – словно бы силясь ещё больше замаскироваться под простака бук-вально выдавил он.
- Ну, тогда садись.
Решив, что проще будет повиноваться, нежели объясняться в сво-ём самочувствии, Саша сел за стол, что бы живот не так сильно пе-режимало, он отвёл правую ногу, а сам несколько небрежно разва-лился.
- Саш. –  заговорил Слава, в перерыве между залпом выпитым стаканом и закусыванием. – Ух-х. Хороша.
- Ф-ух. – выдохнул Гена.
- Саш. А вот ты давно вообще в морге работаешь? Ну, у нас ты, по-моему, уже почти год.
- Семь месяцев. – кивнул Саша всё больше убеждаясь в том что разоблачён.
- Да-а. – Слава шумно втянул носом воздух. – А до этого ты где работал?
Нужно срочно отвести подозрения, решил Саша. Если Виктор явно восхищается мной. Просто пышет восхищением, то… То, эти двое, особенно Гена, похоже, ненавидят меня. Может образы, со-зданные мной, кажутся им слишком личными. Как светлокожему человеку  чёрные образы кажутся чёрными, гетеросексуалисту  го-лубые – голубыми, а русскому немецкие – фашистскими, какие несуразные мысли у меня для меня, с испугом подумалось Саше, я не владею собой, что же мне делать с этой дуростью? А, может, мо-жет, их оскорбляют мои ситуации или мотивы. Или они просто ненавидят литературу. А Гена. Гена вообще, по-моему, слабоум-ный. Для своих сорока он очень неразвит. Что делать?
- Я, ребята. – начал как можно более непринуждённо Саша. – До того как прийти к вам работал во многих моргах. Как вышел на пенсию, так и начал работать. В Мурманске трупы принимал. – Саша бывало сделал ударение на второй слог – МурмАнске. – В Тольяттинской патанатомии, в Белоруссии, маленький такой горо-док на тридцать тысяч рыл – Марьина горка называется, там пол-тора года оттрубил, у вас вот сейчас.
- А чего это тебя так с места на место кидало? – подозрительно сощурился Гена.
- Так женщины. – вдруг неожиданно для себя выпалил первое, что пришло на ум Саша. – Всё горе от них. Не могу, понимаете, с одной бабой больше года пепёхаться.
Гена, забыв уже о цели беседы, захлебнулся смехом.
- Пеп-пёх-хаться? – смеялся он. – Это у вас Мурманске так что ли – пепёхаются?
Слава взглядом приказал другу не отвлекаться.
- Любишь женщин, говоришь. – он разлил оставшуюся водку по стаканам. – А как ты относишься к тому, что они какают?
Гена ещё пуще зашёлся, было видно, что его неплохо «накрыло».
- Ну-у. – аж растерялся Саша, определив, наконец, вектор вопро-са и окончательно убедившись в том, что пойман. – Ну, к-какают и какают… Э-э-э, моя первая жена как-к-ала, сам видел, как после неё калдэхи в унитазе плавали, вторая точно какала, мама моя к-какала. Что значит отношусь? Отношусь, как отношусь.
 Сердце Саши отчаянно забилось.
 Он отчётливо, всеми страхами и стыдами, ощутил, что вектор, который он обнаружил секунду назад, неумолимо ведёт в морг. И значит талант его тут не причём. И обидно и больно и страшно. Ни Гена, ни Слава ничего не знают о его таланте. И вектор более того, что ведёт в морг, целится прямо в него, в Сашу. Меня сейчас бить будут, мелькнуло у него в голове. Будут бить. Как били в Марьи-ной горке, как били в Мурманске. А как били в Тольятти – вообще вспоминать не хочется. Нужно срочно что-то делать. А может от-крыться им. Открыть бутон свой, свой секрет. Сказать им что я…
- Хотя и вправду. – заметив его замешательство, Славе сделалось неловко. А вдруг зря на человека подумал. – Что это я. Ну срут и срут. Что ж теперь убивать их, что ли за это.
Тут раздался дребезг звонка.
Саша был так напряжён, что невольно сократился мышечным аппаратом и подскочил на месте.
- Кого это ещё? – Слава пальцем отодвинул шторку. – Трактор. – удивлённо произнёс он.
- Трактор? – переспросил Гена, и они переглянулись. –  Эй, чу-вак, здесь не стройка!!! – развязно, невпопад  выкрикнул он и по-пытался высунуться в окно.
- Дя сядь ты! – Слава грубо рванул его за халат. – Пили ж вроде одинаково. Сядь, я тебе говорю.
- Пойдём-ка, глянем. – радый, что появилась возможность пере-менить тему, предложил Саша.
Тут с улицы, словно бы призванный довершить картину, долетел отчаянный женский плач, а с порога на Сашу буквально обрушился заплаканный мелово-бледный парень. Он сбивчиво, больше жеста-ми, нежели речевым аппаратом поведал историю о том, что только что на тракторе сбил собственную дочь. Что та ехала со школы, вышла из-за автобуса, а он в это время проезжал на тракторе мимо и сбил. Что у ментов труповозка на ремонте, и они предложили ему самому завести в прицепе трактора дочь в морг. Что она сейчас ле-жит там, в прицепе, в сене и в покрывале, которое дал водитель ав-тобуса. Что все эти люди, он указал на толпившуюся у прицепа взволнованную кучку  – родственники. Что он виноват и больше не будет жить. Что дочку нужно похоронить красивую как куколку, а сразу после похорон он повесится. Что родственники никаких денег не пожалеют и, что недавно корову продали. На этом этапе разго-вор прервали забравшие его в машину сотрудники милиции.
- История. – глухо выдохнул стоявший рядом, ещё не до конца впитавший информацию Гена.

