М. Волохов Вышка Чикатило

 

монодрама, философская притча



Тюрьма. Одиночка смертника. Чикатило не спеша ходит из угла в угол камеры и сам с собой разговаривает.


В то время как жизнь по-прежнему
остается непостижимо вечной –
человеческие надежды и знания
замкнулись на любви
к порожденным себе
подобным смертным.

Но истинные знания,
соотнесенные с вечностью,
имеющие целью победить человеческую смерть
и наделить человека возможностями
распоряжаться вселенной по своему усмотрению,
добываются, как и в прежние века,
только на пике кровавых, варварских деяний
с телами и душами
этих себе подобных
любимейших смертных…   



    «На свете нет тоски такой? какой бы снег бы не вылечивал».
Борис Леонидович Пастернак – умнейший был еврей поэт на даче,
что в постели своей умер.
Он еще Цветаевой веревочку подарил повесится в Елабуге родимой
и Мандельштама словом праведным и русским от Сталина не спас…

Морали нет – есть Правда на Земле.

«Я вас любил: любовь еще, быть может,
  В душе моей угасла не совсем;
  Но пусть она вас больше не тревожит;
  Я не хочу печалить вас ничем.
  Я вас любил безмолвно, безнадежно,
  То робостью, то ревностно томим;
  Я вас любил так искренне, так нежно,
  Как дай вам Бог любимой быть другим».
 «Добру и Злу внимая РавноДушно».

Александр Сергеевич Пушкин.
Мой любимый дорогой поэт непревзойденный -  Мира Гармонист.
Родоначальник русской революции.
Упростил язык, уплотнил сознание, умишко
и Ильичу не оставалось ничего как азбуку уменьшить
с сорока до тридцать три… человечьей кровью.

Ну там Лермонтов, конечно, со своим озлобленным негодованием
сделал шаг назад-вперед, и народников поднял на народ.

В воскресенье как-то Надя Ильичу давала сзади.
Он потом писал трактат – шаг вперед, а два назад.

    Да этому Лермонтову до сих пор юбилеев не празднуют,
как он не старался перед народом выслужиться
с озлоблением своим интеллигентским.

   Народ любит своё, простодушное, понятное всем доступное озлобле-ние.
Вот Пушкин не выкобенивался со своим интеллигентским озлоблением –
его народ и любит.
Да, Александр Сергеевич и продолжаем жить по-Вашему скольженью уму во имя Воскрешенья на Руси Духа Мирового.

    Идеи – непорочны – к ним никакая грязь не пристает.
Войти в идею, чтобы человеком стать.
Понятно.
Грех – структурная аксиома жизни,
как слова – должен сразу искупляться.
И мир разнообразится грехом – еврейством.
Все наши шаги человечьи – еврейски фрагментно дискретны.
Поэтому змея в ногах лежит падлюка и кусает долларом за яйца.

    Я говорю об Евреях – как о философии, понятии – я не националист –
надо обусловиться.
Но хочется по-русски созерцательно – как Обломов - в оба тапка сразу,
глаз не открывая, все же просмотреть,
что ты делал в своей еврейской Жизни,
построенной на ложных аксиомах чувств-с жидовских-с на Руси.

     Ведь вся же жизнь нашего ума –
тем более желудка –
повсеместно же еврейская, товарищи-государи.

    На хапок живем – в рванину одеваемся из блох –
согласитесь люди-братья все продажные евреи торгаши и палачи,
которых так люблю.

     Потому и крохобор жидярный колобок –
что сделан из последних и ненужных крох.
Жестокий символ кровепьющих блох.

    Это евреи фашизм породили,
чтоб Гитлер в богоизбранность играл.
Евреи – понятие Времени,
которое охватывает Вечность,
равно Вечности,
но осознает себя только дискретно
в данный момент относительного Времени,
в силу ограниченности нашего Сознания и Бытия.

    В этом вся Человеческая Трагедия протуберирует сучара.
Видим Света Чудеса, а Света самого не видим.

    Такие мы все Люди Евреи – я от бабки ушел, я от дедки ушел.
Да куда ты, дура, денешься.

    Это как перекличка анекдотная в тюряге задолбала:
«Чикатило здесь? – Ну, здесь я Чикатило. –
А надзиратель: а куда ты, дура, денешься. –
А я ему: а ты куда, лягавый, денешься конторный –
спермоштучка – два шарика и ручка?»

    Так мы все фашисткие жиды и жили в антимире и живем.
Куда мы, к чёрту, денемся от Духа грёбаного Мирового Развития.

    Да если Дух спасет миллионы – погибнет Жизнь совсем здесь на Зем-ле!

    Небо не человечно. Ни одна молитва не услышана.
Ни одного святого на Земле до сих пор не было и нет.

И я не принимаю возражения. Я их убиваю.

    Да если Бог кому-то сделает Добро просто так на халяву –
будет очень до хера нахлебников на это
и все трудиться перестанут,
и никто не будет рваться туда,
куда надо интуитивно внутренне рваться –
в Любовь, Добро и Справедливость Неба и Земли!

    И не знание законов не освобождает от ответственности!!!

    Сталин очень рвался на Небо –
и положил на Русской Земле несколько миллионов сотоварищей
ради ленинской, но пушкинской идеи изначальной –
упрощения и сжатья языка и логики сознанья.

    Миллионы так людишек ужал в гулагах –
упростил сознанье – все по Пушкину – по заветной ксиве –
сакрально-гениально.

    Кто там – Каин первый был человек маньяк еврей убийца за Идею,
что убить человека - это – и Очень Ничего?

     А в чистом виде - еврей русскому брат.
Две самые сильные нации в мире. Два сапога пара.
Русские - это мета – созерцательность – потому и Богоносцы.
Евреи – это физика – движение –
Богоизбранничество Богоносцев русских –
на ком всем ездить лучше – на евреях.
На Эйнштейнах, Марксах, Фрейдах…

    Вы не волнуйтесь – я отъевреился по физике,
как еврей (проводит пальцем по горлу),
но вот по-русски хочется немножко перед смертью
немного полялякать образно-глагольно
и понять для укрепленья мозга,
что такое «Я» не только как головка от буя.

    Смерть всегда Надежду порождает и Прекрасное.
«Мы» - надо понять через букву Ума – букву Ноль,
где морда с жопой сошлись –
тогда поймешь, что такое «Я» - головка ялдо-янтаря.

    И в ласковости слов поищем мы пророчества.
 
     В знании монстров нет.
И где как не в тюрьме понять все это можно окончательно.
Здесь все так размеренно –
как в самой подходящей Смерти Вечной Устоявшейся.

   Еду приносят вовремя.
Не кричат, не ругаются, не обижают.
Охранники-солдаты обращаются даже почтительней
этого мудака-адвоката, пидараса жидовского.

   Сдался в отрубешник мне этот адвокат,
когда я сам себе здесь адвокат.
Навязали.
Поняли, что я безотказный добрый человек –
навязали жиденького жидовского адвоката – вредителя
против меня на вокзальных мусоров работать.

