Предатель

   Младший инквизитор подошёл к Гирфи и крепко пожал ему руку.
- Садись.
   Такой учтивости Гирфи не ожидал. Сел на привинченный к полу табурет и послушно сложил руки на коленях.
   Инквизитор вернулся за стол, раскрыл папку, на обложке которой крупными буквами было выведено полное имя и дата рождения Гирфи.
- Посмотрел я материалы предварительного расследования. Скажу честно – дело твоё с одной стороны ясное, как солнечный день, с другой – пасмурное, как осенний дождь. Схвачен на месте преступления с поличным – ни отбрехаться, ни отпереться. Ясно, как день. Ну а пасмурно оно потому, что подпадает под статью, по которой мешок на голову надеть могут. И мне это не нравится. Даже мне, инквизитору, не нравиться, подчёркиваю. Ибо – одно дело статья, другое – человек. Что такое статья? Несколько слов на бумаге. Безразлично, какой. И на глянцевой, и на вощёной одно и то же означает. Человек – дело другое. Один – матёрый преступник, другой случайно оступился. Тебе-то всего восемнадцать годков, никогда прежде не привлекался, на матёрого не тянешь. Так что не хочется мне тебя в сторону пасмурной осени тянуть. Не могу сказать, что ты мне симпатичен. Как может быть мне, стоящему на страже закона – говоря высоким языком – быть симпатичен преступник? Но и ненависти к тебе не питаю. В моих глазах ты просто не по той дороге пошёл. Ошибся. И буду рад помочь тебе осознать допущенную ошибку и исправиться .
   Он почти что улыбался. А Гирфи молчал. Его так учили: попадёшься – молчи. Они мастера выпытывать. Любят разговорить, в надежде, что ты случайно проговоришься.
- То, что я говорю, никто кроме тебя не слышит. Беседуем, как говорят фрацузы - тет-а-тет. Подумай, что сказать суду в своё оправдание.
   Гирфи молчал.
- Подсказываю. Ты не знал, что в коробке патроны. Тебя по-дружески попросили вынести коробку за пределы порта. Другая статья.
   Ага, а потом ты спросишь, кто попросил?
- Можешь сказать иное: заставили. Угрожали, говорили, что если не соглашусь, прирежут в тёмном переулке. Весомый аргумент.
   А потом ты спросишь, кто угрожал?
- Наконец, начни с какой-либо ерунды. Мол, влюблён до смерти в какаю-ту девицу, срочно нужны деньги – чтобы произвести на неё впечатление, вот и согласился за хорошую плату вынести эту коробку с территории порта. Что было в коробке – тебе плевать, деньги нужны были. Девица – это дело иное, деликатное, порядочные мужчины возлюбленных не выдают, так что я даже имя спрашивать не буду.
   Гирфи насторожился. Зачем инквизитор подсказывает ему оправдания? Неужели хочет выхлопатать наказание помягче?
- Ты главное не молчи. Молчание означает отказ сотрудничества со следствием. Это – минус. Твои рассказы, пусть даже состоящие целиком из вранья, можно – при определённых потугах – преподнести как сотрудничество. Для судьи, который будет выносить приговор, это важно.
   Гирфи растерялся. Инквизитор напрямую говорил ему – врать лучше, чем молчать. Неужели в самом деле хочет помочь?
- У тебя братья-сёстры есть? – неожиданно сменил тему инквизитор.
   Гирфи кивнул. Затем удивился. В деле же записано, зачем он переспрашивает?
- Почему не переложил патроны в другую упаковку? – усталым голосом спросил инквизитор. – Запихал бы их в термос, на проходной бы и не заметили.
   У Гирфи душа ушла в пятки. Он ведь думал об этом. А потом махнул рукой: сумки проверяют от случая к случаю, кто же мог знать, что налетит на проверку, да ещё доскональную. Словно кто-то предупредил охрану.
- Вот видишь. Проще было бы сказать: хотел подзаработать на контрабанде. Статья другая. Плюс добавилось бы сотрудничество со следствием. Ты словно мечтаешь, чтобы тебе мешок на голову надели. Великомученика из тебя не получится. Масштаб не тот.
   Нет, стать великомучеником Гирфи не собрался. Но за свободу родной страны он был готов бороться до последней капли крови.