Слава в это время беседовал с солидным крупным мужчиной, что держался несколько в стороне от остальных родственников.

               
               
                7

Девочка сразу понравилась Саше. Понравилась так, что он за се-кунду испытал сразу четыре  сокращения в кишечнике. Каждое от-далось уколом в паху.
Вернулся Слава. О чём-то пошептался с Геной и тот, взяв в по-мощь молодого, видимо бывшего свидетелем происшествия парня, снял девочку с прицепа и водрузил на каталку. Слава тем временем направился к родне.
На каталке девочка понравилась Саше ещё больше. Вся перело-манная, в нескольких местах открытая, эффектная! Слипшиеся пуч-ки бурого кровяного сена облепили её буквально с ног до головы, бывшая некогда детски-крупной головка теперь молчала алым че-репным зёвом с тонкими-тонкими костяшками, почти скорлупой, глазки застыли с полу прикрытой хитрецой, сломанные ножки тро-гательно закрутились плетьми под разодранное платьице, оторван-ная ручка ранца страдальчески застыла в мёртвом кулачке чем-то незавершённым.
- Кровьспермакал. – пробормотал Саша, не в силах оторвать глаз от ребёнка, в уголках его губ появилась слюна.
- Всё в ажуре. Работаем. – краем уха услышал он оброненную Славой фразу.
Гена, уже одетый: перчатки, нарукавники, фартук – кивнул в от-вет.
- Что, будете вскрывать? – с трудом сдерживая волнение и пред-чувствуя худшее, сказал Саша, глядя, как Слава пристраивает ка-талку с девочкой к столу. – Вскрывать, говорю, будешь? – дрожа-щим голосом повторил Саша. – Время… вроде ж…
Слава кивнул, привычным движением водрузил тело девочки на стол, без паузы, даже чисто ритуальной, стащил с неё колготы и трусики, колготы зацепились за торчавшую в открытом переломе кость голени, и Гене пришлось  помочь себе ножницами, справив-шись с  одеждой, он расправил едва державшиеся в суставных сум-ках ножки.
- Кристину. – Слава кивнул на труп. – Сегодня хотят забрать, кровь из носа. Там, я так понял, дядька у неё богатый, а папаша мудак, ну тот, что на тракторе её ёбнул.
- А эксперт? Уже ж все разбежались. – призрачная, но всё же надежда ещё теплилась в Сашином сердце.
- Слава, короче, Жанке позвонил. Она как раз на кольце застря-ла. Семейный бюджет, сам понимаешь. – он нервно улыбнулся. – А время… его всегда не хватает…
- Да-а. – не менее нервно протянул Саша, с каждой секундой принимая в себя мысль о том, что не сможет насрать этой замеча-тельной маленькой школьнице в трусы.
 Навалитнавлить. Маленькой-маленькой. Школьнице.
Ну почему люди не носят трусы на лице?!!!!! Мысленно возопил Саша, глядя в белое в синих венах огромных век личико малышки. Почему!!? Я бы насрал ей прямо в рот…
Не каждый день таких маленьких-маленьких маленьких школь-ниц привозят в морг. Ой, далеко не каждый. И как горестно от того. Как непролазно горестно. Вот этот увалень уже закинул растерзан-ный лоскут ей на голову, ей, моей ей, и роется там, роется своими невежественными руками, как членами, как в помойке. То ли дело я – эстет, умничка, плод плода. То ли дело я!  не скрываясь, всхлипнул, его вдруг сильно перекосило, накренило и он, неожи-данно для себя увидел Гену снизу вверх, огромного, как гора. Как гора говна в медицинском халате А ведь сама она уже не насрёт. Не насрёт Кри-сти-ноч-ка. Саша рассматривал волосатые Генины ноздри и страдал. Она уже большая для того чтобы валить себе в трусы. Но, что же делать? Как разрулить эту ситуацию? Может, ещё возможно что-то исправить? Саша, так же неожиданно, как со-гнулся – разогнулся. Может, рассуждал он, наблюдая затем, как плывёт сфера зала, перехватить Жанну где-нибудь на подъезде к моргу и спровоцировать аварию. Может, обманом заманить её в лес и удушить там и насрать там да насрать и удушить удушить и насрать проклятойшкольницепрямовтрусыглубокоглубокоглубоко. А пока нужно отвлечь Гену, отвлечь любыми путями. Что же де-лать?