    Ну и к смертной вышке меня приговорили
и выиграли процесс что-ли?
Меня судили? Ну-ну.
Сами себя судили и не осудили –
потому что меня к смертной желудочной вышке приговорили.

    Вот я себя к вышке приговорил –
это уже другая - Космическая Вышка – Вышка Чикатило!!!

    И откуда только потерпевших здесь столько много взялось?
И каждый день все разные, разные мамы, папы, тети, дяди
и друзья разнообразные.

    Сердечный приступ на процессе заполучат,
укольчик впарят и меняются.
Право, жиденький пошел народец на потребу жизнью маяться.

    Ну, товарищи дорогие - я ведь покончил-то там всего
с пятьюдесятью четырьмя высерками.
    И я понимаю, что у всех детей родителей всегда в два раза больше.
Ну, дяди, тети, ну, друзья - понимаю.
Но не тысячи ж сердечных ведь кровинушек родных
у полсотни, сука, мною убиенных голышей.

 Я не Боря Годунов,
не царевичей же, сука, с царства русского снимал.
Не Ваня Грозный, сука, я опричненный.
Не Ёська, сука, Сталин я затейник массовик,
с прибауткой, что бабы нарожают и еще...

    Везде всегда во всем – одна проблема - Взятья Кровью Власти!!!

    А то, что я дал блаженную смерть их кровинушкам,
теперь уже вечно безгрешным –
этого понять и оценить они не могут, не хотят –
  - что их детишки в рай попали золотой,
минуя жизни ад кромешный.

    В четвёртый класс еще и не успели перейти,
а в рай небесный золотой попали у меня.

    Помучились, конечно, перед смертью.
А кто, скажите мне, без мук
в юдоле этой сверх космической кончает?
А в рай дорогу надо заработать –
мучениями великими заработать!

    Когда я ножичек в безопасном от сердца месте в теле их проворачи-вал против стрелки часовой, а потом еще и по ходу времени развития,
и детишки при этом кричали, рыдали и плакали,
в кровушке своей плескаясь царской –
мне самому что, легко все это терпеть было?
Хотя и приятно, конечно.

    А детишкам-то самим конечно лучше было бы
и в таких мучениях ужасных
еще пять минуток лишних прожить
на вашем чёрно-белом, свете, господа.

   Вы Достоевского – душекопателя самого еврейского почитайте –
знаменосца всех Евреев Западных по Духу.
Там у него ясно написано: дайте человеку место на скале
в десять сантиметров и чтоб дикий орел ужасный да кровавый –
у него каждый Божий день печень прилетал клевать –
человек просто с радостью великой согласится
и на такую живодёрную жизнь вместо смерти.

    А Достоевский был пророком изрекающим –
это он про нас, русских жиденьких, блудливейших,
советскихших жиденков все это написал.

    Он все заранее написал, что с нами,
революционными еврейскими тварюшками случится -
какое счастие-несчастие марксисткое
на голову наступит и раздавит душу.

    И что, слушали гения, пророка, вы, в манду?
Да к вышке, суки, как меня приговорили, на хер.

    Да за пять минут перед казнью вышку вы ему тюрягой заменили.
А что человек за эти пять минут перед казнью пережил –
самый великий русский писатель - вам это по херу!!!

    Не, ну после такой человеческой встрясочки
у него там и пошли писаться сердечные романы
про Сонечек шалав и убийц раскольников всевышних,
как можно всех мочить законно с условным самопокаянием своим.

     Пророки, гении - сердечные ребята, -
на то они и гении, пророки.
А гениям сердечность не прощают люди.

    Пушкина Дантесом уфранцузили.
Лермонтова – ну тот, правда, сам на русака Мартынова нарвался.
Гумилева расстрелом за ничто подрезали.
Мандельштама – такого пасторального поэта Грядущего
на тифозных нарах ухайдакали.
Лорку в апельсиновом саду укеросинили.
Извращение.

    А меня сердечника в тюряге пулей усмирят.
Как Гумилева. Как Мандельштама.
Русская, еврейская, физически метообразно стадная судьба.

    Что говорить. Кому докажешь, что ты гениальной правдой,
милый созерцатель. За правду убивают.
Тем более за еврейски-русскую.
Еще как мучительно и убивают, люди живодёрные животные,
вокзальные скоты - как себя скотов и забивают в смерть –
пророков сердобольной матушки русской земли.

    И вы, скоты вокзальные, хотите,
чтобы детишки ваши, души невинные,
в таких же скотов, как вы – как я, вокзальных обратились?
Чтоб коммерсантами стали, рэкетирами залетными
и чтоб сами бы потом друг дружку резать стали
за долларовый листок бумажный?
 
    Не проходили Чичикова вы с церковью безбожной,
которая Гоголя в Оптиную Пустынь не пустила,
и он роман пожег, и с помощью монаха умер?
Царя не проходили одного,
который философствовать себе лишь позволял,
и подарить мог издеваясь
с барского плеча единолично
жизнь Достоевскому пророку?

    Против этого верченья против стрелки часовой вы не ропщите тол-пой?
А Толстого кто из церкви выгнал ради мирской власти?

    Тут так исторически занервничаешь – лечиться невозможно.

    А если б кто-нибудь потом из ваших кровнейших детишек
таким же маньяком по зрелости уделался, как я –
да стал бы по сердечности своей детишек ваших –
детишек безгрешных в рай делегировать к Богу?
Против этого вы ничего не имеете,
что я будущих сердечных маньяков уже сейчас
в зародыше еще безгрешном по сердечности своей душевной
в рай к Богу заправляю?

    Не сказал в мою защиту этой правды правильной,
сугубо человеческой,
адвокат-еврей жидяра с басмачной рожею вокзальной...

    И за что там этот адвокат –
зарплату получает с гонорарами тогда, если мне расстрельную повеси-ли?

    И какого волдыря я штаны еще в суде снимал –
член им всем родной показывал-студил?

    Там у них все время на процессе бардак с этим сквозняком-то был.
Дверь открывается, закрывается –
входят там врачи с медсестрами разными в белых халатах –
сердечникам вокзальным уколы от сердечных приступов микстурить - сквозняк и вонь лекарственную разводить.
Народный, государственный суд, а никакого порядка –
еще удивляются.

    Сталин им навел порядок - не понравилось.
Они и Ленина всего обосрали, когда можно стало,
когда разрешили при гулагах диссидентских клоунов давить.

    Ленин, он, конечно, беспредельщик, но проводник Идеи Непорочной, Мировой - Развития Русского Языка в Свободе, Равенстве и Братстве.

    Идея и Дух - не беспощадны ради беспощадности!!!

    А Ленин – лень - созерцательность языка!

    Да поперек же нас же родилась эта лень.
Ленин очень четко и выразил ее своим существованьем в языке.
Сталин – застолбил новый, свежий, коммуняцкий Язычаро.
А кто мешал столбить – того и положили в грязи вечно отдыхать.
Какие возражения?

