ОКР 4

                Sit and drink Pennyroyal Tea
                Distill the life that's inside of me               
                C. Cobain

А дальше, события переносят нас, куда-то в конец апреля, где вы можете увидеть меня (абсолютно, на тот промежуток времени, никакого), затаривающегося шаурмой и, одиноко себе, с отсутствующим выражением лица, бредущего на базу. Одну, я, как правило, съедал по дороге, вторую же... как-то кое-как, пополам с горем, в течении ниспоследующего вечера (иногда и вовсе недоедал, приходилось выкидывать). Чем, как и когда, я питался до этого, не помню решительно. Вероятней всего, чем-то на кухне пробавлялся, стараясь не смотреть на столовый сервис.
 
Параноидальный бред не прекращался. Первая шоковая фаза была пройдена, но страхи от этого, быть менее мучительными, и ни собирались. Ни накал их, ни градус, так ни на йоту ни снизились. Было, что  ещё, возможно, даже пострашней, оттого что на шок, списывать теперь не приходилось. Нужно было пытаться, как-то жить, с фактом того, что отныне тебя посещают конкретные, сумасшедшие мысли, визуализация которых, происходит  в твоём сознании, совершенно помимо твоей воли. Пугало это не по детски, в плане, что был уже немолод, жить жизнью, отчасти, привык, а значит и умирать становилось боязно. Было, что терять. Уже давно, и на вполне разумных основаниях, существовал свой собственный, автономный мир, как противовес всему окружающему тебя бреду. И тут внезапно вырисовывалось наличие того, что есть ещё вещи и похуже смерти или типа того. Например, безумие.

И жить было страшно и умирать, ещё страшней, вот как бы я выразился. Не по себе, скажем так. Чем-то это было сродни пути самурая, главной движущей силой которого, как известно, является смерть. Мысли о всевозможных её видах, которые самурай должен искусственно вызывать в своём воображении (чтобы мысленно быть ко всему готовым), самые невообразимые пытки и казни, которые только можно себе представить. И вот всё это, было мне предоставлено в... ну неограниченном, просто количестве. Пыжиться даже не нужно было. Утешало то, что раз я осознаю, что я сумасшедший, то сумасшедшим, судя по всему, ещё не являюсь.

Когда это ты успел таким стать? - вопрошал я сам себя лично, - ручным и настолько сильно опасающимся за собственную шкуру, и какие-то, самоочевидные ответы, проклёвывались. Исчез, во первых, чисто познавательный интерес, стало слишком очевидно, что о самом важном в книжках не прочтёшь. Упал с пъедестала рок-идол, коему была подчинена, вся, без исключения, сознательная жизнь. Всё, с ног на голову, опрокинул, последний неудавшийся роман. Когда любишь это всегда удар по гордости, как главной эго-составляющей и если раньше, удар этот, был щедро сдобрен наркозом грядущих успехов, то теперь это не работало. Отсутствовало само будущее, как таковое.

Я, всегда считавший себя, в достаточной мере, алертным, рвал и метал. Земля представлялась мне огромным rw диском, а люди впадинами и площадками на нём; светила - гигантскими лазерами, вновь и вновь перепрожигающими сплав для того чтобы наносить всё новые и новые выемки, с одному только богу известной информацией. Аморфность - как главное условие перезаписи. Текучесть и отсутствие страха. Раньше всего этого было в избытке, пока не проявились вкусовые качества, а вслед за ними всегда и нахлобучивает инертность. Бессмысленность всего происходящего. Хотя о контролируемой глупости я знал.
 
