Часть I Дарья
Глава I
Они вышли из храма перекрестились и отправились в лавку посмотреть ткани. Заканчивался второй день пасхальной недели, который в обыденной и полной безысходности жизни Дарьи внезапно, стал приобретать какой-то неведомый смысл. У неё сразу появилось чувство тревоги, как только она, повернув голову, заметила, что за ними следом, чуть отстав, идёт парень. Он часто попадался ей на глаза, после того дня, как осенью прошлого года она увидела его на базаре, когда продавала с братом корову Зорьку. Там он всё время скрытно таращился на неё, в то время как дядька скрупулёзно изучал Зорьку. Парень, судя по всему был родственником покупателя, стоял рядом, молчал и никого внимания не обращал на те ужимки и прыжки, которые совершал его компаньон - дабы сбить цену. Наконец сделка состоялась, и покупатели с коровой побрели с рынка. Как только Дарья, завернув в платок, спрятала деньги, Колька произнёс:
- Ну и жадные эти шляхтичи! Такую корову задарма взяли!
- Пойдём Коля, у нас много дел ещё сегодня. Надо купить козу. Потом я схожу к печнику и договорюсь о перекладке печи. И заодно закажу дрова. Делать нечего, ты же знаешь, что печь дымит, дров нет. Нам надо пережить зиму.
Весь день Дарья, решая насущные проблемы, невольно вспоминала о продаже Зорьки, и самое главное о парне, который странно смотрел на неё. Парень ей понравился - светленький, статный, опрятно одетый. Ей показалось, что таким к ней приходил во сне отец, которого она почти не помнит. Но постепенно, воспоминания о парне улетучились. Да и как им не улетучиться, когда вначале зимы, её постигло очередное горе, которое оставило её одну из семьи Толстопятовых. Отец умер, когда она была маленькой. Старший брат Филя рассказывал, что он подрался с пришлым человеком, который арендовал у него участок земли. А после сбора урожая нарушил договор и не собирался расплачиваться в полном объёме. В драке отец ушиб голову. Вначале не придал этому значение. А потом у него начались головные боли, он быстро терял зрение, стал несвязно говорить, сильно ослаб и быстро умер. Мама от горя почернела, тянула семью с малолетними детьми как могла. Когда дети подросли, началась революция и гражданская война. Девятнадцатилетнего Филю, атаман записал в Добровольческую армию. Мама не хотела его отпускать. Но он упрямо пошёл служить. И через полгода, в станицу вернулся его раненый сослуживец и сообщил, что он погиб. Мама заболела и умерла. Гражданская война закончилась и в станице установилась новая власть. Дарья осталась с младшим братом Колей.
И вот настал тот роковой день, когда ранним утром Дарья, растапливая печь, попросила Колю сходить за дровами. И как только он вышел во двор, внезапно, после длительного затишья, началась беспорядочная стрельба. Мальчик не успел добежать до двери, и был убит на пороге хаты. Ему было четырнадцать лет. Дарья не могла понять, как она потеряла бдительность и не уберегла брата. Разбираться, кто и зачем в это страшное время лишил жизни безоружного паренька, ни кто не собирался.
Захватившим власть было не до этого. Им нужно было удержать её, и любыми средствами сломить сопротивление населения новой жизни. Председатели революционных комитетов, заменившие атаманов, были заняты созданием милиции и принимали в неё кого попало. Соседи говорили, что это конный отряд белоказаков спустился с гор и внезапно появился в станице. Встретив отпор со стороны чекистов, милиции и казаков коммунистов удалился. Казаки после поражения в гражданской войне ушли в горы и, объединившись с горцами, периодически устраивали вылазки в станицу. Они зверски убивали не только руководителей советской власти на местах, но и тех казаков, которые их поддерживали. Занимались грабежом и захватом заложников. Защитники же новой власти без суда и следствия расстреливали всех, кто был замечен в связях с террористами и мешал проводить линию партии большевиков в жизнь.
- Уля, давай не пойдём в лавку. Мне что-то сегодня тревожно. Ты не могла бы проводить меня до хаты? – нервно произнесла Дарья, дёрнув за рукав подругу.
- А что случилось? Что ты вся переменилась в лице? Какой комар тебя укусил? – участливо проговорила Ульяна.
- Прошу тебя не оборачивается. За нами идёт мужчина, который меня преследует. Я давеча замечала, когда я работала в огороде, он украдкой следил за мной из-за забора.
- Да что ты боишься, девка ты у нас видная, всё при всём. Пора не реагировать на внимание мужиков.
Замужняя Ульяна, имевшая пятилетнюю разницу в возрасте с Дарьей, служила для подруги непререкаемым авторитетом. Кому же она обладала открытым характером и была остра на язык. Она, не мешкая повернулась и попыталась нагло уставиться на попутчика. Но тот мигом перешёл на другую сторону улицы и зашёл в табачную лавку.
- Ха… Ха… Ха…!,- испугался. О, так это…ж Лешек Домбровский. Он внук мельника. Помогает деду на мельнице. Когда мы заказывали помол ячменя, он нам привозил муку. Красивый парень, к тому ж услужливый. Он хоть и поляк, но хорошим был бы для тебя женихом,- протараторила Ульяна.
- Да брось ты Уля!- покраснев, ответила Дарья, - кому нужна сирота, у которой всё приданное разваливающаяся хата, коза и несколько кур. К тому же он не православный. Эти зажиточные шляхтичи не захотят иметь сноху, не знающую их обычаев и веры.
- Ну да ладно, поживём, увидим. Не переживай подруга, я тебе мужа найду. Да… Вспомнила… Я…ж поставила тесто. Мне надо домой. Давай я тебя провожу и мигом домой.
Они не заметили, как подошли ко двору. У калитки Дарья, уставшая от одиночества, спросила:
- Мож зайдёшь? Чайку попьём, поболтаем?
- Нет, подруга. Давай почаевничаем завтра. Вечерком забегу, - отрезала Уля.
Дарья зашла домой. Делать ничего не хотелось. Да и зачем что-либо делать, когда итак все дела переделаны с монотонным усердием, позволяющим хоть ненадолго отогнать мысли о трагической судьбе брата. Она, упрямо не переставая корила себя за то, что разжигая печь и имея несколько палений у печи, послала Колю за дровами. Она присела на кровать и заснула. Сон прервал стук в дверь. Дарья выглянула в окно и увидела у двери парня переминающегося с ноги на ногу. Удивилась, почему не услышала лай собаки. Отойдя от окна и посмотрев в зеркало, она быстро привела себя в подобающий вид. Потом минуту постояв у двери, глубоко вздохнула и открыла дверь.
- Что тебе надо?- тихо спросила она, - зачем меня преследуешь?
- Меня зовут Лешек. Мне поговорить с тобой надобно,- настойчиво произнёс он.
- В дом тебя не пущу. Иди за хату. Там у поленницы есть лавочка. Я сейчас подойду.
Когда Лешек ушёл, Дарья достала из сундука красивый мамин платок, накинула на плечи и вышла во двор.
Лешек сидел на лавочке и курил. Как только увидел Дарью, затушил о сапог сигарету и сунул в карман. Дарья села на край лавки и вкрадчиво спросила:
- «Ну и о чём ты хочешь со мной говорить?»
Лешек долго готовился к этому разговору, но никак не мог решиться на него. И вот сейчас, после, встречи у церкви, и посещения табачный лавки, в которой посетитель всегда мог получить на пробу знатный первач хозяина, Лешек, наконец, осмелился побороть нерешительность. Эта идея возникла сразу, как только он опустошил стакан предлагаемого напитка. Он недолго думая решил идти к той, мысли о которой уже на протяжении длительного времени как острый клин засели в его голове.
- Люба ты мне Даша! - сразу выпалил Лешек. Как только я увидел тебя в прошлом году. Я часто думаю о тебе.
- Откуда ты знаешь, как меня зовут?
- Мне сказала моя сестра Анка.
- Так и что она тебе обо мне рассказала.
- Она ничего о тебе не знает. Твоё имя она узнала от подружки.
- Ну ладно… Ты я вижу хороший парень. И ты мне тоже понравился. Но знай ничего путного у нас с тобой не получится. Зачем тебе сирота. Ищи девку своего племени. Я казачка, родилась во Христе и умру с ним. А ты полек. Твоя родня никогда не примет меня.
- Так я же тоже верю во Христа - бога нашего. Я же не магометанин какой-то. Мы не ходим в церковь, потому что у нас есть свой дом господний. И какая в том разница как креститься. Праздники у нас такие же. Главное верить – выпалил Лешек.
Не зря в этот день Лешек выпил для храбрости. Он, обычно, молчаливый и скромный, вдруг приободрился и выдал:
- Люблю я тебя! Жить хочу с тобой. Хочу, чтобы детишек ты мне нарожала. А если надо в веру в твою вступлю. И никто мне не запретит. Никого не послушаю. Слышишь. Никого.
Дарья, не отрываясь, смотрела на него, и наблюдала, как постепенно в его искрящихся глазах появились слезы. Он отвернулся, встал со скамьи и отошёл в сторону. Потом подошёл и сел рядом с ней. Взял её за руку и произнёс:
- Иди за меня замуж! Я тебя крепко любить буду!
Дарья не отрывая руки, улыбнулась и пролепетала:
И под венец по нашей вере поведёшь?
Поведу, поведу - взмолился Лешек,- соглашайся а…
- И любить будешь, и изменщиком не будешь?
- Не буду! Вот тебе крест не буду!- отчеканил Лешек и перекрестился.
Ага… Так значит любить не будешь - засмеялась Дарья.
- Любить буду, ой как крепко любить буду. Изменщиком не буду - подытожил Лешек.
- И что же мне с тобой делать. Нравишься ты мне. Давай попробуем. Если всё сложится, я выйду за тебя замуж. Но это будет не ранее осени. А сейчас я только отхожу от траура.
Дарья, рассказав о том, что произошло с её братом Колей, тихо всплакнула. Лешек не решился обнять её, лишь слегка сдавил руку. Она быстро успокоилась и сказала: - «У меня будет условие. Твои старики, отец или дед должны сходить к моему крестнику Петру Ненашеву и потолковать о нашем решении. Он мой защитник и клялся отцу, что будет оберегать меня. Живёт он через два двора по нашей улице в сторону реки. Он старый, больной - не будет против. Сделать это лучше после троицы. За это время ты уговорить родных принять меня. Я думаю это не простая задача. А пока можешь приходить. Но приходи когда стемнеет. Держись подальше от людских глаз. Не хочу, чтобы обо мне по станице дурная молва шла. А сейчас прошу, уходи. Мне о многом подумать надо».
Она встала со скамьи. Лешек неохотно встал за ней. И, несмотря на то, что очень хотел обнять и поцеловать Дарью, сдержался, вспомнив какой аромат самогона, исходит от него при каждом выдохе. Он поклонился, улыбнулся и быстро зашагал из двора.
Ночью Дарья не могла уснуть. Её терзали сомнения. Правильно ли она поступила, откладывая возможную свадьбу на осень. В это тревожное время, в постоянно меняющейся обстановке, с Лешеком может произойти всё что угодно. Он молодой парень и завидный жених. Нормальных парней в станице после войны остались единицы. Остальные либо калеки, либо пьяницы. Дарья решила, что если он завтра вечером придёт, то значит, любит её. И она выйдет за него замуж. А если нет, то ничего с этим делом не получится. Уснула она под утро.
На следующий день к Дарье пришла Ульяна и с порога заявила:
- Что-то ты сегодня какая-то не такая. Случилось что-то. Приоделась. Я на тебе никогда такой красивой кофточки не видела.
- Да это так. Просто наводила порядок в сундуке и нашла мамину. Немного привела в порядок и одела.
- А пироги на столе. Неужто для меня. Или ждёшь кого-то.
- И для тебя тоже – смущённо ответила Дарья.
- Ну, давай рассказывай. Не че быка за рога тянуть. Иль я уже не подруга тебе.
Дарья рассказала обо всем, что произошло вчера. Ульяна старалась не перебивать её, а как только подруга закончила, выдала:
-Ты что родимая совсем охренела. Такой парень тебе предлагает замуж! А ты ужом ходишь! Условия выдвигаешь. На осень свадьбу откладываешь. Да он под влиянием родни - сто раз передумать может. Ты, что не понимаешь, что твои бабские часики пробили. Тебе детишек рожать пора. Иль он не люб тебе?
- Да.… Нет… Люб конечно.… Вот только боюсь я так быстро жизнь свою менять. Привыкать я стала к одиночеству.
- А ты не боишься одна оставаться по ночам? И если не дай бог какая-нибудь сволочь ночью залезает к тебе в хату, то защитить тебя не кому - ори не ори. И могут сделать с тобой всё что угодно. Время то какое.
- Ой.… Какие страхи ты мне рассказала. Ну, так что… мне тепереча его прям сразу до себя пустить?
- Ну… зачем сразу. Недельку, другую промурыжь, а затем и допускай,- усмехаясь, предложила подруга.
- Так как же я теперь ему скажу об изменении своего решения.
- Так ты не сразу, постепенно, при удобном случае. И не затягивай. К примеру, к троице и обвенчаетесь.
- Ой ты погляди - на улице гроза начинается. Сегодня он, наверное, не придёт, - с грустью пролопотала Дарья.
- Не переживай, примчится. Как только дождь кончится - жди. И делай, так как я тебе сказала. А то пожалеешь. Чего-то я у тебя Дарья зачаёвничалась. Как только немного утихнет, я пойду.
Дождь слегка прекратился. И раскаты грома удалились. Ульяна изрекла: - «Ну, всё я побежала. А то вдруг я помешаю твоему ухажёру с тобой встретиться».
Как только Ульяна ушла, Дарья убрала со стола, села на стул и погрузилась в глубокие раздумья. На улице дождь не прекращался и временами лил как из ведра. Стало смеркаться. Она перестала надеяться на встречу. Понимая, что в такое время, даже в сухую погоду, жители начинали прятаться по домам, несмотря на разгар весны, буйство природы и сказочное великолепие звёздного неба.
Уличная жизнь в станице Усть-Лабинская замирала, готовясь к раннему пробуждению. Но вдруг залаяла собака. Дарья посмотрела в окно и увидела Лешека теребившего её сторожевого пса. Она открыла дверь и скомандовала: - «Буян место!» Лешек отпустил пса и тот скрылся в будке.
- Давай быстрей в хату! Промокнешь!
Лешек в два прыжка оказался на пороге и, не задумываясь приобнял девушку. Она с лёгкостью высвободилась, сопроводила его в комнату и усадила за стол. Дарья, сев напротив спросила:
- Что ты сделал с Буяном? Почему он так быстро перестал лаять?
- Это мой секрет. Но тебе скажу - я угостил его колбасой.
- Я думала, в такую погоду ты не придёшь? Ставлю самовар. Чайку попьём.
- А ты думала, что я вчера пошутил, когда предложил тебе выходить за меня замуж. И коли, ты согласна, то я теперь тебя никому не отдам.
Дарья, подвинув к нему миску с пирожками, улыбаясь, проговорила: - «Ешь, ты наверно голодный? Вот эти с картошкой, а эти сладкие».
Лешеку было наплевать на пироги. Он по дороге забежал в мясную лавку к Анне и угостился колбасой. Есть не хотелось. Он смотрел на неё, не отрываясь, как в тот день, когда впервые увидел её. Так хотелось обнять и поцеловать Дарью, что это чувство вызвало в нём замешательство. Не поняв о чём она, качнув головой, не заметил, как буквально проглотил пирожок. Он молча смотрел, как она готовит чай. Чтобы прервать молчание попросил разрешение закурить. Она позволила. Он достал красивую коробочку, аккуратно вытащил сигарету и закурил. Дарья, вдруг почувствовала знакомый запах, который напомнил ей об отце. Она принялась рассказывать о своей семье, о том, как они оказались на кубанской земле. Закончив попросила Лешека рассказать о его семье, как они оказались в этих краях. Лешек рассказал, что когда дед был совсем маленьким, его родители перебрались в эти края. У деда было много детей. Сейчас осталось двое. Мой отец Бронислав и его брат Якуб. У них соответственно свои семьи. Нас в семье четверо. Я самый старший, сестра Аня и двое мелких Адам и Патрик. Мою маму зовут Вероника. У моего деда есть мельница. Дядя Якуб кузнец. Отец держит мясную лавку. Сестра Аня ему помогает. Я обучился плотницкому делу. А так, помогаю деду, отцу и дяде. Мы живём обособленно, с любой властью в ладах. Пришли коммунисты мы делам всё, чтобы не навлечь на себя беду. Они в прошлом году объявили продразверстку - дед опустошил своё хранилище зерна, отец сдал почти всё мясо и закрыл лавку. В этом году ожидается послабление, отец снова откроет лавку. Якшаемся мы в основном со своими единоверцами. Лешек рассказывал ей забавные истории из своей жизни и жизни семьи. Обычно не многословный, но изо всех сил старался перед Дашей, показать какой он весёлый и рассудительный. Она смеялась, и он, глядя на неё испытывал истинное удовольствие. И вот когда она в очередной раз, подойдя к нему близко, предложила налить чаю, он имеющий опыт общения с девушками, мгновенно обхватил её за талию и, посадив на колени, жарко поцеловал. Дарья машинально хотела отпрянуть, но из цепких объятий Лешека, сделать это не удалось. Он держал её крепко, осыпая поцелуями. Дарье это нравилось, и она не сопротивлялась. Но, как только он остановился, она легко высвободилась и пролопотала: - «Ну не надо. Я пока не готова». Лешек подумал: - «Ну, ничего. Главное начало положено».
Они долго разговаривали о чём угодно, и не заметили, как наступила глубокая ночь. Дождь прекратился, и пелена размазанных по небу туч обнажила тёмно-синий ковёр подсвеченный луной и миллиардами мерцающих звёзд.
Лешеку не хотелось уходить. Но Дарья решительно сказала: - «Тебе пора домой!» Он не стал возражать, и неохотно побрёл к двери. Она, боясь, что он обиделся, встала из-за стола и последовала за ним. У двери она положила ему на плечо руку. Как только он повернулся, она, встав на носочки, поцеловала его. Лешек обнял её и, прижав к себе, после затяжного поцелуя изрёк: - «Жди меня. Завтра я обязательно приду».
Лешек ушёл, а Дарья после расставания, находясь в приподнятом настроении, быстро убрала со стола и легла спать. После прошлой бессонной ночи, она, не успев подумать о замужестве быстро уснула. На следующий вечер Лешек зашёл к ней в дом, так, что она даже не заметила, завозившись во дворе. Он принёс ей букетик ландышей, и уже навсегда покорил её сердце. Он приходил каждый вечер, и к концу недели она уже позволяла ему многое.…
Для Дарьи после встречи с Лешеком, дни скорби, опустошённости и гнетущей неизвестности, постепенно стали уходить, а новые приобретать особый, обнадёживающий смысл. Наконец-то в её жизни появился человек, который поведёт в счастливое светлое будущее. Он стал оставаться на ночь. Однажды она не смогла устоять перед его напором и, проведя с ним незабываемую бессонную ночь, утром лёжа в постели спросила:
- Лешек ты говорил со своими родными обо мне?
- Пока нет. Ты же сама сказала, что у нас с тобой есть ещё время. Если ты готова изменить своё решение, я сегодня же поговорю о нас с отцом.
- Лешек, я была не права. Наши отношения зашли далеко. Ты не устал бегать ко мне по ночам. Тебя могут увидеть соседи, и не хочу, чтобы обо мне ходили дурные слухи. Давай говори с отцом. Пусть сходит к моему крестнику. И если всё будет нормально - обвенчаемся сразу после троицы.
- Даша я несказанно рад тому, что ты предлагаешь. Я сегодня же поговорю с отцом. Думаю, он разрешит жениться на тебе.
Он встал с кровати и засобирался домой. Она предложила ему позавтракать, но он, сославшись на то, что его ждут в кузнице, быстро ушёл.
Лешек лукавил, когда сказал, что его ждут в кузнице. Просто лёжа в постели у него возникло желание, создать настоящее брачное ложе. А сделать его без кузнеца невозможно.
Днём Лешек рассказал отцу о Дарье, и о том, что собирается жениться. Отец поначалу, нахмурил брови и отрезал: - «Тебе рано жениться! Что среди наших, девку найти не мог?» Но Лешек был парнем с характером и, распсиховавшись, выдал:
- Да не мог! Люблю я её! А если ты не согласишься! То я… То я… Обойдусь без твоего благословения!
- А ты вообще, что о ней знаешь? Чья она? На что живёт?
- Знаю. Она сирота. Не побирается. Жить есть где. У неё свой дом.
- А ты жених, фамилию хоть ее знаешь?
- Толстопятова. По отцу Васильевна!
- Так это я прошлой осенью у неё корову купил?
- Ага…. Ну и память у тебя батя! Как ты быстро определил?
- Я просто знал её отца. Мы в детстве вместе играли. Справный казак был. Жаль, рано умер.
После того, как Бронислав узнал, на ком хочет жениться его сын, он сменил гнев на милость. Понимая, что будущая невестка принадлежала к зажиточной семье и если она одна унаследовала всё имущество, то за Лешека можно не волноваться. Бронислав иногда бывал на улице где жила Дарья и, проходя мимо двора и дома, куда забегал в детстве, наблюдал, как большой дом постепенно ветшал и требовал мужского ухода. Придомовой участок полностью не обрабатывался. Учитывая, что до Бронислава дошли слухи, что в марте на съезде большевиков было принято решение о замене политики «военного коммунизма» новой экономической политикой, при которой принудительную продразвёрстку заменили натуральным налогом, он стал думать о возможном расширении семейного дела. И лишний участок земли был бы - как нельзя кстати.
Информация об изменении политики правительства большевиков приходила из столицы быстро и из нескольких источников, поскольку в станице была железнодорожная станция и телеграф. Советы начинали внедрять товарно-денежные отношения, которые были понятны станичникам и создавали стимул для развития всех отраслей. В целях проведения успешной весенней посевной, они вели повсеместную пропаганду новых условий взаимоотношения власти с производителями сельхозпродукции. Стали призывать к хозяйственной инициативе и заинтересованности хлеборобов.
- Так ты дашь благословение? Или нет?- не унимался Лешек.
- Ну что с тобой делать. Коли шибко любишь её, то дам. Вот только венчаться будете по нашей вере.
- А почему нельзя по её вере? Я с ней решил, что буду в её вере.
- А кто ты такой, чтобы такие дела решать! Ты забыл, кто тебя породил?- рассвирепел отец.
- Почему же помню. Но вера…это моё личное дело! В кого захочу в того и верить буду!
- Ну, я вижу, ты совсем взрослый стал. Ума поднабрался! Отец тебе не указ! Ты поляк и должен жить по нашей заповеди.
Бронислав, проживший в станице с детства, знал, что некоторые поляки женились на казачках. Они принимали православную веру и вступали в кубанское казачье войско. А потому недолго сопротивлялся, успокоился и пробурчал:
- Делай, как знаешь. Коли собрался жениться – женись. Когда венчаться надумали? От меня то, что ещё надо?
- Венчаться будем по православному обычаю в следующее воскресенье после троицы. Сходи вечером до её крестного Петра Ненашева потолкуй за нас. Знаешь, где он живёт?
- Как не знать… Я што вчера родился, али меня сюда ветром занесло?
А почему так срочно, что нельзя отложить, к примеру, на завтра?
- Отложить то можно. Но просто мне надоело шастать к ней по ночам, чтобы никто не заметил. Мне нужна определённость, и тогда я мог приходить к ней днём и заниматься домом.
- Ну… ладно, загляну к нему вечерком. Не переживай сынок – всё решим по уму.
На следующий день с утра в дом Дарьи постучались. Она открыла дверь. На пороге стоял крестник. Дарья сразу поняла, по какому вопросу он прибыл. Сев за стол, Пётр, оглядев комнату хозяйственным взглядом, выдержав паузу, заявил: - «Ну… что, доченька пришло твоё время - радуйся! Я тебе мужа нашёл. Ко мне вчера приходил достойный человек - Бронислав Домбровский. Он сватал тебя за своего сына Лешека. Семья очень хорошая, Бронислава я знаю давно. Думаю, его сын будет тебе хорошим мужем. Мы договорились, что свадьбу оформим сразу после троицы. А до этого можешь познакомиться с Лешеком. Дело то молодое».
Дарье хотелось петь и плясать. Но показать крестнику, насколько она счастлива, она постеснялась, и обречённо склонив голову произнесла:
- Спасибо крёстный. Я обещала отцу слушаться вас. Если вы считаете, что этот Лешек Домбровский будет мне хорошим мужем, то я выйду за него замуж.
- А вот и хорошо. Не бойся Доченька. Ты же знаешь, я тебя в обиду никому не дам. Я договорился, что до свадьбы Лешек будет заходить к тебе. Может, что поможет по дому.
Пётр не стал долго засиживать у Дарьи. Выпил чаю. Для поддержания разговора, поинтересовался, как она хозяйствует, в чём нужна помощь. Но, толком не вникая в ответы, удалился также быстро, как и пришёл.