- Да, повезло Славке – жена судмедэксперт. – ляпнул он первое, что пришло в голову.  – Работают вместе, совместный бюджет. Вот, помню, работал я в Марьиной горке, ну, помнишь, я рассказывал. Так там работали мама с сыном. Причём оба санитары. Помню, зашёл раз в зал, так от нечего делать. И аж залюбовался: мама го-лову пилит, а сын корпус зашивает. Так вот…
- Прости Саша, прослушал. – натужно просопел Гена. – Не могу решить, как с головой быть. Тут подбородок оторван, лба, видишь, нет, а голову нужно так собрать, чтоб «как куколка была». – он умело спародировал говор «богатого дяди» Кристины. – А как я ему из говна. – он грубо дёрнул девочку за державшуюся где-то на затылке косу так, что голова глухо стукнулась о стол. – Конфетку состряпаю? А?
- Подбородок? – Саша участливо наклонился Кристине к лицу.
- Может, из воска слепить? – Гена, подбоченившись, застыл в раздумье.
- Постой, не кипеши. Помнится в Мурманске. – Саша уже отра-ботанным приёмом деловито сделал ударение на втором слоге. – Крысы съели одной женщине подбородок. Почти, как здесь. – он потрогал кромку раны. – Так умелец у нас там один был. Тоже, ко-нечно, не бесплатно, извернулся – срезал кусок кожи с ампутиро-ванной руки и пришил на подбородок. А ещё немного мяса срезал и тоже в подбородок запихнул, хотели сразу бумагу запихнуть, да он отказался, сказал, лучше естественным материалом. Нормально получилось. Только он хирургической иглой шил.
- Мн-д-аа? – задумчиво промычал Гена.
- А чего это у вас трактор во дворе делает? Это что ментам но-вую технику выдали? – стремительно вошла Жанна и в зале на мгновение запахло улицей . – Привет, Саша.
- Здравствуйте, Жанна Петровна. – он уважительно поклонился.
Следом за ней появился и Слава, без фартука, только с перчат-ками.
- У-у-у, какая малышка. – Жанна с профессиональным интересом прошлась по девочке пытливым взглядом.
- С трактора… упала. – усмехнулся Слава.
- А-а, ты уже здесь? – криво ухмыльнулась она в ответ мужу. – Вижу, что упала.  А ты уверен, что ей никто не помог? – продолжа-ла разглядывать девочку она.
- Да, долбануло её трактором. Шуток что ли не понимаешь?
- Это ты не понимаешь. Шуток. – Жанна зачем-то приподняла со стола окровавленный краешек платья. – У трактора бампер в крови – я сразу всё поняла. Ладно, пойду, переоденусь. А ты. – она власт-но посмотрела на мужа. –  Пока режь. Генка, ты за фельдшера по-будешь. Кстати. – она замерла вполоборота. –  Даже не знаю, как к этому относиться. Только что была магазине. Гляжу, рыба красная. Ну, такая охренительная, но такая дорогая. А мне так захотелось, ну, как никогда. И, что бы ты думал. Я мысленно попросила Кос-мос дать мне денег на эту рыбу. Представь. Это было сорок минут назад. А когда девочку… того?
- Только что. – не скрывая досады, сказал Слава. – Жан, иди, одевайся. Мне ещё лицо ей собирать, а уже темнеет вон. А ты. – он исподлобья взглянул на Гену. –  Фартук мне дай, нарукавники нахрен не нужны, только мешают.
Гена охотно снял перчатки.