Охранник у входа несколько удивил. Только что вышедший, судя по всему, из отпуска, и весь из себя, наглаженный и благоухающий; это был даже завитой (выражаясь словами Достоевского) охранник, частично мелированный, похожий на лихого балагура-фронтовика, приехавшего в родную деревню на побывку. Весь, обычно, засаленный, местами, покрытый перхотью, тут он прямо цвёл. Понятно, что мои репетиционные выходки, были ему, как кость в горле. Напрягали и без того ненормированный график. Вообразилось почему то, тихое его пинкфлойдовское отчаяние, неотвратимо здесь его преследующее: здесь, среди постоянно галдящих идиотов-детей, постоянно пробегающих, породистых,  длинноногих цыпочек... Как же ему, наверно, хотелось быть своим, эдаким парнем в доску, завязывать многочисленные  романы на лету, что-то там себе умудрённо подтрунивать, но уже даже издалека было видно, что таким он быть не умел. Возможно это был его последний шанс, последняя попытка, поскольку таким я его больше никогда не видел.

Именно он, меня не сдал, кстати, хотя ему то, как раз, из-за реп и доставалось больше всего, насколько я подозреваю. Сдал другой, всё время улыбающийся, гад. Но всё это будет потом. Не сразу.

Если я вам всё ещё не рассказывал о кролике живущим на базе, то вот он; встречайте. Кролика завёл, живущий и работающий по соседству, дворник-азиат. Шнырял он по всему подвалу, и всё что было можно шевелил, чем приводил в совершеннейший восторг весь женский пол и, вообще, был милым, помогал, соответственно, скрашивать атмосферу. Не могу сказать чем он кончил, поскольку не знаю, но с течением времени, я стал находить наши судьбы, определённо похожими. Я представлял себе весь тот, гигантский, поистине, шквал испытаний, который был способен обрушиться на него, если бы он, допустим, осознал себя всего лишь игрушкой в чужих руках, тут же расхотел бы ею, разумеется, быть, и сумел бы, вопреки всему,  вырваться на волю. Сколько смертоносных ловушек, подстерегало бы его, чуть ли не на каждом его, маленьком шагу (одни только дети чего стоят), и это ещё не говоря о весьма и весьма неласковом климате. Это был бы суицид для него, по сути, как и для меня, в свою очередь, реши я попробовать, например, ни от кого и ни от чего, ни зависеть глобально. Про котомку за плечами я ещё даже не начинал.

Фантазируя в таком духе, вполне естественно было предположить, что кролик поставленный перед такой неимоверно огромной территорией, изменится практически до неузнаваемости; агрессивная среда на ней, будет не просто запредельной, а зашкаливающей. Ему предстоит избегать, практически, вообще, всех, не говоря уже о мелких бродячих хищниках и таком, наконец, факторе, как человек, который может, конечно, иногда помочь, но в подавляющем большинстве случаев, с ним лучше не связываться (чревато). Только сейчас, сквозь годы, я начинаю понимать, насколько, несмотря на всю свою фантастичность, не так уж и далека оказалась, моя аллегория, от истины. И насколько ужасающе неблизок путь.

База тем временем была не обделена желающими порепетировать. Во многом, благодаря сарафанному радио; ну а потом, я многое позволял, был, что называется "сама демократичность"; люди ценят непринципиальность (что-то подобное писал Довлатов), во мне же - было её тогда, хоть отбавляй. А между тем, все эти качества до добра никогда не доводят; вы, как хотите, но никакой свободы мнений, касаемо моей лично головы, я уж точно, постараюсь никогда больше не допустить. Для слаженного и крепкого функционирования, внутри человека должна царить диктатура. Ничего хорошего не получится, если вы позволите самим себе, расщеплять свою личность, давая всяким своим субличностям, безнаказанную свободу слова. Снаружи, пожалуйста, я так и делал. Видимость всегда должна быть.
 
Группы приходили с завидным постоянством, приводили за собой небольшую публику с лёгким алкогольным ассортиментом и играли себе всякое, обменивались мнениями. Одна из команд, прямо там, у меня на базе, и сформировалась: загорелись люди, вдохновились и самоорганизовались. "Пой, кричи - не услышит никто", прочитал я как-то, пару-тройку лет спустя, в статусе того самого, её фронтмэна, и тут мне больше уже ничего не надо было объяснять, как, думаю, и многим.