После посещения крестника, Дарье никогда не было так хорошо. Она сидела за столом, и тщательно выискивая на скатерти отдельные крошки хлеба думала: - «Да… Не зря я так долго молилась перед иконой Николая Чудотворца. Не забыл святой обо мне!»
Её безмятежное времяпровождение прервал приход Ульяны. Увидев подругу в подавленном состоянии, с синяком под глазом, она участливо спросила:
- Что случилось? Неужели Фёдор опять руки стал распускать?
- А то кто же. Он самый! Совсем с ума сходит! Проникся такой любовью к большевикам, что не ровен час, в коммунисты запишется. Но хрен бы с этим. Но он собрался в товарищество вступить, и передать в него и корову, и кобылу, и сельхозинвентарь. Всё делает за моей спиной! Втихаря! Как только я вчера об этом узнала, меня прям всю, передёрнуло, но я успокоилась, и говорю: - «Федя решил вступать в товарищество - вступай. Но бурёнку - кормилицу нашу, я в твою шайку-лейку не отдам. Она моя! Моя мать на неё деньги давала!» А он мне: - «У нас всё общее! Коммунисты говорят и жёны будут общие!» Но тут я не выдержала и ляпнула: - «Ага общие… Ты с одной женой иногда разобраться толком не можешь. Дурак ты стоеросовый! А если бог ума не дал, прислушивался бы к толковым людям. Начерта тебе нужна эта товарищеская свора. Она сегодня есть, а завтра нет. Война вроде как закончилась, а бандюги, которые с гор приходят, казаки и адыги, просто так спокойной жизни не дадут. Началась тайная война, можно сказать партизанская. Все, кто хоть что-то потерял, за последние годы, являются скрытыми врагами нынешней власти. Они будут гадить везде - где только можно. Ты, что нашу корову в общем хлеве каждую ночь охранять будешь?»
- Я не дурак! А если ещё раз обзовёшь, пожалеешь. Мне можно сказать руководящую должность обещают. Буду заведовать фермой.
А тут Дарья… Ты же знаешь мой характер. Если я разошлась, то остановить меня трудно. Ну, я ему и рубанула:- «Был дураком и помрёшь им. В нынешнее время надо жить тише воды, ниже травы. Не высовываться. И ждать – чья власть верх возьмёт. А ты куда прёшь. Заведующий фермой! Вот возьмут твою ферму, пришлые подпалят или коров потравят. А спрос с кого – с тебя. И поставят тебя к стенке без суда и следствия.Фёдор не стал разводить тары-бары. Он просто врезал мне. Результат как ты видишь на моей облицовке. Но я на него не сильно обиделась. Наверное, есть за что. Нече язык распускать. Мужик предупредил – мужик сделал».
Дарья знала о нелёгкой судьбе подруги. Ульяна никак не могла родить Фёдору ребёнка. За шесть лет совместной жизни, у неё дважды рождались мёртвые дети. Один раз родившаяся вроде бы здоровая девочка умерла, не прожив трёх месяцев. Фёдор не мог найти себе место. Если раньше он, регулярно посещал вместе с Ульяной церковь, молился, чтобы у них родились, наконец, здоровые дети, то разуверившись, бросил. Более того, попав под влияние атеистической пропаганды, решительно поддерживал большевиков в борьбе с религией.
Давай рассказывай подруга, как у тебя дела на полюбовном фронте. Допустила до себя Лешека, или устояла от соблазна?- ехидно поинтересовалась Ульяна.
- Ага… как тут устоять! Всё сделала, как ты учила. Но промурыжить - долго не удалось. Обвенчаемся сразу после троицы – улыбаясь, отреагировала Дарья
- Ну, ты Дашка и скорострельная! Я ведь тебя не учила. Я так… К примеру говорила. А как тебе… понравилось? С виду парень хоть куда.
- Отвечать не буду. Грех всё это - до венчания.
Глава II
У Дарьи, наконец, начались дни, наполненные безмятежным ожиданием предстоящего события, которое в корне должно было изменить её жизнь. Лешек открыто приходил каждый день и фактически поселился в её доме. Он чувствовал себя хозяином всего того добра, которое обнаруживал. В сарае он нашёл плуг, четыре колеса от телеги и кучу ржавых металлических деталей. Внимательно изучив их, он понял, что в этой куче разобранная борона, сеялка и молотилка. Приложив к ним руки их легко можно было привести в рабочее состояние. Но вот только использовать их уже было негде. У его семьи пахотной земли не было, а общинные казачьи земли, на которых был надел Василия Толстопятова, были отняты и поделены среди нуждающихся. Власть посчитала, что придомовой участок земли у дома Толстопятова достаточен для прокорма семьи. Лешек не мог сидеть без дела и сразу приступил к ремонту дома. Нельзя сказать, что дом требовал капитального ремонта, но то, что задумал он, в одной из комнат, там, где он планировал установить их брачное ложе, необходимо было перестелить полы. Но к этим работам, он планировал приступить тогда, когда будет готова кровать. А пока он приводил в порядок то, что не могла бы сделать Дарья. По дому они работали слаженно, и только влечение друг к другу постоянно и неумолимо требовало перерыва.
И наконец, когда до свадьбы оставались считанные дни, Дарья решила сходить в церковь и поговорить с батюшкой о проведении обряда венчания. Она подошла к церкви, но ворота оказались на замке. На следующий день, она вновь пришла к закрытым воротам. Дарья знала, что после осквернения и разграбления храма безбожниками, захватившими власть, зверской казни настоятеля Михаила Лисицына три года назад, церковная жизнь в станице замерла. Прихожане хоть и восстановили храм, но ходить в него побаивались. И если батюшку Михаила почитали все, то к другим настоятелям относились с опаской. Да и эти священники то появлялись, то исчезли. Но их можно было понять - страх и только страх посеянный среди населения, не давал возможности восстановить нормальную службу в церкви. Ведь священник мог разделить участь Михаила за случайно оброненное слово на проповеди. Если оно противоречило линии партии коммунистов, священника могли обвинить в антисоветской пропаганде. И тогда тюрьма и высылка. А если кто-то из недоброжелателей решит оклеветать и сообщит куда следует, что священник держит связь с банд подпольем, то расстрела было не избежать.
Дарья рассказала Лешеку о своей озабоченности по поводу венчания по православному обычаю, и тогда он, выслушав её, решительно заявил:
- Даша если ты меня любишь и готова выйти за меня замуж, соглашайся венчаться, как принято у нас. Ты одна. А нас много. Мои примут тебя как родную и будут счастливы.
Хорошо…Я подумаю, - тихо ответила Дарья.
Лешек решил не оставлять без внимания своё предложение и уже через день принёс ей золотой крестик с цепочкой. Крестик отличался по форме от того, серебряного, который носила Дарья. Она взяла его и, положив в ящик комода, уныло проговорила:
- Лешек я сделаю всё. Как ты хочешь. Но я ведь не знаю ни обычаев, ни одной молитвы твоей веры.
- Так расскажу и помогу. Вот я тебе принёс молитву. Это символ нашей веры. Ты должна постараться её заполнить,- и он протянул ей листок, исписанный крупными печатники буквами.
- Лешек я не смогу это запомнить. Потому что грамоте не обучена.
Лешек не был удивлён, зная о непростой жизни суженой, и о том, что основная масса станичников была безграмотной или малограмотной. И он предложил ей воспринимать молитву на слух. Она согласилась и уже через пару дней занятий освоила её большую часть. Он научил её креститься слева направо и объяснил, что это означает у католиков. Рассказал, как проходит обряд венчания и какую роль в нём играет отец. Они решили свадьбу провести дома. Для этого подготовить место во дворе, где можно будет накрыть стол и усадить гостей.
В один из дней Лешек познакомил Дарью с сестрой. Аня сразу стала принимать активное участие в подготовке Дарьи к торжественному событию. Между ними завязались доверительные отношения. Аня повела Дарью к знакомой портнихе, которая сняв необходимые мерки, обещала сшить свадебное платье к назначенного сроку. Лешек часто уходил в кузницу, где под руководством дяди Якоба, старался к свадьбе успеть выполнить свою задумку. Дарья сходила к крестному отцу и рассказала о том, что решила уйти из православия, и будет венчаться по католической вере. Пётр Ненашев не стал возражать, учитывая то, что творилось с церковной жизнью в станице. Он основательно, почесав лысую макушку выдал умозаключение: - «Вера – личное дело каждого. Главное доченька, чтобы ты была счастлива!» Он согласился сопровождать Дарью на церемонии венчания.
Незаметно в повседневных заботах прошли предсвадебные дни. Дата свадьбы определена. Гости предупреждены о готовящемся торжественном событии. Со стороны жениха их было много, а со стороны невесты только семья Петра и Ульяна с мужем. Лешек, наконец, завершил своё детище и за день до свадьбы привёз большую двуспальную кровать с красивыми спинками, оформленными хромированными кольцами и шарами. Он выделил для неё место в той комнате, где она впритык вставала на всю ширину. За три дня до свадьбы, отец Лешека привёл в дом Дарьи священника своей католической церкви. Тот разъяснил Дарье основные особенности религии и ознакомил с заповедями. Выяснив, что она выучила молитву и полностью отдаёт отчёт в своих действиях, он приступил к обряду крещения. Читая молитву, он медленно опускал в воду принесённую свечу. Потом когда вода стала намоленной, он трижды окропил ею голову Дарьи, каждый раз произнося специальные слова. Закончив обряд, он пожелал хозяйке строго следовать заповедям и регулярно посещать церковь. Обильно угостившись по случаю знакового события, и согласившись провести обряд венчания вне храма, он отбыл в благожелательном
расположении духа.
Перед свадьбой дом Дарьи стал наполняться свадебными подарками. Мать Лешека, Вероника, привезла все постельные принадлежности, кухонную утварь, столовый и чайные сервизы. Потом привезла продукты и разносолы. Многочисленная родня Лешека, дабы не навлечь беду на семью, в столь опасное и непредсказуемое время, решила провести свадьбу скромно - в течение одного дня.
Связано это было с тем, что Красная армия совсем недавно потерпела сокрушительное поражение в Польше. Десятки тысяч красноармейцев попали в плен. Большинство погибло в лагерях от невыносимых условий созданных польскими националистами. Это стало известно в станице. Польская диаспора, боясь погромов, старалась ни коим образом не вызвать раздражение и неприязнь у населения станицы. Бытовые споры и разногласия старалась сглаживать, зачастую в ущерб себе. Некоторая часть населения, почувствовав слабину поляков, начинало наглеть. Но те старались не замечать этого.
Глава III
Для Лешека и Дарьи наступил, наконец долгожданный день, который в их жизни прошёл как яркая вспышка - иконописно и скоротечно. Перед гостями предстал нарядный жених в ожидании невесты. Ждать пришлось не долго, её, всю в белом, торжественно вывел из дома Пётр, и, подведя к жениху произнёс:- «Вручаю тебе мою дочь. Люби и береги её. Она будет верной женой и нарожает тебе детишек».
Затем к жениху с невестой подошёл священник. Он вначале отвёл в сторонку жениха и, пообщавшись с ним, провёл отдельную беседу с невестой. Брачующиеся встали на колени на низкую заранее подготовленную скамейку, и священник прочитал молитву. После обмена кольцами обряд венчания был завершён. Далее священник прошёл в дом и, подойдя к брачному ложу, вновь прочитал молитву. Гости к тому времени, вкусив горячительного, как только закончился обряд венчания, стали наперебой поздравлять новобрачных. Лешек с Дарьей не успевали садиться, как вновь приходилось вставать и выслушивать каждого, кто приготовил для них подарок. Они устали целоваться, на постоянные призывы гостей, и подспудно ждали, когда это всё это закончится.
Наконец когда гости разошлись, и в доме осталась только семья Лешека, Вероника скомандовала: - «Дети мои! Идите в спальню! Мы с отцом ждём от вас внуков». Свадебная ночь для молодожёнов, которые уже несколько недель жили как муж и жена, прошла обыденно.
Утром Лешек привёл во двор лошадь, а чуть погодя корову. На следующий день у Дарьиной козы появились «друзья» белая козочка и чёрный козёл. Забот для Дарьи прибавилось. Но привычная к работе, она легко управлялась со всеми обязанностями. Лешек привёл в порядок все придомовые постройки для содержания подаренных животных.
Повседневная жизнь Дарьи вошла в счастливую, безбедную колею, о которой она мечтала последние годы. Ей не надо было принимать никаких решений по возникающим вопросам. Всё решал Лешек, она только соглашалась с ним, когда иногда он из вежливости спрашивал её мнение.
Осенью их семейное благополучие подверглось испытанию. Из-за засухи и неурожая разразился голод. Голод охватил половину Донской области, степные районы Кубани. Но хуже всего была обстановка в Ставрополье. Власть Страны Советов решила вспомнить продразверстку, от которой совсем недавно отказалась. И стала директивно изымать у крестьян сельскохозяйственную продукцию, чем конечно вызывало недовольство станичников. Лешек не успел спрятать запасы продовольствия, и большая часть их была изъята. Забрали даже посевной материал. И если на двоих им хватало еды, чтобы пережить зиму, то оставлять животных без должного запаса кормов, было губительно. К тому же уполномоченный, пришедший с милицией, обнаружив во дворе лошадь и телегу, выписал Лешеку в качестве штрафа - двухнедельный наряд на перевозку хлеба. Объяснив его тем, что Лешек добровольно не вывез излишки продовольствия на сборный пункт.
Дружная семья Домбровских, несмотря на то, что сама подверглась продразвёрстке, оказала необходимую помощь. Зиму прожили нормально.
Весной Дарья родила сына. Роды проходили мучительно долго. Лешек извёлся, слыша её страдания. Не выдержав, он, прихватив бутылку самогона, ушёл в сарай. А когда, наконец, поздней ночью всё разрешилось, и он, узнав, что у него сын, повёл себя неадекватно. Он вытащил металлическое корыто из сарая, взял дрын и начал колотить по нему сопровождая грохот не понять какими возгласами на польско-русском языке. Лешек готов был продолжать своё буйство до утра, но вышедшая из дома мать резко прекратила это безобразие. Сына назвали Богуславом. Свекровь подарила Дарье золотые серьги с шариками. Вероника часто бывала в их доме, помогая Дарье управляться хозяйством и малышом. Придомовой участок земли распахали. На большей части участка посадили кукурузу, подсолнечник. Меньшую часть участка заняли овощные культуры.
Жизнь в станице стала налаживаться. Начинали сказываться мероприятия новой экономической политики. Была разрешена свободная торговля, коммерция, товарообмен. Население с одобрением восприняло экономические действия властей. После объявленной амнистии в станицу стали возвращаться репатрианты, воевавшие на стороне белых - казаки из разных армий, казаки, которые прятались в лесах и вместе с горцами нападали на органы власти. Все они подвергались тщательной проверке. Многие из них после проверки оказывались в тюрьмах, лагерях или выселялись. В том же году состоялись выборы в волостные органы власти. Все кто был замечен в неблагонадёжности, проявленной в годы гражданской войны и в период становления советской власти - лишились избирательных прав. Прав лишились и те, чьи родственники были отнесены в списки неблагонадёжных. В результате этих выборов к власти на исконно казачьих землях пришли, в основном иногородние, крестьяне и казацкая беднота. Зажиточных казаков во власти не оказалось. Настороженное отношение власти к казачеству сохранялось. Даже в статистической информации слово «казак» не употреблялось. Власть негласно проводила политику «расказачивания».
В этот период отцы многочисленного семейства Домбровских, проявив предпринимательскую сноровку стали быстро компенсировать потери, нанесённые гражданской войной. Семьи зажили, как никогда хорошо. Бронислав открыл свою мясную лавку. Выращивал и покупал на рынке скотину, забивал и готовил колбасы. У него были коптильни, сделанные Якубом, где производились изделия горячего и холодного копчения. У мастера кузнечного дела Якоба всегда было много работы. За неимением времени, от некоторых заказов приходилось отказываться. Лешек работал в основном на дедовской мельнице, иногда подрабатывал плотником.
После прошлогодней продразвёрстки, когда семья осталась без фуража и посевного материала, Лешек, по совету отца решил изготовить схрон. В него необходимо было спрятать всё то, что у них могли принудительно забрать. Это должно быть зерно, которое в крайне трудных обстоятельствах не позволит семье умереть с голоду. В доме был подвал, вход в который был в коридоре. Он был только под большой комнатой. Кроме того на участке был погреб. Вначале он думал попробовать расширить одного из них, и там оборудовать схрон. Потом, зная, как тщательно проводят обыски экспроприаторы чужой собственности, решил обустроить его под их большой кроватью. К тому же он давно планировал перестелить скрипящие полы спальни. Необходимо было изготовить большой металлический ящик на всю ширину комнаты по размерам кровати и закопать его. Предстояло в кузнице Якоба сделать отдельные элементы ящика, и скрытно по частям привезти. Затем, когда будет вырыта яма, уже по месту собрать ящик.
Он рассказал о своём плане Дарье, и она сразу же поддержала его. Лешек разобрал их брачное ложе и вновь собрал в большой комнате. Освободив спальню от вещей, он снял полы и приступил к рытью ямы. Когда приостанавливал работы, то дверь закрывал на замок. Полмесяца, он после работы на мельнице ходил в кузницу, где вместе с дядей создавал то, что задумал. Как только какой-либо элемент был сделан, Лешек сразу вывозил его, поскольку кузница у Якоба была, как проходной двор. К нему в кузницу приходил всяк кому не лень. Любопытствующих болтунов в станице было предостаточно. Подготовив яму и привезя все части ящика, Лешек вместе с Якобом установили его, и показали Дарье, как легко открывать железную крышку. Крышка состоялась из двух одинаковых частей, надвигающихся друг на друга. Полы в спальне он настелил быстро. Доски и лаги были подготовлены заранее. Он придумал, как легко можно добираться до ящика. Доски в комнате он настелил поперёк и четыре крайние доски у стены можно легко снимать. Для этого нужно будет выдвигать кровать. Сдвинуть её так-то просто. Колёса на спинках кровати фиксировались штырями, которые нужно знать, как поднимать. Но заполнять этот ящик зерном, Лешек не стал.
Спокойная и предсказуемая обстановка в станице не вызывала беспокойство. А преждевременное складирование зерна в ящик на длительный срок могло способствовать его прорастанию.
Как то днём к Дарье пришла Ульяна посмотреть, как она управляется с сыном. Подруги разговорились и Дарья спросила:
- Ну как ты с Фёдором поживаешь? Он уже не поднимает на тебя руку?
- Нет… успокоился. Его товарищество по совместной обработке земли уже не планирует создавать ферму. Среди товарищей не оказалось дураков тащить своих коров в общее стадо. Поэтому мой муженёк угомонился. Сейчас у нас одна забота - попробовать ещё раз родить ребёночка.
- Ну, дай бог вам счастья! Столько уже намучились без детишек… то!
- Вот смотрю я на тебя Дарья и задаётся мне, что ты вновь потяжелела.
- Ну… так что…ж… Наше бабье дело такое. Знай подставляться. Главное в охотку, - улыбаясь, ответила Дарья.
- А у меня пока… подставляйся не подставляйся – результата нет.
На седьмую годовщину Октябрьской революции станица Усть-Лабинская стала районным центром. В район вошло несколько ближайших густонаселённых станиц. Районный центр имел удобное географическое положение на реке Кубань, в месте слияния с рекой Лабой. Близость к предгорью Кавказа, и к столице округа Краснодару, привлекало переселенцев. Население в станице стало расти. Переезду способствовало наличие развитой дорожной сети. Умеренный климат позволял надеяться, на отсутствие засушливых годов. Большая река у станицы, давала возможность заниматься рыбалкой. Стабильный урожай зерновых и рыбалка в самые трудные годы спасала жителей от голода. Не многие вновь прибывшие решались заниматься сельским хозяйством. Основная масса людей растворилась в административных и силовых структурах района.
Завидуя образованным людям, Дарья вечерами стала ходить в школу, оставляя Богуслава на Лешека. Как только она научилась по слогам сносно читать и немного писать - муж сразу остановил её учёбу. Он устал возиться с малышом. И в один из вечеров, когда Дарья пришла из школы раздражённо пробубнил:
- «Хватит шастать по вечерам! Поучилась и будет! Незачем бабе наравне с мужиком быть. Занимайся сыном. Я больше с ним не останусь».
Не в Дарьином воспитании было ослушаться мужа и, несмотря на желание продолжать учёбу, она ничего не ответила. Но в школу больше не пошла. Да и зачем туда ходить, когда через несколько месяцев она родила Лешеку второго сына. Его назвали Амадей. Лешек воспринял это как должное. И на следующий раз заказал дочь. Работы у Дарьи прибавилось. Вероника уже редко появлялась в их доме, считая, что сноха уже приобрела опыт обращения с новорождёнными. Лешек редко помогал Дарье. Преклонный возраст деда, требовал от него больше времени проводить на мельнице. Работа приносила неплохой доход, который позволял им уверенно заглядывать в будущее. Он подумывал, что было бы хорошо, если бы дед оставил ему в наследство мельницу. А пока он усердным трудом будет зарабатывать и копить деньги. Лешек знал, что мельница принадлежит всей семье Домбровских. Если дед не оставит завещание, он попробует расплатиться за неё с другими членами семьи и стать полноценным хозяином мельницы.
В достатке и в повседневных заботах, прошло три года. Лешек продолжал работать на мельнице. Дед периодически приходил на мельницу и никак не хотел умирать. Дарья, не выполнив заказ Лешека на девочку, родила ему очередного мальчика. Лешек не определился с именем сына, и предложил Дарье самой подобрать ему имя. Она назвала Василием – в честь отца.
В станице организовать несколько товариществ по совместной обработке земли. Районная власть всячески поддерживала их создание. Товарищество, в котором состоял Фёдор, в складчину купила трактор «Фордзон-Путиловец» и обладала всеми сельскохозяйственных механизмами для полевых работ. Но чувствовалось, что власти постепенно прикроют коммерческую вольницу, обхватившую всю страну. Они начинали внедрять административные методы руководства в планировании и учёте по всем сферам производства. Старались вникать во все дела, начиная с подготовки к посевной, её ходе и уборке урожая. Строили планы, доводили до товариществ и вели учёт урожая. Конечно, их пожелания руководители товариществ не стремились выполнять, поскольку несли ответственность перед своими членами коллектива. Но ведь продналог никто не отменял, и портить отношения с инспекторами обходилось себе дороже. К тому же власть в нужный момент всегда приходила на помощь. Взаимоотношения семьи Домбровских с властью строились, по принципу - «чего изволите?» Бронислав подкармливал нужных людей. Он знал жён районных начальников и всегда подготавливал им лучшие наборы своей продукции, довольствуясь символической платой. Бронислав с ними был словоохотлив и старался поддерживать доброжелательные отношения. Они пользовались его услужливостью и постоянно ходили к нему. К тому же создавали ему ненавязчиво рекламу среди своих подружек. И те заодно стали захаживать в его магазин. Вначале Брониславу нравилось, что его лавка пользуется популярностью у столь достопочтенных особ. Но среди этих достопочтенных, были в качестве подружек - достопочтенные второго сорта, или попросту халявщицы, которые приходили вместе и требовали к себе такого же отношения. Он всякий раз, как ни в чём не бывало, обслужив всю компанию по высшему разряду, после их ухода, менялся в лице и плевал им в след.
Бронислав понимал, - хорошего мяса и колбасных деликатесов за небольшие деньги на всех не хватит. Он начинал потихоньку подмухлёвывать на мясе в колбасах. Стараясь подсунуть такие изделия «простолюдинам». Те, кто разбирался в том, что приобретает, прекратили посещение его лавки.
Якоб старался избегать конфликтов с заказчиками. К тем, кто оплачивал его работу - вопросов не было. Но были те, кто наглел и, пользуясь поддержкой районного начальства за гроши навязывал работы, объясняя их общественной необходимостью. Особенно трудно приходилось Якобу весной, перед началом посевной, когда к нему в кузницу наведывались руководители товариществ по совместной обработке земли. Всем нужно было срочно изготовить для сельхозтехники ту или иную деталь, взамен повреждённой. Получалось, что каждый год, после уборки урожая технику до весны сваливали, как попало и куда придётся, иногда и бросали на полях, а весной, перед самой посевной начинали о ней вспоминать. Это было выгодно этим товарищам. Потому что зимой, когда у Якоба не много работы, он бы потребовал за работу адекватную оплату. Весной же в спешке, прикрываясь директивными планами районного начальства по посевной компании, можно было бы произвести ремонт техники, заплатив за это по минимуму. При этом каждый такой заказчик стращал Якоба карами за срыв посевной. Он терпел, усердно работал и своё недовольство не выказывал.
Лешек, работая на мельнице, не управлялся один, и, несмотря на то, что использовать наёмный труд было запрещено, периодически нанимал то одного, то двух рабочих. Этих людей рекомендовал дед, в надёжности и работоспособности которых не сомневался. Нанятых людей представляли, как родственников.