    В физическом мире – они, конечно – Сталин-Ленин - заблудшие бизо-ны. Но Халява Коммунизма – как хороша Идея с дивидендами –
Всех Можно Порешить.
 

   Всё Можно – только на войне.

   Там русские идеи – самые реальные победные.

   Еще Бисмарк говорил – «никогда не идите войной на Россию.»
У Бисмарка на портсигаре была серебренная пластинка,
на которой было выгравировано русское слово НИЧЕГО.
Он учился в России и понимал, что для русских главная Идея НИЧЕГО –
в их ВСЁ – в их неоспоримой Самой Глобальной реально самой боль-шой
и Исконно Своей в Духе - Земной Божественной Территории.

    Нельзя сомневаться в Территории.
Каков Русский Дух – такова его Земная Территория.
ВСЁ или НИЧЕГО - наша русская идейная загадка и отгадка.
Именно поэтому нельзя идти войной на русских.
Русские никогда не отдадут своё самое громадное в Мире ВСЁ –
свою самую большую в мире территорию.
Отсюда у русских возникает самая большая в мире
спасительная ответственность за свою самую большую территорию,
за свой образнейший русский язык,
связующий русское сознание на готовность в любой момент
к любому жертвенному самоотверженному подвигу
по защите этой Своей Мировой Территории.

И через эту свою самовоспитательную ответственность,
и готовность к жертвенному подвигу –
русский человек на генном уровне –
самый главный и праведный спаситель всего этого
нашего Общего Земного Глобального Человеческого Мира.

    Не спасать Мир русский человек не может по определению –
иначе просто потеряет свою жертвенную самость
и в своей стране, и в Мире –
потеряет духовное основание своего праведного Я,
которое превращается актом Спасения в Мы –
в Мы всего Человечества, которое МЫ русские спасаем!!!

    Это Вселенское Спасительное Качество Русского Человека
особенно отчётливо проявилось во вторую мировую войну.   

«Не страшно под пулями мёртвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.»

    От Родины Матери, Ахматова сказала.
Выразила самую главную русскую идею –
ради чего и стоит жить – ради Великого русского
Мирового спасительного Слова и Дела.
Хоть Ахматова была женщиной и обижена сталинской страной.
Но этими словами великой русской женщины поэта –
Мировой Бог выразил своё сокровенное желание и мысль -
Русские на планете Земля – являются Непобедимыми Спасителями.     Немые немчары и чуяли, где собака зарыта,
что Русь – божественная поэзия Спасения Земли
и Праведное Правление Миром.
Поэтому и попёрли фашисты на нас в сорок первом –
застолбить в правлении Миром
свою античеловеческую, фашистко немецкую уничтожительную прозу.
Ну и получили, что им их Бисмарк предрекал –
НИЧЕГО от нас, от русских в сорок пятом.

    А когда еще в восемнадцатом году Россию Антантами-то сжали –
именно тогда - в той сжатой в кулак России
тоже выявилась и впиталась в Россию
самая настоящая праведная,
в Объективном Духе Развития всего нашего Мира - Идея –
про Свободу, Равенство и Братство –
одна на всех - мы за ценой не постоим.
И за это Всечеловеческое ВСЁ
Россия тогда билась и выстояла голодная, раздетая –
практически одна, спасая эту Сверх Идею Мира.
Иначе НИЧЕГО – нет Мира – нет Свободы Равенства и Братства
для всех людей Мира.
Нет Мира на всей Земле.

    Понятно, что потом всех Сталин в безграмотности начал вокруг себя
в грязи ложить кровавой и всю идею социализма
жить не за счёт кого-то опорочил пролитой кровью своего народа.

    Но одолел Гитлера не одной силой насилия
но и Силой Спасения Мира.
Поскольку Сила Спасения всегда выше силы уничтожения.
Иначе жизни на Земле просто не было.

    Сейчас опять Западный Чичиков –
наш родной Еврей катит на физических повозках
со сломанною осью «без идеи» на колесах джипов
за снедью наших мертвых, вечных душ –
чего купить нельзя, что Богу только и принадлежит.
Опять получим в перспективе «ничего»...

    Это точно, как с Нинэль на морозе трахаться –
у подъезда - онанизмом заниматься.
Тоже «ничего». И это «все».
Бабу так – трахаешь или нет – как знание – есть или нет.
Такой, сука, бардак лицемерный, неметафизический во Вселенной,
когда не дрючишь бабу – хер проссышь.
 
    Три часа на морозе у подъезда простоишь ты с ней в обнимочку –
в хату не заманишь ни хера пошпилиться и слиться, сука,
когда чувства к ней возникли Вещие –
член родимый встал.

    Ну и Нинэль, заразка - эта незабудка
во мне садиста разбудила-возбудила,
при встопорщенном-то члене небожителе моём –
зверя разбудила, горлица, во мне.

    Три белоснежных зимних месяца цветы ей все дарил –
задаривал гвоздичками бордовыми,
как цвет любви, насилия и крови.
А впистонить не дала –
движением еврейским подзаняться
взад-назад-вперед-наверх-и-вниз.
Платонической любивческой убивческой любовью
русской узкосозерцательной все мозги мне засирала, парила, драла.

    Как по самым всем больным местам заветным –
как ногой по яйцам била мне по мотовилу.
Она мне говорила, будто баба «Я» -
ни черта в тебе, мой чикатилка, мужественного нету - ни рожна.

   Теперь, наверное, сука, репортаж по телевизору смотрела про меня
и жалела горько, что ног под мой движок не развела.

   Только раз к тебе в трусы рукой залез и ущупал целку.
Только раз бывает в жизни праздник.

   Вознесенского тебе еще цитировал –
любимого поэта моего из телевизора –
«Уберите Ленина с денег - он для флагов, Ильич, и знамен!»
А Бродский весь начитанный, отдроченный
отделанный поэт еврей манерный, получает Нобель Прайс.
А Андрюшка-скоморушка, скорый на руку Петрушка,
с хером заандрюшкиным, с фарами яишницей
на морозе русском дрочит только правым трясогузком с телевизором,
а левоправым ленинским  проглазом делает рентгеновский куплет
в позе «Лонжюмо», сексуя под зеленую хрустяшку Нобель Прайса.

   А тебе ее ни хера не дают, Андрюшка Вознесенский мой хорошенький –
а дают местечковому Бродскому
пииту словоблудцу от элиты из америки
на английском торговатом языке.

    Но когда ты, мальчишка, писал,
что входишь в мавзолей как в кабинет рентгеновский –
ты был к Истине Мира ближе метафизически, мать твою в тьму,
а не тогда, когда от этих слов своих Иудой отказался
за продажные зеленые, торгаш.

     Да это ж - Высшая правда Мира,
братэллы академики, что Могила Ленина –
колыбель всего Человечества.