ВК тогда было другим. До десятого года, определённо. Никто никогда и не парился по поводу стен. Все незаметно нарциссировали, лепили на страницах друг у друга, всевозможные свои (иногда, откровенные) высеры, в виде близкой им по духу информации, как вдруг; то тут, то там, стали сыпаться робкие ноты возмущения. Просили не выкладывать, конкретно на стену: "пришли мне лучше в личном сообщении", - можно было услышать. Несколько лет такого общения и я вообще перестал постить, что-либо и кому-либо, в открытый, так сказать, доступ. Все чересчур начали к себе прислушиваться и возводить стены, вокруг себя, уже самолично.
 
ВКонтакте, как и все его, новомодные ныне клоны, является превосходным подтверждением слов Уорхола о том,  что когда-нибудь, у каждого человека, будут личные его, 15 минут славы. Да, пусть минуты эти неотчётливы, и несопоставимы, в масштабах, действительно, звёздной популярности, но они есть там, они буквально разбрызганы по годам и десятилетиям нашего бездумного, виртуального самолюбования, от зазеркального просиживания в сети. Они спрессованы из наиболее ярких моментов нашей сопричастности с остальными, небезразличными нам людьми. Это своеобразная выжимка, суть которой не менялась веками и всегда всё одна и та же: жажда получения внимания.
 
Всё это напоминало мне дни моей юности, когда в гости приходили друзья и я заводил им, полюбившиеся мне песни на магнитофоне. Чуть позже, песни пришлось писать уже самому, чтобы можно было более тщательно себя идентифицировать. Всё это, наряду с фотоэкспериментами, беспощадно выкладывалось в паблик и за счёт иллюзии просмотров, энергия твоя понемногу рассеивалась, пыл неизвестности остужался. Так бы ты всюду ходил, предлагал, всем и каждому, свои бессмертные произведения, надоедал, как следствие - и вот, можешь теперь никуда не ходить и не мучить людей своей непризнанностью. Всё же, такой выплеск пара, наверное, необходим.

Так что, вот такая вот участь выдалась у костров, спички для которых, ломали замёрзшие некогда пальцы. Даже сам создатель легендарного фильма Асса, заявил как-то, во всеуслышанье, что знай он, во что весь этот рок со временем выльется, то пальцем бы и о палец не ударил. Во как! Мир погружался в конкретный рэп, против которого я ничего, конечно, лично не имел, но слушать его не мог категорически, хотя и неоднократно пробовал. Слова впивались в мой мозг словно гвозди, голова и не думала отдыхать. Весьма скоро я оставил эту затею, поскольку ощущение Пинхеда меня просто не покидало. Если гитары в неумелых руках, и ездили, порой, по ушам, не хуже, так то был просто, хотя бы, абстрактный гул. Постоянно прессующий речитатив хотел большего.

По слухам, рэп зародился во время застолий, в древнеславянские ещё времена, когда вконец опоённые мужики, вставали и выдавали, пошатываясь, горы, такого вот ничем не прикрытого, потока бессвязного сознания. Своего рода, древнерусский амок, в противовес индонезийскому.

Я сидел и курил, слушать жужжащие гитары весь вечер, удовольствие было, тоже, мягко говоря, не из приятных. Безусловно, это было лучше, чем где-либо вкалывать, однако и непривычный, до поры до времени, излишек свободного времени, тоже мог (как я уже ранее писал) сыграть с тобой злую шутку. Возможно в этом тоже был один из смыслов: выяснить насколько количественно-большую свободу ты способен принять. Животные, например, и растения, совершить суицид, практически, неспособны, и быть может, именно там и ожидает перерождение, тех, кто не утерпел свободы в шкуре человека. Только представьте себе; быть каким-нибудь там, многовековым деревом; не исключено, что всё понимать, молча, считай, терпеть, пока какой-то школьник вырезает на тебе свои инициалы.