- Я тебе плохого не посоветую. Возьми лист бумаги и напиши, что раскаиваешься. Не понимал значения и последствий собственных поступков, пока не объяснили. Теперь понимаешь, осознаёшь, и обязуешься так больше не делать. Боишься упасть в глазах товарищей? Да кто это раскаяние видеть будет? Посмотри, на папке гриф «секретно» - из этого помещения папка не выйдет ещё сто лет. Бумаги эти никто, кроме судьи читать не будет. А он таких бумаг горы видит. Для него это одно означает: есть сдвиг. Значит, приговор на ступеньку мягче. Ты человек умный, сам понимаешь, каждая ступенька дорогого стоит. У тебя статься сто вторая, по ней на виселицу угодить можно. Но: малейшее снижение тяжести преступления в глазах судьи – и всё ,мешок до твоей головы не дотянется.
   Гирфи растерялся. Он представлял, что у него будут выпытывать, кто дал ему коробку с патронами, кому он должен был её передать, где прячутся руководители подполья, и так далее. Во время допроса на проходной и в полиции у него всё это спрашивали, жестоко били, пытаясь добиться ответа и приговаривали: «Если не хочешь с инквизицией познакомиться, говори сейчас. Там с тобой по-другому говорить будут». И вот он в инквизиции, и обращаются с ним совсем иначе, чем он представлял. Заманивают в ловушку? Но что с того, что он напишет, что раскаивается? Из-за толстых стен инквизиции наружу ничего не просачивается. О приговорах инквизиции запрещено упоминать в прессе. Если попал туда – то с концами. Только близким скажут – то ли повешен, то ли в крепость угодил. И бумаг никаких не дают. Спросишь – куда гражданин такой-то делся? Его в инквизицию забрали. Ответят: Точно, в инквизицию? У вас бумага, что его инквизиция задержала, есть? А если и есть, о том, где ныне этот гражданин, знают только те, кому положено. Эх, посоветоваться, не с кем…
- Есть ещё лазейка. Ты в церковь часто ходишь?
   Гирфи отрицательно покачал головой. Не верит он в бога. Если бы бог был, он бы такой несправедливости – сильным можно всё, а слабые должны покорно выносить все издевательства и унижения, не допустил бы.
- Жаль. – Вздохнул инквизитор. – По закону ты можешь просить заступничества у главы прихода. Тот имеет право Защитника веры нанять, это аналог мирского адвоката. Не бесплатно, конечно, но… На кону свобода, а может, и сама жизнь. Может, у тебя кто-то из друзей верует? Чтобы мог бы попросить за тебя.
   Хочешь, чтобы я тебе имена друзей назвал? За дурачка держишь?
- Нет у меня таких друзей.
   Инквизитор тяжко вздохнул.
- Ты ведёшь себя так, словно мечтаешь о сроке побольше. Ты о завтрашнем дне подумай.
   Гирфи молчал.
- Тогда хоть подпиши, что не желаешь участия в деле Защитника веры. Или не хочешь, чтобы в деле твой автограф был? Неужели понятых звать, чтобы запротоколировать отказ?
   Инквизитор положил перед Гирфи протокол допроса и протянул авторучку. Гирфи прочитал фразу «От услуг Защитника веры отказался» и поставил под ней подпись.
- Чаю хочешь?
   Гирфи кивнул. Хочет. Чаепитие – это пауза, во время которой можно обдумать услышанное. Инквизитор, наверное, специально давал ему время. Не спеша включил маленький электрочайник, что стоял на столике, углу, приготовил чай, добавил две ложки сахара и даже печенье из стола достал.
- К делу отношения не имеет: ты по утрам что предпочитаешь, чай или кофе?
- Кофе, - ответил Гирфи. Это были его первые слова за весь допрос. Что за смысл утаивать? Почему это интересует инквизитора?
   Он не успел допить чай, как дверь с шумом распахнулась. В кабинет ворвался, именно ворвался, а не вошёл, грузный человек в мантии с нашивками старшего инквизитора.
- Как продвигается?
- Плохо, Ваша милость. Молчит, как рыба об лёд.
Старший инквизитор неожиданно уселся на краешек стола, повернулся в Гирфи и приподнял мощной рукой подбородок подростка.
- На эшафот захотел? Хочешь героем в собственных глазах выглядеть? Чтобы знал: никто твою казнь не увидит. И могилки не останется – тело кремируют, а прах пойдёт на удобрения. Только знаешь, жизнь даётся один раз, второй попытки не будет.
   Старший инквизитор соскочил со стола.
- Пол часа на всё про всё и закрывай, - резко сказал Старший инквизитор помощнику. - Работы подвалило, помощь нужна.
Старший инквизитор вышел так же стремительно, как и зашёл.