                8

- С ног валюсь. – войдя в санитарскую спустя два часа сказал Слава и протяжно зевнул. – Вся, ****ь, переломанная, как будто её не трактором, а бульдозером, нахуй, укатало. Кости, как глина, *****, долбоёбы, детей понарожают, а кормить нормально не мо-гут, витамины, там, ка-а-а-а-а-альций. – он снова протяжно зевнул.
Он устало плюхнулся в кресло. Следом за ним вошла Жанна, раскрасневшаяся, несколько растрёпанная.
- Тяжёлаядевочка. – одним словом на выдохе произнесла она.
- Родственники тяжёлые. – недовольно буркнул Слава. – В говно лицо разбито – они хотят, чтоб как при жизни была. Нет, нормаль-но? Девочка тяжёлая. Ты сейчас как хирург говоришь.
Жанна хмыкнула:
- А что – два часа провозились, как с первым аппендицитом.
- Но собрали-то хорошо? – спросил Слава у растянувшегося на кушетке Саши. – Твоё, так сказать, постороннее мнение.
- Хорошо. – утвердительно кивнул тот. – Я б не знал, подумал бы, что она не механически умерла.
- А технически. – слабо засмеялась она. – Будешь с нами? – Жан-на вынула из пакета две бутылки водки и замотанную в жирную га-зету закуску. – За рыбой мы всё равно уже не успеваем.
- ? – изобразил недоумение Саша.
- Да рыбу я хотела купить, красную. Помнишь?
- Она ещё подумала, что девочка из-за этого погибла. – одними краешками губ улыбнулся Слава.
- А-а, точно-точно, помню эту «красную» историю.
- Красную историю? Какой интересный оборот.
Жанна произнесла эту фразу так отстранённо и потусторонне, как если бы она произнесла её, витая над собственным телом. Вот её тело достают из пруда. А она витает над водолазами и повторяет: «красная история», «красная история»…
Саша подметил это, и что-то благостное колыхнулось в нём.
 Слава тем временем разливал водку по стаканам.
- «Берёзовая». – довольно произнёс он. – Родственники переда-ли. Генка!? – гаркнул он. – Скоро ты там!? Водка стынет!
- Кстати, о родственниках. – перебила его Жанна и, демонстра-тивно сощурившись, протянула раскрытую ладонь мужу.
- Инквизиция, твою мать. – недовольно буркнул тот и вложил ей в руку аккуратно сложенные вдвое купюры.
- У меня всё не выходит из головы этот твой оборот, Саша. «Красная история», красная рыба, крровь на бамперре трррактор-ра. – прорычала она и едва заметно взвизгнула.
- О-о-о, началось. Куда, тебя, мать, понесло? – недовольно про-тянул Слава. – Никак своёго поэтического прошлого не забудет. Всё, Жанна, вон твои стихи по каталкам лежат и в кармане, там, по-хрустывают. – он головой указал на карман, в который она минуту назад убрала деньги. –  Ту-ту, уехал твой паровоз. – злорадствовал он, явно демонстрируя своё недовольство таким «домашним рэке-том». – Ты врач. – не унимался он. – А не поэтесса. Пора бы уже…
- Так ребята, это всё очень интересно, и мы об этом обязательно поговорим, но… – решившись, наконец, вступиться за симпатичную ему Жанну, Саша широким жестом указал на налитые почти под горло стаканы.
- Всё, кончил, где штрафная? – в санитарскую ввалился Гена.
      