Я, намеренно, не хочу писать о, лично своих обсессиях, чтобы не увеличить, во-первых, наличие дополнительных страхов, у тех, кто находится сейчас в таком же точно положении, в котором был я. А во вторых, хватает и того, что во-первых. Очень правильно говорила одна наиталантливейшая наша актриса, о том что не стоит питать свой мозг  и без того, крайне широкими альтернативами повсеместно происходящих ужасов. Всё это найдёт свой безусловный  выход в воображении, а оно итак, в самом факте своего существования, страдает хроническим алогизмом. То есть на благодатную упадёт почву. Можно только догадываться о величине проделанного нами саспенса, учитывая то, что, это её высказывание, относилось ко всего-лишь навсего, невинной, по сегодняшним меркам, Собаке Баскервилей.
 
Варясь, так или иначе, в околомолодёжной тусовке, я не смог, всё же, не подметить, что заметно так, всё-таки, подотстал от жизни. Народ устраивал величественные фотосессии, знакомился, активно комментировал друг друга в соцсетях; мне же, с моим стареньким самсунгом, купленным на стыке тысячелетий, пришлось даже, помню, просить кого-то, чтобы сфоткал ибо совсем было нечего даже на аватарку повесить. Это сейчас, со всей уже очевидностью, можно сказать, что нет и никогда не будет более лучших мобил, чем все те, старенькие, неубиваемые; а тогда, как по мне, всё это выглядело крайне неубедительно (то что он мне, будто бы, только для связи нужен). Косились, всё равно, как-то, люди.

Так, постепенно, я стал втягиваться во вконтакт, выкладывать фоточки, чередовать в нём свои музыкальные пристрастия... Становилось не так уныло, когда было представление, что всё это смотрит или слушает, ещё кто-то, помимо тебя. Приходя с реп, я, собственно, только этим и занимался. Какая-то хоть обратная связь.
Погода, между тем, постепенно налаживалась. Сообразно её потеплению, я  порционно увеличивал, как дальность, так и продолжительность, своих пеших, безысходных прогулок. Чуть ли не до середины мая стоял дубак; ветер, как ненормальный гулял по комнате. Всю, большую часть времени, приходилось наглухо уходить с головой в одеяло, приправляя, разумеется, этот нехитрый процесс, всевозможными тонкостями и уловками. Что-что, а никогда я тот год не забуду.
 
В один из дней, я прямо с утра, зарядил, наш, отечественный сериал "Мастер и Маргарита"; варясь в нём до бесконечности, то просыпаясь, то находясь где-то  между пробуждением и явью, и бог там знает, чем таким ещё. Всё это наводило на мысли, что неплохо, вообще, иметь в голове заранее отпечатанный видеоряд, это давало возможность смотреть любимые фильмы, не напрягаясь зрительно. У меня уже было стихотворение "Фон", где я рассуждал на тему необходимо привычных раздражителей, создающих поля для собственных размышлений, и суть эту, я понимал.

Глянув также, одноимённый, полнометражный фильм, постсоветского производства, где меня несколько удивил, отчасти развязный, если не сказать больше, образ Маргариты (который я поначалу самым решительнейшим образом отверг), я поневоле призадумался. А может такой она и должна быть на самом деле? Настоящая королева. Что мы, в конце концов, о той жизни знаем? Как раз таки, кстати, вещи, напрямую, обратно-пропорциональные, чем те, что заложили в облик, каноничной для большинства Маргариты. Предпосылок же для этого - ноль. С чего, вообще,  вдруг кто-то решил, что королевы не развращены?

Находясь в движении, я не только нагуливал сон, меня также, бесконечно привлекал сам диалектический момент, когда ты вроде бы и был, а вроде бы тебя и не было, как во времени, так и в пространстве. При более высоких скоростях, это становится ещё более заметно. Люди потому и катаются, и до последнего пытаются проскочить на мигающий жёлтый. Крайне неохота нарушать то состояние, когда ты и есть и в то же время тебя и нету. А раз нету, то ты не особо, как бы, и затронут мыслями о своём сомнительном  существовании.