Вот оно что! Гирфи слышал об этом. Игра в хорошего и плохого следователя. Старо, как мир.
- Ну что, дать тебе бумагу? – деловито осведомился инквизитор.
- Засунь её себе в….
*
   Гвидо тщательно закрыл за собой дверь и уселся напротив Фаркаша, который строчил что-то в толстом блокноте.
- Принёс плохую новость.
- Что такое?
- Гирфи арестован.
- Когда? – ахнул Фаркаш.
- Позавчера, когда вечером выходил из порта. Остановили обыскать, и нашли коробку с патронами. Такое ощущение, что нелепая случайность, ты же знаешь, сколько раз он это проделывал! Треть охраны там – наши, по ним – сколько можешь, столько неси. Плохо.
- Где он сейчас?
- У инквизиторов.
   Воцарилась долгая пауза. Люди обдумывали случившееся. Как это повлияет на их планы?
- Гирфи – надёжный человек. Не проговориться. А у нас почти всё готово к выступлению. Полтора десятка мин уже заложены, и сработают в нужный час. В целом, продолжаем действовать по плану, а как компенсировать арест Гирфи – давай обсудим.
- Что обсуждать? Гирфи знает, что ты здесь, - Гвидо ткнул пальцем в стол.- Тебе стоит перебраться на другую квартиру.
- Думаешь?... – Фаркаш не закончил фразы, но что он имел ввиду, было понятно.
- Я не думаю. Я знаю, что такое инквизиция. И ещё знаю, что бережённого бог бережёт. Перебирайся, дорогой, в деревню. В Лизаново. Там будешь как у бога за пазухой.
- Удирать накануне…
- Всё, что нужно было, ты уже сделал. Вернёшься, когда начнётся.
- Лизаново далеко… Надо бы поискать место поближе.
- Времени нет. Сегодня тебя Сурон может вывезти. Прокатишься с комфортом. А что будет завтра…
   Сурон работал в полиции, и заговорщики это широко использовали. Кому в голову придёт останавливать для проверки полицейскую машину?
- Точки заклада мин Гирфи знает?
- Нет, но то, что запланировано минирование, знает.
- Мало ли что запланировано, - успокоился Фаркаш. – Запланировано – это ещё не сделано. А насчёт того, чтобы перебраться, подумаю.
*
   Большую часть следующего дня Гирфи провёл в камере. Сокамерников было трое и держались они отчуждённо: каждый подозревал в соседе соглядатого. Все знали, что инквизиторы широко используют агентов. Иногда в соглядатых набирают уже осуждённых на относительно небольшие сроки - год или два. За это им из срока вычитают те дни, которые они были на «подсадке». Гирфи рассказал, что взяли его за то, что пытался вынести патроны с территории порта – к чему скрывать, что и так ясно. Сокамерники, а они были более «опытными» - сидели, кто неделя, а кто уже месяц, говорили одно: раз пойман с поличным, то не отпираться и просить снисхождения. Зачем сидеть лишние годы?
   Но в четыре часа за Гирфи пришли. Его повели другим коридором, он оказался в ином крыле тюрьмы. Перед тем, как ввести в комнату, на Гирфи надели наручники. Это его удивило и даже напугало. Что с ним собираются делать?
   В комнате с аккуратным столом, покрытым зелёной скатертью его ожидали двое вчерашних знакомых с нашивками младшего и старшего инквизиторов. В стороне стоял человек в форме судебного исполнителя.
   Гирфи с недобрым предчувствием оценивал почти официальную обстановку. При его появлении инквизиторы встали. Судебный исполнитель подошёл к Гирфи и стал сбоку так, чтобы иметь при необходимости, возможность схватить его за руки. Боятся его, даже скованного наручниками?
   Старший инквизитор взял со стола паку, раскрыл её, прокашлялся и начал:
- Сегодня утром под председательством окружного судьи Добртака состоялось заседание инквизиционного суда по рассмотрению дела номер 82113 дробь «А» по обвинение гражданина Гирфи Лааденако в государственной измене по статье сто два пункт шесть –участие в террористической деятельности, направленной на свержение законной власти императора…
   Чем долее инквизитор читал текст, напичканный юридическими терминами, тем более невероятным и абсурдным казалось происходящее. Ещё секунды и Гирфи не выдержал:
- Какой суд??? Не было сегодня суда! Я весь день в камере был! Можете спросить у охраны!
   Старший инквизитор опустил папку.