Весной следующего года стало известно, что руководство страны приняло решение проводить коллективизацию. Районные агитаторы на собраниях и сходах граждан говорили, что в стране возникла кризисная ситуация вызванная срывом планов по хлебозаготовкам и невозможностью ускорения индустриализации. Промышленности рабочих рук не хватает. Обобществление ресурсов и механизация сельского труда высвободит множество крестьян, которые смогут переехать в города. Там, работая на стройках, на заводах и фабриках они будут получать достойную заработную плату, позволяющую всей семье – жить, не тужить. Вся пропаганда сводилась к тому, что надо добровольно труженикам села объединяться в колхозы. Коллективные хозяйства, являющиеся социалистической формой производства на селе, обеспечат реальный рост доходов колхозников. Всё решения по тому или иному вопросу будут приниматься на общем собрании колхозников. Там же будет избираться председатель колхоза. Демократический принцип: «Подчинение меньшинства, большинству», будет осуществляться подсчётом голосов. Поддержанные государством, эти хозяйства в короткие сроки преобразят всю деревенскую жизнь. На деле, осуществить задуманное на добровольных началах, в кратчайшие сроки, коммунистическим властям вряд ли бы удалось. Понимая это, они прибегли к форсированию событий. Этот год руководство страны назвало «годом великого перелома». Основным препятствием на пути создания колхозов являлась зажиточная и середняцкая часть крестьянства. К крестьянам, саботирующим продажу сельхозпродукции по продналогу, начали вновь применяться методы продразвёрстки. На селе начала обостряться классовая борьба. Пропаганда объясняла, что кулачество мешает созданию колхозного строя и объявило ему открытую войну. А чтобы ускоренными темпами проводить политику коллективизации, нужно ликвидировать кулаков, как класс. Это не могло не вызвать отчаянно сопротивление последних, на политику конфискации и продразвёрстки. Кулаки ответили террором, вредительством и саботажем. По району прокатилась волна убийств партийно-хозяйственных руководителей, поджогов, порчи имущества и сельхозинвентаря. Убивали и тех колхозников, кто активно ратовал за создание колхозов.
В станице Усть-Лабинская у нескольких семей кулаков была произведена конфискация имущества, одни семьи были отправлены в отдалённые районы страны, другие в исправительно-трудовые лагеря.
Наблюдая за политикой властей, Бронислав сказал Лешику, чтобы он заполнил подготовленный схрон и уволил наёмных работников. Осенью, когда на мельницу начали свозить зерно нового урожая, поспела кукуруза и подсолнечник Лешик начал заполнение своего тайника. Готовую муку хранить не решился, боясь оставить в доме мучной след к схрону.
В один из дней, как только Бронислав открыл свою лавку, на пороге появилась жена начальника районного НКВД Нина, и быстро полушёпотом произнесла: - «Бронислав, закройте пожалуйста лавку. У меня к вам серьёзный разговор». Как только Бронислав вышел из прилавка и закрыл лавку на внутренний засов, она, захлёбываясь от волнения, продолжила:
- «Вчера… Вечером, у нас в гостях был председатель райисполкома. Он вёл с моим мужем долгую беседу. И я случайно слышала их разговор, когда готовила им чай на кухне. Они обсуждали фамилии тех, кого в станице планируют к выселению. Наряду с другими фамилиями, я услышала вашу. Я очень сожалею. У меня к вам самое доброе отношение. Но сами понимаете время какое. Мой муж к этому решению не причастен. Это указание пришло сверху. Прошу, наш разговор должен остаться между нами».
У Бронислава, получившего столь ценную информацию, затряслось всё внутри, он готов был прокричать:- «За что?». Однако взял себя в руки и спокойно сказал: - «Я ожидал такого исхода. Спасибо, что предупредили. Возьмите, пожалуйста, от меня подарок в знак благодарности».
Он взял большую авоську, и начал складывать произведённые деликатесы, предварительно завораживая их в бумагу. Она, опустив голову, как нашкодившая школьница, пробормотала:
- Я пришла не за этим. Мне ничего не нужно.
- Вы не можете уйти из лавки без товара. Вас могут заподозрить в чём-нибудь непотребном. Я знаю, что ни вы, ни ваш муж не виноваты. Это система. Возьмите, пожалуйста, это. Нам всё это уже не понадобится.
- Бронислав, вы должны поторопиться что-нибудь предпринять. Если решение принято, то исполнение будет незамедлительно. Спасибо за всё.
Когда она, взяв подарок, ушла, Бронислав позвал Анку и дал указание, чтобы та отправила братьев за Лешеком и Якобом, со срочным поручением явиться к нему. Ребята выполнили поручение. Пришедшие Лешек с Якобом узнавшие об этой новости - были ошарашены.
Семья Домбровских не могла понять, почему их собираются выселять. Ведь они не кулаки. У них не было, и нет больших земляных угодий. Всё, что они имеют - они наживали собственным трудом и умением. В ходе обсуждения, отцы семейства пришли к выводу, что просто на их имущество и их дело, кто-то хочет наложить лапу.
Вечером, когда мужчины разошлись по домам и там занимались неотложными делами, связанными с подготовкой к встрече с неизбежным, они были арестованы и отправлены в тюрьму. Тюрьмы избежал дед, который уже несколько дней не вставал с постели.
В тюрьме их продержали трое суток, а затем по одному водили на допрос. У Бронислава следователь выпытывал, где он брал мясо, какая часть мяса шла на изготовление колбас, а какая шла в свободную продажу. Бронислав понимал, что следователь хочет выяснить - занимался или нет, он спекуляцией, которая была запрещена. Он рассказал следователю процесс изготовления мясных деликатесов. Главное в его рассказе было то, что он сам закупал скотину, забивал и разделывал её без посторонней помощи. Он, хотя и не боялся обвинения за фальсификацию продукции, и, тем не менее, не посчитал нужным рассказать, как в колбасу к говядине подмешивал свинину, а иногда и немного куриного мяса. Продавая такую колбасу, как говяжью, Бронислав, снижая затраты, получал дополнительный доход. Он всячески пытался скрыть от следователя свои коммерческие ухищрения, когда по осени, узнав кто, забивает скотину, скупал готовое мясо, и как парное, сразу реализовывал. Прямая перепродажа мяса с наценкой, без передела, могла приравниваться к спекуляции, за которую грозил уголовный срок. Бронислав надеялся, что никто не удосужится написать на него донос по этому поводу.
Лешека следователь спрашивал, как на мельнице ведётся учёт зерна и муки. Сколько он выручает от работы в денежной и натуральной форме. Использует ли он на ферме наёмный труд. Лешек рассказал всё как есть, понимая, что скрыть использование наёмного труда не удастся. Некогда запрещённый наёмный труд, в период внедрения советской властью новой экономической политики, был разрешён. И как он считал - привлечь его к ответственности по этой причине будет невозможно. Следователь напомнил Лешеку о штрафе за сокрытие сельхозпродуктов в период продразвёрстки и организации помощи голодающим районам.
Вызвав на допрос Якоба, следователь зачитал ему подробный донос сельскохозяйственной коммуны о срыве заказа на ремонт сеялки перед началом посевной. В ходе допроса допытывался о причинах саботажа, и о неправомерном завышении стоимости работ. Якоб объяснил, что не собирался саботировать посевную компанию. Просто, получив заказ он сразу приступил к работе, но вечером того же дня почувствовал себя плохо. Высокая температура, озноб и кашель приковали его к кровати на три дня. Доктора не вызывали. Как только болезнь отступила, пришёл в кузницу и приступил к работе. На вопрос следователя о привлечении наёмного труда, Якоб ответил, что он иногда привлекает парня, который сам напросился в ученики. Он приходит не регулярно, и в ходе работ проходит обучение кузнечному делу.
Через несколько дней состоялся суд. Следователи хорошо поработали. На подсудимых собрали достаточное количество показаний свидетелей. В ходе проведённых следственных мероприятий неблагонадёжность семьи Домбровских была доказана. Заседание прошло скоротечно. Судья, толком не вникая по существу в представленное дело, заслушал следователя и спросил у подсудимых, понимают ли они, в чём их обвиняют. Бронислав, на которого, как оказалось, собралось больше всех свидетельских показаний недоброжелателей и завистников, сразу признался в содеянном. Ему грозил тюремный срок за спекуляцию. По свидетельским показаниям Лешека обвиняли в использовании наёмного труда и в сокрытии зерна от продналога. Он сказал, что не знал о запрете на наёмный труд. Судья пояснил, что эта мера, вновь введена решением облисполкома, для ускорения темпов коллективизации и активизации борьбы с кулачеством. Якоб не стал что-либо спрашивать у судьи, поскольку следователь на основании доноса обвинял его в саботаже посевной компании. Судья, перед вынесением приговора дал подсудимых сказать последние слова.
Бронислав попросил судью о снисхождении к семье сына. Он пояснил судье:
- Моя сноха Толстопятова Дарья Васильевна потомственная казачка имеет на руках троих малолетних детей. Она ни в чём не виновата и не должна быть выслана из собственного дома. Она сирота. Дом не принадлежит моему сыну. Сын пришёл жить в её дом. Прошу не конфисковать её имущество.
- Казачка... Не казачка… Казаки вообще-то были прислужники царского режима. А теперь у нас всё граждане,- отреагировал судья – поглядим на её имущество и всё излишнее конфискуем.
Услышав от судьи эти слова, до оглашения приговора, подсудимые поняли, что конфискации и высылки им не избежать. Так и произошло. Судья на несколько минут удалился в совещательную комнату, и, придя, быстро зачитал обвинительный приговор. Из него следовало: конфискация имущества; высылка семей Бронислава и Якоба в количестве десяти человек; конфискация мельницы и высылка Лешека. По судебному решению, владельца мельницы деда Кшиштофа из-за преклонного возраста, и Дарью с малолетними детьми, высылка не коснулась. Но излишнее имущество, находящееся во дворе Дарьиного дома, уполномоченными представителями исполнительной власти будет конфисковано. После суда подсудимых отправили в тюрьму. А на следующий день каждого конвоировали домой для сбора личных вещей перед высылкой. Лешек с Брониславом перевезли деда Кшиштофа в Дарьин дом и уложили в спальню. Дарья после ареста не видела Лешека. И, несмотря на то, что муж сразу после встречи с отцом сообщил ей о возможной конфискации и высылке, она не могла представить, как это может быстро произойти.
Когда арестовали Лешека, она каждый день молила бога, чтобы их миновала участь кулаков. Если днём, при детях, Дарья старалась держать в себе тревожные мысли о предстоящем выселении, то по ночам нервное перенапряжение выплёскивалось с непрерывным потоком слёз и всхлипываний. На суде она не была, и не знала, что решение о выселении принято. И как только увидела Лешека, тестя и деда в сопровождении конвоя, поняла, что её судьба тесно переплетена с Карой Господней, и она в очередной раз преподносит ей такое испытание, которое будет сопровождать её долгие годы. Конвой дал на сборы полчаса. Дарья, как могла за это время собрала мужа в дорогу. Он, поцеловав детей и обняв жену со слезами на глазах пробубнил:- «Даша береги детей и жди моего письма. Я обязательно вернусь за вами».
Когда увели Лешека, она плюхнулась на тахту и зарыдала. Вывести её из этого состояния помогли плачущие дети. Нужно было кормить детей и деда. Она встала, успокоила детей и занялась привычными домашними делами.
Через неделю к Дарье пришли какие-то люди с милицией. Сунули ей в руку бумагу и, не разговаривая с ней, забрали корову и лошадь с телегой, предварительно загрузив на телегу сельхозинвентарь. Дарья успела прочесть только часть Постановления, а они уже покинули её двор.
Глава IV
Зиму Дарья с детьми и дедом прожили в достатке. Сказались запасы продовольствия, заготовленные осенью. Козы и куры обеспечивали семью молоком, яйцом и мясом. Кубышку с деньгами, которую Лешек припрятал, Дарья старалась не трогать. Дед Кшиштоф стал вставать и иногда помогал присматривать за детьми, когда Дарья отлучалась из дома. Большей частью он садился у окна, выходящего во двор, и подолгу смотрел, казалось в одну точку.
В один из дней, предупредив Дарью, он пошёл прогуляться и посмотреть, что стало с имуществом, которым некогда обладало его многочисленное семейство. Придя домой, Кшиштоф не стал долго рассказывать Дарье, что видел. Сказал просто – дома заколочены. Мельница и кузница работают. После этого он уже не выходил на улицу, даже во двор. Вскоре он стал слабеть с каждым днём. Если раньше подкашливал, то теперь кашель стал его мучить всю ночь. Отвары из трав, которые Дарья давала ему не помогали. Он стал редко вставать с постели. Кожа на лице некогда имевшая розовый оттенок побелела, и было заметно, что жизненные силы покидают его бренное тело. В бреду он иногда выкрикивал, какие-то фразы на польском языке похожие на ругань. Похоронив Кшиштофа, как не прискорбно осознавать, но Дарья вздохнула с некоторым облегчением. В последнее время, когда дни его жизни были сочтены, она всё время думала, кто сможет ей помочь похоронить деда. Но оказалось, что Кшиштоф для станичников слыл добрым человеком, и проститься с ним пришло много людей. Организовывая поминки, Дарье впервые пришлось откупорить денежную кубышку.
В начале года сталинская идея повсеместной коллективизации получала реальное воплощение. В станице Усть-Лабинская пять товариществ по совместной обработке земли объединились в колхоз «Социалистический путь». Но как оказалось, районным властям очень хотелось быть в передовиках социалистического строительства на селе и уже к концу года появились новые колхозы «Красный путиловец», «Красный Форштадт», «Молот». Благо сельхозтехники: плугов, сеялок, лобогреек, молотилок и веялок, было достаточно. Созданная властями машинно-тракторная станция и конфискованное имущество в ходе раскулачивания позволяло надеяться на успешную реализацию намеченных планов. Главной проблемой для властей было уговорить крестьян вступать в колхозы, передавая в них крупный рогатый скот и лошадей. Некоторые станичники предпочитали забить корову или бычка, и распродать мясо, чем передать в общее стадо.
После похорон Кшиштофа и высылки Лешека, в дом Дарьи часто стала приходить Ульяна. Родить ребёночка ей в очередной раз не удалось. Она помогала подруге с детьми, а иногда ходила за продуктами. Её трепетное отношение к мальчикам, вызывало у матери чувство радости и умиления. Ульяна никогда не приходила с пустыми руками. Всегда принося детям какие-то гостинцы. Она часто говорила Дарье одно и то же:– «Как же я обожаю маленьких детишек. Такие глазки. Такие реснички. Розовые щёчки».
Через полгода после высылки мужа, Дарья получила письмо от Лешека. Он писал, что работает на стройке недалеко от Иркутска. Что все живы и здоровы. Надеется вернуться, когда закончится стройка и забрать их к себе. Спрашивал за детей. Просил беречь. Она написала ему несколько строк о детях и о том, что все ждут его приезда.
Дарья, под влиянием Ульяны, решила возвратиться в православную веру. Подруга утверждала, что вряд ли Лешека быстро отпустят, потому, как закончится одна стройка, начнётся другая, и стоит ли держаться той веры, о которой толком ничего не знаешь. В церковь она не ходила, боясь встретить по пути знакомых поляков. В красном угле комнаты, Дарья убрала атрибуты католической веры, и достав из сундука православный крест, иконы: Господь Вседержитель, Пречистой Богородицы, Николая Чудотворца, преобразила домашний иконостас.
От Ульяны она узнала, что та редко посещает церковь, по причине периодических скандалов, которые устраивает Фёдор. Он, разуверившись в боге после многочисленных просьб послать ему наследников, вступил в ячейку «Союз безбожников». Как только Ульяна начинала собираться в храм, он находил любой повод, чтобы устроить скандал. Войдя в раж, Фёдор орал: - «Сколько мы с тобой молились богу, чтобы он помог нам. Мы умоляли его дать нам детей. Он отвернулся от нас. А вот теперь я отвернулся от него. И теперь… и теперь… я клал на него с большой колокольни. Ты же… наивная веришь тому, чего нет. И ползаешь к нему, как покорная овца».
Единомышленники Фёдора организовывали всевозможные акции способствующие отлучению станичников от церкви. Сочиняли и раздавали у церкви листовки, со стишками и материалами скверного содержания, порочащие церковь. В церкви на проповеди могли устроить перебранку со священнослужителем, выкрикивая оскорбления и угрозы. Их воинственная деятельность приносила свои плоды. Большая часть населения перестала регулярно посещать церковь.
Когда организовывался первый колхоз, Фёдор всё-таки уговорил Ульяну вступить в колхоз и сдать корову в общее стадо. Раньше Ульяна, рассчитывая, что родится ребёнок, упрямилась отдавать корову. Но после неудачной попытке родить, потребность в большом количестве молока, отпала. Пошли слухи, что у некоторых середняков будут изымать коров. Сдав корову в общее стадо, Фёдор, активный сторонник создания колхоза, дравший горло на всех собраниях, рассчитывал получить какую-нибудь руководящую должность. Публично поддержав кандидатуру председателя колхоза, выдвинутого на эту должность руководством района, он не прогадал. Избранный председатель колхоза назначил его заместителем заведующего фермой, с перспективой занять свободную должность заведующего. Фёдор во спрял духом, и энергично принялся за работу. Никакой по сути дела фермы не было. Ему показали три сарая и амбар. Нужно было сараи разобрать и, используя доски расширить амбар, приспособив его под ферму. Проявив организаторские способности, и постоянно пропадая на строительстве фермы, он в сжатые сроки закончил работы.
Фёдор надеялся, что когда ферма заработает в полном объёме, его назначат заведующим. Настало время - коровы стали давать хорошую продуктивность, и плановые показатели были перевыполнены. В один из дней, когда председатель колхоза заглянул на ферму, Фёдор решил напомнить ему о повышении. В разговоре с Фёдором, тот стал юлить, не отвечая на его запрос, и переводя разговор на несущественные проблемы фермы. Но то, что было для Фёдора несущественным, для председателя колхоза было очень даже существенным. Фёдор, наверное, обратился к начальнику не в том месте и не в то время. Вместо благодарности за перевыполнение плана, и повышения в должности, он получил откровенный разнос.
Отношения с председателем стали портиться. Он стал постепенно осознавать, что не видать ему повышения, как своих собственных ушей. Фёдор переживал, злился и скандалил по любому поводу. Испорченное на работе настроение нёс в семью. А чтобы снять стресс стал выпивать. Дома, за ужином всегда на столе оказывалось вино. Его выставляла жена, стараясь хоть как-то помочь Фёдору снять усталость и улучшить настроение. Он предпочитал пить крымский портвейн, и не признавал никаких других алкогольных напитков. Однажды попробовав портвейн «Магарач» после ужина, он уже старался пить именно его. На работе дела складывалось хуже некуда.
Председатель колхоза, в гражданскую войну - высокий воинский чин, припёр из города своего дружка - писаря и назначил заведующим фермой. Ему не нужен был человек, который хоть что-то понимает в сельском хозяйстве, тем более в животноводстве. Ему нужен был преданный человек, который мог красиво писать письма, приказы, рапорты и отчёты. Этот писарь появлялся на ферме утром на полчаса. Потом шёл в контору и просиживал в кабинете председателя колхоза до конца дня. Даже когда тот выезжал на поля, он не уходил из кабинета и по поручению начальника вёл приём посетителей. Фёдора это возмущало до предела.
Он долго, день за днём терпел, заливая своё испоганенное самолюбие крепким вином. Но на качественный портвейн «Магарач» денег стало не хватать. Он покупал любой шмурдяк - лишь бы был забористый. Ульяна понимая, что муж спивается, перестала выставлять вино на ужин. Она начинала пилить его сразу, как только он появлялся на пороге подшофе. Всё заканчивалось непременно скандалом. Где каждая сторона высказывала оппоненту всё, что накипело, за все совместно прожитые годы. Ульяна скандалы изрядно надоели, и она перестала агрессивно реагировать на его после рабочее состояние. Она лишь накрывала на стол, и молча смотрела на его пьяную рожу. Он, не проронив ни слова, брал початую, принесённую бутылку вина и шёл в свою комнату спать. Утром почти не завтракая, он опохмелялся тем, что припас с вечера. Оставить полбутылки на утро, было залогом его приподнятого настроения. Этот ежедневный утренний ритуал у него назывался «выйти в нуль». Затем пожевав петрушку или чеснок, довольный он шёл на работу.
Но однажды с ним приключилась беда. Он пришёл домой настолько пьяный, что еле держался на ногах. Ужинать не стал. Прихватив заготовленный опохмел, шатаясь из стороны в сторону, он преодолел несколько метров и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Под утро его разбудил стук пустой бутылки о пол. Страшно раскалывалась голова, но она осознавала, что осталась без чудодейственного эликсира. Фёдор оглядел постель и обнаружил, что вино из плохо закрытой бутылки вытекало в одном и том же месте. Попытался отжать живительную влагу из покрывала и простыни, но было уже поздно. Она просочилась через одеяло в пуховую перину. Он стал охать и звать жену. Ульяна, давно перебравшаяся, спать в другую комнату не отвечала. Он виновато побрёл в комнату жены, опустился перед кроватью на колени, взял её за руку, и жалобно пролепетал:
- Любимая, не дай сгинуть! Помоги непутёвому! Спаси от мук горячительных. Пожар во мне… Пожар!
- Ага…. Любимая… Так что же ты свою любимую давеча матюками обкладывал? Ирод ты непутёвый. Совести у тебя нет. То посылаешь, то помоги, спаси.
- Так это…ж… я сгоряча. Ты же знаешь - без тебя мне не жить. Ты одна моя отрада.
- Так что же тебе надо от меня?
- Налей опохмелиться! А то помру!
- Так ты же всё уже выпил. Вина в доме ни капли нет. Хочешь рассолу капустного, или молока налью.
- Так ты… Что…ж… дурёха совсем погубить меня хочешь. Побожись …что дома ничего от моей болезни нет.
-А с каких пор ты о боге вспомнил? Ты же в него не веришь.
- В него нет… А в тебя да. Ты такая - на всю голову богобоязненная, что если побожишься, то не соврёшь.
- Ну, так гляди, - Ульяна перекрестилась и изрекла:-«Сдохнешь ты скоро, если не бросишь пить».
День, не задавшийся с самого утра, преподнёс Фёдору главное разочарование. Придя на работу не опохмелившись, когда все жизненно важные органы упрямо сопротивлялись и не хотели настраиваться на труд, в задумчивости, где бы хлебнуть микстуры, он отпустил по домам доярок. А через некоторое время вспомнил, что вчера его предупредили о нынешнем посещении фермы руководством района.
Как не сопротивлялся его организм высокопроизводительному труду, он всё же взял шуфельную лопату и начал грести навоз. Фёдор не заметил, как на ферме появился новоиспечённый заведующий фермой. Тот по хозяйски, пройдясь по ферме, спросил:
- Почему ты один? Где доярки? Тебя же предупредили о районной комиссии.
- А ты, не знаешь, что доярки после утренней дойки уходят домой, и потом после обеда приходят.
- Фёдор… Ты кто такой, чтобы меня учить. Если ты такой умный и не можешь заставить людей работать, то греби навоз интенсивнее. Не посрами колхоз перед людями. Ну давай…давай, пошевеливайся!
- А ты что разнукался! Не запряг! Ты никак из помещиков, которых ещё не всех раздолбали. Не выёживайся! Бери лопату и помогай!
- Фёдор! Прикинь хрен к рылу. Кто ты… а кто я? Меньше трёпа – больше дел.
- Ах, ты сучара! Срань болотная, жополиз хренов! Я прикинул! Раз ты начальник, тебе и разгребать дерьмо – гаркнул Фёдор и, отшвырнув за спину лопату с навозом, быстро направился к выходу.
В порыве гнева, он не ожидал, что лопата с дерьмом попадёт по ноге заведующего, который в тот момент оказался у него за спиной. Покидая ферму, он слышал визг и рёв пострадавшего, но находясь в крайне возбуждённом состоянии, не обратил внимание. Уйдя с работы, он купил привычную бутылку пойла и пошёл к реке. Там у него было любимое место, где он в одиночестве коротал время.
На следующий день его вызвал председатель колхоза, и в присутствии заведующего фермой сразу стал на него кричать: - «Фёдор! Ты что творишь! В тюрьму захотел? Вчера ты чуть не убил своего начальника, который сделал тебе замечание по работе. Благодари бога, что лопата, которую ты в него швырнул, пришлась по ноге и не повредила кость. Знаешь… Я давно замечаю, что ты постоянно находишься в полупьяном состоянии. Работник ты никакой. С людьми ладить не можешь. Я бы мог тебя за прогул и пьянки выгнать из колхоза. Но учитывая твои былые заслуги, даю тебе шанс исправиться, и перевожу в пастухи».
Фёдору было всё равно. Главное для него было то, чтобы председатель побыстрее закрыл рот, и его оставили в покое, эти, в душе насмехающиеся над ним рожи.