Я шёл на своих двоих, ничего другого у меня пока ещё не было. Исходив понемногу все окрестности, ареал, постепенно, приходилось расширять. В мае, когда погода, наконец, стала, вполне себе удобоваримой, я брёл, и страданием от меня, за версту, наверное, отдавало. На сей раз это был  Ботанический сад: одно, вдоль его забора, хождение, уже было способно, утомить кого-угодно не на шутку. Иногда хотелось плакать, себя было, откровенно, жалко. Пройдя, насквозь, до Выставки достижений и, с часок, попетляв по её окрестностям, я почувствовал, что усталость, сморила и меня. Такой вариант событий, я, разумеется, предполагал, прихватив с собой, на всякий случай, книгу. Дома я немного колебался, поскольку это был, объёмный, всё таки, талмуд Веллера "Всё о жизни", но взял, в конце концов. Появилось желание освежить в памяти, кое-какие, из него места и, возможно, прозреть.

Сухие механизмы не работали. Написано-то  у него было, по сути, всё правильно (вроде того, что плюс, так или иначе, перетекает, со временем, в минус; что противоположности атакуют, и всё такое). Смысл жизни в ощущениях, это там где он уже на философское поле залез... За подобные выкидоны (как я в одной из каких-то рецензий читал), ничем, кроме, разве что, недоумённого покачивания головой, его так, решительно, и не удостоили. Руками только развели, добавив, что, извините, но это уже не ваша территория. Увлёкшись позже Гегелем, я сейчас склонен им верить. Бездны там такие, что вся жизнь на понимание уйдёт. Ассоциативно обращаясь к Ленину, утверждавшему, что без понимания диалектики Гегеля, невозможно придти к построению коммунизма, я не знаю даже, что и сказать. Осилить такие труды, далеко, по силам, не каждому.

Впоследствии я уже носил с собой томик Кастанеды, тоже, довольно таки, увесистый. Я открывал наугад "Колесо времени", когда было совсем невмоготу; и, впитывая в себя одну из очередных, афористичных выдержек, понемногу отходил. Казалось, что отпускало. Больше всего запомнилось про скорбный человеческий удел, в виде недвусмысленного мешка с костями, дающий ему, однако, возможность, заглянуть За. Естественно, что это было невозможно, без хоть какой-либо душевной трансформации. Поэтому, чего ты хотел? No pain - no gain. Также, я справедливо полагал, что сопричастность с чудом, вполне себе, очень даже резонно, граничит, и с неменьшим, по несоизмеримости, кошмаром (что, собственно, со мной и происходило). Учитывая реалии, нашей, насквозь пропитанной насилием жизни, предпосылки все, прямо на поверхности, к одним только кошмарам и лежали. Причём множественным.
 
Заканчивая о Веллере, а у меня было время, когда я его активно покупал, мне опять вспоминается Лимонов и его рассказ про Солженицына, вернее одно из мест, где он вспоминает, как впервые услышал его голос. Тоже самое чувство, в отношении Веллера, испытал и я. Голос был тонкий, брюзжачий, местами истеричный: читать мне его, после этого, расхотелось окончательно, тем более, что последнее, что я из него купил, вообще, походило на какой-то политический памфлет. Автор раздавал в нём советы верховным лицам страны по обустройству России. Думаю, узнай даже в правительстве, о таком, бесценном для них, подспорье, вряд ли бы, нашлось, этому произведению, какое-либо иное место, кроме как в сортире. Даже я это понимал. Со временем, только "Ножик Серёжи Довлатова" остался стоять на моей книжной полке.

