Рыжий пёс

         Рыжий пёс выглянул из конуры, широко зевнул, выставив напоказ жёлтые стёртые клыки, и неуклюже полез наружу. Встряхнул всем телом так, что зазвенела ржавая цепь, потянулся, выгибая провисшую спину, удобно сел на проталину, поджав под себя облезлый хвост. Ещё раз зевнул и, оскалив зубы, сунул горячий сухой нос в густую шерсть правого бедра, лениво повозился, клацнул зубами и устремил печальный взгляд в тёмное небо, где бледный месяц едва освещал редкие облака. Поскрёб задней лапой за ухом, встряхнул лобастой рыжей головой, посмотрел по сторонам и жалобно заскулил.
         Кругом тихо и торжественно. Снег искрился под светом месяца и редких звёзд. Слабый ветерок гонял снежинки по кругу, сдувая их воздушным прикосновением с крыш и заборов. Потрескивали на морозе голые кроны деревьев. В хлеву возилась свинья, хрюкая спросонок, да придавленные ею поросята обиженно визжали на мать. Иногда обнаглевшие февральские коты нарушали покой неестественными звуками, что и не поймёшь: то ли ребёнок плачет, то ли вьюга подвывает, то ли ветер в трубе свищет. И снова тишина.
         Эта ночь тревожила Рыжего пса как никогда. В отличие от предыдущих ночей, когда он сладко спал в своей конуре, наслаждаясь заслуженным покоем, сейчас его мучило нечто, сидевшее внутри; тягостная тревога и непреодолимый страх беспокоили пса и толкали в неведомое, неясное завтра. Он глубоко вздохнул и заскулил. На минуту привлечённый переливами снега под светом ночи задумался, а потом, с новой силой, так жалобно и громко заскулил, что и сам испугался своего незнакомого голоса. В этом стоне он выражал всю жалость к самому себе: дряхлому, никчемному, старому. Скорбь по прошедшим годам наполнила больное сердце, растревоженный мозг пылал огнём воспоминаний, и он, разбитый, одинокий, потерявшийся в заснеженной белизне старости, почувствовал близкий конец. И сам не заметил, как стон перерос в тихий срывающийся вой, звучащий с каждой секундой громче и громче, не заметил, что в разных концах села его поддержали сильные молодые голоса; он ушёл в себя, страдал и плакал вместе со страшной песней.
         Скрипнула дверь. Послышались шаги. На крыльце, в огромных толстых чёрных валенках и овчинном тулупе, одетом на голое тело, появился хозяин с заспанным лицом. Он крякнул: «Га-а-а», чувствуя, как ночная стужа проникает под тулуп и охватывает разгорячённое с постели тело, съёжился и, неловко переставляя ноги, зашагал прямо к собаке. Рыжий пёс оборвал грустную песню и посмотрел с тоской на друга. Тот остановился рядом. Погрузил тёплую широкую кисть руки в собачий мех, ласково потрепал за холку и произнёс хриплым спросонья голосом:
         - Рыжий, дружище, плохо тебе…
         «Ой, как плохо, совсем плохо», - подумал пёс, и, повизгивая, посмотрел в глаза человеку.
         - Ну, ну… не унывай, приятель, весна близко…
         От него пахло таким знакомым приятным домашним уютом.
         Пёс страшился одиночества. Ему хотелось продлить нежданное свидание, но сказать не умел, лишь тихо повизгивал, прислонившись к ноге хозяина. Тот спокойно оправлялся рядом, топя снег струёй мочи. Закончив, торопливо отстегнул карабин цепи от ошейника, и быстро, давя хрустящий снег, пошёл домой. Пёс шагнул было следом, но догадался, что в том мире, мире жизни и тепла он не нужен. Остановился. Проводил человека взглядом и лёг прямо на снег, положив голову на передние лапы.