Вечером за ужином Фёдор рассказал Ульяне, что его сняли с должности и теперь он будет пастухом. Он ожидал, что она начнёт упрекать его и устроит скандал. Но жена спокойно отнеслась к этой новости, понимая, что рано или поздно это должно было случиться.
- Ладно. Вспомнишь молодость. Быть пастухом - тебе не привыкать. И будут теперь у нас в семье пастух и овощевод,- иронично проговорила Ульяна.
Она понимала, что на их семью из двух человек, трудодней и дохода от подсобного хозяйства хватит. А узнав эту новость рассчитывала, что Фёдор, работая пастухом на свежем воздухе успокоится и наконец, бросит пить.
К Весне следующего года, когда накопленных запасов продовольствия фактически не осталось, а письма от Лешека стали приходить всё реже и реже, Дарья стала задумываться, что ей сделать, чтобы прокормить детей. Она уже подумывала использовать запасы, спрятанные под кроватью. Но вспомнив наказ Лешека, решила поберечь их на крайний случай.
Как-то к ней пришла Ульяна и посоветовала вступить в колхоз и работать в её бригаде овощеводов. Она рассказала, что в колхозе есть детский сад и в него можно отдать Амадея и Василька. Там с ними будут заниматься и кормить. Богуслав к тому времени посещал школу и мог самостоятельно полдня находиться дома. Она согласилась, рассчитывая на получение трудодней и бесплатного обеда за счёт колхоза. Дарья старалась хорошо работать, но посещая детский сад, дети стали часто болеть. Она была вынуждена по несколько дней оставаться дома, а потому заработанные трудодни не позволяли семье нормально питаться. Она вскрыла схрон Лешека и стала использовать запасы. Нужно было готовить каши детям, кормить оставшуюся живность зерном. Зерно стало заканчиваться, а растущих мальчиков нужно было кормить мясом, поэтому ей пришлось постепенно забить всех кур. Но к осени она собрала неплохой урожай с огорода. Запаслась кукурузой, горохом, семенами подсолнечника, и овощами.
Из письма от мужа, Дарья узнала, что его отправляют на стройку в Томск. Надежды на возвращение Лешека к семье в ближайшее время отошли на второй план. Главное было заботиться о детях и постепенно готовиться к зиме. Дарья купила дрова, заложила излишки урожая в потайное место и продолжала работать в колхозе. Короткая зима прошла без происшествий.
Глава V
Наступил год пятнадцатилетия Октябрьской революции, который принёс горе и страдания Дарье и Ульяне. Всё началось с того, что весной произошла трагедия в семье Ульяны. Фёдор как всегда, находясь в запое, с утра перехватил лишнего и, выйдя на работу в не совсем потребном состоянии, свалился с лошади и, повредив позвоночник, умер на руках у напарника. Это был солнечный весенний день, парень который с ним работал, говорил что, наверное, ему напекло голову, и он уснул. Ульяна корила себя за то, что уходя на работу и видя его состояние, не заставила мужа остаться дома.
В начале лета Дарья с Ульяной с утра до вечера работали в поле. Всё это время Амадей и Василий посещали детский сад. Богуслав после школы оставался дома один. Как-то утром, Дарье трудно было разбудить детей. Осмотрев их, она заметила, что у обоих появилась какая то сыпь. Причём на теле Амадея её было больше. Дети были какие-то вялые. Жаловались, что болит горло и голова. Дарья посмотрела обоим горло и, обнаружив, что у детей ярко - красное горло, и малиновый язык, подумала, что это ангина. Померила детям температуру и оказалось, что она очень высокая. Она не стала вызывать врача, полагая вылечить детей собственными силами, отпаивая их горячим козьим молоком, ставя им горчичники. Днём они ничего не ели. А к вечеру у них повысилась температура, появился озноб и понос. На следующий день состояние детей только ухудшалось, высокая температура не спадала. Сыпь уже покрывала полностью тела мальчиков. Особенно плохо себя чувствовал Амадей. Он спал в одной кровати с братом, и Дарья переложила Василия временно в кровать Богуслава, найдя тому другое место.
Вечером пришла Ульяна, спросить подругу, почему она не выходит на работу. Дарья встретила её на пороге. Рассказав о болезни детей, попросила позвать доктора, и больше пока не приходить. Пришедший доктор, осмотрев детей, поставил диагноз – скарлатина. Написал, какие лекарства купить и как лечить.
Утром следующего дня, Дарья, оставив Богуслава присмотреть за детьми, отправилась в аптеку. Купив необходимые лекарства, она по дороге встретила бригадира овощеводческой бригады, который узнав причину её не выхода на работу, ехидно заявил: - «Ну что же… Я, конечно, тебе сочувствую… Ну ты же знаешь у нас такой принцип: «Кто не работает – тот не ест!». Так что положенные трудодни за этот месяц от тебя уплывут». Она, проработав полмесяца, не стала отвечать на эту несправедливость, отвернулась и быстро пошла домой.
Дарья, за свою не долгую жизнь уже настолько насмотрелась на несправедливость, что реагировать на её проявление, не было ни времени, ни сил. Главное было спасать детей. Придя домой, она сразу раздала лекарство детям. Осмотрев их, обнаружила, что у каждого горло и язык приобрели багровый цвет и опухли. Лимфатические узлы на шее, о которых упоминал доктор, увеличились в размере.
Эти дни были для Дарьи самыми кошмарными в жизни. Она молилась, и как могла, лечила детей. Плакала и умоляла бога сотворить чудо и вернуть ей здоровых детей. Однако состояние детей ухудшалось с каждым днём. Лекарства, назначенные врачом - не помогали. Их мучила лихорадка, и нарушалось дыхание. Скарлатина не отступала, и, сжимая горло, упрямо вела детей в могилу. Спустя неделю после начала проявления болезни первым ушёл Амадей, а на следующий день Василёк. Двое суток она находилась грани помешательства. Потом собравшись с силами, временно похоронила их во дворе под яблоней. Рассчитывая позже перезахоронить на кладбище. Занимаясь младшими детьми, она мало времени уделяла Богуславу, и как только внимательно посмотрела на него, то обмерла от страха. Она увидела красную сыпь на шее. Дарья сняла с него рубашку, и ей стало плохо. Она поняла, что Богуслав заражён, и болезнь будет отнимать у неё последнего сына. Она молилась и не могла понять, почему Христос не хочет помогать ей. Ведь она не предавала его, переходя из христианства в католицизм и обратно. Она верила в него, и будет верить всегда. Как не боролась Дарья за жизнь Богуслава, болезнь, через десять дней унесла и его. Потеряв троих сыновей за короткий срок, она находилась в прострации между жизнью и смертью. И уже решила, что, не сохранив жизнь детям ей самой незачем жить. Но надо было завершить необходимые дела – перезахоронить детей на кладбище. Она, собравшись с силами, пошла на кладбище, определиться с могилой и найти мужчин, которые выполнят необходимую процедуру. Договорившись обо всём на ближайший день, она побрела домой.
По дороге встретила знакомую, и рассказала о своём горе. Но какова была её досада, когда она узнала, как сестра знакомой недавно спасла своего пятилетнего сына от скарлатины. Ребёнок задыхался и умирал на руках. Мать не могла это вынести. Она перевернула сына на живот, открыла ему рот и быстро, как могла глубоко, загнала туда большие пальцы. Её целью было освободить горло от сдавливающей опухоли и дать возможность ребёнку нормально дышать. Когда она вытащила руку, из горла ребёнка стала течь кровь со слизью и гноем. Она думала, он умрёт. Но через некоторое время кровь перестала течь и ребёнок задышал. Сейчас он идёт на поправку.
Этот рассказ ввёл Дарью в умопомрачительное состояние. Она корила себя за всё, что случилось с детьми. Ведь если бы она не вступила в колхоз, и не отдала детей в детский сад, она бы могла следить за ними, и они бы остались живы. Прокормить их, она могла бы и без помощи колхоза. Это ещё больше утвердило её в мысли покончить с собой. Дарья предпочла не сообщать крестнику Петру Ненашеву и Ульяне, на какой день договорилась о захоронении. Они могли бы помешать ей завершить задуманное сразу после похорон.
Похоронив детей, она долго лежала на могиле и причитала. Дарья уже давно выплакала все слёзы, и только дикая головная боль под вечер заставила её встать и пойти домой. Совсем без сил она добралась до дома. Упала на кровать и заснула. Многие дни болезни детей, она совсем не спала.
Крепкий сон прервал знакомый возглас:
- «Есть дома кто?» Это был Пётр Ненашев.
- Дарья, что-то у тебя все двери открыты. Воров не боишься? Я проходил мимо. Гляжу - калитка нараспашку. Дай думаю, зайду. Почему сегодня не в поле? Захворала что ли?
- Захворала …. Ой как захворала Устиныч! Жить не хочу! Нажилась вдоволь - жалобно заскулила Дарья.
- А как же дети? Что с ними будет? Ты подумала…. Как им без тебя?
- А нет детей…. Нет! И уже не будет никогда! Нечего таким дурам как я, детей иметь.
- Как это нет? Даша… так ты расскажи, что случилось… то?
Когда Дарья, рыдая, рассказала обо всём, что случилось за последние дни, крестнику стало плохо. Он схватился за сердце и чуть не свалился с табуретки. Она взяла его под руку, отвела в спальню, и уложила на кровать. Дала выпить отвар пустырника, который пила уже несколько дней. Когда Петру стало лучше, он продолжил разговор:
- Даша… Ты смотри! Ничего плохого с собой не намечай! Грех это… на себя руки накладывать. Бог дал… он и забирать будет.
- Устиныч! Ты знаешь, сколько я молилась, и просила у бога нашего избавить сыночков моих от болезни. А он не болезнь забрал, а детей. И теперь, когда у меня никого не осталось - я должна думать о каком то грехе.
- Даша. Бог слышит всех, но не даёт всем просящим. Он знает, кому и когда давать. Возможно, он усомнился в твоей вере в него, когда ты меняла религию. Но не в этом суть. Ты должна жить. Слышишь… должна жить. Я не хотел тебе говорить раньше времени, но сейчас скажу. Я серьёзно болен. Врач сказал, что жить мне осталось от силы несколько месяцев. Ты знаешь, моя Катерина останется сиротой. Она совсем молоденькая и не знает жизни. Я бы хотел, чтобы ты за ней приглянула. И как я когда-то тебя - выдала замуж за хорошего человека.
Дарья знала, что крёстный жил с дочерью один. Жена умерла три года назад. Из родственников у них никого не осталось, Кто умер, а кого убили. Катерине было семнадцать лет. Стройная красивая девушка с вечным румянцем. С чёрной гривой волос, смуглой кожей и зелёными глазами.
Дарья понимала, что эта скромная молчаливая девушка в это сложное непредсказуемое время пропадёт, если останется без опеки отца. Она молчала, не зная, что ответить. Горе захлестнувшее её, не давало сосредоточиться и принять решение отказаться от намеченного плана. Её молчание прервал настойчивый голос Петра:
- Так я смогу на тебя рассчитывать? Ты поможешь моей дочери?
- Всё что от меня зависит - сделаю. Буду опекать как родную, – тихо проговорила Дарья.
Данное обещание крёстному, внесло хоть какой-то смысл в её дальнейшее существование. Находясь в подавленном состоянии, она перестала ходить на работу, видя в ней причину своей беды. Она никого не хотела видеть, а грошовая зарплата и трудодни ей были не нужны. Посетившая её Ульяна, узнав обо всём, упала перед ней на колени. Она просила Дарью простить её за то, что посоветовала вступить в колхоз. Дарья, оставшись одна, не могла позволить себе обвинять подругу, в чём либо.
Между тем по станице пошли слухи, что из-за плохого урожая повсеместно в крае срываются планы хлебозаготовки. Правительство страны требовало товарного зерна, а прогнозы на урожай рушили все директивные планы. В полях не хватало рабочих рук. Кого выслали, и продолжали выселять, кто завербовывался на заводы и шахты, а некоторые бежали в Закавказье. Из Москвы приезжали комиссии, которые ставили перед партийными организациями края очередную боевую задачу - сломить сопротивление саботажников – кулаков и единоличников не желающих сдавать зерно на заготовительные пункты.
Члены комитетов содействия хлебозаготовкам, коллективизаторы-двадцатипятитысячники начали врываться в хаты и подчистую забирать всё зерно. Забирали и семена, предназначенные для посевной. Политотделы, партийные комитеты и ОГПУ разбирались с теми коммунистами, которые проявляли сочувствие к людям при решении задач продразверстки. Таких коммунистов снимали с должности и исключали из партии. В колхозах невыполняющих план хлебозаготовки, не разрешали трудодни отоваривать зерном. Председатели колхозов желающие поддержать работников и не всё зерно отвозить на заготпункт - подвергались репрессиям. В начале августа был принят закон «Об охране социалистической собственности», грозящий расстрелом за хищение народного добра. За малейшую попытку голодного колхозника унести с поля несколько колосков ждала суровая кара.
Районный центр Усть-Лабинск наполнялся слухами, что в результате проводимой коммунистами политики, по всему краю начинается голод. В первую очередь голод охватывал северные и степные районы края.
Ульяна работала в колхозе, и то, что она в качестве вознаграждения получала за работу, ей одной хватало на жизнь. Уставая на работе, подсобным хозяйством она не занималась. Ульяна после смерти Фёдора не имела излишков продовольствия и посетившие её активисты комитета содействия хлебозаготовкам, осмотрев двор и хату не нашли чем поживиться.
А вот двор и хату единоличника Петра Ненашева они проверяли особенно тщательно. Эта свора нашла всё, несмотря на то, что он разделил припасы на три части и спрятал в разных местах. Пётр умолял их, оставить хоть что-то. Хвастался за подводу с зерном, когда налётчики выезжали со двора. Те крыли его матом и, насмехаясь, обзывали «врагом народа». Пётр попытался один мешок снять с подводы, но получив удар по тумаку, а затем в грудь, отлетел и рухнул на спину. Подбежавшая к отцу Катерина кое-как смогла приподнять и отвезти его в хату. Оправиться от этого события Пётр не смог и, пролежав в постели через несколько дней умер.
Катерина в тот же день пришла к Дарье и рассказала что случилось. Дарья, посмотрев на её измученное, заплаканное лицо, обняла её и проговорила:
- Катя, того что произошло - не вернёшь. Тебе надо успокоиться и немного поспать. Я обещала твоему отцу позаботиться о тебе. Ты будешь жить у меня. Я сейчас пойду - договорюсь с мужиками, чтобы помогли с похоронами. А ты ложись и поспи. Да забыла спросить, - ты закрыла хату и калитку во двор?
- Да. Я всё закрыла, но мне нужно забрать некоторые вещи.
- Катя сегодня ты ночуешь у меня. А завтра мы все самые ценные вещи заберём.
Дарья договорилась, и на следующий день Петра Ненашева похоронили. Устроив небольшие поминки, Катерина осталась у Дарьи ночевать. Они решили отложить на завтра вывоз вещей Катерины.
Но завтра их ожидало полное разочарование. Если Катерина тихо плакала, глядя, что сделали воры в её отсутствие, то у Дарьи это вызвало гневную истерику, и она заголосила: - «Твари! Сволочи! Нелюди! На одну ночь стоило оставить хату без присмотра, и они тут как тут, как саранча - всё вынесли. Даже «приданное» девушки спёрли. Боже, накажи их!»
Воры забрали корову и лошадь с телегой. На телегу, судя по всему, загрузили самые ценные вещи и сундук с «приданным» Катерины, на дне которого Пётр прятал деньги. Катерина зашла в курятник и увидела кровь. Это воры забили всех кур и петуха. Так что забирать в хате Ненашевых особо было нечего.
Женщины собрали, что осталось из самого необходимого в два больших узла. Уходя, Катерина вспомнила и решила проверить место в сенях, где отец спрятал часть денег. На её счастье, на дне кадки с обувными принадлежностями, в жестяной банке она обнаружила завёрнутую в платок пачку денег. Сумма была не большая, но на безрыбье и рак рыба. Воры видимо сильно торопились и не обратили внимание на стоящую у входа лавку, под которой и находилась кадка. Женщины присели на дорожку, закрыли хату и, взвалив на плечи узлы, надрываясь, побрели к дому Дарьи.
Двор Дарьи Толстопятовой не остался без внимания активистов комитета содействия хлебозаготовкам. Они забрали то, что было на виду. Дарье после личной трагедии не было сил сопротивляться тому, что избежать было невозможно. Когда они рыскали по двору в поисках зерна, она не выходила из хаты, замкнулась и не отвечала на вопросы. После того, как они ушли, не обнаружив схрон, она вздохнула с облегчением. Припасённые запасы при экономном использовании должны были позволить хоть как то продержаться и не умереть с голоду.
Общение с Катериной, пришедшей жить в её дом, ослабевало тягостную тоску по детям. А по ночам её мучили кошмарные сны о детях и о муже. Ей снилось, что Лешек вернулся и требовал показать ему сыновей. Она просыпалась в поту и ловила себя на мысли, что стала забывать, как он выглядит. Тогда она подходила к свадебной фотографии, висевшей в рамке на стене, и подолгу смотрела на неё. Если раньше Дарья с нетерпением ждала писем от Лешека, и охотно отвечала на них, то после гибели сыновей стала опасаться их получения. Врать она не хотела, а сообщать о случившемся не было сил. Но её беспокойство было напрасно - писем от мужа уже давно не было.
Дарья с Катериной жили замкнуто и лишь по крайней необходимости выходили из двора. Все новости и слухи приходили с Ульяной. Она общалась с многими людьми на работе и из их рассказов узнавала о голоде и многочисленных людских жертвах.
Если к Усть-Лабинску голод только подбирался, то в станицах по близости он уже начался. Люди пухли от голода, ели всё что придётся. Съев кошек, собак и всё что летает и хоть как то движется, некоторые жители теряли самообладание, приобретали звериные инстинкты и решались на людоедство. Часть населения станиц старалась сбежать из ада. Но после того как некоторым семьям по ночам это удавалось сделать, власть призвала на помощь армию. Военные подразделения окружали станицы, попавшие в чёрный список из-за невыполнения плана хлебозаготовок, и выставляли кордоны на дорогах, не позволяя жителям покидать родные места.
Узнав, что то новенькое, Ульяна, после работы спешила в дом Дарьи чтобы подробно доложить текущую обстановку с будущим голодом. На днях она сообщила, что рыбаков, нарушивших запрет на рыбалку забрала милиция. Улов, в том числе ведро с раками - конфисковали. В колхозе задерживают зарплату, и за всякие нарушения дисциплины штрафуют. В кассе железнодорожной станции ограничили продажу билетов станичникам и требуют разрешение милиции. Дарья с Катериной привыкли почти ежедневно видеть Ульяну.
Но однажды она на несколько дней исчезла. Дарья, волнуясь за подругу, вечером пошла её проведать. А когда той не оказалось дома, направилась к знакомой женщине, работающей с ней в одной бригаде. От неё Дарья узнала, что Ульяну обвиняют в краже и она в тюрьме. Узнать подробности задержания не удалось. Прошла неделя, другая и вдруг объявилась та, о которой постоянно невольно вспоминала Дарья. Войдя в хату Ульяна с порога радостно гаркнула:
- А в этом доме меня не забыли? Надеюсь, покормят?
- Ну конечно! Ульяна давай рассказывай, что произошло, - участливо проговорила Дарья.
- Со мной произошла ужасная история. Я работала на переборке моркови в овощехранилище до самого вечера. После окончания работы, уставшая, шла домой. Мимо проезжал на подводе Иван Антипов, перевозивший сено. Ну, ты знаешь его, Дарья. Значит…. Он меня окликнул и предложил подвезти. Я села с ним и поехала. Немного погодя, нас остановил милицейский патруль и, учинил обыск подводы. Под сидушкой где я с ним сидела, они обнаружили котомку с морковью. Этот негодяй сказал, что она моя. Я распсиховалась от такой наглости. Обложила его матом, кинулась на него и успела ободрать рожу. Нас арестовали до выяснения. Мне грозил не малый уголовный срок за хищение социалистической собственности. Пока все эти дни шло дознание, и я сидела в тюрьме, я прям, извелась вся от такой несправедливости. Ты же знаешь Дарья – я чужого никогда не брала и не возьму.
- Ну, надо же… Уля! Как только таких сволочей, земля носит! И как же тебя освободили?
- Коллектив заступился и взял на поруки. Были свидетели, которые работали со мной в овощехранилище. Они подтвердили, что когда я садилась на подводу, у меня не было никакой котомки. Я на хорошем счету в колхозе, а у этой твари, которая меня оклеветала - хвост в дерьме. За ним водились тёмные делишки, и его уже подозревали в хищениях. Но это ему сходило с рук. За меня заступился председатель колхоза. Он ходатайствовал в милиции, чтобы меня освободили. Теперь, в качестве искупления вины, за катание с ворьём, я по требованию председателя должна буду полгода отработать без трудодней.
- Ох…. Какой же он добрый! Какой справедливый председатель колхоза! Правильно я сделала, что перестала ходить на работу.
- Конечно, правильно…Дарья! Нечего за гроши на дядю спину гнуть. Если бы не Фёдор в своё время, я бы никогда не вступила в колхоз. Куда лучше быть сама себе хозяйкой.
Накормленная Ульяна, выпив чарку сливовки, и слегка захмелев, начала причитать:
- Как мне всё надоело. Одна беда уходит, а другая уже стучится в дверь. Сил смотреть на это не осталось. И вот сейчас все говорят о повсеместном голоде. Куда бы сбежать от этого ужаса?
- А куда сбежишь от родных мест. Мы здесь родились – здесь и помрём. Могилы всех наших здесь. Как их бросишь.
- Жить захочешь Дарья – бросишь. Если жрать нечего будет, и будешь пухнуть от голода - не так запоёшь.
- Конечно, десять лет назад, когда у нас отобрали зерно, нам совсем худо было бы. Тогда родня Лешека помогла. А теперь нам помочь некому.
Когда Ульяна ушла домой, Дарья, до этого спокойно воспринимающая её рассказы о голоде, решила открыть схрон, и посмотреть на какие запасы они с Катериной могут рассчитывать. Тем более, без надобности давно не проверяла, в каком состоянии находится зерно. Как только она открыла металлический ящик, запах проросшего зерна, похоронил надежды на длительное использование накопленных запасов. Они с Катериной стали поочерёдно доставать мешки и перебирать зерно. Не проросшее зерно оставили в схроне, а проросшее решили использовать в ближайшее время. Оценив ситуацию с зерном, Дарья пришла к выводу, что осенью придётся забить козу, чтобы она зимой не сдохла от голода. А пока рачительно используя деньги, и то, что произрастало на придомовом участке, они рассчитывали продержаться до следующей весны.
Глава VI
В гнетущей неопределённости уплывали в прошлое последние летние дни. Дарья глядя на Катерину, часто вспоминала крёстного и то обещание, которое давала ему. Она понимала,- проживание с ней Катерины в изолированных условиях, когда жизнь монотонно день за днём проходит мимо, не может так продолжаться. Если на своё будущее после ухода детей, Дарья поставила жирный крест, то о будущем Катерины она обязательно должна позаботиться. Вот только, что можно придумать, чтобы познакомить её с хорошим парнем? В условиях приближающегося голода, когда каждый думает о себе, сделать это не просто. Станица не большой город - достойных парней раз-два и обчёлся. К тому же на роль свахи она никак не годится. Надо попробовать подключить Ульяну, - подумала она.
Когда в следующий раз, вечером в их доме появилась Ульяна, Дарья не решилась при Катерине заводить разговор о поиске жениха. В то время, как подруга пришла с заманчивой новость, и сразу стала рассказывать:
- «Ко мне давеча приходил проведать Фёдора его друг детства Борис. Он не знал о его трагической гибели. Был он проездом на один день. Мы с ним разговорились - что, где, да как? Он поведал, что живёт в Грозном и работает слесарем на заводе. Его командировали в Майкоп сопровождать оборудование. Он так восторгался городом. Говорил, что там жизнь кипит. Всё строится. Работу с хорошей зарплатой найти не проблема. Климат хороший. Рядом леса, горы. Плодородная земля. О голоде речи не может быть. И потом он мне говорит,- что ты здесь сидишь, уезжай в Грозный. Чем могу, помогу. Я подумала о вас и спросила, о возможности приезда втроём. Он сказал, что всё возможно. Были бы деньги. Я вспомнила, что мне после тюрьмы милиция разрешение на выезд не даст. А он мне - беги нелегально. У меня кум служит обходчиком на железнодорожной станции. Он может ночью посадить в товарный вагон. Ну конечно не бесплатно. Рисковать задарма никто не будет. Он пояснил, где живёт обходчик, и как к нему обращаться. Борис мне оставил свой грозненский адрес».