 - Сашка. Прсти. Можно я тбя буду так называть?
Не прошло и получаса, как все трое были уже изрядно пьяны.
- Угу.
 - Ты, конечно, извни, из-звини. – Слава, словно лошадь, помотал головой. – Из-з-звини. Ты мутный тип. Ты тол-лк не обижайся. Ты хороший парень, но м-мутный.
- Да, Саша. – Жанна обворожительно улыбнулась. –  Сколько времени уже работаешь, а никто о тебе ничего не знает.
- Я знаю! – противоестественно бурно встрял Слава.
–Саш-а у нас очень э-э-э, цен-нит жнщин. – он, как ему самому показалось, незаметно для жены, подмигнул Саше. – А щё он раньше в ражзных моргах там-м пчти по всему миру рботал. – он снова подмигнул, только теперь ещё и дублировав это движение мимикой рта.
- О-о-о, эва тебя с трёх стаканов-то разнесло. – на распев сказала Жанна, всё это время, не мигая, рассматривавшая мужа. - Слав, ты б прилёг, поспал. Чего так быстро отъехал-то? Устал?
 – Тш-ш, тш-ш, нрмально всё, не перебивай. Женщины любят дерзких м-жчин. Что не боялись, что б по миру ездить не б-ялись, б-боялись, не б-ялись, в общем. А что этот морг? А Сашка во-т-т.  Сашк. Давай ещё по дной выпьем и ты расссскажешь о-о-о, ну, о своих моргах.
- Да Саша расскажи о своей жизни. Это так  интересно проникать в чужую жизнь, подключаться к ней.
Саша откинулся на спинку дивана и стал неспешно говорить:
- Родился я 12 апреля, года какого не скажу – секрет, в семье су-дебного служащего, проживал в Замоскворечье. Отец мой Николай Фёдорович хотя и окончил Костромскую семинарию и Московскую духовную академию, но работал судебным стряпчим по имуще-ственным и коммерческим делам. Мать Любовь Ивановна в девиче-стве Саввина, родом была из низшего духовенства, дочь пономаря, умерла рано, мне было семь лет, оставив четверых детей.
- Какой интересный, однако у вас слог, Александр Николаевич. – моментально подтянув осанку и подстроившись под его манеру разговора, вторила Жанна.
- А я писатель. – неожиданно выпалил Саша, явно огорошив этим заявлением присутствующих.
- Правда!? – аж припрыгнула на диване Жанна. – А я тоже писа-ла. Правда в юности и стихи.
- Стихи она! Да забудь ты уж…
- Хотите, почитаю? – Перебила мужа Жанна. –  Я тогда была жутко влюблена в учителя географии, но тот оказался декадентом и вскоре покончил собой, демонстративно выкинувшись из окна. Для меня это был удар. – она таинственно помолчала. – Сколько лет уж прошло. Тогда я и начала писать стихи. Вот, послушайте, из ранне-го. Посвящается моему учителю.
- О-о-офф. – Слава демонстративно закрыл лицо ладонью.


Ты Блок
Ты граф
Судьбы иг-гр-рок ты
Феафафина ты моя
Бесполая утроба дня
И ночи…
Ты скот
Ты дрянь
Ты ритуальный бубен
Дрезина брошенная ты моя
Иван Иванович Зарубин.