    Лень, повторяю – поперек нас уродилась.
А те шакалы революционные, которые тогда Ленина хоронили –
были искренни во Времени Своем тогда искреннем,
когда несли плакаты, что могила Ленина –
колыбель всего Человечества!!!

   Ведь нет ничего долговечнее и сакральнее,
когда пишется искренне и по любви, мать вашу в матерь тьму!

    Из искры возгорится пламя!!!
 Я не о той «Искре» большевиков говорю –
про сакральность образа Вселенского
вам кудахчешь-разъясняешь силы тратишь.

    Да им всем горлопанам продажным жидам
Сталин Нобеля забацал.
И Пастернаку, и Шолохову, и Солженицыну.

И Горбачеву развалюхе.

    За рога Россию Горбочёв не удержал –
хотел за хвост еще там изловчиться-урезвиться удержать.
Мудачикатило, сука.

    Кого люблю – того я и фалую.
Ну, с Горбачем, конечно, совсем отдельный, на хер,
разговор расстрельный.

    Свободу он России дал.
Ну вот дал ты мне свободу, Горбачев.
Ну пришвартовал я капитализм акулий штатовский
к своей несметной русской, личной, волчьей воле.

    Ну вот и порешил я всем этим безразмерным вольным дьяволом ду-ши,
ни за что, ни про что - детишек малолетних, в кровавую баню.

    Спасибо, медикованный ты мой – на века спасибо за свободу!!!

    И за вышку спасибо.
Ничего - я сталинский боец - вытерплю все вышки.

    Не такое в России пророки терпели со времен царя гороха пердуна.
Меня хоть прихерачат пулей с пистолета, как настоящего поэта.

    Гении на свете долго не живут –
тем более, в России гениальной.
Мы все в России гении в пороке
и бардак поэтому самый гениальный.

    Да я один, что ль здесь такой средь вас людей брезгливых?!
 
    Это я один лишь только славу мировую получил.
А сколько ведь садистов гениальных
в безвестности свои великие творят делишки?

    Давали б за садизмус бы Нобель Прайс –
Самородки тут же б объявились!!!

    Вот и судите, едем мы куда.

Мы едем-едем-едем - веселые друзья.
Веселые соседи и дружная семья.
Па-па-па! Па-па-па!
Мы везем с собой кота.
Обезьяну, попугая - вот компания какая.
Во-от компания какая.

    Я красные цветы срывал,
когда цветы в расцвете красном были,
и кровь любви свою на землю лили,
когда с любовью нежной я их убивал.

   Жить на свете можно-надо только десять лет.
Потом же, если вы поэт чудесный Духа Мирового –
вы почуете, поймете, что на свете надо-можно
только десять лет на свете можно-надо жить.
И, если гений вы неимоверной пробы,
и самый первый друг Космической Природы,
и прожили на свете целых сорок лет –
тогда вас призовет сама Природа ей помогать блистать –
срывать ребеночков цветы, которым десять лет,
и выпускать на волю райскую их души без греха,
и ждать родного малыша, что нас спасет когда-нибудь еще, круша.

    Христос Во Истину Воскрес – что надо Понимать.

    А теперь меня за эту истинную –
исконную метафизическую поэзию ума
пристрелят в закрома.

    Колюха, бывший сокамерник мне говорил –
пистолет тут у них к телереле присобачен.
В один прекрасный день пойдешь по коридору на прогулку –
телереле срабатывает и телепистолет тебе дырявит черепушку.
И, вроде бы, никто из вертухаев курок не нажимает,
не несет ответственность...
Не надо, сука, каяться потом.

    Чего теперь вот только Светланка –
жиночка про меня соображает.
Раньше надо было соображать.
А то в ванне пососаться не умеет.
 Научить хочу - не хочет обучаться.
Член родимый свой женатый только полизать прошу –
Больно член пересоленным ей вдруг кажется.

    Пересоленный член –
это как пересоленный Божественный Мировой Дух
Развития Вселенной, сука.
Сама и виноватая холодная нептуниха, теперь.
 
   Конечно, уехать ей сейчас пришлось с мест родимых.
Детишек наших, радушек - Степушку и Лидочку подальше увезти.
А то ж ведь, суки-люди
по мщению вокзальному моих кровинушек безгрешных
прирежут в считанные миги –
не только взглядами презренными прирежут,
суки-люди твари матерьяльные-вокзальные.

    Вы ж в этой материи матери земной сучей, жидовской живете –
будто смерти и не будет не хера.
Вы знаете, что такое Смерть?
Какая это Жизни Надежда - всемогущая Смерть?
Уже говорил - Смерть дадена,
чтоб Жизнь здесь вечно продолжалась, сука, на Земле!

    Нечего Жизнь заживать своей серой бездарностью,
когда и гениям нет места.

     Хлебникова уберегли вы Велимира?
Хер вы Хлебникова мне уберегли.
Проникшего в основу слоговую языка
и подарившего вам звезды в языке.

    Я чумею от народа своего.
Вот с себя чумею, со страны чумею,
а с народа просто сразу подыхаю-отдыхаю.

    Присосались все сейчас к этой электронной
камедклаберной религии из ящика
от сатирических жидов с окраин и крандец.

    Палец покажи - смеются все –
как кто-то у кого чего-то там замечательное замечательно спёр.
Ну там выборы упёрли или другие бабки по валюте.
И уже даже не понимаешь, что там конкретно отжиганили,
но знаешь наверняка, что обязательно что-то изначально классно стя-нули.

    Потому что в России два дела,
которые делают всегда гениально заразительно:
это воруют и смеются потом заразительно над тем,
как это что-то гениально своровали.

    Нет, когда вы что-то там гениально крадёте – надо обязательно знать, что вы там крадёте – это естественно.
    Но когда вы смеетесь над тем,
что у кого-то там чего-то смели –
знать то, что смели – уже совсем не обязательно,
чтобы гениально от души смеяться
над этим шакальством народной воровской игры в напёрсток, сука.

    На этом вся религия из ящика и построена.
Ты изначально веришь, что что-то там уже наверняка уже упёрли.
Потому что - время-то прошло – по жизни –
и за это время по жизни обязательно должны были
что-нибудь хорошенькое в России обязательно спереть.

    Ну а это ж так всегда смешно,
когда чего-нибудь хорошенькое у кого-нибудь в России нашей упрут,
у болвана какого накопителя еврея материалиста.

    Я торчу со своей еврейской страны.
Смеются евреи, что воруют
и продолжают по-еврейски воровать, чтоб смеяться.
И весело смеются –
и далеко не глубоким метафизическим
гоголевским русским смехом суки смеются.
Блещут местечковым штукарстом
и воняют пердежом гороховые дискретные еврейские шуты.

    Я чумею.

    Но смеется тот – кто смеется последним.
И язык не украдешь – он всем принадлежит.
   
    Думал, здесь в тюряге русской –
по-русски помучают по-настоящему меня.

   Блаженные мечты.

   Блаженные менты.