Ульяна сделала паузу, посмотрела, как её внимательно слушают, глубоко вздохнула и продолжила:
-Его рассказ меня взбудоражил. Я всю ночь, и весь день думаю о его предложении. Может нам втроём уехать отсюда? Жизнь у нас здесь не сложилась. Ни-че-го хорошего не ожидается. Держаться за могилы, покинувших нас - нет никакого смысла. Если когда-нибудь жизнь наладится - приедем проведать. Тебе Дарья с Лешеком не жить, коли он узнает, что детей не сберегла. Ни одной весточки за полгода. Наверное, нашёл себе другую. Или сгинул - боже сохрани. Катерине жениха надобно найти. А у нас тепереча во всей округе гарного жениха не сыскать. В Грозном она и на работу устроится и жениха найдёт. Ну, так что вы думаете? Соглашайтесь!» – протараторила Ульяна.
- Ну…. А как же уехать и всё бросить? Дома, хозяйство, - озабоченно промолвила Дарья.
- Так дома и хозяйство можно распродать. Конечно, в такое время за них много не дадут. Но если начать, то за пару месяцев можно управиться, - не унималась Ульяна. Главное никому не говорить, что мы уезжаем. Мне придётся свой дом бросить. Потому что я в колхозе, и за мной пригляд. А вы постепенно продавайте всё. На новом месте понадобятся деньги.
- Я не против. Лишь бы Катерина согласилась. Я уже своё отжила. Ей решать - ехать или нет. Как она скажет, так и будет. Без неё я никуда не поеду, – уныло выговорила Дарья.
Катерина, сидевшая рядом и слушавшая весь разговор, без промедления согласилась уезжать.
Они обсудили план дальнейших действий. Было решено, что Ульяна сходит домой к обходчику и предварительно договорится о поездке в первой половине ноября. И поскольку ей придётся бросать дом, то самые ценные вещи она будет скрытно переносить к Дарье. Постепенную распродажу имущества будет осуществлять Дарья. Решили вначале продать дом Катерины, и накануне отъезда дом Дарьи.
Ульяна продолжала работу в колхозе и вечерами приносила свои ценные вещи в дом Дарьи. Она сходила домой к обходчику и договорилась с ним о натуральной оплате. За посадку на поезд, Ульяна предлагала оставить ему свой дом. Но он отказался, боясь разоблачения. Рассказав о договорённости соучастницам бегства, они решили пригласить к себе жену обходчика, чтобы та сама выбрала в качестве оплаты необходимые вещи.
Удачно продать дом Катерины не удавалось. Возможные покупатели пользуясь обстановкой, упрямо сбивали цену. Боясь открыто писать объявления о продаже дома, они понимали, что им придётся снизить цену. Наконец нашёлся человек из районной администрации, который приехал по набору в «двадцатипятитысячники» и снимал жилье. Он купил дом сразу, как только они снизили цену.
В один из дней, в дом Дарьи с сыном подростком пришла жена обходчика. И нашла чем поживиться. Дарья отдала ей некогда подаренные свекровью фарфоровые чайный и столовый сервизы, а также мельхиоровые столовые приборы. Но через день эта женщина появилась в её доме вновь. Она стала рассказывать, как тяжело мужу работать на ответственной должности и за то, что он согласился незаконно посадить на поезд людей, он рискует получить длительный уголовный срок. Домочадцы согласились с её доводами и отдали ей ковёр. Но она изобразила такое недовольное лицо, что Дарья, не мешкая предложила ей забрать козу. Посетительница оценила её жест доброй воли и захомутав козу удалилась, пообещав вернуться за ковром. На следующий день она подъехала с сыном на телеге. Загрузив ковёр, она выклянчила за символически деньги новые постельные принадлежности и пуховые: перину, одеяло и подушки.
Распродажа имущества у Дарьи проходила без особых затруднений. Она не умела торговаться и почти всегда отдавала какую-либо вещь за предложенную покупателем цену. И когда почти все вещи, за которые можно было получить хоть какие-то деньги, были распроданы, пришло время продавать дом. Но как оказалось в станице появилось много домов выставленных на продажу, а потому найти покупателей на дом оказалось проблематично. Столкнувшись с голодом у людей не было лишних денег, а у тех, у кого они водились, старались не делать крупных покупок. Цены на дома рухнули. Вначале Дарья регулярно развешивала объявления, но потом ей это надоело. Она подала объявление в районную газету и дёгтем написала на заборе: - «Продаётся дом». Проходила неделя, другая, а покупатели упрямо проходили её дом стороной. В первых числах ноября, наконец, появился какой-то пришлый мужичок, который заинтересовался домом. Измученная ожиданием покупателя, Дарья уговорила его купить дом, сделав небывалую скидку.
Продав дом, всю троицу уже ничто не могло удержать от отъезда. Оставалось одно - скрытно покинуть родные места. Они договорились, что как только обходчик сочтёт возможным их безопасную отправку, он пошлёт за ними своего сына. Женщины должны к этому быть готовы. Днём они приходят к нему домой, а ночью он их отправляет.
Дом обходчика располагался в непосредственной близости от железнодорожной станции и это позволит им незаметно подобраться к составу. Через пару дней сигнал о готовности поступил, и женщины взяв всё необходимое поочерёдно, пришли в дом обходчика. Ночью, обещанного свободного товарного вагона в составе на Грозный не оказалось. Обходчик, нарушая договорённость, и желая быстрее сбагрить клиентов своего доходного ремесла, сообщил деревенщине никогда не покидавшей станицу, что ехать не далеко, всего каких-то двое от силы трое суток. А потому предложил поехать в открытом полувагоне, перевозивший металлические изделия и большой деревянный ящик. Предупредил, что ящик пустой и в целях безопасности в нём необходимо находиться только на станциях. А чтобы женщины не роптали и согласились, он добавил - следующий поезд на Грозный будет через неделю. Они безропотно согласились, предвкушая заманчивое путешествие.
Поездка прошла без происшествий. Они не заметили, как ночью подъехали к району со стойким запахом бензина, мазута, и гари. Состав остановился и они решили, что приехали. Рассуждать было некогда. Нужно было скорее выбраться и как можно дальше уйти от железной дороги. Ульяна скомандовала: - «Кажись приехали!». И первая ринулась из вагона. Но слезть оказалось проблематично. Последняя ступенька лестницы находилась высоковато от насыпи. Когда они спеша залазили в вагон, не заметили этого. Тогда крепкие руки обходчика, неприлично хватая их за талию и за то, что пониже ловко подсаживали на лестницу. Здесь же им помочь было некому. Катерина спустилась первая. И с грехом пополам, чертыхаясь, спустились остальные. Женщины не знали куда попали. Кругом были цистерны и товарные вагоны. Перелезая под вагонами с одного пути на другой, они кое-как миновали железную дорогу, и вышли на грунтовую дорогу. Решили идти в сторону больших огней.
Долго шли по дороге, никого не встречая, и не зная куда идут. Города всё не было и не было. Подходили то к одним, то к другим огням, но те оказывались то на каких-нибудь неведомых железных установках, то на заборах и трубах. Они устали, присели у дороги, отчаянно пытаясь понять, где находятся. Внезапно услышали уханье телеги и выскочили на дорогу. Мужик на телеге тормознул и спросил: - «Вы откуда взялись бабаньки? И куда путь держите?». Ульяна на радостях, встретив живую душу, машинально вякнула: - «Сударь отвези на кладбище. Мы тебя за это отблагодарим!» Мужик как ошпаренный стеганул лошадь, и телега с грохотом умчалась в ночную мглу. Дарья заорала ему вслед: - «Погодь родимый!», а потом, несмотря на усталость расхохоталась.
- Ульяна ты вообще куда собралась. У нас вроде и на родине кладбище было. Стоило в такую даль дёргать? Да и по ночам шастать, - прикалываясь, спросила Дарья.
- А я тут причём. Мне Борис говорил, что он живёт в северной части города. Недалеко от кладбища и консервного завода. И если я буду просить кого-нибудь подвезти, то нужно говорить на кладбище. Потому что не все знают, где находится консервный завод, - невозмутимо ответила Ульяна.
- Ну да… Ты что не могла сказать про консервный завод. Или хотя-бы расспросить у мужика, куда нам идти по направлении к нему. А так… Три ведьмы ночью вышли на дорогу, и попросили мужика отвезти их на кладбище. В такой обстановке любого – кондрашка хватит.
- Да ладно…. Хватит издеваться! Уставши и не такое сбуровишь.
Они решили идти в сторону умчавшейся телеги. Рассветало. Постепенно на дороге стали появляться люди. Женщины, внимательно осмотрев друг на друга ужаснулись. Одежда и обувь была измазана мазутом. Сказалось ночное лазание под цистернами. Они решили, что в таком виде появляться в городе нельзя, и свернули с дороги на тропинку, ведущую к зарослям камыша и сирени. Зайдя за них, они привели себя в относительно божеский вид и двинулись дальше. По дороге узнали, что вначале нужно дойти до железнодорожной станции Грознефтяная, а там спросить, куда двигаться дальше. На станции оказалось очень много народа. Все куда-то спешили. Они впервые увидели автобус. Им подсказали, как добраться в район консервного завода и уже к полудню они были на месте.
Отыскать дом Бориса не составило большого труда. Его не оказалось дома. Жена сказала, что он на работе и предложила женщинам подождать его в доме. Они посчитали это неудобным, и, оставив вещи, решили прогуляться.
Вечером у них состоял разговор с Борисом, из которого они поняли, что в Грозном за те деньги, которые у них были, купить какое-нибудь относительно приличное жильё невозможно. Они решили вначале снять жильё, решить вопрос с документами и устроиться на работу. А потом, присмотревшись, вскладчину купить саманный дом с участком и начать жить всем вместе. С документами, не бесплатно, обещал помочь Борис. У него был знакомый в милиции. А насчёт работы, которой как сказал Борис, навалом, каждый должен позаботиться сам.
Снять жильё и найти работу, имея на руках паспорта, оказалось не сложно.
Ульяна с Дарьей устроились на консервный завод, а Катерину, Борис устроил в цех окраски на завод «Красный Молот». Зиму прожили в трудах и заботах по обустройству дома с участком, который сняли. В доме было три комнаты, так что у каждой из них была своя комната.
Весной в жизни Катерины появился человек, за которого она решила выйти замуж. Звали его Хасан Чапаев. Он работал слесарем на том же заводе, где работала она. Знаки внимания к ней, он стал проявлять сразу, как только увидел её. А зимой созрел до того, чтобы пригласить Катерину на свидание. И даже сводил в кино, которого она отродясь не видела. После этого они стали встречаться регулярно. Как-то она привела Хасана домой познакомить с подругами. Он сразу понравился домочадцам. Когда Катерина вышла проводить Хасана, Ульяна с Дарьей наперебой стали обсуждать то, что им понравилось в нём. Отмечали его красоту, рассудительность и скромность. Одно их тревожило – он чеченец, а она русская. Как они будут жить, если у них разная вера? Катерина совершенно не знает традиций и обычаев чеченцев. Примут ли её его родственники? Но когда Катерина пришла, и рассказала подругами о нём, их опасения частично развеялись. Они узнали, что Хасан рос сиротой, и близких родственников у него нет. Он комсомолец и придерживается современных взглядов на жизнь. Со слов Катерины - они любят друг друга и раз решили пожениться, то сделают это. Дарья с Ульяной не стали возражать, да и какое у них было право вмешиваться в личную жизнь девушки.
После встречи с женихом, подруги поняли, что их планы по совместной покупке дома и о проживании в нём - не осуществимы. Через несколько дней Катерина пришла домой и объявила, что она расписалась с Хасаном.
Дарья, услышав об этом, недовольно пробурчала:
- Катя, ты што творишь? Ты нас совсем за людей не считаешь? Могла бы и предупредить. Неужели нельзя это было сделать по-человечески. Ну не хотели вы устраивать пышную свадьбу, можно было бы дома, скромно, по-семейному отметить это событие. Такое событие раз в жизни бывает.
- Простите меня. Я не хотела вас обидеть. Просто Хасана отправляют почти на месяц в командировку. И он настоял на регистрации брака. Видимо боится, что за время командировки у него уведут такую красавицу, как я, – улыбаясь, пролепетала Катерина, - а когда вернётся Хасан, свадьбу проведём в тесном семейном кругу.
- Катя, а вы подумали о том, где будете жить?
- Хасан давно работает. И он на хорошем счету. Он сказал, что будет просить у начальства комнату в семейном общежитии.
- Общежитие это хорошо. Но нужно всё-таки поискать какой-нибудь домик с участком. Можно было бы завести живность. Разбить огород.
- Я тоже об этом думаю. Боюсь, денег не хватит.
- Ну…. Надо искать. С деньгами мы подсобим, - заключила Дарья
Они приняли решение приступить к поискам жилья до возвращения Хасана. И нашли недалеко от своего дома, по приемлемой цене небольшой саманный дом с хорошим участком. Дом располагался в пойменной части реки Сунжа, на землях некогда относящихся к «самозахвату». Когда приехал Хасан дом ему очень понравился. Он был бережливым человеком, и скопил определённую сумму, позволяющую вместе с деньгами Катерины купить дом. Они недолго думая купили этот дом. От того, что новобрачные в срочном порядке занимались покупкой дома и подготовкой к ремонту, обещанное свадебное застолье оказалось скомканным. Подруги подарили молодым корову.
В середине лета семья Чапаевых приступила к ремонту и реконструкции дома. У Хасана руки оказались на месте, и за какую он работу не брался, всё у него получалось. Однако перекладывать печь он не решился сам и пригласил знакомого специалиста с завода. Дарья с Ульяной, как могли, помогали молодым с ремонтом дома. Совместными усилиями, дом был приведён в надлежащий вид. Хасан построил сарай для коровы и курятник. Молодые на заводе хорошо зарабатывали. Хасан получал премии, потому как числится в передовиках и был в числе победителей социалистического соревнования. Катерина с доплатой за вредность получала повышенную заработную плату. Это позволило им быстро обустроить своё жилище.
Обыденная, ничем не примечательная жизнь подруг, оставшихся вдвоём, после замужества Катерины, таковой оставалась не долго. Через несколько месяцев Катерина родила дочь. И Дарья начала жить заботами семьи Чапаевых. Она помогала Катерине нянчить ребёнка, убирать в доме, ухаживать за коровой и курами. Обо всех делах в семье Катерины, она, приходя домой рассказывала Ульяне.
В один из вечеров, Ульяна, выслушав очередной рассказ Дарьи, сказала:
- Ты потолкуй с Катериной, что надобно Машеньку крестить. Нечего детю без бога находиться. Вдруг хворать будет. Кто поможет?
- Ох…. А и вправду…. Что-то я совсем упустила. Без бога никак нельзя. Вот только если Хасан согласиться. Он же не верующий. К тому же мусульманин.
- А зачем ему об этом говорить. Можно и без него это дело обтяпать.
- Ну не знаю…. Катька все вопросы решает с Хасаном, и ничего от него не скрывает.
- Ничего…. Для такого дела можно лишний раз и язык за зубами придержать. Не велика беда, если он не будет спрашивать куда ходила.
- Нужно выбрать день, когда Хасана не будет дома. Тогда и сходить в церковь. Я поговорю с Катей, пусть она решает. Что без неё языками трясти.
На следующий день Дарья поговорила с Катериной о крещении Машеньки, и та не задумываясь, выдала:
- Я об этом давно думаю! Хасан на следующей неделе уезжает ненадолго в командировку. Вот тогда и сходим в церковь. Крёстной будешь?
- А как же… Конечно буду. Твой батя - мой крёстный. Теперь моя очередь.
Через неделю они, взяв с собой Ульяну, пошли в церковь и окрестили Машеньку.
Прожив в купленном доме целый год, Хасан с Катериной поняли, почему он обошёлся им не дорого. Как оказалось в период паводка на реке Сунжа вода подходит, прям к изгороди их участка. Хасан соорудил вдоль изгороди небольшой вал, чтобы в случае сильного паводка вода не затапливала участок. Большую часть участка засадили кукурузой, а на оставшемся участке разбили огород, посадив помидоры, огурцы и картошку.
В один из летних вечеров в арендованный дом наведался хозяин - Саид Мусаев и сказал женщинам, что некоторое время поживёт во «времянке». В дом заходить не будет. В основном будет приходить только ночевать. А за то, что он будет жить с ними в одном дворе, снизит арендную плату. Ульяне с Дарьей ничего не оставалось делать, как согласиться. Саид убрал хлам, который был во времянке. Перетащил туда из дома кровать, некоторую мебель и кое-что по мелочи.
Оставшись в доме одни, и готовясь ко сну Ульяна пробурчала:
- Ну и на кой ляд он припёрся. Когда сдавал дом говорил, что сдаёт дом на длительный срок, дескать, уезжает к семье в Урус-Мартан. И теперь нежданно-негаданно явился, и будет создавать нам всякие неудобства.
- Наверное с женой поругался. И она его выперла.
- Ага…. С одной поругался, другую ещё моложе найдёт. У них говорят, у мусульман их четыре штуки на содержании иметь можно.
- Так это сколько денег иметь надо, чтобы содержать всех жён с детишками.
- В былые времена только богатеи такую ораву содержать могли. А тепереча только воровать. Пока не посодют.
- А если посодют. Это скольким людям горе будет.
- Кабы нам в скорости не пришлось другое жильё себе искать. Если он здесь в городе себе утеху найдёт.
- Ну, поживём, увидим. Может всё обойдётся. Давай Ульяна спать. Нам рано вставать.
Саид оказался не плохим человеком. Как и обещал жил обособленно. Он работал на угольном складе и приходил поздно. Он был, что было удивительно для Ульяны всегда трезв и не многословен. Как-то женщины попросили его выполнить мужскую работу. И по окончании её пригласили Саида пообедать с ними. Ульяна достала графин с водкой и налила ему полстакана для аппетита. Саид отобедал, но пить не стал. Когда он поблагодарил и ушёл. Ульяна изобразив удивлённую гримасу и покачав головой, резюмировала:- «А настоящий казак от стопаря никогда не откажется!»
Дарья редко бывала в доме. Отработав смену на консервном заводе, она приходила домой и немного отдохнув, шла к Катерине помогать по хозяйству. Ульяна тем временем занималась выращивание овощей на своём участке. Имея достаточный опыт, она преуспела на этом поприще. Урожай был отменный. Овощи были на загляденье. По выходным дням Дарья устремлялась на городской рынок продавать излишки сельхозпроизводства, полученные на двух участках. Торговля у неё шла бойко. Сказывался, приобретённый опыт на распродаже имущества в Усть-Лабинске. Она умела ладить с покупателями и всегда знала, кому сбросить цену, а с кого взять по полной стоимости. Жизненный опыт подсказывал ей быть проще и общительней. Люди замечали это и легко знакомились с ней. На рынке она торговала на одном и том же месте в окружении чеченок. Дарья оказалась склонной к языкам, и постоянно общаясь с женщинами, освоила чеченский язык на примитивном, бытовом уровне. Они звали её на чеченский лад - Дашу. Обычно она торговала с раннего утра до обеда.
Но в один из не удачных дней, она не смогла расторговаться вовремя и не желая тащить, домой остатки, задержалась. Чеченки к тому времени уже ушли, и она одна осталась за прилавком. К ней подошёл худощавый чеченец средних лет и выставил на прилавок несколько банок мёда. Постояв некоторое время за прилавком, и не продав ни одной банки, он обратился к Дарье с просьбой приглядеть за мёдом пока он сходит посмотреть новую конскую упряжь. Назвав цену каждой банки, он удалился. И каково его было удивление, когда он, спустя полчаса, подойдя к прилавку, увидел, что на нём уже не было его товара. Женщина, улыбаясь, передала ему деньги и произнесла:
- Твой мёд принёс мне удачу. Без него я бы не продала свою зелень».
- Баркалла,- ответил он, и протянул ей три рубля.
- Мне не нужно. Спасибо. Я сегодня неплохо заработала,- вежливо проговорила Дарья.
Они расстались, не предполагая, что скоро судьба сведёт их жизненные пути вместе.
Дарья, приходя домой от Катерины, стала замечать, что Саид стал проявлять знаки внимания к Ульяне. Как-то он привёз целую машину угля. Женщины предложили ему деньги, но он отказался. Несколько раз Дарья заставала Саида в доме за столом. Где он за чаем о чём-то беседовал с Ульяной. Как только она входила в дом, то разговоры сразу прекращались, и он сразу уходил. Дарья не собиралась обсуждать с подругой её взаимоотношения с Саидом, и как ни в чём не бывало, начинала разговор на отвлечённые темы. Ульяна же сама избегала разговора об этом.
Однажды Дарья заметила, что Ульяна провела ночь во времянке у Саида. И ей стало понятно, что рано или поздно она окажется в этом доме лишней.
Время шло, Дарья как обычно после работы уходила к Катерине, а по выходным дням шла торговать на базар. Базар был для неё отдушиной, где она легко и просто общалась с торговками и покупателями. Последнее время ей совершенно не хотелось находиться дома. Не лежала душа играть в молчанку с Ульяной, которая, не скрываясь на ночь, уходила к Саиду. И по утрам, как ни в чём не бывало, вела себя так, как будто ничего не происходит.
Глава VII
В один из воскресных дней, распродав принесённый товар, Дарья вышла из рынка и пошла к остановке, где обычно скапливался городской транспорт. На остановке она встретила своего знакомого, постоянного покупателя Алексея. Он, любитель помидор «Бычье сердце», которые выращивала Ульяна, подошёл к ней и заговорил:
- Ну как дела Дарья? Удачный у тебя сегодня день.
- А как же…. Всё расхватали. Ничего не осталось. Что-то тебя ни вчера, ни сегодня не было.
- Да в последнее время совсем нет времени. Я уже неделю работаю в фельдшерско-акушерском пункте села Гойты. Это недалеко от города. Вот сейчас возвращаюсь к семье. Целую неделю не был. Соскучился по жене, детям.
- Что так…. Так ты же работал в больнице. И чего поехал в село?
- Партия сказала надо! Комсомол ответил - есть! – улыбаясь, выдал Алексей. Шутка! Политикой я не интересуюсь, а вот деньгами заинтересовался. У меня сын родился полгода назад. Семья живёт вчетвером в однокомнатной квартире. Мы с женой задумали провернуть обмен с доплатой. Нужны деньги. В Гойтах я сам себе начальник и заработок в полтора раза выше, чем в больнице. Она проблема я совершенно не могу освоить чеченский язык. Живу в Грозном почти десять лет, и совершенно не понимаю, о чём говорят чеченцы. Мне нужна санитарка – переводчица, которая могла бы общаться на чеченском языке. Дарья, я видел, как ты ловко общаешься с чеченскими женщинами. Пойдёшь ко мне работать?
- Ну не знаю… Смогу ли я? Я ведь немного понимаю язык. Говорить могу только ругательные слова. А сколько будешь платить? И где я буду жить?
- С зарплатой не обижу. Жильё оплачивает государство. У тебя будет комната в доме с отдельным входом. Платить за жильё не будешь. Давай сделаем так. Ты приезжай и посмотри. Если понравится - останешься, а если нет, то невольно держать не буду.
- Ты так хорошо рассказываешь, что я прям в замешательстве вся. А ты когда собираешься обратно в Гойты.
- Давай Дарья сделаем так. Я во вторник должен быть на работе и буду в семь утра стоять на этой остановке. Если ты надумаешь поехать со мной, то подходи. Если не придёшь, я буду знать, что ты не согласна.
После встречи с Алексеем, Дарья всё время думала, как ей поступить. С одной стороны не хотелось забиваться в чеченское село из города населённого в основном русскоязычным населением, где она обжилась и имеет много знакомых. А в Гойтах она будет чужой, не знающей ни языка, ни обычаев местного населения. С другой стороны ей надоела тяжёлая работа на консервном заводе и напряжённые взаимоотношения, которые сложились с Ульяной. Она понимала, что её присутствие в доме мешает подруге иметь полноценные отношения с Саидом. И возможно это последняя попытка Ульяны наладить свою личную жизнь. Она, зная о тяжёлой жизни Ульяны с вечно пьяным Фёдором, ни в коей мере не обижалась на подругу. У Катерины дочка подросла, и семья Чапаевых в её услугах не нуждалась. Взвесив всё, она в понедельник написала заявление на отгулы, а во вторник, сообщив Ульяне куда едет, пошла на встречу с Алексеем.
В Гойтах, Дарья даже не заметила, как окунулась в работу. Алексей быстро обучил её основным обязанностям санитарки. Ей нравилось общаться с разными людьми, приходящими за медицинской помощью. Она даже не заметила, как прошла неделя, и нужно было ехать в Грозный за расчётом на заводе.
В Грозном, она в первую очередь пошла к Катерине, сообщить о своей новой работе в селе, узнать как дела и поиграть с Машенькой. Общение затянулось до вечера. У Дарьи не лежала душа, идти домой, но нужно было забрать необходимые вещи. Думая о неизбежности разговора с подругой, она решила в нём быть не многословной и посмотреть, как Ульяна отреагирует на её уход. Ульяна встретив Дарью, заулыбалась и заголосила:
- Ну, куда же ты родимая подевалась? Я прям, вся извелась. Думала, украли мою Дарью джигиты, и не дай бог убили. Уже собирались обращаться в милицию.