- Недурственно. Очень недурственно. – Саша, вдруг неожиданно для себя приняв роль литературного гуру, значительно покачал го-ловой. – У вас определённо был талант. Но талант, вы понимаете, это такой требовательный господин – ему нужно служить, как Богу. А я вот прозой занимаюсь. Вот уже как 37 лет. Ну, обо всём по по-рядку.  С 1965 по 1970 годы я учился в 1-ой московской гимназии, в 1970 году поступил на юридическое отделение Московского уни-верситета. В эти годы я очень увлёкся театром. Знаете –  Большой театр, Малый театр – сколько незабываемых часов восторга провёл я там, сколько мгновений откровения испытал! Будучи на третьем курсе университета я повздорил с одним из педагогов, он, знаете ли, утверждал, что Иисус Христос был немцем. Нет, ну вы пред-ставляете? Немцем. И это при советской власти! В общем, мне при-шлось уйти из университета. Я сразу же поступил в Московский со-вестный суд канцелярским служащим. Основными делами в суде в то время были имущественные тяжбы между родителями и детьми. Жизнь в Замоскворечье, адвокатская практика отца, работа в суде послужила мне хорошим подспорьем по сбору сюжетов для моих произведений. Если ваш творческий путь, дорогая Жанна, начался с трагедии, то мой, как вы можете догадаться, в противоположность вашему – с комедии. Наглядевшись на полчища олухов посещав-ших суд, я написал комедию под названием «Свои люди – сочтем-ся!». В 1988 году я вступил в кружок писателей и критиков славя-нофильского журнала «Москвитянин» и уже через месяц стал у них предводителем. Они прозвали меня певцом «нетронутой фальшью цивилизации». Немного пафосно, но сами понимаете, какая публика – восторженные мальчишки, потерявшие от проскипидаренного ко-каина головы байронисты.
- Какую интересную жизнь вы прожили Александр Николаевич. – Жанна в такт ему покачивала головой и глядела, не моргая.
- Почему же прожил. – несколько обиделся Саша. – Я ещё и из-даться при жизни намерен. Или вы думали, что я всю жизнь трупы принимал? В 1991 году я попал в число постоянных сотрудников журнала «Современник» и отправился вместе с другими литерато-рами в литературно-этнографическую экспедицию, которую орга-низовало Морское министерство. Целью экспедиции было описание жизни, быта, занятий промыслом населения, которое проживает по «берегам морей, озер и рек России». Мне лично было доверено за-ниматься исследованием верховьев Волги. Какого только люду я там ни повидал! Жизни не хватит описать. Тогда я перестал зани-маться комедией и переключился на научно исследовательскую ли-тературу. По результатам экспедиции я напечатал статью «Путеше-ствие по Волге от истоков до Нижнего Новгорода». В ней я, ис-пользуя весь свой литературный дар, отразил быт, условия жизни и труда жителей этих мест.  Параллельно я занимался сбором мате-риалов об обычаях, нравах, языке жителей верховьев Волги. Эти материалы я планирую в максимальном объёме использовать в сво-ём новом произведении. Названия, даже рабочего, я вам, по понят-ным причинам, называть не стану. Это будет луч света в тёмном царстве современной России, вот увидите. Ух, и продёрну ж я кой кого! – он в возбуждении постучал кулаком по столу.
- А личная жизнь? Александр Николаевич. Личная нам интерес-на.
- Личная. – Саша потемнел в лице. – Мне не хотелось бы. В не-скольких словах –  двух жён похоронил, четырёх сыновей, двух до-черей. И это, заметьте, в мирное время, мать твою. Об этом и пишу. Ух, и продёрну ж я!..
- А неплохая водка. – Слава озадаченно крутил перед глазами пустую бутылку. - Нужно запомнить.
- А давайте помянем девочку. – вдруг неожиданно, не в меру оживлённо произнесла Жанна. – Что мы, правда? Человек умер, а мы об искусстве. О, так сказать, великом.
- Великом немом. – вдруг, как гром средь ясного неба раздался голос Гены, что всё это время проспал. Сказал он это с таким ви-дом, будто изрёк одиннадцатую заповедь.
Саша замер, затем на мгновение утонул в простом Генином лице, сейчас к тому же имевшим совсем не товарный вид, и тут же вы-нырнул из него не успев погрузиться, осознав, что Слава просто ляпнул нечто, случайно впорхнувшее к нему в голову из информа-ционного поля.
О великом. – уже с некоторой грустью произнёс Саша. – О Кри-стине. О её жизни. О её смерти. Я обязательно о ней напишу. Напи-шу комедию, но со слезами. Обязательно со слезами. Чтобы не бы-ло смешно. За тебя Кристина, за твою маленькую жизнь и большую смерть.
-  И за морг. – голос Жанны дрогнул. – За то чёрненькое и не-уютное, с маковое зёрнышко, спрятанное от посторонних глаз ме-сто, где мы встретили и проводили её.
- За тебя Кристина.
-  За тебя.
- За тебя, морг…