- Суд был, просто тебя не позвали. Во время предварительного следствия ты категорически отказался от сотрудничества со следствием и дачи показаний. Поэтому было принято решение прекратить расследование и передать дело в суд. Судье любоваться тобой незачем. Гримасы на твоей физиономии ни на что не влияют. Бумаги, бумаги решают всё. Судья работает с бумагами. Протоколы, показания свидетелей, акты экспертизы и прочее, что внесено в дело.
   Инквизитор продолжил чтение приговора.
   Всё так быстро? Что его ждёт?
- С учётом отягчающих обстоятельств, выразившихся в неуважении к инквизиции, отказу от сотрудничества …
   Инквизитор монотонно читал по бумажке заготовленный текст, а Гирфи, как загипнотизированный смотрел на красную папку.
- Приговаривает гражданина Гирфи Лаадентако к высшей мере наказания – смертной казни через повешение. Приговор суда подлежит утверждению Его Преосвященством, после чего в недельный срок…
   Мир поплыл перед глазами. Гирфи перестал понимать слова, которые произносил инквизитор. Тело стало невесомым. Звуки исчезли. Он перестал понимать, что происходит.
   Младший инквизитор исчез, но вскоре вернулся со стаканом воды. Подошёл к Гирфи, понёс стакан к зубам и его начал потихонечку вливать воду в рот. Сначала Гирфи чуть не захлебнулся, но потом стал жадно пить воду. Неожиданно он обнаружил, что судебный исполнитель крепко держит его под руку .
   Мир стал чужим. Теперь он был по одну сторону бытия, а они, упитанные, одетые в казённое обмундирование, по другую.
- В таком деле без водки некуда, - удовлетворённо сказал судебный исполнитель, державший Гирфи под руку.
- Водки?
- Ты думал, что воду пьёшь? Нормально, после приговора мало кто водку от воды отличает.
- Я же никого не убил, – Гирфи не хотел верить в такое.
- Не убил? Сто патронов для чего? На голубей охотиться? Нет, чтобы убивать. И не важно, ты планировал сам стрелять, или должен был передать патроны кому-то другому. Ты соучастник, – возмутился Старший инквизитор. – Сто патронов нужны для террора, а не для сведения счётов с тем, кто тебя однажды обидел! Цель - насильственное свержение императорской власти! Сколько бы крови пролилось, если бы тебя не поймали? Если бы готовился магазин ограбить, то дело бы из полиции к нам не передали. Это преступление против Империи, понимаешь?
- Какой империи? – Гирфи охватила злость, да такая, какой он прежде не знал, хотя поводов злиться у него в жизни было предостаточно. – Я не признаю вашу империю! Мы на территории герцогства! А вы захватчики! Поработители!
Гирфи полагал, что правда, брошенная в глаза инквизиторам, разозлит их, но этого не случилось. Старший инквизитор недоумённо пожал плечами. Слово «захватчики» его не коробило и не возмущало. Скорее, импонировало.
- Да, захватчики. Потому что в мире действуют законы естественного отбора. Про Дарвина слышал? Большие съедают маленьких. Это нормально. Вашему Герцогу сколько раз предлагали: покорись, поклонись. Никто против тебя ничего не имеет. Будешь наместником в своём герцогстве. Не было бы ни стрельбы, ни крови. И не пришлось бы вашему Герцогу на склоне лет чёрт знает где искать приюта. Покойный отец нашего Императора говорил: «Когда мы объединяемся с другими государствами, наше могущество не складывается, а умножается» Умный человек был. С кем вы тягаться вздумали? Чего вам сейчас не хватает?
- Свободы! – бросил ему Гирфи.
- Свободы? Что для тебя свобода? Ты сколько зарабатывал? И со своими копейками ты был свободен? Свобода – это возможность выбирать. Свобода – это когда в отпуск можешь поехать в деревню, а можешь – на Канарские острова. Можешь купить себе велосипед, а можешь – Ролс-Ройс. Вершина твоей свободы была в столовой, где ты выбирал между картошкой с салом и макаронами с котлетой.
- Зато у вас в правительстве одни толстосумы…
- Не у вас, а у нас, ты уже год, как гражданин империи – хочешь этого или не хочешь. Не витай в облаках. Свершилось, ваше герцогство стало частью империи, и обратной дороги нет. Живи в реальном мире, а не в иллюзорном.
- Жить ему осталось… - скривился судебный исполнитель.