- Ну, это ты зря. Какому джигиту такая старуха как я нужна. У них полно девок в самом соку.
- Это кто старуха. А… Ну… Покажите мне её! Ау…. Нет такой! Ты чего это прибедняешься. Ты у нас женщина хоть куда! Ну, рассказывай! Что и как?
- Ухожу я от тебя подруга. Буду работать в фельдшерском пункте в селе Гойты санитарной. Бесплатным жильём меня обеспечили. У меня там отдельная комната. Зарплата больше чем на заводе. Я уже отработала там неделю. Мне понравилось. Много общаюсь с людьми. Люди там хорошие и меня уважают. Это село недалеко от города. Так что в выходные иногда буду приезжать повидаться с тобой и с крестницей. Ты то, как поживаешь? Надеюсь, у тебя без меня с Саидом сложатся более тесные отношения. Пусть переходит в дом и не сдирает с тебя арендную плату.
- Дарья ты меня прости за моё поведение в последнее время. Я мало общалась с тобой, потому что мне было стыдно. Всё у меня как-то закрутилось с Саидом. Куда дорожка выведет - не знаю. Он говорит, что ушёл от жены, и к ней уже не вернётся. Может врёт. А как проверишь? Мне говорит, что хочет жить со мной. Он мужик не плохой. Хозяйственный, не пьющий, и мне нравится.
- Ульяна, я очень рада за тебя. Дай бог, чтобы у тебя всё было хорошо.
На следующий день Дарья выполнив намеченное в городе вернулась в Гойты. Работа в фельдшерском пункте была не сложная. Дарья охотно справлялась с ней, совершенно не замечая, когда рабочий день подходил к концу. И только приходя в свою комнату, она вдруг осознавала, как намаялась в течение дня. Так изо дня в день, постепенно, она стала ощущать вкус к жизни. Ей нравилось быть нужной. А уважение, с которым чеченцы относились к медработникам, вызывало в ней неподдельное чувство гордости и удовлетворения. У неё появилось много знакомых среди односельчан. Некоторые чеченки приходили к ней за советом или просто поговорить.
В один из дней Алексей Рудой сказал Дарье, что медсестра увольняется и уезжает в Грозный. У неё парализовало мать. Она вынуждена уволиться и ухаживать за ней. Ввиду того, что он не планирует кого-либо принимать на работу, предложил Дарье вдвоём замечать эту должность и ставку медсестры делить поровну. Дарья охотно согласилась. Ведь она уже освоила, за исключением уколов, многие обязанности медсестры. Алексей выдал Дарье медицинский справочник и обучил её делать внутримышечные уколы. Фельдшер принимал больных не только в фельдшерском пункте, но и ходил к больным по вызову. И если была необходимость, то отправлял Дарью домой к больному выполнить несложную медицинскую процедуру.
Как-то посетив одного из больных респираторным заболеванием, он поручил Дарье сходить к нему домой. В задание входило отнести лекарство и поставить на спину банки. Алексей рассказал, как найти его дом. И Дарья во второй половине дня отправилась к больному. Нашла его двор и, не стучась, вошла в незапертую калитку. Собаки во дворе не было. Подойдя к дому, она громко огласила:- «Хозяин дома?»
Дверь открылась и появившийся на пороге худощавый мужик осиплым голосом проговорил:
- «Проходи… знакомая!».
После его слов Дарья вспомнила, что это тот мужик, который предлагал ей три рубля за продажу мёда. Войдя в дом, и сев на полати, она быстро сориентировалась и промолвила:
- Привет! Захворал… что-ли… Чего не лечишься мёдом? Он от простуды сильно помогает.
- Пробовал. Не помог. Пришлось обращаться к доктору.
- Я принесла тебе лекарство, которое назначил доктор. Принимай его по ложке три раза после еды. Он сказал, чтобы я тебе поставила банки на спину. Так, что снимай рубаху и готовься.
- Сестра…. А как тебя зовут. Хочу знать перед кем мне рубаху снимать.
- Меня зовут Толстопятова Дарья. Чеченки зовут Дашу. А как тебя величать?
- А меня зовут Гехаев Габа. Вот теперь я снимаю рубаху и ложусь на живот.
-Ну и правильно. Тебе нужно больше пить, чтобы инфекция вымывалась. Если будет сильно плохо - зови снова врача.
Дарья выполнила все необходимые манипуляции, и, поставив банки огляделась. Она обратила внимание на грязный пол, который не мыли, не понять сколько месяцев. Дарья прошлась по большой комнате, и везде замечала мусор и пыль. В углах комнаты она обнаружила паутину. Эти наблюдения вызвали в ней нескрываемый интерес, и она спросила:
- Габа…. Ты, куда дел хозяйку. Почему в доме так грязно?
- Хозяйки давно нет. Её Аллах забрал. Я живу здесь один.
- А где же твои дети? Почему они не приходят и не помогают тебе?
- Жена родила мне шесть детей. Четыре девочки. Они после рождения прожили мало. Потом жена родила мне двоих сыновей Докку и Алхазура. Когда родила Алхазура, сразу умерла. Докка в городе. Он поступил учиться в нефтяной институт и живёт в общежитии. Бывает у меня редко. Алхазур закончил сельскую школу и не знаю, будет ли учиться или работать. Он бывает у меня часто. А ты откуда появилась в наших краях?
Дарья коротко рассказала ему о себе, а потом, сняв банки, проговорила:
- «Тебе вставать сразу после прогревания не нужно. У тебя очень грязно. В такой антисанитарии долго болеть будешь. Давай я у тебя немного уберусь».
Он ничего не ответил. А Дарье ответ и не нужен был. Она быстро нашла то, что было нужно, и приступила к уборке. Он украдкой наблюдал за ней, и неизвестно какие мысли бурлили в его голове. Закончив уборку, она попрощалась и ушла.
Спустя несколько дней Дарья вновь увидела его. Он пришёл к ней на работу вечером. Алексей уже закончил приём и отправился домой. Дарья в это время мыла полы в фельдшерском пункте. Заметив, стоящего в сторонке от входа, и переминающегося с ноги на ногу Габу, она спросила:
- Ну что… выздоровел. Или опять захворал?
Он, выдержав паузу нерешительно произнёс:
- Ага… Выздоровел значит… И опять заболел.
У Габы ничего не болело, он просто хотел увидеться с Дарьей.
- Алексей уже ушёл. Приходи завтра. А что с тобой? Может я чем-то смогу помочь?
- Поясница болит. Нагибаться и садиться больно.
- Так у тебя, наверное, радикулит. От этого помогает керосиновый компресс, или «бадяга». Керосин может помочь сразу. Правда шкура после компресса слезет. А «бадяга» поможет не сразу. Нужно регулярно втирать и завязывать поясницу шерстяным платком.
- Может ты придёшь ко мне и поможешь с бадягой?- жалостливым тоном пробубнил Габа.
- Ну ладно. Завтра после обеда приду.
В отличие от многих сельских чеченцев фактически не знавших русского языка, Габа неплохо разговаривал на нём. Он обучался языку в молодости, когда работал продавцом в лавке. В центре Грозного лавку держал его дядя, и он пристроил шустрого паренька. И хотя в лавке он работал не долго, знания языка, полученные в молодости, были закреплены позже, когда в гражданскую войну в его доме целый год жили русские красноармейцы. Один из них соорудил во дворе несколько ульев и научил Габу пчеловодству. Это занятие позже стало приносить Габе неплохую прибыль.
Ему неоднократно предлагали вступить в колхоз, но он всегда отшучивался, и не при каких условиях не собирался ни куда вступать. Ему хватило того, что он чудом не погиб, вступив в красную армию Асланбека Шерипова. Советская власть, памятуя о его заслугах в гражданскую войну, Габу не притесняла и постепенно не стала замечать. Он жил своей жизнью параллельно с жизнью страны. Для этого у него было всё для нормальной жизни: дом с большим земельным участком, на котором он в основном выращивал кукурузу и подсолнечник; сельхозинвентарь; несколько овец и куры, количество которых он толком не знал; и самое главное у него была лошадь с телегой. Было всё. Не было одного - хозяйки в доме. Ему понравилась женщина, которую впервые встретил на рынке. И запомнил, что распродав его мёд, она не взяла с него деньги. Теперь, когда она стала жить в селе, и уже приходила в его дом, он решил, что обязательно должен попробовать завязать с ней отношения.
На следующий день он как смог навёл порядок в доме. Сходил в лавку, купил сладости и достал из буфета редко используемый самовар. Ждать гостью долго не пришлось. Она пришла к нему, как и обещала. Принесла бутылку с лечебным средством, состоящим их бадяги смешанной с растительным маслом. Войдя в дом, Дарья сказала:
- Ну, што давай лечиться! Этим средством нужно регулярно намазывать поясницу и потом держать в тепле. У тебя есть, шерстяной шарф или платок?
- И шарф, и платок найдём. Вот только, давай лечение отложим на потом. А сейчас попьём чаю.
Габа повёл её в комнату, где у него уже был накрыт стол.
Дарья уже немного узнавшая о нём в первый день посещения, поняла, что неспроста он позвал её в свой дом. Габа налил ей чаю и предложил попробовать мёд с лепёшками, которые как он сказал, готовит сам. За столом он был не многословен. Дарье понравилось его угощение и, допивая чай, она подспудно ждала, когда он заведёт разговор о главной цели её приглашения.
- Дашу я хочу с тобой серьёзно поговорить, - неловко начал он. У меня нет жены. И мне нужна женщина. У тебя нет мужа. Ты мне нравишься. Приходи ко мне жить.
Дарья засмеялась и говорит:
- Габа тебе кто нужен - прислуга или жена?
- Жена, - решительно ответил он.
- Габа ты мусульманин, а я христианка. Мы живём в чеченском селе. Положим, я приду в твой дом жить. Что скажут твои родственники, соседи? Как отнесутся к этому твои дети? Я ведь толком не знаю ни чеченских обычаев, ни языка.
- Не бойся. Эти все вопросы я решу. А если не смогу, - ты мне поможешь. Вместе, мы обязательно со всеми трудностями справимся. Решайся. Я тебя никогда не обижу.
- Как не бояться? Я ведь о тебе мало знаю. Могу тебе быстро надоесть. И ты меня через некоторое время можешь с позором выставить за дверь. А на моё место приведёшь другую женщину.
- Дашу! Мне немало лет. Если я сказал, не обижу. То не обижу. Соглашайся!
- Мне нужно подумать. Габа давай к этому разговору вернёмся через неделю. А сейчас займёмся лечением твоей поясницы.
- Да не надо меня лечить. Я здоров. И поясница у меня не болит.
- Так значит, ты мне соврал! И всегда по любому поводу будешь врать.
- Я почти никогда не вру. Просто мне нужно было пригласить тебя на этот разговор.
- Ну ладно. Будем надеяться, что так и есть.
Закончив чаепитие, Дарья собралась уходить. Габа перед уходом показал ей дом, провёл по двору и, прощаясь, проговорил: - «Я буду тебя ждать. Приходи».
Всю неделю Дарья думала о предложении Габы. После того, как у подруг наладилась личная жизнь, у неё отпало желание лишний раз появляться в городе. Месяц назад, она, соскучившись по подругам, приезжала в гости. Поиграла с Машенькой, пообщалась с Катериной и заметила, что у той будет ребёнок. Сходила к Ульяне и, поговорив с ней, поняла, что подруга довольна своей жизнью. Почувствовав себя лишней, ни у кого не осталась ночевать, и вечером вернулась в Гойты.
Каждый вечер после работы, приходя в свою комнату, перекусив и отдохнув, она не знала чем себя занять. Любимое занятие вязанием - наскучило. Ей необходимо было общение. И если на работе его хватало, то по вечерам и, особенно в выходные дни, она страдала от одиночества. Чувство одиночества настолько угнетало её, то она всё же решилась окунуться в новую для себя жизнь. Спустя неделю она после работы пошла к дому Габы. Он возился во дворе и не ожидал её прихода. Увидев Дарью на пороге дома, он изменился в лице и радостно произнёс:
- Спасибо что пришла. Я уже не надеялся, что ты примешь моё приглашение. Заходи и будь хозяйкой в этом доме.
- Надеюсь, я буду единственной хозяйкой в твоём доме, - улыбаясь, ответила она.
Глава VIII
Так началась их совместная жизнь. Дарья, с детства привыкшая к домашнему труду быстро навела порядок в доме и стала помогать Габе работать во дворе. Вначале она не решалась близко подходить к ульям, боясь укусов пчёл, но Габа быстро обучил её спокойно воспринимать их. Дарья познакомилась с сыновьями Габы. И если старший сын Докка с пониманием встретил решение отца привести в дом русскую женщину, то Алхазур поначалу встретил её враждебно. Но этого и следовало ожидать от подростка, который плохо знал русский язык. В то время как Дарья только осваивала чеченский язык. Докка проживал в городе и появлялся в Гойтах редко. В основном тогда, когда в доме нужны были лишние мужские руки. Алхазур до поры до времени жил с ними. Дарья, придя в их дом, потихоньку стала наводить свои порядки. Габа с Алхазуром совершенно не поддерживали чистоту и порядок, который она регулярно наводила. Они могли зайти в дом в грязной обуви, или притащить что-нибудь грязное с улицы и бросить посреди комнаты.
В один из дней, Дарья, помыв полы в доме, собирала бельё для стирки. В это время Габа и Алхазуром, не сняв обувь притащили из огорода мешок картошки и бросили его в комнате. Она не стала терпеть это безобразие и, не выдержав, крепко выругалась в их адрес на чеченском языке. Услышав от неё такое, отец с сыном потеряли дар речи. Они, как нашкодившие дети остановились посреди комнаты, не поняв - за что их, вместо благодарности, так обругали. Через несколько минут Габа увёл сына на улицу, и провёл с ним беседу о чистоте в доме и необходимости уважать труд других людей. Беседа, судя по всему, дала свои результаты. Алхазур стал стараться поддерживать чистоту в доме.
Спустя некоторое время Дарья с Габой купили корову. И у них появился ещё один источник дохода. Корова давала столько молока, что его хватало и на личные нужды и на продажу. Дарья изготавливала из него сметану, творог и сыр. Когда молочных продуктов набиралось достаточно, Габа в выходные дни доставал из погреба банки с мёдом, снаряжал подводу и ехал на городской рынок. Дарья в такие дни занималась домашними делами - убирала, стирала, готовила пищу. И несмотря на то, подсобное хозяйство позволяло им безбедно жить, Дарья не оставляла работу в фельдшерском пункте. Габа познакомил её со своими родственниками. Постепенно она освоила традициии чеченцев и стала их придерживаться.
В один из дней Габа завёл разговор о боге и вере в него. Он, понимая, что Дарья христианка, спросил:
- Мы живём с тобой в чеченском селе, как муж и жена уже не один год. Может ты, согласишься принять нашу мусульманскую веру?
- Габа... Ты же знаешь, что я православная. Я тебе рассказывала, что я когда-то отступила от своей веры, выйдя замуж за католика и приняв его веру. Возможно, за это меня бог покарал, - лишив меня и детей и мужа. Мне нравится твоя вера. Но я о ней толком ничего не знаю.
- Дарья, так я тебе о ней расскажу и научу молиться.
- Габа я родилась христианской и должна умереть ей. И я боюсь, что вновь меняя веру, могу навлечь на твой дом какую-нибудь беду.
- Давай поступим так. Я научу тебя молиться и выучить нашу молитву. Ты в селе на людях, при необходимости будешь пользоваться. Это для тех односельчан, которые будут спрашивать о твоей вере. Я понимаю, что бог един, и каждый приходит к нему, через то учение, которому он доверяет. Насильно верить никого не заставишь. Возможно, ты через некоторое время сама придёшь к моей вере.
- Согласна. Давай не будем торопить события. Я сама должна к этому прийти.
Дарья выучила молитву и в кругу женщин могла её произнести.
И постепенно длительное время находясь в среде, где люди исповедовали другую веру, она сама того не ведая, стала воспринимать её как наиболее приемлемую для себя.
Семейная жизнь в их доме протекала спокойно и размеренно. Каждый в меру сил занимался знакомым, обыденным делом. Дарья в свободное время связала мужчинам шерстяные носки и шарфы. Все с благодарностью оценили её работу. Алхазур окончив школу некоторое время слонялся между городом и селом. Докка, боясь, что брат свяжется с нехорошей компанией, устроил его работать учеником слесаря на нефтеперерабатывающий завод. Вначале Алхазур жил в городе у знакомых. А потом перебрался в общежитие.
Дарья с постоянными заботами на работе и дома редко появлялась в Грозном. И когда приезжала, то всегда навещала подруг. Последнее её посещение Катерины ознаменовалось радостной новостью. В семье Чапаевых появился сын. Родители назвали его Руслан. Мальчик родился здоровым. И когда Дарья впервые увидела его, Русланчик пытался самостоятельно ходить. Счастливые родители с умилением наблюдали за процессом, как Машенька играет с братиком. Дарья, воспользовались моментом, когда Хамзат вышел во двор, тихо спросила у подруги:
- Ну что красавица нашла своё женское счастье?
- А то как-же,- улыбаясь ответила Катерина - я люблю мужа и он любит меня. Он мечтает, чтобы я родила ему ещё одного сына.
- Так ты и роди. Пока молодая - это дело не возбраняется. Порадуй мужика.
- Ага... С двумя детьми трудно. Поди управься и с домом и с хозяйством. А появиться третий совсем труба будет.
- А ты проси мужа, чтобы помогал. Так он и помогает, когда есть время и когда не в командировке. Но он приходит с работы уставший и конечно должен отдыхать. Он единственный у нас кормилец и его жалеть надобно. Может когда дети подрастут, попробуем родить им братика. Ты то - как поживаешь? Не скучно в селе жить?
-Живу с Габой не плохо. У меня в селе забот не в поворот, так что некогда скучать.
Нахождение в доме Катерины было, как правило, более длительным, но оно редко предполагало со стороны Дарьи откровенного разговора о личной жизни. Сказывалась, наверное, разница в возрасте. Разговоры носили формальный характер, и посещение в этот период сводилось в основном к играм с детьми. Другое дело было, когда Дарья встречалась с Ульяной, тут все разговоры сводились только к личной жизни. Та сразу создавала такую атмосферу, где Дарья легко и просто могла высказаться обо всём, что накопилось со времён их последнего общения. Ульяна, встретив подругу сразу без умолку рассказывала о своей жизни с Саидом и постепенно выводила Дарью на откровенный разговор. В одной из встреч, Ульяна спросила подругу:
- Вот ты уже столько времени живёшь с Габой, ты его хоть капельку любишь?
- А почему капельку. Я его просто люблю. Если бы не полюбила, не жила бы с ним.
- А он тебя любит, или нет? Ты проверяла?
- Думаю - любит. Он ко мне так относится, что я не сомневаюсь.
- Вы так живёте душа в душу, что он тебя ни разу не поколотил. Или ты такого повода не давала. Вообще у нас говорят: - мужик не бьёт – значит, не любит.
- Ну почему же. Было дело. И повод был. И врезал он мне как-то. Но это был единичный случай.
- О... Как интересно?! А ну давай рассказывай!
- А что рассказывать. Сама напросилась. И это было один раз. После чего, он никогда на меня руку не поднимал.
- Ну, я жду. Не тяни резину!
- Как-то в понедельник, моя знакомая пришла к врачу, и между делом рассказала мне, что в воскресенье одна женщина видела, моего Габу на окраине города. Тот вёз на подводе какую-то молодуху.
Я в тот же вечер, стараясь не горячиться, спрашиваю Габу:
- Ты с рынка вчера ехал один? Или подвозил кого-то?
- Конечно один. Я с деньгами стараюсь никого не подвозить.
- Так уж один! - начинаю заводиться я, - а мне сказали, что ты какую-то молодуху на своей телеге за городом катал.
- Не катал, а вёз. Эта женщина замужем и она - родственница моего друга.
- Брешешь! С деньгами! И никого не подвозил! Знаешь как у нас, казачки с изменщиками поступают,- заорала я,- и отпустила ему леща. Он покраснел и спокойно врезал мне так, что я винтом пошла и плюхнулась на кровать.
Он посмотрел на меня, и проговорив: - А вот так отвечают чеченцы, - вышел из комнаты. Позже он мне пояснил, что у них, у чеченцев, пощёчина - большое оскорбление. Он мне насчёт женщины не врал. Так что я понапрасну сама нарвалась. И потом ни я, ни он никогда не позволяли себе устраивать такие скандалы.
- Ну, если крепко врезал, то точно ты для него что-то да значишь. А вот мой Саид, думаю, на это никогда не решится. Он какой-то уж очень уравновешенный. Если бы я осмелилась его вдарить, он бы вряд ли ответил. Так, что этот метод для выяснения отношений не для всех подходит. В последнее время меня тревожит здоровье Саида. Он стал прихрамывать. Говорит, что болит колено. Компрессы и мази не помогают. Я ему всё время говорю - сходи к врачу, а ему всё некогда.
Следующий визит к Ульяне у Дарьи сложился почти через год. Войдя во двор, она увидела детей и посторонних людей, которые занимались ремонтом времянки. Ульяны среди них не было. Как только она спросила о ней, на пороге времянки появилась Ульяна. Подруга повела Дарью в конец участка, где они могли поговорить. Как только они отошли на значительное расстояние, Дарья попав в непривычную ситуацию, незамедлительно спросила:
- Ульяна, что случилось? Где Саид? Кто эти люди?
- Саида больше нет. Он умер, - со слезами на глазах ответила подруга. В прошлый наш разговор я рассказывала тебе, что у Саида болит нога. Так вот как оказалось, у него был туберкулёз кости. Болезнь распространилась позже на все кости. Последние полгода жизни он лежал, и я всё время ухаживала за ним.
- Я тебе очень сочувствую, - обнимая подругу, промолвила Дарья. Так, что теперь будет? Как и где ты будешь без него жить?
- После его похорон. В дом из Урус-Мартана переселилась его жена с детьми. Поскольку я ухаживала за Саидом, мне предложили занять времянку. Сейчас его родственники помогают с ремонтом. Две небольшие комнаты и кухонька для меня одной вполне подойдут. Деньги они с меня брать не будут, и выделяют мне небольшой участок под огород.
- А сможешь ли ты ужиться на одном участке с его бывшей женой и детьми?
- А куда мне деваться, если они идут мне навстречу? Буду приспосабливаться. Ведь живут же вместе мусульманские женщины, когда мужик приводит в дом очередную молодую жену.
- Ну, смотри Ульяна. Если худо будет, приезжай ко мне в Гойты. Будешь у меня жить.
- Спасибо подруга. Но мне в селе делать нечего. Я привыкла жить в городе и здесь всегда можно найти работу.
В тот же день, Дарья зашла к Катерине. Но её встреча с семьёй Чапаевых оказалась скоротечной. Дети болели и, посмотрев на уставшую и измученную заботами Катерину, она не стала задерживаться, и немного пообщавшись с хозяевами ушла.
В один из знойных июньских дней, когда после недели проливных дождей, лето, наконец, показало на что оно способно, на работе у Дарьи внезапно появилась Ульяна. По её состоянию, и то, что она отыскала её в незнакомом селе, Дарья поняла, что произошла какая-то трагедия. Ульяна вся взмыленная от долгой дороги и полуденной жары не могла вымолвить ни слова. Дарья, напоив её квасом спросила:
- Уля! Что случилось? Тебя выгнали из дома?
- Нет! Подруга нет! Случилось не у меня, - рыдая, выпалила Ульяна - у Катерины Хасан утонул.
- Как утонул? Когда это произошло? - взволнованно спросила Дарья.
- Три дня назад на Сунже было наводнение. Катерина рассказала, что под утро они услышали какой-то шум и скрежет. Не успев разобраться, в чём дело, они увидели, как в дом стремительно начала прибывать вода. Хасан быстро её с детьми поднял на крышу, а сам выбежал во двор, чтобы открыть ворота сарая и выпустить корову. Но не успел. Поток воды мгновенно снёс сарай вместе с коровой. Хасан пытался забежать в дом, но оказался вместе с обломками в реке. Катерина, сидя с детьми на крыше видела, как коварная река уносила Хасана вместе с мусором и обломками строений. Во время наводнения по реке плыли целые дома, на крыше которых находились люди. Было много погибших. Их дом выдержал наводнение. Тело Хасана нашли за несколько километров от их дома. Его уже похоронили по мусульманским обычаям. Катерина на грани сумасшествия. Я пришла к тебе сказать, что ты нужна ей. У тебя с ней особый контакт. Ты не могла бы приехать к ней?
- Конечно, на днях я обязательно приеду. Мне нужно решить кое-какие домашние дела и взять на неделю отпуск. Ульяна может ты, сегодня останешься у меня переночевать?
- Нет, подруга. Я уже договорилась с человеком, который вёз меня к тебе, что он сегодня отвезёт меня в город.