         Мимо, - хвост трубой, - проследовал чёрный хамоватый кот. Какая наглость! Но Рыжий пёс даже ухом не повёл. Годы. Нет сил, нет задора, нет желаний… А раньше… Доброе время!
         Он был мастер драть котов. Стремительный короткий бег мускулистого тела, удар могучей лапой по хребту мяуки, секундное дело, и крепкие челюсти молниеносно сжимают загривок бедняги. Шейные мышцы в приятном напряжении, лобастая голова то вправо, то влево, мотает пушистый лёгкое тельце, и ещё живой кот, обливаясь кровью, летит в сторону с переломанными костями.
         Вспомнились золотые денёчки, когда он, молодой, царём ходил по родному селу, а следом вереница собратьев спешила за вожаком. Здесь были: сила, здоровье, почёт, уважение, любовь.
         Вспомнил старого вожака по кличке Серый. Такой же крупный, как и он, кабель, покрытый тёмно-дымчатой густой шерстью, белый лоб, как у его старухи-матери; она, совсем дряхлая, умерла той зимой, когда Рыжий пёс познал стаю.
         В годы своей молодости он отличался буйным и непокорным нравом. Дрался со всеми собратьями, несмотря на возраст и ранг; сам бил и не раз был битым, но на Серого скалиться опасался. Здесь отношения особые: царя тронуть – бунт. Головы не сносить. Но и отступить не мог, не в его характере. Три года копил силы, набирался опыта, готовился к решительной схватке, и когда пришло время, только двое, он и Серый, могли быть вожаками.
         Была такая же ночь, как и ныне. Весело, шумно бегала стая, празднуя счастливые деньки молодости. Драла ненавистных котов, гоняла по огородам проворных зайцев, вспугивала с деревьев спящих ворон. Купались в пушистом снегу, любили, дурачились, выли на звёзды. Рыжий пёс увёл из соседнего двора юною самочку по кличке Роза, увёл для себя, для одного, ни с кем не желая делиться. Но Серый властно отодвинул влюблённого кавалера и подмял Розу, подмял грубо, некрасиво, больше не для того, чтобы показать себя дамским властелином, а для того, чтобы указать Рыжему псу его плебейское место. Тогда и наступило время для бунта. Борьба, ярая и беспощадная, могла разрешить давно назревший конфликт двух зрелых кобелей. Один здесь лишний, и этот лишний должен уступить и уйти.
         О, какая была битва, любо вспомнить!
         Серый не одержал победы, а молодой задира, изрядно помятый, пусть и не проиграл, но вынужден был покинуть место схватки. После такого боя он несколько дней отлёживался в родной конуре, терпеливо переносил боль и зализывал раны. Но эта битва укрепила дух Рыжего пса. Он доказал всем: он не рядовой барбос, а авторитет, который не уступит никому, даже Серому. Нужно бороться и можно побеждать.
         Они сцепились за селом, где мелкие овраги заросли красноталом и волчеягодником, где развилка деревенских дорог на Авдотьино и Сальково. Серый - верен себе, издав грозный рык, без колебаний атаковал. Уверенным наскоком попытался повалить соперника силой мускулистого тела и стремительным напором, а затем сомкнуть тиски-челюсти на горле рыжего наглеца (после такого нападения большинство слабых собак, повизгивая, валились на спину, подставляя незащищённое брюхо победителю в знак подчинения); но Рыжий пёс ловок и крепок, легко увернулся от нападения и тяпнул недруга за незащищённый бок. Окрылённый маленьким успехом, не дав противнику развернуться, вихрем налетел на того сверху, злобно щёлкнул зубами и стал неистово рвать кожаный самодельный ошейник. Серый, матёрый зверь, был сильнее и имел богатый боевой опыт. Он выждал, резко тряхнул мускулистым телом, и, когда Рыжий пёс потерял опору под ногами, повалил его на спину. Рыжий сделал рывок, но не успел: на него навалилось мощное тело беспощадного врага и стальные клыки схватили за горло. Дыхание перехватило, а перед глазами поплыли круги. Неужели конец. Лишь неуёмная жажда жизни в последний смертельный миг придала ему силы. Рванув когтями задних лап что-то мягкое, он вырвался из объятий смерти. Серый, не чувствуя опасной раны на животе, бросился вдогонку за битым противником, но пса опять выручила лёгкость тела; оставив половину уха в пасти врага, он приготовился к новой схватке. Рыжий пёс был страшен. Сморщенный нос пылал гневом, из пасти шла пена, залитые кровью глаза горели яростью, дыбился косматый оранжевый загривок. Видя перед собой силу молодости и отвагу сердца, Серый, на этот раз, не нападал так уверенно.
