Искушение грешного робинзона

Ныне, давеча, анадысь – вот перспективы платформа манящая, это столпы, на которых жизнь солнечным бликом в металле стынет. Переживать, волноваться – норма, если не видишь людей средь толпы и общением тяготишься в пустыне.

В пятницу не отступила тоска – спутница Робинзона безродного, жизни пучина не утопила (вовремя в руки попала доска), уже позади опасная зона. Он же не учёл одного – в одиночку не мужественен мужчина.

Где ты, Пятница, где, Параскева? Трудно Адаму без Евы выдюжить… Довольно в обратную сторону пятиться (хотя ни к чему и ходить налево). Не козырную, но всё же даму на сукно зелёное вот бы выложить! Было бы больно… Было бы здорово… Было бы – трудно сказать, почему…

Вторник, среда, четверг, суббота –  будто бы цепь без звена порочного. Необитаемый остров. Вода. Мается скованный цепью затворник. Ширь горизонта ему не нужна, он в иной перспективе нуждается остро. Прочее – не беда,  в силу того, что небезусловно.

Стонет отшельникова душа –  где же вторая её половина? Солнце привычно в море утонет, вновь темноту звёзды прорежут, и одиночество без края –  ежедневного горя доза –  слёзы из глаз вызывают всё реже.

Вырваться бы из порочного круга, на континент перебраться с острова, только покуда свидания очного нечего ждать, и тоска-супруга острого лезвия кромкой в момент пересечёт без того непрочную нить ожидания бесполезного.

Пятый день не даёт успокоиться кардиограмма морской поверхности. Воздух, на розе ветров распятый. Солнце, как амальгама, плавится. Сколько надежду таить в безответности, в стылой жаре,  в горящем морозе, в этом тоскливейшем из миров?

Пятница – пята и десница – части тела, легко уязвимые. Рыболовным крючком запятая  вместо союза намерена впиться, делая истинное условным и доступным неуловимое, на полосе прибоя ничком лёжа, как выброшенная медуза.
Моря и времени дали безбрежные. Где ты, дикарка без роду, без племени? Суши клочок, и кругом – горе неуловимо неизбежное гонит солёную от слёз воду и беспокоит душу – ждущую, жаждущую, нелюбимую.

Явишься ли разделить одиночество  не на Таити, и не на Яву,  и не во сне, а наяву? Жажду отшельника утолите, волн прибрежных пророчества, осенью говоря о весне, о грядущем лете – зимою снежной.
День наступил, и снова пора искать её след меж иными следами, в чужом разговоре её слово –  давеча, анадысь, ныне. Рыцарь в мечтах о прекрасной даме –  завтра, сегодня или вчера. Необъятное беспокойное море –  и суши клочок меж солёной воды.

Пятница не название дня –  собственное дорогое имя –  будет помниться, будет сниться, а остальное – какая разница? Звёзды с неба глазами твоими смотрят, и в море волна за волною воспоминания давние будят, и не беда – бессонница и бездны неведомой глубина.