Через два дня Дарья приехала к Катерине и провела неделю в её доме. Всё это время она, пыталась, как могла вывести Катерину из гнетущего состояния. Это состояние вызывало в ней безучастное отношение ко всему, что происходило в доме, и она почти не замечала малолетних детей. Когда же она внезапно обращала внимание на их детские шалости, это вызывало в ней всплеск раздражения. Катерина необоснованно шлёпала и орала на веселящихся и смеющихся детей, напрасно полагая, что и они должны находиться в том тягостном, траурном состоянии, в котором пребывала сама. Всё время она корила себя за то, что позволила Хасану выйти из дома, когда начался подъём воды. В дни проживания в доме Катерины, Дарья часто говорила ей, что не оставит её одну с детьми и будет всячески помогать. Только к концу недели увещевания Дарьи о том, что она должна жить ради детей - возымели действие. Катерина постепенно успокоилась, и, провожая Дарью, домой пообещала начать ту жизнь, которую ей уготовила судьба.
После трагической смерти Хасана подруги не оставляли Катерину с детьми без внимания. Ульяна приходила часто, а Дарья старалась приезжать к ней по выходным дням. Если раньше в город на базар ездил один Габа, то теперь он стал брать Дарью. Из подготовленных к реализации товаров они всегда выделили те, которые предназначались для Катерины с детьми. И в то время когда Габа торговал на базаре, Дарья ездила к ней.
В конце весны 1939 года на Дальний Восток по распределению уехал Докка. А осенью того же года в армию призвали Алхазура. Первое время они более менее регулярно писали письма, а затем всё реже и реже. Габа с Дарьей уже привыкли к отсутствию детей. Политическая обстановка и возникающие вооружённые конфликты в мире вызывали беспокойство за их судьбу. А потому каждое полученное письмо было семейным событием, и вызывало всплеск неподдельной радости и гордости за то, что их не забыли. Содержимое писем перечитывалось по множеству раз и Габа с Дарьей успевали заучить его наизусть. Последнее письмо пришло от Алхазура, проходившего службу в Брестской крепости. Дарья отправила ему посылку, а его письмо переправила Докке. Внезапно начавшаяся война перевернула их надежды на то, что они когда-нибудь увидят Алхазура живым. Была надежда на то, что будет письмо от Докки, но и он почему-то перестал писать.
Весной 1943 года внезапно приехал после госпиталя Докка. Радости не было предела. Дарья каждый день занималась лечением его раненной ноги. Как только её лечение дало обнадёживающие результаты, в августе Докка вновь отправился на фронт. А через несколько месяцев вернулся после операции на ноге. И Дарья вновь приступила к его лечению. Когда операционная рана, зажила, Докка уехал в город устраиваться работу.
А потом роковой день 23 февраля 1944 года, уничтожил её вполне размеренную прогнозируемую жизнь. В этот день с самого утра в селе стали объявлять о народном сходе, посвящённом очередной годовщине Красной армии. В здание сельского клуба запускали исключительно мужчин. И когда зал заполнили до отказа, закрыли двери и выставили вооружённую охрану. Людям объявили о выселении. Конечно, возмущённые мужчины стали ломиться из зала. Прозвучали первый выстрелы. Наиболее буйных, сразу вывели из зала погрузили на машины и увезли. Дарья увидела Габу всего на несколько минут. Его, как и соседей по улице привёл конвой позволивший зайти в дом и взять тёплые вещи и продукты питания. Увидев его в сопровождении милиционера, она не могла и не имела право дать волю чувствам обиды и возмущения. В отведённое минуты на сборы, она вся в слезах носилась по дому, стараясь ничего не забыть, что могло бы пригодиться Габе в долгой зимней дороге.
И вот когда его увели, она легла на кровать и завыла. Немного погодя запричитала: «Это что же люди с людьми делают! Какое зло творят. И ради чего? Эта народная власть отняла у меня когда-то одного мужа, и теперь забрала другого. Куда смотрит бог? Почему и за что он так наказывает меня!? И вот теперь какому богу я должна молиться, чтобы тот единственный, наконец, избавил меня от страданий, которые преследуют меня всю жизнь».
Часть II Докка
Глава I
В сарае он оказался не один. В одном углу лежал и стонал цыган, держась за пах. Руки его были в крови и в какой-то жёлтой жидкости. Фашисты видимо целенаправленно выстрелили ему в причинное место. В другом углу лежал другой напарник по несчастью – лётчик. Его истребитель был сбит на виду у немцев и, выпрыгнув из него, он приземлился на их позиции. Придя в себя, Докка перебросился с ним несколькими фразами, а потом умолк. Каждый из них предпочёл думать о своём. Смеркалось. Стоны цыгана прекратились. Боль в раненых руке и ноге стала привычной, и уже не беспокоила Докку. Тревожил один вопрос: – Когда его расстреляют? Конечно, лучше было бы если днём. Тогда возможно дымка рассеялась, и выглянуло морозное январское солнце. Он бы в последний раз увидел этот белый свет, в котором ему довелось прожить всего-то двадцать шесть лет. И надо же угораздило – попасть в плен и распрощаться с жизнью в канун нового года по старому стилю, - подумал он.
Не хнычь! Тебе же дал бог пожить целых полтора года, – сказал он себе. Не может постоянно везти, в то время как, сколько совсем юных жизней отняла и отнимает эта проклятая война. За время войны он насмотрелся такого, что хватило бы на полноценную жизнь. А ведь как неплохо когда-то всё начиналось.
В последние дни непрерывных боёв, тревожась за свою роту, он почти не спал. Потери личного состава позволяли надеяться только на горстку ещё способных воевать бойцов. И вот сейчас, в полудрёме ему внезапно приснился седой в опрятной одежде старец, перебиравший в руке чётки. Он внимательно посмотрел на Докку, и произнёс:
- Ты расскажи мне о своей жизни, и как ты пришёл к такому итогу?
- А ты кто такой, чтобы я тебе докладывал? Прокурор что… ли?
- Усмири гордыню! Я нужен тебе… Я твоё всё! Понимай! Как хочешь,- сказал старец.
- Так что мне рассказывать? С самого детства?
- Рассказывай, откуда хочешь. Как себя помнишь.
- Я помню свою жизнь с трёх четырёх летнего возраста. А то, что было со времени рождения из рассказов отца и моих дядек.
Докка, не стал упорствовать и, гоня мысли о неизбежной кончине, стал вспоминать свою прошлую жизнь. Он доставал из памяти запомнившиеся эпизоды из раннего детства, и увлечённо делился ими со старцем.
Я родился за год до Октябрьской революции в чеченском селе Гойты недалеко от города Грозного. Мне было почти четыре года, когда умерла мама, при родах младшего брата Алхазура. Моим с братом воспитанием занимались отец Гехаев Габа, его брат Али и тётка Кука. Отец с братом, повидав много не справедливости и нещадного угнетения простого народа, одни из первых на Гойтинском Народном Совете записались в чеченскую Красную армию. Когда в начале августа 1918 года двенадцати тысячное войско терских казаков под командованием Георгия Бичерахова предприняли попытку захватить Грозный, они в составе армии принимали участие в стодневных боях за город. Совместными усилиями грозненским рабочим, красным казакам, чеченской армии удалось отстоять город и снять осаду. В середине февраля 1919 года, не многочисленные красные войска под руководством Николая Гикало, понимая значительное превосходство белогвардейских армий Деникина, оснащённых Антантой современной военной техникой, без боя оставили Грозный. Они отошли на юг и сконцентрировались в селе Гойты. Жители села, поддерживающие большевиков, по закону гостеприимства приютили красноармейцев в своих домах. В тот период часть красноармейцев разместилась в ближайших к Гойтам аулах, и везде встретила радужный приём в среде сельской бедноты. Штаб красных, опасаясь ближайшего наступления Деникина на село, с первых дней приступил к подготовке села к обороне. Занялись рытьём окопов и подготовкой пулемётных гнёзд. Наладили связи с ближайшими аулами, поддерживающими большевиков. Послали связных в 11 армию РККА формирующуюся в Астрахани. По данным разведки из Грозного, Николай Гикало и Асланбек Шерипов принимают решение сжечь деревянный мост через реку Сунжу в Заводском районе. Мост имел стратегическое значение, позволяющий кратчайшие путём переправить вооружения для наступления на село. Я помню рассказ моего дяди об этом.
Получив задание от командира пролетарского батальона Василия Михайлика, его помощники Яшуркаев Чода и Итаев Сагари занялись подготовкой фургона для осуществления этого задания. Чтобы быстро сжечь мост, нужен был керосин. Они нашли пятидесятилитровую бочку и, озадачив своих друзей, начали рыскать по селу в поисках керосина. Заполнить бочку оказалось не простой задачей. Часть сельчан у кого окна выходили на север экономили на освещении. Факела новых промыслов Грозного позволяли это. Бедняки очень редко пользовались керосином, а у богатых жителей села, выпрашивать керосин не было смысла. Наконец, общими усилиями, бочка была заполнена керосином. Фургон – бричка с бочкой и соломкой была готова к отправке. К мосту решили отправить - Гойбетирова Али и Гехаева Габу. Туманным утром 3 марта 1919 года они подъехали к мосту. Быстро разбросав солому по мосту стали поливать её керосином. Али наливал керосин в ведро, а Габа носил вёдро по мосту и разливал по соломе. Фургон с бочкой стоял на возвышенном правом берегу Сунжи. Они услышали гул приближающихся моторов. Али, увидев приближающийся к мосту броневик и две машины с брезентовыми тентами, каких раньше никогда не видел, закричал: - «Зажигай! Зажигай!»
Габа находился на левом берегу и долго возился со спичками. Когда зажёг солому, и пламя быстро охватило мост, он услышал пулемётную очередь. Били по их фургону. Бежать по мосту через пламя и оказаться на возвышенности под пулемётным огнём он не решился. Габа кубарем скатился в реку. Сунжа в тот год зимой замерзала. По припаю он дополз до второй опоры моста и спрятался.
Не полностью сгоревшие остатки моста рухнули, и Габа потерял сознание.
Али, как только увидел падавшую лошадь, спрыгнул с фургона и под градом пуль, используя естественные укрытия, вбежал на бугор и скрылся. Он шёл и бежал пятнадцать километров до села. В штабе Али рассказал обо всём, что произошло на мосту. Со слезами на глазах, не чувствуя почвы под ногами он побрёл к дому сестры. Последнее время Али жил в нём. Там же находились и дети брата, которого он бросил у моста. Диверсия на мосту позволила Гикаловцам на три дня отсрочить наступление белых. Командование красных, отправляло к мосту разведчиков, для поисков Габы. На третий день он был обнаружен у левого берега под мостом. Когда его освободили от завала из брёвен и канатов, он с трудом подавал признаки жизни. Его положили на носилки и перетащили на другой берег. В Гойтах армейский врач занимался его лечением.
На рассвете 7марта к хутору Хачукаевых расположенному на северной окраине села подошли части армии белых. Один из офицеров огласил ультиматум о выдачи всех красноармейцев в течение суток, иначе село будет сожжено. Кому-то из Хачукаевых это не понравилось, и он выстрелил в офицера. Ответным огнём были сражены отец и сын Хачукаевых. Завязалась перестрелка, а затем настоящий бой. Белые быстро заняли окопы гойтинцев.
Услышав стрельбу, моя тётка Кука подогнала бричку, на которой была большая корзина под кукурузу. Посадила туда детей и помчалась в сторону станицы Воздвиженка, в которой в то время уже проживали чеченцы. Я в то время подружился с русским мальчиком Жорой. Не смотря на нашу разницу в возрасте. Жорику в тот период было двенадцать лет. Он везде таскал меня за собой и называл Деми. Жора жил в нашем доме с папой. Его отец Иванов Иван Степанович был пулемётчиком в пролетарском батальоне.
Когда закончилось сражение, и армия белых отступила, мы вернулись в Гойты. Население оплакивало многочисленные жертвы. Около двухсот чеченцев и десятки русских полегло в этом неравном бою. Во время сражения на помощь гойтинцам пришли чеченцы и красноармейцы из ближайших аулов. Вопреки законам шариата чеченцев и русских похоронили вместе на гойтинском кладбище. В этом сражении чеченский народ совместно с грозненскими пролетариями одержали блестящую победу над деникинцами. В этом бою чеченские крестьяне сблизились с грозненскими рабочими. Это сближение приводило к росту политической сознательности в среде сельской бедноты. Агитация и пропаганда делала своё дело – крестьяне глубже понимали своих кассовых врагов и учились с ними бороться.
На этом борьба с деникинцами не закончилась, через несколько дней они снова предприняли попытку захватить Гойты, но и эта попытка вновь оказалась безуспешной. Гойтинцы совместно с соседями из соседних аулов и красноармейцами показали, как надо сражаться. Деникинцы с большими потерями отступили в Грозный. Второй раз нас с Жорой повезли в эвакуацию в Юсуп-Хутор, который находился за Гойтами в сторону Алхазурово. Юсуп, был богатый землевладелец. Он выслужил землю у царя на эксплуатации чеченского народа.
Наша дружба с Жорой продолжалась целый год. Проживая в селе, он научился говорить по-чеченски, а меня научил немного говорить по-русски.
Отец продолжал болеть. Переохлаждение дало осложнение на ноги. Как не пытался армейский врач восстановить кровообращение в голеностопе и в столе, его лечение не давало результата. Отец не мог ходить и продолжал лежать. Летом его выносили на веранду и он, сидя на кровати с интересом наблюдал, как красноармеец Тимофей проживающий в его доме сооружает какие-то ящики. Тимофей не мог сидеть без дела, и ему обязательно нужно было чем-то заниматься. Соорудив, несколько ульев он приступил к процессу заманивания пчёл. Тимофей с таким энтузиазмом рассказывал отцу о повадках пчёл, что поневоле развил в нём желание заниматься пчеловодством. Но находясь в таком состоянии, отец мог об этом только мечтать. Тимофей был целеустремлённым мужиком и, поставив себе задачу обучить отца обращению с пчёлами, стал ставить его на костыли и водить к ульям. Он на практике научил отца не бояться пчёл, ухаживать за ульями и отбирать мёд.
К нам домой часто заходил охотник Муса. Он хорошо играл на дечиг-пондаре, чем-то напоминающем балалайку. Проживающие в нашем доме красноармейцы с удовольствием слушали его. Он был способен своим талантом, и развеселить, и опечалить слушателей. И когда Муса долго не приходил к нам, отец Жоры, Иван Степанович ходил за ним.
В один из холодных, январских дней 1920 года, к нам в очередной раз пришёл Муса. Он посмотрел на лежащего отца и говорит: - «Ну что же, ни один врач не вылечил и не вылечит Габу, а я вылечу!»
Иван Степанович и красноармейцы, собравшиеся на концерт, наперебой стали насмехаться над ним: - «Муса… Ты что-ли дохтур? А может быть профессор? Тут до тебя такие грамотные люди его лечили».
Муса ничего не ответил. Он сыграл им несколько мелодий и ушёл.
На второй день Муса исчез. На третий день, когда он снова не пришёл, Иван Степанович со своим товарищем Петровым Сергеем пошли к нему домой. Домочадцы сказали, что два дня назад Муса взял двустволку и пошёл в лес. Его до сих пор нет. Не знаем, куда он подевался. Может быть, его уже нет в живых. Надо собрать людей и идти на поиски.
На четвёртый день Иванов организовал экспедицию на поиски Мусы. Жора крутился вокруг отца, упрашивая его взять с собой. Но как не уговаривал отца, получил решительный отказ. На поиски Мусы с Иваном Степановичем пошли наши соседи: Хаджимурат и Даша Ульбиевы. Они миновали кладбище, расположенное юго-западнее села и вошли в лес. Они бродили по лесу в поисках следов, пока к вечеру не вышли на опушку. Там они заметили, что недалеко от них в кустах кто-то шевелится, а ползти не может. Они наставили ружья, и стали ждать, кто появится. Иванов не выдержал. Вытащил гранату и пошёл навстречу силуэту. Когда подошёл вплотную увидел лежавшего человека в разорванной одежде, уткнувшегося лицом в снег. Рядом с ним лежало ружьё и большой мешок. Иванов закричал: - «Эй! Даша и Хаджимурат идите сюда побыстрей!»
Те передёрнули затворы и поспешили к нему. Подбежав, они приподняли этого человека и в нём узнали Мусу. Он был в крайне измождённом состоянии и не мог ни сидеть, ни говорить. Стало понятно, что идти он сам не сможет. Тогда они соорудили носилки, положили на них Мусу и, прихватив мешок, двинулись к селу. Как оказалось, Муса двое суток выслеживал волка. На третий день ему удалось обнаружить большого волка. Когда он выстрелил и волк упал, Муса поторопился и, не проявив осторожность, приблизился к волку. Волк получил не смертельное ранение и как только охотник подошёл, вскочил и набросился на него. Муса был не молод, ему было около пятидесяти лет. Уставшему, измученному холодом и голодом, ему ценой неимоверных усилий удалось справиться с разъярённым зверем. Волк прокусил и подрал Мусе руку. В ожесточённой схватке с волком, Муса потерял нож. Смеркалось. В его планы не входило тащить в село волка целиком. А разделать тушу было не чем. Он засунул волка в мешок и потащил в село. Идти предстояло по пересечённой, гористой местности больше десяти километров.
Притащили Мусу в село в плачевном состоянии. Армейский врач, осмотрев его, выполнил необходимые медицинские манипуляции. Пока он болел, мешок с волком лежал под крышей сарая на земляном полу. Через несколько дней Муса выздоровел, и сразу пришёл к нам.
Узнав где его мешок, он взял нож и пошёл заниматься своей добычей. Он содрал с туши волка часть шкуры и стал нарезать тонкие плоские куски мяса. После чего опустил мясо в кипящую воду, и немного проварив - вытащил. Затем остудив, Муса стал обкладывать ногу Габы кусками мяса. Обмотав их материей, так чтобы они плотно прилегали к ноге, Муса сверху завернул ногу в войлок и закрепил верёвкой. Это же он проделал с другой ногой. После определённого времени, считая, что мясо совсем остыло, Муса освобождал ноги от мяса и укутывал в войлок. За это время снова нарезал мясо, грел его и обкладывал ноги Габы. Эти процедуры он проделывал многократно в течение нескольких дней. Всё это время ему помогала моя тётка Кука.
В процессе лечения, Муса, понимая, что такими темпами скоро от туши волка невозможно будет отрезать ничего стоящего, приступил одно и тоже мясо использовать по нескольку раз. Спустя месяц, попытки поставить Габу на ноги увенчались успехом. У него постепенно наладилось кровообращение в ногах, и он стал самостоятельно ходить.
В середине марта 1920 года все красные повстанческие войска Терской области объединяются под общим командованием Николая Гикало. Начальником штаба назначается представитель 11 армии Султан Дудаев. Проведя интенсивную подготовку, Николай Гикало дал приказ о выступлении. Наступление было успешным, и Грозный был занят фактически без боя.
Хорошо помню, когда мне было шесть лет, в наше село прибыла целая колонна всадников. Мы дети никогда не видевшие столько красивых лошадей и воинов наперегонки бежали за ними. Особенно мне запомнилась машина, которая гудела, тряслась и тарахтела, преодолевая наши ухабы и ямы. Позже, отец мне рассказал, что наше село посещали Будённый, Ворошилов и Микоян. А на машине приезжал Михаил Иванович Калинин. Их встречала сельская беднота и шейх Али Митаев со своими мюридами. Гости проследовали к гойтинскому кладбищу, где вместе с чеченцами, защищавшими село, были похоронены русские красноармейцы. Там состоялся митинг. На нём выступали многие, но моему отцу больше всего запомнился Семён Михайлович Будённый. Когда он выступал сидя на лошади, его конь всё время вставал на дыбы. Он говорил: - «Кровь, пролитая чеченским и ингушским народом, совместно с грозненскими пролетариями не пропадёт даром – она даст свои выходы. Никогда и никакому врагу не удастся разрушить дружбу, которая сложилась между чеченской беднотой и русским пролетариатом!»
Не прошло и двух лет, после отъезда Будённого и других руководителей партии и советского правительства из Чечни, как из Урус-Мартана в Гойты прибыла стрелковая дивизия. Командование дивизии потребовало у населения сдать имеющееся оружие. Трудовое, беднейшее население по первому требованию сдало оружие. Духовенство со своими мюридами и кулаки не хотели сдавать оружие. Новая власть, в лице НКВД, с антисоветско-настроенными элементами не церемонилась. Их заставляли сдать оружие насильно, разнося дома из пушек. Выбирая зажиточные дома, красноармейцы устанавливали пулемёты и пушки. Выдвигали своё требование, и при неисполнении незамедлительно приступали к действию.
В то время среди гойтинских красноармейцев, был очень храбрый боец Дуртаев Абу, который служил в Красной армии Асланбека Шерипова. Он в гойтинском сражении у белых отбил пулемёт и им уничтожил до ста деникинцев. Абу подходит к одному из красноармейцев и видит, как ствол его пушки направлен на его дом. Он, поднимая и поворачивая лафет пушки в сторону дома кулака, говорит: - «Ты не туда нацелился. В этом доме мои старики живут, жена и дети. Я красноармеец. Не богач и не мулла». Артиллеристу понравился Абу. Он засмеялся и сказал: - «Ну, пусть будет по-твоему. Я по твоему дому стрелять не собираюсь. Я буду стрелять, где надо и по кому надо».
Когда красноармейцу рассказали о том, как Абу захватил пулемёт, он начал рассказывать о своих подвигах под Каховкой, как он давал жару белякам из своей пушки.
Отец рассказывал, что стрелковая дивизия, предъявив ультиматум о сдаче оружия, задержалась в селе. Гойтинские руководители: Довлиев Х., Яшуркаев Ч. и Геримханов Д. заявили командованию дивизии, что готовы сдать оружие. Но об этом их должен попросить Гикало. Пока налаживали прямую связь с Николаем Фёдоровичем принудительное изъятие оружия было приостановлено. Николай Гикало в тот период работал в Ростове на Дону в должности секретаря Северо-Кавказского краевого комитета ВКП(б). Комиссар и командир дивизии большим трудом связались с Николаем Гикало. Тот попросил подозвать Яшуркаева, и как только услышал его голос, сказал:- «Чода, нам с тобой уже не с кем воевать. Сдавай оружие! Гойтинцам передай большой привет и скажи им, что я так сказал». Чода удивился и возгордился, что такой большой начальник помнит его.
Затем состоялся разговор Николая Гикало с командиром дивизии Ковалёвым П.П., он сказал ему: - «Постройте дивизию, сыграйте гойтинцам интернационал и под звуки оркестра, отдавая честь сельчанам, двигайтесь по заданию из села Гойты. Они стойко сражались за Советскую власть и заслужили благодарность и уважение».
Когда оркестр заиграл интернационал, мужчины встали, чеченцы сняли шапки, а рядовые красноармейцы сняли головные уборы. Военные командиры в едином порыве отдавали честь, пока звучал оркестр. Чода Яшуркаев поднялся на близстоящую тачанку, окликнул всех, чтобы прекратили шум, и подошли все поближе. Он передал народу слова и приветствие гойтинцам от Николая Гикало. Сельчане начали по-чеченски кричать: - «Да здравствует Ленин!»
Они называли Ленина – Ленил; Калинина – Калинил; Гикало – Дикало. Гойтинцы подогнали восемь подвод и закидали их полностью оружием. Здесь были пулемёты, винтовки, наганы, револьверы, гранаты и масса патронных лент и патронов. Эти подводы были отправлены следом за отходящей дивизией в Грозный. Перед отправкой Чода Яршукаев на всякий случай спросил у сельчан: – «Все ли сдали оружие?» И хотя услышал положительный ответ, он прекрасно понимал, что это не так.
После гражданской войны Советская власть для подъёма жизненного и культурного уровня, объявила всеобщую борьбу с неграмотностью и, не считаясь ни с чем, старалась воспитывать молодёжь в духе дружбы народов и пролетарского интернационализма.
Глава II
Мне не исполнилось и восьми лет, когда отец отвёл меня в школу. Учиться мне нравилось. В тот период большинство детей бедняков, в том числе я играли в войну, и были за красных. Сделав из красной материи флаг, носились с ним по селу. Не многочисленные дети зажиточных жителей, во главе с приезжим из города сыном торговца Абубакарова Мусы, сделали из бумажных шляп себе зелёный флаг и, размахивая им, дразнили и ругали нас. Жители села, как и дети, разделись на две противоборствующие части. И если для детей это была игра, то среди взрослых возникшие политические противоречия приобретали воинствующий характер.
Большевики отрицали существование бога и боролись с религией. В среде поголовно верующего чеченского народа, укоренившаяся мусульманская религия плотно была переплетена с культурными традициями. А потому поднять народ на неповиновение существующей власти, у относительно немногочисленной зажиточной части населения во главе с духовенством не составляло большого труда.