         Поднимая снежные вихри, они вновь и вновь схватывались в жестоком поединке. Схватывались, толкали, рычали, хватали, рвали плоть, расходились для того, чтобы снова сойтись. Наконец, клубком скатились в придорожную канаву и утонули в снежной пелене. Скаля клыки и сверкая глазами, они стояли в глубоком снегу не решаясь, напасть друг на друга. У непримиримых врагов не было сил продолжать схватку. Рыжий пёс неловко с трудом выкарабкался на дорогу и неуверенно, шатаясь на слабых ногах, побрёл в сторону села, провожаемый взглядами своих собратьев. Серый его не преследовал.
         Обнаглевшие коты прервали воспоминания. Нет, они не мяукали, они дико орали во весь голос, нарушая тихую морозную благодать. Ничтожные твари. Он поднялся, отряхнулся и направился к дырке в заборе. По дороге злобно рыкнул на котов (получилось как-то хрипло без задора), больше для порядка, нежели от злобы и полез на улицу. На улице: дальний тусклый фонарь на деревянном столбе, голые редкие деревья, сугробы вдоль дороги, да утоптанные тропинки в снежном плену.
         Серого летом не стало. Яшка балбес, у которого в тот год хавронья опоросилась и принесла пятнадцать поросят, от счастья устроил переполох в правлении, хватил стакан первача и погнал по бездорожью на ферму, а по дороге зацепил «молоковозом» неосторожную собаку, и та подохла на окраине пашни под кустом бересклета. Сторожу Кузьмичу, хозяину кобеля, Яшка балбес выставил литровку самогона на помин души собачьей и пообещал выпросить щенка у тётки своей, а та, говорили, породистую суку держала. Распили самогон, забыли про Серого, и расстались большими друзьями. А Рыжий по праву занял место старого вожака и стал верховодить в стае.
         Рыжий пёс добрёл до фонаря, оставил жёлтую метку на снегу и сел в  центре светлого круга.
         Из-за снежного холма выпорхнула молодая пара. Он: приземистый, плотный,  упитанный, покрытый жёсткой светло-палевой шерстью; низкорослое тело подпирали толстые лапы, быстро переставляя их, он проворно юлил вокруг своей подруги, словно замысловатые «па» вытанцовывал. Шкодливая морда скалилась в сладострастной улыбке. Она, ну явно любимица хозяйки: пухленькая беленькая чистенькая с небольшим черным пятном на левом боку, вытанцовывала впереди кавалера и помахивала от счастья роскошным хвостом: туда – сюда. На ходу они покусывали друг друга, прижимались боками, кружили в интимном танце; она кокетничала от избытка чувств, а он сиял и волновался от возбуждения.
         Влюблённые, занятые собой, поначалу не заметили Рыжего пса, сидевшего  на их пути. А когда заметили, она испуганно остановилась, отпрянув назад, а он, преисполненный мужества и досады, зарычал: какого чёрта!.. Пёс и не думал уступать молодым дорогу: не к лицу ему, матёрому кобелю, но и драться годы не позволяли, так и сидел в спокойном гордом ожидании. Крепыш, сморщив короткий нос, поворчал немного, затем придвинулся ближе и стал обнюхивать противника. Обнюхав, он с удовольствием отметил бессилие Рыжего пса и, как бы извиняясь, мирно улыбался, дружески виляя обрубком хвоста. Покрутившись немного рядом, они скоро удалились, оставив его наедине со своими мыслями и тусклым фонарём.