У Лимонова, к слову, тоже была его "Лимонов против Путина", где он сетовал о том, как юных нацболов загребли за решётку, только за то, что пришли они в администрацию президента, с требованием к оному об отставке, и, к мнению их, мягко говоря, не прислушались. Но Лимонову это было простительно, как человеку, безусловно, на этом поприще, больше всех пострадавшему и, вообще, испытавшему за всю свою жизнь крайне много. Другое дело, что чего он ожидал от действия властей, не по головке же за это было гладить.

Сейчас я могу себе позволить вот такое небольшое лирическое отступление, а тогда, у меня в голове, мысли проносились, совсем, конечно же, другие. Чтения не получалось. Полистав немного главы, где на свёрнутом трубочкой листе, плюс переходит в минус, и где, в принципе, понятно было, что человек, за нехваткой адреналина, сам, собственноручно будет создавать себе проблемы, чтобы жизнь ему не казалась пресной, сей фолиант, я навсегда для себя закрыл. Нехватало какой-то магии. Чувствуя приближающийся параноидальный поток, я встал и пошёл. Страх подгонял. На ногах, всё это дело, переносить было легче.

Ходить, вот так вот постоянно, на самом деле, уже напрягало. Нисколько ни уменьшавшийся ужас, давал о себе знать, уже и чисто физической усталостью. Я столько уже исходил, необходим был некий дополнительный стимул: работа, например. Что-то чтобы самодисциплинировало. Парадокс это извечный, а для большинства затюканных работяг и вовсе весьма обидный. Получалось, что жить без работы, которую ты, чуть ли не каждый день проклинаешь, жить, ты, собственно, толком, и не можешь. Что-то всё время должно опоясывать твою волю, а иначе ты не можешь, рискуя распуститься окончательно. То есть, своя воля, у тебя, как бы отсутствует и так и суждено тебе, до конца своей жизни, беспробудно вкалывать. Такое у меня уже было, когда будучи уволенным с фабрики, и вознамерившись было, предаться, наконец, всем своим благородным чаяниям, я заметил, что творить я стал, даже не больше, а меньше. Трудно пить свободу из пустой бутылки, как метко выразился, по этому поводу, Чёрный Лукич.

Утешало же то, что денег действительно не хватало. Совсем сравнительно недавно (а вернее, буквально на днях, к своему стыду), заценив, небезызвестную всем, картину "Достучаться до небес", я, определённо, для себя решил, что надо бы и мне, и в самом деле, что ли, побывать хотя бы на море. Денег с базы, на осуществление подобного мероприятия, не хватило бы однозначно, поэтому работа, в данном случае, помогла бы убить сразу двух зайцев.

Я стоял на платформе Останкино, не зная ещё, что именно отсюда, в близлежащем будущем, я и буду устраивать, свой предстоящий марш-бросок (почти аналогичный сегодняшнему), до грядущего места работы. Пока же, бесцельно переминаясь, я смотрел на уходящие вдаль пути, когда, вдруг,  внимание моё привлекла громко лающая собака. Сука, понятное дело, вымя у неё отвисало настолько, что касалось, можно сказать, земли. Пустое и отвратильное, это было заметно, невзирая даже, на довольно приличное, между нами, расстояние, метров 100-150. Собака охраняла частную автостоянку и гавкала поэтому, как по поводу, так и без. Отрабатывала, так сказать, ей положенное.

Какая незавидная участь, подумалось мне, быть запертым в схожее тело при подобных обстоятельствах. Всю жизнь на цепи; детей твоих, хорошо ещё, что если, не утопив при рождении, непонятно кому раздарят, жрачки в обрез, воздух помойный, даже уйти, по собственной воле, из жизни, ты и то не можешь. Я, по крайней мере, хоть какой-то свободой перемещения располагал, какими-то, не сказать, чтобы регалиями. Цепь моя, так или иначе, была более длинная, были возможности. Грех, было бы, не попробовать их реализовать. Приближалась электричка, надо было садиться, ехать в свой Скотопригоньевск.