Байки Селявона-Правдолюба 6

                6

                Арестантский Путь

Уже отходя ко сну и вспоминая дневное происшествие, я спросил Селявона, мирно посапывающего в соседней комнате:
-- Ловко ты это с бандюгами разделался! А про каторгу как придумал?
-- Ну… Отделался только на время… -- отозвался из-за стены старик. В вечерней тишине дома его голос звучал, как в пустой студенческой аудитории. – Бесы – они ведь твари неугомонные и кровожадные. Пока душу окончательно не вымотают и не измордуют, не успокоятся.
-- А на счёт каторги правда? – не унимался я, больше от желания услышать на сон грядущий очередную байку с глубоким философским смыслом.
-- Жил-да-был на свете белом парень… -- начал свой рассказ Селявон, но в этот раз его голос был полон печали: -- Жил, как все, да дюже не чудил. Озорничал мал-по-малу… Так кто в младости лет не озорует? Но сколь верёвочке не виться, всё одно, концом получишь! Свели люди лихие в блуд, али сам он той лихостью искушённый, не важно уже… Но попал паренёк тот в опалу лютую. И вины-то кровавой на нём не было, да и грех, так себе, дать батогов, аль плетей, да отпустить бы с Богом, не бузил чтобы впредь…
Как бы там не было, но ретивы в сыске оказались псы опричников государевых. Изловили молодца да потащили в допросную, чтоб дознание чинить.
Приказчик-то там был, жизнью дюже мудро наученный. Сразу смекнул, что не того злодея взяли, который нужон был. А тех лиходеев и следу уж простыл, греют кости себе по притонам заморским. Но делать неча, отпущать тоже не можно – иначе как опричники хлеб свой иудин отрабатывать после будут?
Сшили ниткой суконной дело крамольное, печатей государевых наставили для порядка да пущей важности. Сидят да пузо чешут их благородия…
Паренёк орёт: «Нету вины на мне, господин хороший!». Тот ему в зубы, чтоб урезонить малость. Глядят, не угомониться тот никак – давай пряником манить. Так мол и так, дело дрянь совсем. Однако, коли по-хорошему покается, глядишь, и сроку поменьше получит. А срок, всё одно, на горб взвалить придётся, так как такова уж стезя да доля – кого поймали, тому и сидеть!
Ни в какую не сдаётся парень. Всё своё гнёт – невиновного пытаете! Нету зла за мной!
Ну, коли так, иди ты, паря, в дом арестный ума-разума набираться! Малость погодим, авось опомнишься. А коли нет – так ответ тот же тебе будет: «Поймали – сиди и не кашляй!».
Шёл в ту пору шум по Руси-Матушке, мол всё у нас чинно и благородно. Коли и карают ослушников, то со всем милосердием и по букве закона. Если и судят-рядят в робу каторжную, то со всем состраданием и ненадолго. Так, чтоб только проучить слегка.
И повадились на тот слух купцы заморские съезжаться, чтоб поглядеть на диво такое. Арестных домов да селений каторжных к тому сроку ужо в достатке понастроили. И кормят-поют виновников по суду так, чтобы те в сытости грехи своя искупали. Псы сторожевые, если и облають, то так для острастки больше.
Но были среди тех гостёв заморских и шибко грамотные, нашим нечета. Стали они грамоты казённые изучать. Тут оказия возьми да случись. И хлеба то не додадено, и биты-ломаны через одного, да и вой стоит жалобный душ каторжанских, что не унять его, хоть уши закрой.
Молвят те купцы царю-батюшке: «Вот, мол, ваше упущение! Вы или грамоты свои царские выправите, либо то, что писано в них исполнять велите, либо не орите на весь мир честной о чуде своём дивном, которого и духа-то нет покамест!».
Но лукав и силён закон-людоедушка! Не жалел и государь казны на веселие бесовское! От того и множилось горюшко людское стократным войском!

Стих Селявон, да и мне не по себе стало от рассказа его. Спрашиваю тогда, сквозь сон уже:
-- Ну, а с пареньком тем, чем дело кончилось?
-- Выжил страдалец тот… -- горестно прохрипел Селявон. – Только нутро его вечной болью выжжено, как железом калёным…
Мне показалось, что я услышал негромкое всхлипывание за стеной. Старик же сказал, уже и сам, видимо, засыпая:
-- Одним словом, такой вот путь на долю парня выпал… Россия-тюрьма-могила…