   Пристрелят по-еврейски в черепушку –
помучиться по-русски сладко не дадут.

    Не, ну на процессе я поймал, конечно, кайфецу.

    И на места своих злодеяний кровавых –
приятно было водить мусоров –
смотреть на их реакцию особо,
когда там трупик какой откапывали детский.

    Но вот режешь-убиваешь ребеночка слезиночку –
ну максимум, минут пятнадцать-десять
с верчением, если постепенным.
Ну, полтора часа насилуешь.

    И если помножить пятьдесят разочков
хотя бы там на два часочка - мы получим сто часочков –
чуть больше, чем четверо суточков.

    А суд-процесс - он длился семеро годочков –
вот и считайте длительность всемирного народного кайфочка!!!

    И казнь специально мне еврейскую назначили –
без каефа мучительного, сука, русского дородного.
Телепистолет - и вот Андрюши нет.

    А то ли раньше казни были в мире.
На кол, да в попочку чудесную сажали,
четвертовали на колесе, на карусели при народе.
В Китае там - с культурой самой древней в мире –
бамбука ростом, к солнцу возжеланным диким взростом,
вам медленно животик разрывали,
или в муравейничек бросали к муравьям на исжирание,
или каплями воды из родничка целебного по черепочку забивали
в многодневных муках вас,
или разрывали вас на тысячи пленительных, медлительных кусочков
и постепенно вы и сладко умирали.
    И было всем приятно год от году - и палачам, и жертвам, и народу.

    Не, ну ко мне он тоже народ сердечный умный и душевный
ходил смотреть с энтузиазмом.
Грех жаловаться - успех был сверх крутой.
С многих стран еврейских снимали удальца –
чтобы с меня кайфец телевизионный заловить.
Когда свой член живой-парной на кинокамеру показывал снимать –
для всего же фирменного человечества –
старался кайфецу поддать – как пару в баньке.

    Под шиза мне адвокат наказывал шерстить.
Да нет уж ты, товарищ адвокат-еврей –
это вы уж как-нибудь там сами под шиза горбатого винтите на носу.
У меня с шизофренией этой прокартавленной все на сорок семь.
Я хер на кинокамеру драгому человечеству еврейству
за просто так показывал-финтил.

    Вы слышали когда-нибудь про альтруизм, евреи?
Это вы по телевизору умеете
мозги всем спермою своей жидовской заливаеть
и получать все Нобеля за это развращение тотальное людей
по-детски непорочных с глазами голубыми снегирей.

    А тут одну Нинэль все на морозе русском альтруистском
безвозвратно целовал - да так и не дала мокнуться
в целочку практичную наждачную свою со вкусом жидяристой дыни.

    Я последний раз, когда с ней обжимался,
мой член наивный, вдруг возьми,
да спрысни спермы грамм все триста ей на сапоги.

    В момент прореагировала стерва.
И стала ртом блевать на снежную тропинку.

    Когда ее Кошкин, штангист-кагебешник, мира чемпион,
вафлями в пасть охаживал - не блевала, сука.
А на сапоги спустил ей хромосоме ненароком -
всю тропинку снежную в округе заблевала.

    Сорок пять сантиметров, говорила, у Кошкина клык.
Нет, что-то не верится.
На каком-то диком пляже подмосковном ей Кошкин повстречался
и членом, как змеей в гипноз вогнал и в жопу.

    Он ей баки-то залил,
что, мол де, на еврейском Западе, где он штангою дрочился –
культуристы голые штангисты лежат одни вольготные на пляже,
а Нинэльки с линейками ходют между ними и меряют их члены.

    Ну и с самым длинным ассирийским балдометром
с розовыми яйцами факом и кончают, с места не сходя.

    А я ее любимую стрекозку три зимних месяца на морозе целовал
и цветами, да с базара подороже все ее, манду, задаривал внебрачно.

    Конечно, я не Кошкин, не штангист –
не с полметровым ассирийцем.
Да вот порятся-вонзаются не членом –
несметною душою порятся насквозь моя ты дивчина
Нинэль-любимая заноза
в соотнесенности с развитием Вселенной Мировой.

    Из-за тебя, дешевка, я ведь жене Светланке изменял в глаза –
что будто бы на дополнительных занятьях в ПТУ родном остался,
что будто бы кружок по западной литературе там веду
про эгоистов экзистанссолистов Ницше и Камю.

    Куда Нинэльке это оценить.
Прирезал бы с верчением ножа –
оценила б, сука-госпожа любовь мою и душу
до греха сердцевины дошедшей –
чтоб грех в корню сразить на поражение –
чтоб каяться потом Всевышней Правдой – адом сверх души,
что всё и разрешит.

    О, как меня любила молодежь!!! И это всё не ложь!!!

    И как человека любили меня в ПТУ,
и как знающего, толкового преподавателя
по русскому языку и русской литературе отеческой.

    Вы думали, каким соблазнительным образом
я уводил ребеночков в лесочек?
На одном душевном разговоре человеческом телега ехала в лесочек.
Тут актерски не сыграть по Станиславскому
Жизнь Человеческого Духа.
Тут душа должна быть от природы ангельской и нежной –
пятьдесят четыре младо-человечка на заклание
в дремучий лес уговорить под сказочку уйти-то Святогорскую.

    Такой нам нужен богатырь, который Бога стырит – Святогор!
А не Муромец Илья, который взял только половинку от его дыхания.
 
    Но для русского-то человека важно – «Все» или «Ничего»!
Не «тридцать серебренников Жизнь-то воздвигают,
а наверно «Тридцать Три»!
Ну к тридцати – возьми, присовокупь еще и три –
эту маленькую херовину, но троичность Бога!
Нет – не могут это взять – это в руки не дается просто так!!!

 «Как труп в пустыне я лежал,
   И Бога глас ко мне воззвал:
   Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
   Исполнись волею моей,
   И, обходя моря и земли,
   Глаголом жги сердца людей».

    А я еще добавлял и ножичком полезным.
Любили меня в ПТУ на работе.
И не только.

    Был у меня случай.
Когда Геннадий-зек с квартала соседнего в городе
меня совратил и попочку мою оприходовал нежную
и всем раззвиздел про совращенье –
стали надо мной смеяться гады-люди.

    Над Геннадием не ржали - он актив.
А пассив потом прирезал пидара актива.

    Задолбал меня в дощечку этот Разгеннадий.
Как я и рассчитывал систему - все подумали,
что это зэки - счеты своей дружбочки свели тюряжной –
очень прочной и смертельной, сука, дружбы!

    А это, честь имею, я - покорный ваш слуга.
Просто со старым вонючим Геннадием трахаться надоело,
и абздец - сказал мой внутренний распевчатый кузнец –
с кувалдою не спорят и конец.

    А какое удовольствие без боли?
Жизни нет без боли, тварищи.
Ну, я Геннадию отвертку в сердце зека и вогнал
с болевым тюряжным угощением.