- Хватит, - неожиданно встрял в разговор Младший инквизитор. – Поздно дискутировать. Послушай, Гирфи. При всём при том, что я чуть ли не на коленях умолял тебя хоть чем-то оправдаться, а ты не слушал, хочу предложить ещё даже не шанс, а долю шанса, но ты обязан ею воспользоваться. Напиши прошение о помиловании на имя Его Преосвященства. Сознайся, мол так и так, был дурак, не думал, что всё так серьёзно.
- Напиши - полагал, что меня запугивают, - ехидно подсказал судебный исполнитель.
- Ты ему насоветуешь! Его Преосвященство дочитает до таких слов и отправит прошение в урну. Гирфи, садись.
   Младший инквизитор сердито посмотрел на судебного исполнителя и повернулся к Гирфи. Его взгляд был полон сочувствия. Он мягко, даже с какой-то нежностью, взял юношу за руку, усадил за стол, дал лист бумаги и авторучку.
   Гирфи неожиданно обнаружил, что дрожит всем телом. Под диктовку написал прошение. Не спорил ни с одним словом. Был под воздействием агитации бунтовщиков, верил всем их россказням. Убедился, что на самом деле всё иначе. Сильное впечатление оказали на него сочувствие и понимание инквизиторов. Будет лоялен и готов стать волонтёром любого из приходов, куда направят его настоятели Церкви.
   Стало как-то легче. Забрезжил луч надежды.
- Куда его? – спросил вошедший надзиратель.
Старший инквизитор развёл руками:
- Строго по регламенту: блок «А».
В блоке «А» располагались камеры смертников.
*
   Фаркаш крутился перед зеркалом, поправляя шикарные усы.
- Не переборщили? – с тревогой спросил Гвидо.
- Не узнаешь, - восхищённо сказал Сурон. Эта яркая деталь притягивает внимание и оттеняет другие черты лица. Даже рот получается другой. Можно смело гулять по улице.
- Можно, но не нужно, - пробурчал Гвидо. – Не нравится мне ваша затея.
- Мельница считается сгоревшей явкой. Ну кому придёт в голову сунуться ещё раз в то место, про которое весь город знает, что там со стрельбой взяли Нико. Дважды на одни грабли не наступают.
- Ну, это от человека зависит. Некоторые всю жизнь по граблям ходят.
- Там полно помещений. Три выхода. Бар закрывают в полночь, персонал расходится в час. Кто у них осведомитель, мы знаем. Наши его припугнули, он теперь ничего не видит и не слышит. Сторож никогда не проверяет, остался кто-нибудь внутри, или нет. Всего одна ночь, - Фаркаш демонстрировал полнейшую уверенность.
- И это мне не нравится, - продолжал бурчать Гвидо. – Сейчас не та ситуация, чтобы скакать с квартиры на квартиру.
- Чтобы поймать нужно знать, что в такой-то день я буду в таком-то месте. С сегодняшнего дня количество людей, которые знают, где я буду завтра, сокращается до трёх.
*
   Камера А-2, в которую поместили Гирфи была в четыре шага длиной и три шириной. Железная кровать и стол под окошком были привечены к полу. Добротный деревянный стул с высокой спинкой казался гостем из другого мира. Если забраться на стол, то можно было заглянуть в окошко, выходившее во внутренний двор тюрьмы. Странным казалось то, что на всех окнах второго и третьего этажей блока напротив были «намордники» - металлические жалюзи, наклонённые таким образом, чтобы заключённые не могли видеть то, что происходит во дворике. За окнами первого этажа – большими и даже элегантными, размещались кабинеты. Окошко камеры Гирфи решётки не имело, но зато было толстое стекло. В углу, у двери, вмонтированный в пол унитаз и маленький умывальник.
   Гирфи сидел на кровати и перебирал в памяти мельчайшие детали того, что происходило вокруг него в последние три дня. Вёл себя правильно или ошибался? Если ошибался, то насколько? Прав был Младший инквизитор – нужно было врать напропалую, делать вид, что раскаялся и уверять, что более не будет. Видимо, ещё не утратил нормальных человеческих качеств. А он… Настолько боялся, что у него будут выпытывать имена сообщников, что пропустил все дельные советы мимо ушей.
Нет, какова бы ни была цена, он товарищей не выдаст. Он пользовался доверием, многое знает. Одна неловкая фраза может натворить таких бед, что до конца жизни не отмоешься. Лучше всего представляться пешкой – патроны ещё неделю назад дал мне матрос с какого-то судна. Просил передать парню по прозвищу, положим, «Гонщик», настоящего имени он не знает. Должно быть, любитель гонять на мотоцикле. Таковых в городе полно – поди, догадайся, кто. Нужно продумать детали – где предстояло встретиться, условные знаки. Заплатить за патроны должен был тот Гонщик.
