Памяти друга...

                Памяти друга…
Неурочный звонок телефона. Пора бы уже нашему часовому поясу «баиньки», ан-нет. Кто-то неизвестный настойчиво телеленькает: Возьми трубку!
  На другом конце невидимых глазу простого смертного проводов раздаётся слабо узнаваемый женский голос: «Алексей Геннадьевич! Акутиха беспокоит, Ирина Овчинникова!»
  Сердце как-то сразу тревожно ёкнуло недобрым предчувствием.
 – Новость слышал? Хороших новостей из лесной деревушки раскинувшейся на высоком обском берегу в столь поздний ночной час ждать не приходится. Так и есть! «Анатолий Фёдорович умер,» – вполне сдержано-буднично произнесла Ирина.
– Когда умер? – задаю вдове, как может кому-то показаться, не вполне тактичный вопрос, мысленно прикидывая где можно найти щелочку в громадье планов на ближайшую неделю. Но о чём это я? Проводить друга в последний путь, – хоть камни с неба, – к чёрту все дела!
–Сегодня и умер. Одиннадцатого мая инсульт с ним случился, – в больничку ехать не захотел. Утром вышел из дома, сел в цветнике в беседку, чашечкой кофе. Пошла звать к завтраку, – а он так в кресле сидя и умер. Сердце, наверное, …
  С сердчишком у Фёдырыча были проблемы, большие проблемы! Умирать к шестидесяти с «хвостиком» годкам бывший кадровый офицер принимался не раз, и не два.
  В молодости здоров был как бык, высок, строен, красив, а с годами потихоньку подрастерял и здоровье, и стройность, ссутулился, к земле поближе года пригнули.
   Помогла на недолга продлить жизнь операция на сердце многомиллионная, по квоте, что друзья старинные, с юности, курсантской оставшиеся, «выбили» в Минздраве. А так-то уже давно его-б с нами не было. Руки у человека две, почки-тоже две, а вот сердце– сердце оно одно! Нежный орган, беречь его надо, –не камень.
   Хотя о чём это я? Раскали и камень до красна, да кинь в ледяную воду. Снова раскали и снова кинь, –треснет,-расколется.
   Много всего было на жизненном пути – вот и треснул, раскололся тот камешек, и нет больше с нами Фёдырыча!   Где от передряг житейских, а где и от привычек для здоровья пагубных не выдержало сердчишко. Вдовцом рано остался– на руках четверо детей. Алёнке, младшей, любименькой – едва пятнадцать исполнилось. Рак «скосил» супругу. Надо бы по поговорке припомнить, что баба в сорок пять ягодка опять, но не так-то всё и вышло.
    Следом ушёл из жизни друг близкий – Лёнька. За ним, зять и младший сын.
   Хлёсткие удары судьбы валили наземь, но он снова и снова поднимался на ноги. Рядом всегда были родные и близкие люди. Не стихал гомон детских голосков,– богата семья на внучат!
    Деревенька вроде, как и не большенькая, всего-то сотня-полторы дворов, но мрёт народец– не успевает народиться.
    Толи стекольный заводик с его вредным производством, покоящийся в руинах времён перестройки, всё ещё о себе знать даёт, а может и могильничек с дустом, про который слухи ходят что в лесном болотце, дающем начало деревенскому ручейку, что неторопко бежит к Оби через посёлочек о себе напоминает, но мрёт народец, сильно мрёт!
   Вот и Фёдоровича с нами не стало!
  Много, ох как много дней и ночей проведено вместе у охотничьих костров! Любил покойный задушевно поговорить глядя на мириады бесчисленных звёзд. Гуторили порой глаз не смыкая, до самой утренней зари, едва-едва поспевая на глухариный ток.
   И тока того не стало– вырезали лесорубы вековые сосны…
   Не стало с нами и Анатолия… Всё в жизни течёт–меняется. Да и сама жизнь проходит, заканчивается. Одна беда, – рановато как-то.
   Познакомился с ним лет как уже двадцать назад. Как-то так вышло, что по делам служебным был в левобережном Быстром Истоке разбираясь с «чёрными лесорубами» и не припомню уже и как попал в деревушку на другом берегу где и познакомился с местным лесничим Анатолием Овчинниковым.
   Крепкий, кряжистый мужичок с колючим, слегка исподлобья взглядом при первой же встрече вызвал симпатию. А когда ещё и оказался отставным военным – выпускником Ачинского авиационно-технического училища в котором и мне приходилось бывать в далёкие «восьмидесятые», так и вовсе сроднились душами!
   Страстью Фёдырыча была охота! К рыбалке был равнодушен. Совсем равнодушен. Лес знал, как свои пять пальцев! Глухариные и тетеревиные тока, лосиные переходы– на десятки километров в округе! Природу любил, жалел и лишнего от неё никогда не брал. Как любил и каждое дерево в своём лесничестве, на каждой делянке.
   Жил по совести не позволяя ни себе, ни другим брать от неё лишнее. Любя каждую пичужку, каждый кустик всем сердцем.
    Порой доходило и до мелких обид, недопониманий, когда ты, выкроив в плотном рабочем графике маленький прогал, вырвавшись из городской кутерьмы и преодолев сотни километров дорог, прикорнув у костра на часок, чтобы с только-только забрезжившимся рассветом идти сторожко к просыпающемуся глухариному току, чтобы услышать заветное «щёлкание» и под звучащую финальным аккордом песню, сделав пару шагов вскинуть «тулку», понимаешь, что выстрела не будет.
   Как не будет в прорези прицела и различимого силуэта притихшего в ветвях древнего исполина.
   Начинаешь копаться в себе анализируя допущенные ошибки и задавая вопрос: Что не так-то сделано? Не попал с подходом в такт песни, когда солист тебя уже не слышит и под ногой предательски хрустнула веточка? А может птица в сереющем мраке разглядела крадущегося охотника?
   И через пару минут картина становится ясной: Из-за спины «выныривает» фигура Анатолия.
   – Всё! Добыл я птицу! Пошли к машине. Досадуя, молча соглашаюсь. Есть непреложное правило: Один ток– один добытый глухарь!
Много всего было, ох как много! Хоть и говорят, что помниться только плохое, но в памяти зарубкой осталось только хорошее, яркое и запоминающееся.
    Может оттого так рано и ушёл из жизни, что переживал душой, болел сердцем без меры?
   Одно для всех, кто знал Фёдырыча понятно и ясно, что потеряли мы хорошего человека.
   Вечный покой ему, и земля пусть будет пухом!