    В тюряжнейшей России - у нас у всех тюряжные повадки заточились.
К сожалению, верчением отвёрточки нельзя мне было мучить Гену.
У него бицепсы покруглее Кошкиных налиты.
Он бы тут же протрезвел бы от мучения.
И шпокнул, сука, тут же без мучения меня.
Сам Бог его мне положил на жертвенный престол.
Ну а потом его я просто очень быстро заколол.

   Правда был с Геннадием такой моментик щекотливый,
с мурашками кайфовыми по коже в области спины,
когда отвертку я в него вогнал по рукоятку,
а грудью он, Геннадий попугайчик,
как воздух наберет, возьми вдруг, сука, зайчик!..

    Подумалось мне, кролики-отцы,
что ожил, как Христос, Геннадий, сука, зек,
и с мщением тюряжным кончать меня щас будет.
Особенно мурашек приплыло,
когда он правою своей ручищею кремняжной
за рукояточку отверточки схватился
и вытащил из тела своего металл,
а из раны просто там его –
версальнейший фонтан кровищи хлыщет-свищет.

    Но, как Распутин Гришка не ожил пидарас Геннадий после ржавой ра-ны и грохнулся на пол, вонзивши в пол отвертку исступленно.

    Тут настроение немного поднялось мое,
и я Нинэльке тут же позвонил –
прям, тут же от Геннадия, но мертвого уже.
И через полчаса с Нинэлькой мы и повстречались.

    Естественно - я был немножко в облаках –
ну и спустил ей сперму, прям, на сапоги земные.

    Когда ж Нинэль потом тропинку заблевала всю
и пар от блева начал подниматься к небесам –
я там, естественно, немножко стал к земле спускаться.
И мысль мелькнула, вроде, неплохая –
запотрошить Нинэльку,
отымев сначала во всевозможные все дырки
на пригорках её попки и лобка,
и в ту, что за зубами в глотке.

    Но сука ж - так блевотиной воняла,
что самому уж впору было заблевать
округу всю окрестную Нинэльки!

    Поэтому и принял я решение потверже –
слиняться в тот же час с Нинэлькиных очковых глаз.

    А на следующий день все пошло по маслу.
Я Витеньку, мальчоночка-нимфеточку
в электричке-лепестричке повстречал
и в лесочек апосля, козленушка, увел.
Там я ему сказочку про шейку серую поведал-рассказал,
а потом в награду трахнул и прирезал мальчуганчика
с верчением ножа по стрелке часовой
и против, сука, времени витюшкиной евреечной ходьбы.

    Это, понимаю - был кайфец замочный.
Блевотинка Нинэлька рядом не канает ни очно, ни заочно.

    Она потом сама звонила мне в течении там многих месяцев бессон-ных - уже сама перепихнуться предлагала текстом переломным, сука.
Кошкин, что-ли там свой ассирийский хер штангою себе расплющил.
А мне Нинэльку и прирезать больше не хотелось
после Витеньки-нимфетки сладенькой конфетки.

    Потом был Димочка - четветый, сука, классик «А».
Потом Оксанушка там - пятый классик «Б».
Потом Егорушка, четвертый классик «Е».
И так там далее, и далее, и более.
Нинэльки близко не сравняются с нимфетками.

    Да что там, ребятишки –
мне грех здесь обижаться на судьбу –
пятьдесят четыре, все-таки, нимфеточки попробовал:
поглубже, чем Набоков Володя в Лолиток углубился – побогаче –
до смертной сердцевины я вкусил живительный нимфеточный напиток Космоса Земного из детей!

     Эх, где мои вы электрички-лепестрички,
где ловил я мотыльков безгрешных
огнем своей, я человеческой души на Благо Мира!
 (Дрочит член.)

    Не царские, конечно, нынче времена –
ни тебе последнего желанья перед казнью,
ни тебе здесь даже телевизора,
где про меня там в новостях пердёжь по миру разносят
и член мой человечеству еврейству кажут задарма.

    Гонорары с члена чемпиона - не получит бедный смертник –
узник к детишкам чистейшей любви безразмерной.

    Блин. Даже член не дрочится от несправедливости.

     Да дали бы, суки вокзальные,
хоть смерть себе выбрать, как хочется.
Как я казнил царевичей-детишек –
так и пусть меня казнят с мученьем, сука, царским.

    Только где вот палача найти такого,
чтоб в попочку меня сначала обгулял,
а уж потом ножом с верченьем посадийствовал.

    Геночка бы справился с задачкой.
Да прикастрюлен Геночка отверткой.
А как бы я стонал, как плакал, как рыдал,
просил о помощи бы как остервенело,
но более всего бы бессловесно я стонал
о медленном верчении ножа,
о бесконечной длительности сей жесточайшей муки!
Своей последней царской, сука, муки!!! (Плачет, рыдает.)

    О, Боже, помоги мне, бедный Боже,
в муках беспредельных умереть во Имя Ничего-Всего!!!
Если существуешь ты на свете, бедный Боже!!!
О, Боже, Боже – мой ты Боже.
Ты воскресал, я не прошу воскреснуть,
я только лишь прошу подохнуть в этом нашем
месиве людей-животных –
как можно здесь в Руси мучительней и мерзостней подохнуть
в букве, сука, основной -  в нашей вечной букве ноль!!!!!!

(Резко перестает рыдать и будничным тоном.)

    Тридцать три буквы в ленинском нашем алфавите,
сорок у церковников по-прежнему осталось –
опять перепад к грядущему взрыву грозящему.
Ну когда же к Истине придем –
чтоб революций больше не было кровавых.

   А мнем вот не судьба –
жизнь свою с мучением закончить.
Не Пушкин я, чтоб на дуэли
и красиво-долго подыхать за Истину Нуля
и Краску Совестливого Стыда –
с мучением безмерно беспощадным умирать
в своей постельке теплой и родной.

    Ну а самому себя мучительно убить
мне совсем не интересно –
это уж совсем мне не свою работу делать.

    Не онанист же я маньячески маньячный.
Когда других поубиваешь ты во сласть –
в себе самом вращать ножом уж больно, братцы, пресно.

   Не, ну в зоне там какой сибирской и дремучей
пошукали бы мне зэка-палача какого там-нибудь - звериношерстяного.

    Подайте мне вы в ровень палача!

    К Сереженьке тоже палач не явился –
к моему мальчонку дорогому,
с ПТУ отличнику, любимчику родному,
пидарченочку наивному такому не блатному.

    Не удалось нам трахнуться с тобой до издыхания.
Ты много раз прибегал ко мне на суд –
встречались мы с тобою там глазенками.

    Там в твоей группе зазнобной
били жестоко тебя, били серьезно и тонко,
били волшебно и звонко –
вокзальные товарищи твои –
как меня волшебнои душевно в детстве били, сука.