   От сочинения истории про Гонщика Гирфи отвлёк шум открывающейся двери. В камеру никто не заходил, наоборот, ему велели выйти на прогулку. В предыдущий день его на прогулку не выводили, так что Гирфи удивился этой странной привилегии для смертников. Руки за спину и идти, опустив голову.
   Всего через минуту Гирфи и семеро его товарищей по блоку смертников оказались во внутреннем дворике тюрьмы. Для прогулки был отведён маленький пятачок, со странной дощатой сценой посередине. Им полагалось молча ходить вокруг этой постройки. Двое надзирателей, стоявших у входа, каждые несколько минут покрикивали
- Не разговаривать, руки за спину!
   Но не разговаривать – это не означало не шептаться. Через пять минут Гирфи знал всё. Эта странная сцена – эшафот. Прогулки проводятся не ради заботы о здоровье приговорённых, а с воспитательными целями. Не все узники блока «А» будут казнены. Говорят, треть, а то и половина, получают помилование – замену смертной казни на долгий срок в каторжной тюрьме. Они должны постоянно помнить о тех днях, когда были на расстоянии вытянутой руки от эшафота. И ещё он узнал, что завтра в пять состоится казнь. Узника, которого завтра казнят, на прогулке нет. Окна в их блоке без «намордников» специально для того, чтобы узники могли видеть казнь. В воспитательных целях.
   После прогулки сосредоточиться на придумывании деталей встреч с Гонщиком было сложно. Перед глазами стоял эшафот, собранный из новеньких, ещё пахнущих лесом, сосновых досок.
   Спал Гирфи плохо. Боялся проспать. Напрасно. В коридоре начался такой шум, что спать было невозможно.
   Гирфи бросился к окну.
   На эшафоте была уже установлена виселица. Около неё стоял человек в красном плаще с капюшоном – палач.
   Палача Гирфи видео впервые. То, что прежде казалось содержанием исторических книг и фильмов, стало страшной реальностью.
   Появились ещё двое – один в накидке инквизитора, другой, как это не казалось нелепым рядом с одетым в красное палачом, в белом коротеньком халате. Врач?
   Люди приходили и уходили, что-то обсуждали и давали распоряжения, смысл которых понять было невозможно.
   Наконец, на площадку перед эшафотом вывели узника.
   Это был мужчина средних лет, в серых брюках и клечатой рубашке. Гирфи тут же подумал, что ему должно быто холодно – апрель месяц. Стоял он спокойно, руки у него были свободны. Это также удивило Гирфи: помнил, как на него надели наручники перед объявлением смертного приговора. Должно быть боялись, что буянить начнёт. А этот узник уже смирился.
   Около эшафота появился надсмотрщик с маленьким подносом в руках. На нём стоял стакан, наполненный коричневой жидкостью. Вино? Коньяк? Надсмотрщик подошёл к узнику, что-то сказал, и тот взял стакан в руки. Но пить сразу не стал, а начал что-то обсуждать с конвойными! Маленькими глотками выпил содержимое стакана и вернул его на поднос.
   Подошёл инквизитор, и тоже начал что-то говорить узнику. Тот кивал, соглашаясь. Кто-то передал инквизитору чёрный мешок и тот ловко надел его на голову узнику. Конвойные взяли приговорённого к смерти под руки и помогли подняться по ступенькам.
   Казалось, происходит обычное, ничем не знаменательное действие! Словно все участники его, включая узника, проделывали по много раз, и оно стало для них рутиной. Палач деловито надел на шею узника петлю, поправил её. Через секунды жизнь этого бедняги оборвётся, а всё вокруг будет таким же: обмен репликами между свидетелями, ужас прилипших к окнам заключённых блока «А», ожидания других узников, жизнь людей за пределами тюрьмы. Они, как ни в чём не бывало, сядут завтракать, пойдут на работу, будут веселиться и грустить по пустякам, не зная, что сегодня утром верёвка оборвала жизнь человека в клечатой рубашке…
   Гирфи соскочил со стола. Смотреть на это было выше его сил. Хотелось закрыть глаза, спрятаться, не видеть ни эшафот, ни людей возле него, ни солнечных лучей, предательски пробивавшихся с востока.
   Но через некоторое время он вскочил и снова бросился к окну.
   Узник, под ногами которого был открытый квадратный люк, покачивался на верёвке, странно запрокинув голову. Пронеслась мысль, что ему так неудобно! Около эшафота остались двое: конвойный и человек в белом коротком халатике. Гирфи спрыгнул со стола.