         Это случилось в разгар собачьих свадеб. Он тогда гулял со скромной лайкой чёрно-белого окраса, - шаловливая бестия. В стаю забрёл чужак. Красавец, из породистых. Стройное тело, крепкий костяк, мощные лапы, пышный хвост. Чистый, холёный, гладкий, –  дамский любимец. Чужак никого не трогал, был миролюбив и покладист, но Рыжий пёс нутром почувствовал угрозу своему престижу и прогнал франта. Тот спорить не стал, но ещё какое-то время крутился рядом, а потом исчез вместе с лаечкой. Напакостил пародник. Ушёл, падла! Жаль не удалось поквитаться. Пёс, как подобает доблестному   кобелю, пережил утрату и нашёл себе другую сучку. Потом ещё одну, потом…
         Последняя и самая яркая любовь – это изящная, как картинка, самочка-малолетка. Ласковая, застенчивая, пугливая. Ей он открывал тайны любви, знакомил с окружающим миром, дарил самого себя и самую вкусную мозговую косточку. Они наслаждались друг другом. Любили в неистовстве, крутясь в необузданном эротическом вальсе. Хозяин, хвала ему, всё понимая, в такие дни не держал Рыжего пса на цепи. А он, чувствуя близкую старость, спешил жить; взять всё, что ему ещё по праву причиталось в этом мире.
         Чаще болели раны, ломило кости, ныли стёртые клыки. По ночам тревожные   
кошмары преследовали до самого утра. Пора на покой, на заслуженный отдых. Пора уступить дорогу молодым. Разумом он понимал, но согласиться не мог. Нечто внутреннее, непокорное, самолюбивое протестовало в нём. Частицу самого себя вложил он в стаю и не представлял, как стая – без него, как он – без стаи. Сильный духом, он не хотел покинуть её добровольно и ждал, когда его попросят.
         Ждать пришлось недолго. История повторилась. Не было сил преследовать молодого беззаконника, бросившего вызов ветерану, не было сил и у того добить старого пса. Он чувствовал молчаливое презрение молодёжи и сочувствие старого поколения. Злоба на своё бессилие кипела в нём, но страсть побеждать не могла разогреть охладевшее сердце. Им нужен новый вожак!
         Лишь только сейчас Рыжий пёс почувствовал, что замёрз. Захотелось вернуться в уютную конуру, в которой провёл столько спокойных часов. Но, вопреки здравому смыслу, он побрёл, слабея от каждого шага, за село; туда, где снежное поле простиралось до самого ельника, где невысокие холмы перерезаны размоинами, где развилка деревенских дорог на Авдотьино и Сальково. Он понял: его тянет на знакомые места юности и зрелости. Здесь любил и был любимым, здесь дрался, здесь мужал, здесь находил и терял друзей, здесь он жил… В последний раз оглядел он знакомую с детства округу, – родной дом. Последние слабые запахи собратьев, последняя метка на снегу, последняя слеза скатилась по щеке. Сжавшись в комок, он громко выдохнул из себя предсмертный вой.
          Уже на востоке померкли звёзды. Чуть-чуть, стало светлее небо. Притих перед утром ветер. И редкие облака уплыли за горизонт. А он продолжал петь последнюю песню. Родная округа не для него. Месяц и небо не для него. Новая заря не для него. Жизнь не для него. Они для тех, что собрались на холме проводить старого товарища в другую страну. Среди них, гордо подняв голову, в свете восходящего дня, выделялся крупный вожак, точь-в-точь такой же рыжий пёс.
         Он спокойно закрыл глаза.