Байки Селявона-Правдолюба 3

                3

                Селявон и поп

К самому полудню, окончательно выспавшись и вывалявшись в тёплой перине, встал я на ноги, перекусил, оставленным заботливым Селявоном, молоком да краюхой домашнего хлеба и вышел во двор.
Солнце грело уже с тем летним радушием, которое умиротворяло течение мыслей и позволяло телу пребывать в исконно-природном блаженстве.
Поискав по двору да в закоулках сараев, я обнаружил Селявона в саду. Неунывающий старик с комфортом расположился под пышной яблоней, рядом с зарослями малинника, и плёл из тонких веток лозы корзины да короба.
-- Здорово, дед! – отчего-то радостно, как родному, бросил я Селявону, усаживаясь рядом с ним на траву.
-- И тебе дня доброго да Ангела в помощь! – весело отозвался старик. – Как спалось то на месте новом?
-- Как убога за пазухой. – Честно признался я. – Давно уже так не отдыхал.
-- Оно-то верно… -- важно согласился Селявон. – Это тебе не ваши столичные покои! Тут всё божьей милостью дышит, да силы даёт!
Неожиданно наше внимание привлёк, подъехавший к воротам, чёрный джип, из которого выбрался толстый священнослужитель и направился важной походкой к нам во двор.
-- Есть кто живой? – донёсся раскатистый бас батюшки.
-- Тута мы. – Хитро отозвался Селявон, не отвлекаясь от своего занятия.
Пошумев дворовой утварью, погремев вёдрами, всполошив кур, нашему взору явился-таки служитель местной церкви.
-- Господа в помощь! – важно пробасил батюшка.
-- Сказал бог, что ты сам помог! – радостно ответил Селявон.
-- Вижу, гость у тебя? – равнодушно ответил священник.
-- Да это так, подмастерье. – Засмеялся Селявон, косясь в мою сторону. – От городской лени пока мест не отошёл. Как жив будешь, Отец Никодим?
-- Слава богу. – Перекрестился батюшка и продолжил: -- Хозяйство у тебя, Селявон, ладное, глаз радует. Да только что-то в приходе моём тебя не видать! Отчего так? Беспокоиться я стал о душе твоей грешной. Сам вот к тебе приехал, раз уж ты глаз не кажешь.
-- Ох! Благодарствую сердечно, батюшка! – в тон ему ответил Селявон. – Только некогда мне. Всё в трудах и заботах о хлебе насущном маюсь. Живу, чем бог послал, тихо да скромно. Мирян-то к тебе, вона, сколько ходит! Аж из самого райцентра приезжать не ленятся! Что уж мне горемыке тебя по-пустому тревожить?
-- О каждой овце заблудшей из своей паствы господь наш печётся! – важно поднял палец к небу батюшка. – Вот и меня к тебе направил. Слово своё донести до умишка твоего малахольного.
-- За то и благодарствую во второй раз тебе, Отец Никодим. – Засмеялся Селявон. – Сам ужо хотел с тобою повидаться да откровением поделиться, кое давеча мне привиделось.
-- О как! – воскликнул священник. – Ну, говори уж, коли начал.
-- Охотно. Только ты не серчай, коли по неграмотности своей чего не то ляпну. – откашлялся Селявон, аккуратно затушил свою папироску и продолжил: -- Создавал нас господь по своему подобию, свой промысел имея на конд каждого в отдельности. И разум, какой-никакой, дал и блага земные. Потом расплодился люд божий в изобилии, умножив число языков и верований. Стали пастыри появляться статные наукам да таинствам церковным обученные. Аж глаз радуется, как всё устроено! Но вот пришёл однажды путник, много на стезях своих повидавший, да до истины охочий и спрашивает: «Отчего так, Отче? Всё ты обустроил по разумению своему великому да неземному, а душе одно всё – маетно! И слово твоё ведомо, да истины непреложны. Не поспоришь ни с чем. Только мучает сердце моё вопрос от маловерия беспросветного. Слово твоё несут нам пастыри наши, да только откуда они знания черпают, неведомо. Коли веды те тобою дадены, почему в тайне держатся в библиотеках Семинарий? Не уж-то крамола какая в книгах тех, что народу твоему и читать не можно? Да и пастыри твои в смуте да излишках людей засмущали! И на все вопросы ответы у них есть. И уму-разуму учат. И, нет-нет, да исповедальные беседы ведут. Только люд простой на ту исповедь весь, грехами погрызенный, срам свой тащит, деньгу, опять же, скоромную в мошне держит, чтобы угодить! А вера-то! Вера-то смущается несправедливости такой! Церковь твоя вся в золоте да изобилии, а народ от нужды стонет! И приходы новые плодятся, да только с приходов тех только попы и добреют! Потому, как попы, а не батюшки те, которые на себя жертву принимая за народ свой, страдания несут!»…
-- Акстись! – не выдержав, воскликнул священнослужитель. – Дурья твоя башка! Пустословие сеешь да смуту плодишь!
-- Так-то ж не я… -- ласково улыбнулся Селявон. – То – путник неграмотный спрашивал. А что меня касаемо, то дай вам, батюшка, бог! Ешьте, пейте сытно! Катайтесь на каретах заморских, да живите во благе! А мы тут ужо как-нибудь и помолимся, как умеем, и с голоду не помрём. У нищих слуг нет.
Покраснел от возмущения священник и рванул пулей в свой джип.
-- Ни чё-ни чё! – беззаботно смеялся вслед ему Селявон. – О! Глянь, какой короб ладный вышел! Пойдём, родимый, пообедаем. Опосля место тебе травное покажу.