   Но ему тотчас захотелось назад, к стеклу. Он долго боролся с собой, но желание прикоснуться к таинству ушедшей жизни пересилило.
   Так он то залезал на стол, то спрыгивал на пол. Сколько прошло времени он не чувствовал и не понимал, но в когда он в очередной раз поднялся к стеклу, то увидел, что петля свободна, а казненный лежит на эшафоте. Доктор внимательно осматривал его, потом кивнул двум стоявшим подле него конвойным, и те ловко натянули на мёртвого чёрный мешок. Затем уложили на носилки.
   Вот и всё. Вот то, что ждёт и его через неделю.
   Хотелось выть, но сил на это не было.
*
   Гирфи втолкнули в комнату и прикрыли за ним дверь.
   Старший и Младший инквизиторы разбирали бумаги, разложенные на столе.
- А, это ты, - протянул Старший инквизитор. – Ну, пришёл в себя?
   Гирфи хотел сказать что-то резкое. Вроде того, что и ему эшафота не избежать. Но удержался. Пора перевоплощаться в актёра. Он уже подготовился к рассказу о Гонщике, но сначала нужно было узнать, зачем вызвали.
- Послушай, парень, я с тобой в прятки играть не буду. Перспективу свою ты видел. Всё имеет цену, и жизнь тоже. Даю тебе возможность выкупить свою жизнь. Ты рассказываешь, где Фаркаш, а мы тебе не только жизнь, но и свободу. Повторяю, свободу. Мы умеем быть и строгими, и великодушными. Здесь не шутят и слов на ветер не бросают. Итак, где Фаркаш?
   Гирфи некоторое время молчал. Вот оно как повернулось. Нет, Фаркаша вам не достать. Он прячется у вас под носом, в спецгараже номер два. Да, да, в гараже, где «живут» и проходят обслуживание машины полиции. Там, двойная бытовка. Большая бытовка для механиков, а через шкаф, который на самом деле не шкаф, а дверь с прикреплёнными к ней полками, вход в маленькую бытовку, о которой знают лишь избранные. С другой стороны бытовки – склад, так что украденные два метра никто никогда не заметит. Сторожем этого гаража работает свой человек - Кузин, которого за глаза зовут «Слоном». Не из-за роста, этим он как раз не вышел. Когда с ним договаривались, обсуждая, что можно, что нельзя, Кузин сказал: «Да по мне хоть слона в гараж приводите». Потом помолчал и добавил: «Нет, слона не надо. Слон размером здоров, обратит на себя внимание». Шутку оценили.
- Откуда я знаю? Он на одном месте не сидит.
- А ты расскажи, где он может быть. И не скромничай, мы про тебя знаем больше, чем думаешь. Итак?
   Пора перевоплощаться в предателя. Немного помолчал – для вида.
- Он может быть в пансионате для собак, что возле вокзала.
- Что за странное место? – слова старшего инквизитора словно ввинчивались в душу.
- Во-первых, людное место, никто ни на кого не обращает внимание. Во-вторых, много свободных комнат - там же раньше ещё и ветклиника была. Но, главное, там с собаками искать не будут. Всё и без того собаками пропахло. А лега… то есть полиция, обычно на поиски с собаками ходит.
   Гирфи почувствовал удовольствие от того, как ловко ему удалось обмануть инквизиторов. Да, они с товарищами обсуждали это место и отказались – нет хороших путей отхода.
- Оригинальный подход. Предположим. Далее.
- Ещё в пабе, что в старой ветряной мельнице в парке. Там огромный подвал, много комнат и закутков, даже когда-то давно притон был…
- Там ведь уже одного вашего взяли. С пальбой. Провалена квартирка-то.
- Именно поэтому. Кому придёт в голову, что кто-то будет прятаться на проваленной квартире? Мы видели: вы её неделю на прицеле держали. Потом ушли.
   Это Гирфи придумал на ходу. После той перестрелки бар неделю без посетителей простоял, люди боялись заходить. Будем считать, что всю эту неделю там дежурили шпики, и потому никто не ходил. Шпиков убрали - посетитель вернулись
- Ещё раз наступить на теже грабли? Впрочем, любителей ходить по граблям в мире не перевелось. Авантюрно, но не исключаю. Далее.
- В пригороде, на станции Мозово - товарная. Там полно пустых вагонов…
- И полно всякого сброда – спекулянтов, уголовников, наркоманов. И постоянные рейды полиции. Не катит.
