Скорбный урожай

Никто I

Его руки по самые запястья погрузились в грязь, и тогда он наконец закричал; закричал долго и истошно, пронзительно-высоким мальчишеским голоском он вопил, лёжа на краю ржаного поля, измазанный землёй и глиной, поливаемый холодным осенним дождём, и стискивал ладони, будто пытаясь набрать в них грязи. Но кулаки не сжимались, вместо них под слоем размокшей земли пальцы скрючивались птичьими лапами; кричал сколько хватало сил, пока они не иссякли и голос не сорвался на короткий тонкий вскрик, после которого он захлебнулся стекающей по лицу водой. И тогда он заплакал. Опустился на локти, окунулся лбом в грязь и долго плакал – даже дольше, чем кричал, может и дольше, чем бежал из полыхающей деревни на другом конце поля.
Ярче всего горел его дом – так ему, конечно, казалось. Даже проливной дождь, стеной стоявший над окрестностями, не мог потушить пожар; им было объято всё.
Он разбежался, собираясь выпрыгнуть через окно, когда под его ногой проломилась доска. Сердце подпрыгнуло до плеч, а ком в горле чуть не вылетел изо рта; это ощущение до сих пор оставалось с ним, а злополучная доска была последним, что он отчетливо помнил, как будто именно она была тем клином, что вошёл в его сознание и теперь удерживал его от разрыва на куски. Теперь всплывали другие образы: метающиеся по двору люди, чьих лиц он не видел или не помнил, крики, дым, вдруг пахнуло лошадьми, кто-то толкнул его, и он упал, кто-то поднял его на ноги, но только чтобы с криком «Беги!» толкнуть опять. И он побежал. Не разбирая дороги, он перепрыгивал камни и канавы, а остановился уже здесь, в луже грязи на краю ржаного поля, побежденный последней неожиданной колдобиной. Он перестал плакать – или перестал чувствовать, что плачет, – приподнялся на локтях и попытался отдышаться. Волосы налипли на лицо, а стекающая по ним вода задачи не упрощала. «Белая горка», – вдруг пришло ему в голову. Так они называли то место на окраине деревни, где дорога резко поднималась вверх, на холм. В солнечный день дорога на этом участке действительно казалась белой, может, от глины, а может и от чего ещё. После дождя же она высыхала быстро и вновь становилась белой, а у её подножия образовывалась огромная лужа, в которой они с другими мальчишками любили играть.
Казалось, это было в прошлой жизни – даже не неделю, а день назад. Даже сегодняшнее утро сейчас было таким далёким, словно он видел его маленьким ребёнком.
В шуме разбивающихся о землю капель появилось что-то ещё; то ли сопение, то ли отрывистое дыхание. Со стороны деревни приближались мягкие шаги, но приближались почти неслышно, только чавкание грязи выдавало их. Мальчик поспешно перевернулся на спину: никого не было видно, но звук приближался, изгоняя из него остатки храбрости; сердце пропустило удар; знакомый уже ком вернулся на своё место, не давая вдохнуть, когда из травы у его ног показалась собачья морда, следом за которой вынырнула и она вся; обнюхав его сапоги, она дошла до коленей, и он наконец смог сделать несколько отрывистых коротких вдохов, снова упав на свою грязную руку. Но лишь на секунду: дёрнувшись, собака развернула морду обратно к деревне, повела носом и с места рванула в лес. Послышались новые звуки, гораздо более четкие и громкие: голоса, крики, звон железа, ржание лошадей. Мальчишка вскочил на ноги и последовал за зверем, углубляясь в лесную чащу и ни разу не оглянувшись.
Звуки пропали. Разбиваясь о кроны деревьев где-то высоко над головой, дождь создавал ощущение крыши. Всё было по-другому: в поле ты был посреди него; здесь, в лесу, ты был спрятан. Укрыт покрывалом, сплетенным из веток, листьев и иголок, неоднородным и всё же непроницаемым. Ветер и эхо ходили там, наверху, смешивая звуки и создавая свой, глубокий и глухой, единый фон. Когда-то ему нравилось здесь: лес успокаивал. В лес нужно ходить в одиночку: только оставшись наедине вы можете услышать друг друга. Разговоров он не терпит, криков не переносит. Придя не один, ты никогда его не услышишь; или он просто не станет с тобой говорить. По крайней мере, так ему казалось раньше; теперь и эти воспоминания были где-то далеко и, казалось, были вовсе не о нём. Теперь для этих мыслей не осталось места.
Люди тоже перестали быть слышны; оставшись за деревьями, они будто исчезли. Он не знал, кто они такие, да и не очень-то задумывался. Потом и собака скрылась в зарослях, а он не стал её окликать; в этом новом мире, куда они попали, каждый, казалось, был сам по себе.
Он поднимался в гору. Ноги путались в кустиках черники, и скоро он тяжело задышал. Вообще-то, черника ему нравилась; очень часто, сбегая в лес, он собирал её на этих склонах и, не откладывая, здесь же и съедал. В нескольких сотнях метров по правую руку ещё начинала расти малина; туда он наведывался несколько реже, обычно после того, как черника успевала надоесть. Там же впервые встретил медведя; черно-бурого цвета, он был довольно большой и…
Мальчик отгонял эти воспоминания прочь, но они упорно возвращались, не желая уходить. Он уперся плечом в ствол дерева и отдышался; ветки защищали от дождя, и всё же всё вокруг было сырым: трава, устилающие её листья и сосновые иголки, корни деревьев, торчащие из земли и похожие на окаменевших змей. Он видел их как будто первый раз, и все они казались ему нереальными, ненастоящими; настоящее всё осталось там, во вчерашнем дне, когда он с младшей сестрой собирал дрова для бани, а потом с другими деревенскими бегал на речку участвовать в палочных боях. Он и палки-то не смог себе найти подходящей, так что остальные дразнили его, спрашивая, зачем он принёс какой-то прутик…
Путь продолжался в гору. Он поднимался, хватаясь за ветки и стволы, в некоторых местах и за корни – так высоко они торчали над землёй, – пока не понял, что он уже очень далеко. И тогда он всё-таки оглянулся.
Далеко у подножия холма заканчивался лес и начиналось поле – этого не было видно из-за деревьев, зато дальше была видна его деревня. Она уже догорала, и дым чёрной тучей поднимался над ней.
Прошло какое-то время, прежде чем он пошёл дальше, сам ещё не зная, куда и зачем направляется. Тогда он ещё не знал, что придёт время, когда он пожалеет, что не запомнил ничего из событий сегодняшнего дня.