               
                9
 
- А-а! – Саша сел в постели.
Свет не горел. Лишь унылое свечение уличного фонаря вырыва-ло бледно синий треугольник на стене. Саша ощупал себя - одет. Пахнет санитарской комнатой и недавней попойкой. Глаза быстро привыкли к темноте, и он увидел неподалёку на кушетке чью-то бе-лую плавно покачивающуюся от дыхания спину. Наверное, Жанна, подумал он, и сердце его сжалось. В голове мигом пронеслись со-бытия вчерашнего вечера. Вот они разговаривали о литературе. Я им всё рассказал. Зачем? Теперь придётся выкручиваться. Жанна читала какие-то ужасные стихи. Причём поначалу она стеснялась. А чем дальше заходила вечеринка, тем больше она читала, даже за-вывала местами. Я за чем-то хлопал в ладоши и называл её «несчастно великой» и «не родившейся Никой». Она так напилась, что даже стихотворение Бродского выдала за своё. Как же завтра ей будет стыдно. Слава два раза засыпал. Потом пошёл к приятелю в БСМП за спиртом и так и не вернулся. Наверное, у него ещё выпил и заночевал там. Потом Жанна принимала два трупа с пожара, пы-талась читать стихи суточникам, менты как-то тактично отсиделись в машине. Но стихи не шли, забывались, она несколько раз начина-ла сначала. Шутила про шашлыки. Стоп, а почему она принимала? Я сижу… машинка.
  Саша так дёрнулся, что едва не развернул стол. Пустая водоч-ная бутылка покатилась и глухо ткнулась о ковровую дорожку. Машинка, ч-чёрт, она видела мою машинку. Я что-то печатал. Она с восторгом наблюдала за тем, как я работаю. Говорила, что через пятьдесят лет будет с гордостью рассказывать журналистам о том, что видела, как работает такой великий писатель. Затем в дверь по-звонили, и она, опасаясь спугнуть мою музу, сама пошла к «трупо-возам», со словами: «Творите, творите, вам зачтётся».
У Саши на спине проступил пот. И стыдно и страшно. Воспоми-нания о вчерашней попойке препарацией раскрывались в его мозгу, веером. Препарацией без анестезии.
Потом был ещё один труп, я сам принимал и сам же пригласил ментов к нам, «труповозы» пили с нами водку. Я печатал. Демон-стративно. Демонстративно гениально. Чтобы все видели насколько я выше. Боже, как стыдно. Я печатал. Твёрдо уверовав в то, что все в этой комнате наслаждаются моей гениальностью и красотой моего гения. Как мне после этого жить? Холодея от ужаса, Саша поводил ладонями по кровати вокруг себя. Наткнулся на что-то холодное и острое. Ощупал. То была машинка.
- Ум-м-м. – Жанна скрипуче потянулась, перевалилась на живот и часто задышала.
Саше вдруг вспомнился его первый труп: как-то, ещё во времена, когда он работал на севере, привезли мёртвую медсестру – скорая помощь попала в аварию. Молоденькая такая медсестра. Она со-всем не разбилась, только сильно ударилась виском обо что-то ту-пое. Мурманские менты тогда, почему-то бросили её на каталку ли-цом вниз. Пьяные, может, были.
Саша снова взглянул на Жанну.
Похожа-то как, подумал он. Та же комплекция, те же волосы. Только на той полу ботиночки такие были, ну, такие… лоснящиеся,  модные по тем временам.
Саша тихонько поднялся с дивана, подошёл к Жанне. Прислу-шался. Та глубоко, по-пьяному беспокойно и часто дышала. Задрав халатик и просторную юбку, Саша приспустил колготки с трусами, согнулся над ней и сильно, яростно, много, полноценно, не сдержи-вая себя ни на йоту, испражнился.
Ничего вам не оставил. Без сокрушения, а даже с некоторым об-легчением подумал он о двух «угольках», которых привезли ночью и том третьем, которого он даже не помнил. Ничего. Вам.
Он аккуратно, чтобы не размазать, надел ей обратно трусики, образовав мешочек, колготы, юбку и полу халата решил не наки-дывать. Пусть попа будет читаться.