- Катит! Полицию по периметру ходит. Вовнутрь зайти – рота нужна.
   Инквизитор хмыкнул.
- Пожалуй, там в самом деле хороших облав давно не было. А что же он по квартирам не прячется, а по мусоркам бегает? При его положении…
- Чтобы не подставлять людей…
   И тут же прикусил язык. Три места, о которых он рассказал были липовыми: одно провалено, от других после обсуждения отказались. А вот то, что Фаркаш боится других подставить – правда. А правду ни при каких обстоятельствах говорить нельзя.
   Кажется, инквизитор заметил. Как он оборвал себя на полуфразе.
- Всё, - резко сказал Гирфи. – Других мест не знаю.
   Старший инквизитор скорчил гримасу.
- Не знаешь? Ну-ну. Свежо придание, да вериться с трудом. Ты уж напряги память, чтобы мне к Его Преосвященству с пустыми руками не идти.
   И вдруг резко крикнул:
- Конвой! Увести!
*
   Старший инквизитор вошёл в комнату к помощнику, когда тот пил кофе. Махнул рукой – сиди – и плюхнулся в кресло с перекошенным от злости лицом.
- Откуда столько дураков? Ты можешь объяснить? Сто раз говоришь «В такой ситуации действуют так-то и так-то». Они кивают головой, поняли. А затем делают наоборот. Не понимаю!!!
- Умерли? – сочувственно спросил Младший инквизитор. Начальник сделал вид, что не услышал вопроса и продолжал кипеть.
- Ну всё, загнали в комнату, из которой нет выхода. Так эти идиоты рванулись за ним с криками «Руки вверх!». Он поднял, руки. А в каждой по гранатке. И всё. Они каким местом думали? Их же предупредили, что он, скорее всего, вооружён.
- Уже не спросишь, - осторожно сказал Младший инквизитор.
- Дураки думают, что другие ещё глупее. Спрашивать теперь не с кого. Может, с их лейтенанта шкуру содрать?
- Не поможет. Кто идёт в гвардейцы? Те, кто работать не хотят или не умеют. Думают, все от одного из вида только будут шарахаться! А думать – это им не по силам. Кофе будешь?
   Старший инквизитор кивнул.
- Фаркаш сразу умер?
- На месте. Кончишь кофе, оформи того парня на освобождение. Дело по сто второй закрываем за недостаточностью улик. Пускай будет, что он не знал, что в коробке были патроны. В районный суд за оскорбление полицейских и оказание сопротивления. Пусть дадут год условно и направят на какой-нибудь крипичный завод. Неподалёку, лучше всего в пригороде.
- Ты хочешь его освободить? – изумился Младший инквизитор.
- Я же обещал.
- Кому обещал? Преступнику? Да по нему виселица плачет. Волчонок. Злости через край, а умом бог обидел. Я его для начала перевёл бы в блок «Д», на голодный паёк. Молодой, в его возрасте скудное питание похуже плетей. Через два – три месяца или сдохнет от инфекции, или впадёт в апатию, и тогда лепи из него, что захочешь.
- Нет, друг мой, привыкай: раз обещал – надо выполнять. И в большом, и в малом. И другу, и врагу. Не выполнил обещание – значит обманул.
- Обманул? Минуточку, тот приговор ты обманом не считаешь?
- То была хитрость. Военная хитрость. Ты различай, где обман, а где хитрость. Обман – сознательное искажение реального положения дел. А хитрость – это использование глупости и скудоумия другого человека. Тот приговор был хитростью. Но это мелочи. Главное теперь, что его товарищи удивятся - как это он из наших лап так быстро выбрался? И сопоставят это с гибелью Фаркаша. Они не глупые. Быстро допрут, что год – это прикрытие, чтобы не отпускать просто так. Нехорошо с ним могут обойтись. Поэтому Гирфи взять под контроль. Он у нас вроде приманки будет. Не повезёт – ещё кого-то накроем. Как говорят рыбаки – «на живца».
- Почему случай, когда ещё кого-то накроем, ты называешь «не повезёт»?
- Я имею ввиду, что не повезёт Гирфи. Пришьют.
- Тогда, что такое «повезёт»?
- Если после покушения он останется жив, то мы ему покажем протокол допроса, во время которого он выдал своего кумира. И намекнём, что этот протокол может увидеть ещё кто-то. Кстати, если не будет покушения – сами организуем. После покушения ой как хочется жить, так что сообразит, что делать. Главное, что первый шаг он уже сделал.