    Сразу я в тебе признал родную душу, милый мальчик мой.
    Но все же я сжалился, касатик над тобою для себя.
И наказал Мартыну - атаману их лишайному, при бицепцах,
шпане вокзальному, защитить тебя маненько в общежитии особенно.
Где глаза постороннего, надзорного-то нет
и где твои там деревенские сокашники,
говядиной сырой ворованной, мороженной,
двадцатилетней давности укушавшись,
энергией говяжей зарядившись –
тебя так начинали сладостно бутузить –
попочку утюжить
и вафлями своими человечьими кормить,
что ко мне ты на занятья приползал на четвереньках посинелый
весь задёрганный-удрюченный.

   Я ж подкупил для тебя Мартына, двоечника суку –
четверочку ему я вывел в аттестате по русскому-то языку
с литературой вместе,
чтоб защитил тебя немножечко Мартын
перед своими прыткими бандитами из группы для меня.

   Да наколол меня Мартын, лишайный, сука.

   Мне донесли потом, когда Мартыну я уже четверочку поставил,
что сам Мартын тебя, Сереженька в попочку буравил
в общежитии, зараза.

    Он, сука, не нарушил уговорчик с ним –
он защитил тебя перед бандитами своими,
но сам твою он попочку чудесную, Сережка,
обул на свой матерый глиномесный хер не для меня.

    Да я б и сам такому бы Мартынчику отдался бы, Сереженька.

    А какой палач-красавец из Мартына вышел бы мне в радость.
Мечты-мечты - где ваша сладость.
Мечты прошли - осталась гадость.

    Как к самой драгоценной ягодке, Сереженька, к тебе я относился.
Я уж тогда, к тому времени, как мы встретились на уроках наших в ПТУ
- я уж к тому времени, Сереженька,
октябрёнок ты мой  пионерский -
уж пятьдесят два пионерчика ножичком с верчением запощекотал
и в красный галстучек, сука, завязал в кровавый через попочку.

    Тебя ж берег на свой десерт последний, царский.
К пионерским майским праздникам берег –
на светлое будущее, сука, оставлял –
на мировую революцию души своей воздвигнуть захотел.

    Да вот так - судьба-индейка, белобрысая еврейка
наколола честного хохла.
Ты даже ПТУ не кончил наше –
куда-то смылся в область от Мартына.
А на суде моем ты объявился снова.
А поезд - он ушел и не вернется снова!!!

    Если б только ты бы знал,
как я в снах тебя порол
и резал перочиннейшим ножом мучительно,
с верчением и долго-долго-долго!

   И чего я, мудак, стеснялся на работе –
в ПТУ своем родимом брать мальцов-козлятушек - и в лес.

    Ссал советской власти ты урод.
Как нормальный зомби сверхсоветский человек –
ты просто ссал советской власти,
как и все остальные пидоры вокзальные,
которых эта вокзальная советская власть имела во все дырки
и медленным верчением ножевым своим
по часовой и против часовой там стрелки
в дамки вырезала, сука, нас.

    Вот так и жили все тужили,
мой ты нормальный и советский человек-совок, Андрюша Чикатилка
с панельного хрущёвского - пятиэтажки дома.

    А теперь пристрелят телепистолетом –
будто здесь на свете на свете не было тебя.

    И будут дети спать спокойно и видеть радостные сны?
 
    Нас вообще никого на Свете нет.
Мы платоновские тени.
Есть только идеи.
Когда человек становится Идеей –
только тогда он становится настоящим человеком -
когда Платона с Аристотелем в себе соединишь –
поэзию с числом и станешь буквой ноль,
всевидящей Молчанье Истины Вселенской!

   Морали нет – есть Правда на Земле –
Природы Колыханье на Заре.
Жизнь только есть в Абсурде – басе и сурдинке –
женского начала и мужского.

     И как Тертуллиан сказал – я верю, потому что все абсурдно!

     И надо не дразниться, а член втыкать до поясницы!

     Я обвинение и прокурора поддерживаю.
Пристрелить меня как можно быстрее и все –
будто ничего и никого и никогда не было.

    Я не понимаю, зачем только этот процесс со мной так долго тянули. Чтоб мне доставить философское удовольствие подольше?

    Не думаю. Себе? Себе - кому еще.
За казенный счет, сучары, удовольствие
всему населению по масмедиям гнали,
как сердечники совейские на процессе кайфовали
до сердечных приступов.

    Это вы, ваша совковская система меня –
такого башковитого кровавого пол-потного бычару породила.

    Да и вся мировая жизнь совковская, капиталистические товарищи!!!

    Ну что я с таким местечковым человечеством нашим-то поделаю?
Я же и пытался - как меня старшие опытные товарищи наставляли –
так я всегда и поступал по морали нашей страны.

    Если у страны - убойная мораль, то палачом-то быть –
морально, человечно.

    Сталин же вон с Лениным - миллионы убиенных настругали,
пример же показали стахановской маньяческой работы без кручины,
чтобы попасть в десятку коммунизма без очков.

    Время надо обвинять кровавое, а не меня.
Я нормальный человек, сердечный –
полнокровно здесь во времени живущий,
как блюдующий законы все еврей.

    Не шиз закомплексованный настоенный в водяре непробудной,
как остальные многие вы все.
Не от ума здесь горе в моём мозге –
а горе от нормальной и душевнейшей души.

    И шизы водярные, как водится,
меня приговорили человека к гробу!

    А гроб - он – Бога горб!
    А Бога горб – могилой не исправишь – амба!

    А я - покайся тут раскайся краснопёрым гадам краснобаям подлецам.

    Ведь повторяю ж снова –
я мальцов, когда царевичей казнил -
ведь им же в благо –
ведь этим же себя «Я», сука, мучил и казнил
в очередь-то первую свою - вашим, сука «Мы Кровавым Кровным»!!!
 
    Шел добровольно на души самосожженье –
по наитью Духа Мирового, как надо поступать,
потому что мир базарный и продажный ваш
в гавно кровавое Благие все Идеи переводит!!!

Я вам и показал – куда идёте вы –
по гамбургскому счету палачей!!!

     Человек – это дьявольское отродье –
нет другого дьявола - вы его никогда не увидите.
Тесто – одно и то же.

    Настоящий человек – это воспоминание о Будущем.
Это Чело Века.
Это Совесть и основание Бытия – суки, понимаете?
Это мера всех вещей.

    А мы лишь присваиваем себе эти имена
и принимаем мнимое за настоящее.
   
Каждый сам себя считает бесподобным, правым главарём и палачом - только научившись говорить.

    Никто не поднимает голову к небу,
чтобы вечно вниз не падать плача, сука, в покаянии!!! (Плачет.)

    А многие царевичи мои даже и не плакали.
Зубками, конечно, скрипели как молодогвардейцы,
но не плакали.

    С великой благодарностью божественной
в глазки мои смотрели добродушные,
а я в их глазки ангельские засматривался.

    И нам так хорошо-хорошо на этом жертвенном одре было – так понят-но.

    А потом я их в одежонку их царскую пионерскую одевал,
ямку копал и хоронил по-человечески –
как Мальчишей-Кибальчишей соловеечных.

