Генрих Андреевич Ковалев

    Я вспоминаю этого человека с особой теплотой и любовью.                                                
  Человека удивительного, уникального и  гениального. За всю жизнь я не встречала столь виртуозного мастера «бури и натиска», умеющего выпускать на сцене  из себя столько огнедышащей лавы.
Мы, все его ученики, коллеги, соратники и последователи, за глаза называли Ковалева просто  и по-домашнему – Генрих. Разумеется, не умаляя его достоинств и высоких титулов профессора,  заслуженного деятеля, лауреата и т.п. Он действительно был глыба, наш выдающийся дирижер, художественный руководитель и замечательный педагог.
Главнейшим достоинством Генриха был его абсолютный слух. Фальшивый звук он мог уловить мгновенно в хоре из 30-40 человек. Надо сказать, что наш хор преподавателей музыки, которым руководил этот человек, почти на 90% состоял из профессионалов, музыкантов и певцов. Остальную долю составляли полупрофессионалы: студенты факультета и музыкального колледжа. Короче, все хористы умели прекрасно петь с листа. Ну, разве что совершенно случайно, не нарочно, по рассеянности, или, там, от усталости кто-нибудь нечаянно сползет на четверть тона или сделает «хвост»  (вовремя не остановится – прим. авт.) Все! Несчастный «преступник» тут же подвергался…
…Нет, описать обычными словами силу страдания, гнева и ярости, которые охватывали маэстро в эти минуты, просто невозможно. Он топал, прыгал, бегал, швырял стулья и, размахивая руками, бранил «провинившегося», а заодно и всех нас, за тугоухость, небрежность, беспечность, безголосость и безответственность. Он величал нас «воронами», «петухами» и «ослами»…
Мы любили его в эти минуты. Мы прощали ему все и наслаждались созерцанием импровизации под названием «мастер-класс великого маэстро». Потому что маэстро никогда не выдавал народу халтуру.
Генрих Андреевич был много лет руководителем Хора молодежи и студентов г. Краснодара. Этот хор  был постоянным лауреатом, дипломантом и любимцем публики. В 1973 году хор стал участником Берлинского фестиваля молодежи и студентов.
Хор, участницей которого я оказалась чисто случайно, состоял из преподавателей музыки школ города и музыкально-педагогического училища.  Все, разумеется, были музыкантами-профессионалами.  И все плевать хотели на то, что  «ослы» и «вороны», потому что мы все любили наш хор и нашу работу. Мы прекрасно понимали, что ведет себя наш Генрих так, потому что артист. А все артисты – эмоциональные люди. Мы тоже были артисты, и тоже, порой, увлекшись делом, вели себя не лучше. А если кто из хористов не понимал это и возмущался, тот уходил. Он был не наш человек.
Интересно то, что вне репетиций Генрих Андреевич никогда не допускал с кем-нибудь грубости или фамильярности. Он был предельно вежлив, корректен и деликатен с каждым, независимо от возраста и положения собеседника
  Генрих Андреевич преподавал в «кульке». Это у нас так называется институт культуры.   Хористы, студенты института, однажды, с восхищением рассказывая о «подвигах» Генриха Андреевича, поведали о том, что он уволил свою лаборантку на кафедре за то, что она грубо повела себя в разговоре со студентом.
Особенно заботлив и внимателен Генрих Андреевич был к своим хористам во время гастролей. Он сам лично следил за обустройством быта, не допуская никаких неудобств проживания и обслуживания в гостиницах и других местах размещения. Он трепетно заботился о душевном порядке и здоровье каждого. За ним все были, как за каменной стеной. Когда хор постигла полоса  финансового голода и случались серьезные задержки зарплаты, Генрих Андреевич поддерживал особо нуждающихся собственными средствами.
Вот и представьте себе, стали бы мы канителиться со своими обидами за «ослов», прекрасно понимая, что по-деловому он прав: взялся за дело, так и выполняй его предельно профессионально.
Генрих Андреевич Ковалев был необыкновенно прост и доступен в общении со всеми, с кем общался официально или дружески. Вместе с тем он был интеллигент в самом высоком смысле этого слова. Даже в самые яростные приступы гнева во время репетиций он никогда не опускался до грубой нецензурной брани. «Ослы», «бездари», «вороны» - это самое грубое, что он мог выдать  в награду за ошибку или нерадивость. Впрочем, всегда в обязательном порядке после репетиции или концерта он не забывал поблагодарить хористов  и музыкантов за работу.
В быту он был совершенно неприхотлив, рассеян и растерян. Казалось, что жизнь вне музыки существовала вне его внимания. Всеми бытовыми заботами и проблемами в семье Ковалевых занималась Валентина Николаевна, жена и соратница Генриха Андреевича. Думаю, что без неё наш Генрих пропал бы: умер с голоду, застудился, заблудился бы в собственной квартире, умчавшись в мир музыкальных звуков. Валентина Николаевна была его музой, секретарем, нянькой, другом и товарищем, спасительной жилеткой для жалоб. Если на сцене Генрих Андреевич был царь и бог, то дома – сущий ребенок. Как-то мне пришлось побывать в квартире у Ковалевых. Странно было наблюдать, как наш всемогущий маэстро за каждой мелочью обращается к Валентине Николаевне. «Куда я положил эту папку? Ты не знаешь, где находится (та или иная) партитура? Ты помнишь, куда мы с тобой хотели завтра пойти?» Валентина Николаевна терпеливо объясняла, находила, убирала, напоминала, записывала, приобретала и пр., пр.
Она понимала, что живет с гением.