                10

 Когда уже под утро Саша проснулся, в санитарской никого не было. Окна настежь распахнуты, на столе прибрано, ковровая до-рожка подметена, пахло хвойным лесом, свежестью, и крепко-крепко дезодорантом, которым санитары поливают уже готовые к выдаче родственникам трупы, даже мусорное ведро было вынесено и застлано газетой. С улицы долетало задорное чирикание птиц и шелест листвы. Складывалось впечатление, что это всё: и сбитая трактором Кристина, и мечтавшая о красной рыбе несостоявшаяся поэтесса Жанна, и прозревший вдруг «великий немой» Гена и, наконец, два ночных «угля» и третий, не запомнившийся – просто приснились. И эту мысль, долю секунды ласкавшую мозг Саши, ужасно, механически, можно сказать, машиной разорвал холод пе-чатной машинки, что предательски упиралась ему в плечо.
Саша схватил машинку в руки, буквально выдрал испещрённый мелкими буковками лист и впился в него глазами:
  «Гроза»
« ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ »
 Общественный сад  на  высоком берегу Волги, за Волгой  сель-ский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Кулигин   сидит  на  скамье   и  смотрит  за  реку.   Кудряш  и  Шапкин прогуливаются.
Кулигин  (поет).   "Среди  долины  ровныя,  на   гладкой  высо-те..."  '
(Перестает  петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чуде-са! Кудряш! Вот, братец ты мой,  пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.
     Кудряш. А что?
     Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.
     Кудряш. Нешто!
     Кулигин.  Восторг!  А  ты "нешто"! Пригляделись вы  либо  не понимаете, какая красота в природе разлита.
     Кудряш. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик.
     Кулигин. Механик, самоучка-механик. Кудряш. Все одно.

     Молчание.
Кулигин (показывает в сторону). Посмотри-ка,  брат Кудряш, кто это  там так руками размахивает?
     Кудряш. Это? Это Дикой племянника ругает.
     К у л и г и н. Нашел место!
     Кудряш. Ему  везде место.  Боится, что  ль,  он кого!  До-стался  ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.
     Ш а п к и н. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Проко-фьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.
     Кудряш. Пронзительный мужик!
     Ш а п к и н. Хороша тоже и Кабаниха.
     Кудряш. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благо-честия, а этот как с цепи сорвался!
     Ш а п к и н. Унять-то его некому, вот он и воюет!
     Кудряш. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.
     Ш а п к и н. А что бы вы сделали?
     Кудряш. Постращали бы хорошенько.
     Ш а п к и н. Как это?
     Кудряш. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь по-говорили  бы с ним с глазу на  глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу  науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.
     Ш а п к и н. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.
     Кудряш. Хотел, да не отдал, так это все  одно, что ничего. Не отдаст он
меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не про-дам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.
     Ш а п к и н. Ой ли?
     Кудряш. Что тут: ой ли! Я грубиян  считаюсь;  за  что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит,  я его и не  боюсь, а пущай же он  меня боится.
     Ш а п к и н. Уж будто он тебя и не ругает?
     Кудряш. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он слово, а я десять; плюнет, да и пойдет. Нет,  уж я перед ним  рабствовать не стану.
Кулигин. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.
     Кудряш. Ну вот, коль ты умен, так ты его прежде  учливо-сти-то выучи, да потом и нас учи.  Жаль, что дочери-то у  него подростки, больших-то ни одной нет.
     Ш а п к и н. А то что бы?
     Кудряш. Я  б его  уважил. Больно лих я  на девок-то!  Прохо-дят  Дикой и Борис, Кулигин снимает шапку.

     Шапкин (Кудряшу). Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.
     Отходят.

      ЯВЛЕНИЕ В