    Все так по-человечески делал.
И ведь, повторяю - убивал-то ангелов святых –
чтоб они прямо к Богу в рай летели занебесный,
чтоб не становились рожами торговыми вокзальными –
не закапыпали заживо души свои
вечными убойными годами
в этой нашей вечно адовой земле!!!

    Вот так вот дьявол по России проползает,
а Бог Любви его не убивает!

    Я виноват лишь в том,
что самым человечным человеком, альтруистом уродился –
разрешил Духу Мировому через себя пройти,
не став генсеком палачом сначала по субординации.

    Тогда бы я вам вообще показал миллионам хапушникам,
что слово Сталин значит в продажном и убойном вашем мире.

    Спасибо надо мне сказать за наставления.

    Да делай вам добро – как Христа убьете.

    А Христос Во Истину Воскрес.
 
  А что такое Христос – это рыба на съедение.
Нет – Блаженный Августин – он пишет там конечно верно, графоман - упрощенный образ рыбы, как Христа – что глубоко ныряет.
Но рыба – это, наверно, все же вечные бары и рабы.
А у Давида сказано: встречаются богатые и бедные –
и тех и других создал Господь.

    Так вернее все же, чем Блаженный Августин пишет –
что такое есть Христос.

    Кто-то вечно погоняет – кто-то вечно должен быть убит!!!
Так вот вечно получается у вас.

    Рабы немы!!! В начале того века кричали.
Сейчас остались только мы – начальники убийцы из потьмы.

    И если я прав, а не вы - совки вокзальные?
,
    За пятьдесят каких-то малолетних детишек –
чтоб вам сделать движение мысли вашей здесь
в гуманно праведном моральном векторе –
в вашей безвылазной зоне не убий своего ближнего -
какую-то гребаную вышку за это дали
насовсем совсем не относительную мне –
Святогору сверх светлейшему, сука, своему.
Когда вокруг такое сверх безмыслие творится чикачикатильное
по всему безмозглому кровавому убийственному человечеству –
продажно киллерское садо мазо непотребство творится
в неразвитии гребаного Духа Мирового.

  И если я прав ….

  А я прав…

«Я вас любил: любовь еще, быть может,
  В душе моей угасла не совсем;
  Но пусть она вас больше не тревожит;
  Я не хочу печалить вас ничем».

Прощайте, не было меня…  А дальше – тишина…


                3 а т е м н е н и е


Париж, 1994
Москва, 2018

      

О пьесе "Вышка Чикатило".

 «Вышка Чикатило» Михаила Волохова является собирательным образом Человечества на границе двадцать первого века. Герой здесь - все Человечество, все его земные и неземные грехи, - мятущееся сердце человечества на грани саморазрушения человечества же.
 Эпиграфом и задающей тон метафорой является: «душа заточенная в тюрьме тела» и «сознание заключенное в концлагерь подсознания».
 А то, что это названо «Вышка Чикатило» - это для того, чтобы ясно и сильно дать читателю и зрителю понять с каким ужасом тотального греховного существования он сталкивается. Но ужас этот вовсе не в серийном убийце. Ужас весь в политике тоталитарных государств - и Советского Союза, и гитлеровской Германии, и Кампучии, и так далее - вот к чему она привела - к феномену рождения антилюдей, поврежденных до такой безграничной степени.
 Все-таки вторая половина двадцатого века показала, что уровень «подполья зла» Камю, Жене, Сартра - это только кабинетные цветочки. И я ничего не хочу сказать - все это великие драматурги и писатели, но волею судьбы, волею как бы слепого случая - вот ткнул человек в темноту и нащупал то самое драгоценное сокровище, которое было скрыто - это «Вышка Чикатило» Волохова. Так вот, Волохов нашел не один из самых, а самый значительный, самый болевой, сбалансированный и точный, многогранный образ.
 И если внимательно читать «Вышку Чикатило», то мы увидим, что каждый абзац этого монолога Человечества является в той или иной степени реакцией, репликой, «апарт», причем даже не столько на драматургические, а, я подчеркиваю, на великие философские размышления, построения и великие философские и богословские проблемы. В этой пьесе в сжатой, сконцентрированной форме заключены тома и Кьеркегора, и Хайдеггера, и Ницше, и Тертуллиана, который просто там заявлен. И так далее, и так далее. «Верю, потому что абсурдно!» - так объяснил первопричину своей неколебимой уверенности в бытии Бога Тертуллиан, богослов, живший в каком-то немыслимом IV веке.
 В этом великий феномен драматургического искусства Волохова, когда он смог толстенные тома, скажем, Шопенгауэра и Канта претворить в коротенький абзац и сказать не меньше, а подчас и больше за счет чрезвычайно сжатого, абсолютно точного, бесконечно многогранного образа.
 
 Анатолий БРУСИЛОВСКИЙ
«ИГРА В ЖМУРИКИ» 2001




 
 Михаилу Волохову надо сказать спасибо за способность видеть и передавать другим свое зрение.
Мы все устали от дураков и мы все устали от самих себя. Я, например, перестал верить однозначным оценкам Гитлера, проблемам еврейства. Во всех суждениях прежде всего важна точка зрения. Для меня в этой связи то, что Волохов сделал в "Вышке Чикатило" или Набоков в «Лолите», или то, что сделал Чехов в своих пьесах - прежде всего - глубоко религиозно. То есть Волохов говорит о проблемах мира с абсолютно ясной, точной, религиозной, если угодно - православной точки зрения.
 Господь Бог ведь всегда становится на наше место. Вот с точки зрения Господа Бога - Его Идеала - то мы все твари мерзкие - мы вообще ни за что ждем снисхождения. Бог же нас за что-то прощает, он как бы надеется на наше исправление. Ну он нас зачем-то сделал такими какие мы есть. Дело в том, что ненависть - она всегда конечна - ненависть, направленная на утилитарные цели кого-нибудь уничтожить. И если бы Бог обладал ненавистью - то нас бы уже не было. Значит Бог нас любит. И эта любовь Бога никогда не кончается. И любовь есть Бог и она распространяется на Чикатило тоже. Она распространяется на него не в том смысле, что его надо помиловать и так далее в смысле правосудия человеческого, а в смысле того, что мы должны им заинтересоваться - понять его. Как говорил Чехов, не дело художника судить. Судит прокурор, государство. Художник же - всегда адвокат. И в этом смысле Волохов провел великолепную художественную защиту Чикатило.
 Но феномен этой грандиозной волоховской адвокатской речи заключается в том - что как бы защищая Чикатило - Волохов тем не менее защищает и все Человечество целиком, со всеми его безумными кровопролитиями во имя как бы светлых идеалов. А поскольку ты живешь и сам в этом человечестве, то Волохов защищает и тебя, силой своего таланта поднявшись на уровень искренней Любви Создателя ко всем Его порождениям.

Лев НОВОЖЕНОВ
«ИГРА В ЖМУРИКИ» 2001