Хорошо помню, как в марте 1923 года одного из первых комсомольцев Хаджиева Супьяна, задержали на дороге по пути в село Старые Атаги и привезли в Сельсовет. В нём заседали в основном антисоветские элементы, которые постановили высечь его. Его вывезли на площадь возле мечети. Сняли штаны и повалили на лавку лицом к земле. Чтобы Супьян не сопротивлялся, один мюрид сел на ноги, а другой крепко держал вытянутые вперёд руки. Толпа мюридов выстроились в очередь, и каждый должен был по указанию муллы, приложится плетью по его голой заднице. Мюридов было много, и каждый изощрялся, как мог. Я в это время сидел на тутовнике и наблюдал за этой жуткой картиной. Мне малолетнему пацану было очень жалко Супьяна, который рассказывал нам о пионерском движении. Было обидно, что не нашлись мужчины, которые могли бы защитить его. Только один мюрид Найдаев Ахмад стоял в стороне. Когда очередь дошла до него, он отшвырнул от себя плеть, и стал уходить. Возмутившись такой наглостью ученика, мулла приказал остановить и арестовать Ахмада. Мюриды отняли у Ахмада кинжал с ремнём и отвели на три дня в тюрьму.
Когда мне исполнилось двенадцать лет, жизнь впервые испытала меня на выживаемость. Стояли жаркие июльские дни. Соседские ребята уговорили меня пойти на речку Гойтинку. Она тогда, до вырубки лесов была полноводной. За мной увязался мой братишка Алхазур. Ни ребята, ни я не знали, где будем купаться. Мы выбрали пологое место для захода в воду, не предполагая о глубине реки в этом месте. Я первым разделся и вошёл в воду. Меня никто не учил плавать и я, барахтаясь, пытался изобразить, что плыву. И у меня даже стало немного получаться. Мой брат, тем временем зашёл в воду и стал брызгать на ребят. Заигравшись, он отдалился от берега и вдруг исчез. На крик ребят я бросился за ним. Глубина реки позволяла мне схватить брата и посадить его себе на плечи. Но как только я сделал это, то вместе с ним сместился и вдруг не обнаружил под ногами дно. Мы стали тонуть. На крик купающихся с нами детей прибежали взрослые, и с ними мой дядя Салман. Он прыгнул в воду и вытащил нас. Нас утопленников, наглотавшихся воды, откачивали всем миром. Им удалось с большим трудом вернуть нас к жизни.
Но этот урок не стал для меня последним. Уже на третий день после случившимся с нами несчастья, я снова чуть не утонул в реке. Речка Гойтинка после ночного урагана приносила с гор большое количество леса, в том числе срубленного и подготовленного к вывозу. С дровами и строительными материалами в селе была проблема, поскольку вблизи села вырубка деревьев была запрещена. Я, прихватив длинную палку наподобие багра, побежал к реке вылавливать бревна. Со мной, взяв палки, увязались несколько ребят. Мы нашли место, где русло реки сужалось, и бревна наиболее близко подплывали к берегу. Вылавливать бревна нужно было именно в этом месте. Потому что, далее через метров триста они падали с водопада и расплывались, образуя небольшие запруды, где их уже извлекали жители села. Но в выбранном месте скорость потока воды увеличивалась, и надо было успеть зацепить и остановить бревно. Я приметил приличное бревно длиной с телеграфный столб. Остановил его и попытался подтянуть его к берегу. Но моя палка сломалась и я, оступившись, оказался в реке. Меня несло как по жёлобу. Дно реки в этом месте было глинистым. Мои попытки зацепить ногами что-либо на дне и остановиться - не давали результата. Я пытался ухватиться то за одно, то за другое бревно, но руки проскальзывали и, погружаясь с головой в реку я начинал захлёбываться. Благо, что за мной всё это время по берегу реки бежали ребята. И мне удалось у самого водопада ухватиться правой рукой за длинную палку, которую они неоднократно протягивали мне. Совместными усилиями им удалось вытащить меня. Если бы я свалился с водопада, то наверняка погиб под брёвнами.
Отучившись в Гойтинской сельской школе, я ушёл в село Ермоловка, где весной 1929 года в здании бывшей церкви, ребята жили и продолжали учиться, готовясь к поступлению в Рабфак. Курсы были организованы чеченским Облоно. В Грозненском Рабфаке из чеченцев и ингушей обучались единицы. Партия и правительство уделяло большое внимание учёбе детей чеченцев и ингушей в учебных заведениях и школах, ускоряя ликвидацию неграмотности среди коренных национальностей. На собраниях, митингах и сходах, партийные руководители постоянно приводили слова В.И. Ленина, что в стране, где есть неграмотные, построить социализм невозможно. Ещё большее внимание уделялось вовлечению чеченцев и ингушей в производство.
После окончания подготовительных курсов в Ермоловке, нас троих чеченцев и четверых русских ребят отправили во Владикавказ. Мне тогда исполнилось четырнадцать лет, и я особенно не надеялся, что меня, несовершеннолетнего примут на Рабфак.
День был жаркий, и поездка на поезде оказалась долгой. Со станции мы сразу отправились в столовую. Пообедав пошли к Рабфаку. По дороге знакомясь с городскими достопримечательностями. Впервые увидели трамвай, которого в Грозном ещё не было. Подошли ко двору Рабфака и некоторые ребята пошли в здание искать руководителя. В стороне от входа в здание стояла куча здоровых парней по виду детей местных богатеев, которые с нескрываемым презрением и усмешками оценивали нас. Мы не придавали этому значение и рядом с другими ребятами прилегли на травку в тени. Устав с дороги мы уснули. Скоро мы услышали крик и проснулись. К нам подбежал Иван Сидоров и крикнул: - «Наших ребят Хайдарова Саида и Степанова Сергея хулиганы бьют у здания Рабфака. Чеченцы, неужели вы допустите, чтобы наших земляков избивали».
Мы - Сулейманов Махмуд, Эльдерханов Деби-Бек, и я ринулись на помощь. Подбежав к дерущимся, я тут же получил такой удар в челюсть, что кое-как удержался на ногах. Когда пришёл в себя, вижу, что нашим ребятам крепко достаётся. Хайдаров Саид - русский по национальности, в гражданскую войну потерявший родителей, воспитываясь в чеченской семье, почти не знал русского языка. Он весь в крови и в слезах продолжал драться - ругаясь на чеченском языке. Недалеко собралось несколько ротозеев, которые через некоторое время вступили с нами в схватку. С нами дрались уже около двадцати человек. Драка частично переместилась с улицы в здание, куда через окно заскочили дерущиеся. В ход пошли доски от сломанных столов и парт. Услышав возгласы Хайдарова, ингуш Осман Евлоев перепрыгнул через забор во двор Рабфака и, крикнув ингушским ребятам, что вайнахов бьют, устремился к нам на помощь.
Несколько ингушских ребят и их друзья осетины перепрыгнули через забор и ввязались в драку. Я увидел засохшую, недавно посаженную ветку акации, торчащую из земли. Несмотря на колючки, мне удалось вырвать её. Приобретя столь грозное оружие, я стал гоняться за бугаём, который врезал мне в челюсть. И мне удалось по его спине, хорошо приложится колючками. Нас оказалось больше. Когда мы избивали хулиганов, подъехала милиция. Ингушская милиция с правобережной части города пыталась нас разнимать, а осетинская милиция, возможно знавшая этих хулиганов, не вмешивалась в драку.
Тогда Владикавказ делился рекой Терек на две части. В правой части проживали ингуши, а в левой в основном осетины. Этих хулиганов – бандитов, которые устроили с нами драку, знала вся округа, они, совершив какой-нибудь проступок, кочевали и прятались то в одной, то в другой части города. Местная ингушско-осетинская молодёжь отбила нас у милиции. Евлоев Осман увёл нас к себе ночевать. У меня на голове образовалась огромная шишка, болела челюсть, и заплыл левый глаз, так что я с трудом мог его открывать. От гимнастёрки осталась только передняя часть с оторванным карманом. Все наши ребята пострадали не в меньшей степени. Два дня Осман не выпускал нас из дома.
На третий день, нас, переодев в другую одежду, привезли в Ингушское Облоно, которым заведовал Мальсагов Заурбек. Он, прихрамывая на одну ногу, вышел из кабинета и повёл нас в здание Рабфака. Руководство учебного заведения, наотрез отказалось нас принимать. Заурбеку сказали, что такую молодёжь надо не на Рабфак принимать, а в тюрьму сажать. Поскольку, как оказалось, четверо парней, которые с нами дрались - оказались в больнице с тяжёлыми ушибами. Потом Мальсагов повёл нас в железнодорожный техникум, в котором был недобор. Но в техникуме, посмотрев на наши побитые рожи, также отказались. Бедный Заурбек не знал, как нам помочь. Начальник милиции сказал ему, что нас ни в коем случае нельзя выпускать в город. Эта шпана - дети репрессированных, антисоветских элементов, не простят избиение своих. Они могут иметь огнестрельное оружие и кого-либо из наших ребят пристрелить. В безвыходной ситуации Заурбек решил отправить нас в Грозный и попросил милицейское сопровождение.
Нас на двух фургонах в сопровождении трёх милиционеров с винтовками довезли до станции Долаково, где посадили на поезд до Грозного. Там мы распрощались с замечательным человеком Мальсаговым Заурбеком, специалистом знающим своё дело и полностью отдававшимся работе.
После возвращения из Владикавказа я поступил учиться в Серноводское кооперативно-техническое училище. В этот период после решения руководства страны о ликвидации кулачества как класса повсеместно резко обострилась борьба с Советской властью. В Чечне насчитывалось более пяти тысяч кулацких хозяйств. Единоличники не собирались вступать в колхозы, за что подвергались репрессиям. Справедливо возмущаясь повсеместной политике экспроприации зерна в ходе хлебозаготовок, многие люди озлобились и подались в горы. Большое количество оружия, не сданного по окончании Гражданской воины, позволило им вести отчаянную вооруженную борьбу с Советской властью.
В Гойтах, где в Гражданскую войну находилась штаб квартира красной армии, председатель Гойтинского Совета Эльдарханов Таштемир заключил союз с шейхом Сугаиб муллой и проводил политику угодную ему. Перед принятием постановления Гойтинского Совета, Эльдарханов доводил его проект до сведения Сугаиба муллы, и если тот давал добро, то постановление утверждалось, а если нет, то постановление не принималось.
Духовенство, привыкшее веками находиться на политическом олимпе, в ходе строительства коммунистами первого в мире Социалистического государства оказывалось не у дел. Коммунистическая идеология отвергала наличие бога, и тем самым выбивало основу у религиозных догм, которые проповедовались в мечетях. Муллы, боясь потерять остатки своего влияния на людей, воспользовавшись их недовольством существующими порядками, фактически возглавили борьбу с Советской властью. В Гойтинской школе намечалось совещание районных партийных и административных работников по вопросам коллективизации. Мулла со своими сторонниками решил ликвидировать разом всю ненавистную населению районную верхушку. Под полом была заложена взрывчатка. И когда совещание было в самом разгаре, произошёл взрыв. Всё кто был в здании, погибли. Посланный в село карательный отряд из Грозного нарвался на вооружённое сопротивление. Это послужило сигналом для восстания по всему Урус-Мартановскому району.
Организовать слаженную борьбу против Советской власти, духовенству не удалось. По Чечне носились банды, которые убивали партийных и хозяйственных работников, грабили склады, магазины, банки и сберкассы. Сжигали колхозное, совхозное и государственное добро. Осуществив очередной террористический акт, разбойники уходили в горы. И отсиживаясь там, готовились к новой операции.
Глава III
Хорошо помню, как в один из январских дней 1930 года, когда я учился в Серноводске, находясь после уроков на курорте, мы с ребятами услышали в селе стрельбу и взрывы бомб. Все ребята рванули в село. Там в учебном городке кроме нашего училища находились педагогический и сельскохозяйственный техникумы. Купаясь в термальном источнике, я пока одевался, отстал от ребят. Бежал в село с дочерью одного из руководителей городка Анной Егоровой. Смотрим, из села спешно выскакивают две подводы и позади фургон. Подводы полностью забиты мешками, на которых сидят мужики с винтовками. Каждый подпоясан патронташами, и у некоторых гранаты. Подводы проскочить мимо нас, и когда с нами поравнялся фургон, из него выпрыгнули два бандита и на ходу бросились на девушку. Они схватили её и, не смотря на крик и сопротивление, потащили в фургон. Она была ещё совсем ребёнком и звала на помощь. Я бросился к ней на помощь и попытался отнять у бандита ружьё. Но силы оказались не равны, ведь мне тогда было четырнадцать лет. Я получил такой пинок, что упал. Через несколько секунд вскочил и побежал за фургоном. Догнав фургон, я попытался влезть в него, но получив прикладом по голове,- свалился на дорогу. Не помню, сколько времени я пролежал на дороге, пока меня не подобрали люди, погнавшиеся за расхитителями, ограбившими магазин. Меня увезли в город, где я пролежал две недели в первой республиканской больнице.
После выздоровления, я поступил в Грозненский кооперативный техникум. Занимаясь в техникуме, мы практику проходили в магазинах. Спустя полгода, как-то в магазин зашла женщина с миловидной девушкой. Девушка смотрит на меня с удивлением, что я стою за прилавком. Я, посмотрел на неё и узнал в ней Анну, свою Серноводскую попутчицу, которую похитили бандиты. Вдруг Анна меняется в лице и с криком падает на пол. Я выскочил из-за прилавка. На крик к Анне прибежали люди из магазина и с улицы. У неё была истерика. Она кричала: - «Всё кончено! Всё кончено!» Вызвали скорую помощь, и она с мамой уехала. Анну я больше не видел. Однако через несколько дней после встречи в магазине я встретил её маму. Мы разговорились, и она мне рассказала, что бандиты трое суток продержали Анну у себя, издевались и насиловали, как хотели. Потом привезли, и выбросили у села. У Анны после этого от полученного стресса происходят припадки. Мама Анны рассказала, что в тот же день когда бандиты ограбили магазин, они ночью ворвались и покуражились в учебном городке. Не найдя чем поживиться - бросили бомбу в пекарню. Они рассчитывали, что тем самым создав голод, вызовут у учащихся недовольство Советской властью. После разгрома в городке они перебрались в соседнее село и там ограбили магазин. Женщина рассказала, что на днях они переезжают из Грозного в Ростов на Дону. Мы распрощались, и я пожелал им удачи.
Совмещать учёбу с практикой в магазинах мне не нравилось. Я посчитал, что торговля это не то, чем я готов заниматься всю жизнь. Меня влекло к технике, и я приступил усиленно готовиться к поступлению в Грозненский Рабфак на первый курс. Но весной, а именно двенадцатого апреля 1931 года, я стал участником неприятной истории. Я шёл с вечернего занятия с двумя однокурсницами: Евсеевой Вероникой и Будановой Валентиной. Идущий к нам на встречу выпивший гражданин, что-то брякнул. Я даже не расслышал, а девчонки засмеялась. И тут этот гражданин достаёт наган и, подойдя ко мне, вплотную собирается выстрелить. Девчонки быстро обступили меня. Гражданин стреляет. Я, наверное, рефлекторно сжался и пуля, не задевая девушек, проходит через рукав моего плаща, слегка чиркнув по руке. На выстрел прибежали два милиционера. Они обезоружили стрелка и отвели в милицию. Скоро состоялся суд. Этого гражданина Дроздова Сергея осудили на пять лет строгого режима. После выстрела Дроздова, я подумал: - какая сложная штука – жизнь, то бандиты чуть не прибили, то придурок по пьяни чуть не застрелил.
Сдача последнего вступительного экзамена на Рабфак, по времени совпала с замечательным событием. В Грозном состоялся митинг, на котором зачитывали постановление партии и правительства о выполнении грозненскими нефтяниками первой пятилетки за два с половиной года и награждении объединения «Грознефть» орденом Ленина. На митинге чествовали передовиков производства, награждая их правительственными наградами.
Когда я выдержал последний экзамен и поступил, наш классный руководитель Гридасов Сергей Михайлович собрал нашу группу и сказал:- «Начну молиться богу и ходить в церковь, если хотя бы один из вас двадцати пяти человек чеченцев и ингушей, принятых на Рабфак окончат после этого институт. И это должно произойти до моего ухода на пенсию. Сергей Михайлович искренне переживал за нас детей чеченцев и ингушей. Он, не считаясь с личным временем, всячески помогал нам в учёбе. Студенты Рабфака и института в то время являлись гордостью Советских партийных органов. После учёбы, а иногда и в выходные дни мы работали. Обычно после построения в колонну мы с песнями шагами в городок Иванова таскать шпалы и рельсы. В тот период шло восстановление железнодорожной ветки Грозный – Старые промысла. На строящееся учебное здание института, часто ходили таскать кирпичи. Кирпич мы брали рядом за дорогой, разбирая старое, ветхое здание. В конце лета шли на новые промысла ломать кукурузу, убирать помидоры и другие овощи. В то время в городе не ходили ни трамваи, ни автобусы.
Первая очередь трамвайной линии была пущена только в 1932 году. В тяжелейшие для страны годы 1931- 1934 годы, когда в стране существовала карточная система, подрастающее поколение, воспитанное на преданности делу Великого Ленина проявляло энтузиазм, интернационализм и истинный патриотизм.
26 января 1934 года открылся 17 партийный съезд, который тогда называли «Съездом победителей». Накануне съезда, нас, чечено-ингушскую молодёжь, - выпускников Рабфака и подготовительных курсов института, в составе шести человек по приглашению организации пролетарского студенчества ВЦСПС послали на экскурсию в Москву. Мы прибыли туда 28 января. Съезд заседал уже третий день. Нам готовили встречу с москвичами и делегатами съезда. Сразу после приезда в Москву мы заехали ВЦСПС, председателем которого был Шверник Н.М. Наш руководитель, не растерялся, и попросил, чтобы нас всех шестерых включили в делегацию пролетарского студенчества. Руководство ВЦСПС пошло нам на встречу и разрешило встречу с делегатами съезда. В тот же день мы пошли к Красной площади. На ней шли строго колонной, из которой нельзя было переходить в соседнюю колонну. Когда подошли вплотную к Мавзолею, то остановились у трибуны. На трибуну поднимался весь президиум 17 партийного съезда.
Смотрю, на трибуну поднимается с помощью двух красноармейцев Михаил Иванович Калинин. Когда все поднялись на трибуну, народ на площади притих. Ведущий митинга объявляет:- «Слово предоставляется секретарю Ленинградского Обкома и Горкома партии Сергею Мироновичу Кирову». Площадь наполняется аплодисментами и возгласами. Сергей Миронов выступал просто и доходчиво, не заглядывая в подготовленный текст. Ни один выступающий после него не мог с ним сравниться. Это было просто замечательно. Он аргументированно критиковал: троцкистов, бухаринцев и других оппортунистов. Мне запомнилась его фраза: - «Наша партия - едина как монолит, крепка как гранит!» Речь Кирова закончилась бурными аплодисментами. После него выступали другие руководители страны, которые зачитывали свой доклад. Восприятие их выступления, собравшимися ни в какое сравнение не шло с выступлением Сергея Мироновича. В конце митинга выступала московская ткачиха.
Когда закончился митинг, я ещё долго оставался под впечатлением от состоявшегося события. Мы, уставшие, посчитали, что для первого дня пребывания в Москве увидели достаточно, и не решились ехать по музеям. Руководитель повёз нас в общежитие фабрики имени Фрунзе, которое находилось за Даниловским рынком. Там мы переночевали.
Встали рано. Забежали позавтракать в буфет, находящийся в подвальном помещении общежития. После завтрака, мы вышли на улицу. На днях в Москве пустили метро с ограниченным маршрутом, но мы решили ехать к назначенной цели на трамвае. Ознакомительную поездку в метро отложили на следующий день. Втиснуться в трамвай удалось со второго раза. В первый раз мы здоровые, энергичные молодые люди постеснялись толкаться у входа. В следующий трамвай, пробрались в разные двери. В вагоне было так много народа, что некоторые пассажиры не доставали ногами до пола, зависая на соседях. Ехать оказалось далеко. Я протиснулся в середину вагона, а мои товарищи оказались у двери. На одной из остановок, от выходящих из трамвая товарищей я услышал: - «Гехаев на выход!» Пока я пробирался к двери, трамвай прошёл середину пути к следующей остановке. Двери в переполненном вагоне не закрывались. Я оттеснил людей в проходе и спрыгнул на ходу, едва устояв на ногах и не влетев головой в столб. Я огляделся и не знал - куда мне идти. Не правильно сориентировавшись, из-за невнимательности, я добежал до следующей остановки и сел в трамвай. Трамвай сделал резкий поворот и я понял, что сел в трамвай не того номера, и потерял своих товарищей оставшихся на остановке.
Моё положение приобрело тягостный характер. Я, зимой, - первый раз в громадном городе, без денег и документов, оставшихся у руководителя. Трамвай возил меня из одного конца города в другой, и я не мог придумать, как мне отыскать своих товарищей.
На одной из остановок напротив меня сел военный, и спросил у него, не знает ли он как мне доехать до ВЦСПС. Военный ответил, что он как раз туда едет. Когда мы приехали и зашли в здание ВЦСПС, на стене справа от лестницы висел ковёр с портретом Н.М. Шверника, сделанный вроде как из разных пуговиц. Побывав здесь же накануне, я не заметил этого портрета, и сейчас восхищался его красотой.
Здесь в пролетарском студенчестве своих товарищей я не нашёл. Меня заметили делегаты съезда, в их числе аппаратные сотрудники, с удивлением стали спрашивать, - где мои вчерашние товарищи. Я рассказал им, всё, что со мной случилось. Они меня успокоили, сказав, что вечером твои товарищи приедут, и я обязательно встречусь с ними. Возможно, я им приглянулся. Они схватили меня и потащили к начальнику управления. Начальник сказал, что помнит наших ребят с Кавказа и сейчас он готовит приветственную студенческую делегацию на проходящий партсъезд. На меня надели черкеску с газырями и повесили кинжал с поясом. Принесли огромную белую папаху, которая упрямо не хотела держаться на моей голове. Женщина, которая принесла мне одежду забрала папаху и через несколько минут вернула мне её, уже подогнанную по моей голове. Отсюда нас семерых человек посадили на машину и повезли к Кремлёвским воротам. Наш руководитель как-то долго возился с пропуском. Мы ждали, когда его оформят. В это время он общался с начальником караула офицером с тремя ромбами на кителе. К ним подошёл разводящий, офицер с четырьмя ромбами на кителе. Я в то время уже знал воинские звания и отличия, а потому искренне удивился, увидев офицеров столь высокого ранга. Ведь три ромба на кителе это было равнозначно командиру корпуса, а четыре ромба – командующему армией.
Когда мы зашли в Кремль, руководитель сказал, что наш пропуск подписан самим Михаилом Ивановичем Калининым. Далее, наша делегация проследовала к громадному зданию. Позже я узнал, что это был Большой Георгиевский Дворец. Мы с одним грузином одетые по-кавказски, оказались впереди делегации. Как только открыли дверь и мы заглянули в зал, я увидел, что на противоположной стороне стоит оркестр, а на нашей стороне члены президиума съезда во главе с И.В. Сталиным. Всё руководство страны общалась между собой в перерыве съезда. Как только я увидел куда попал, у меня отнялись ноги. Прямо передо мной стояли Сталин, Калинин, Ворошилов, Будённый, Киров, Орджоникидзе, Микоян и другие.
Раньше я их видел только на фотографиях, которые висели на стенде в институте. Потеснив меня, все мои товарищи вошли в зал. Я, в это время ошарашенный стоял в дверях. Я выше среднего роста, да ещё в белой папахе, наверное, послужил сигналом для оркестра, который загрохотал лезгинку. Грузин пустился в пляс и, сделав пару кругов, остановился и отошёл в сторону. Меня же с трудом удалось оторвать от двери и, сделав несколько движений, я неуклюже остановился. Ноги упрямо не хотели слушаться. Оркестр замолк.
Тут И.В. Сталин подошёл к С.М. Будённому, который в это время куда-то собирался - уже одел шинель и подпоясывался ремнём с шашкой. Он что-то сказал Семёну Михайловичу на ухо и тот подозвал руководителя оркестра. Диктор объявил, что сейчас по просьбе делегатов, оркестр сыграет наурскую лезгинку. Когда заиграл оркестр, Семён Михайлович снял шинель и пустился в пляс, вприсядку наматывая круги. После музыкальной паузы к нам с грузином подошёл Серго Орджоникидзе и по-грузински спросил меня:- «Ты грузин или нет?» Я сказал ему что нет, я чеченец. Когда я ответил ему, он обнимает нас с грузином за плечи и выкрикивает:- «Сергей Миронович, Николай Фёдорович идите сюда. Смотрите, кто к нам приехал. Земляки приехали с Кавказа!». Нас обступила молодёжь и к нам подошли Киров, Гикало, Микоян, Косарев и даже Павел Петрович Постышев. Николай Фёдорович Гикало спрашивает у Серго: - «Они оба из Грузии?». «Нет. Спроси у этого парня кто он», - говорит Орджоникидзе и показывает на меня. Ко мне подходит Николай Гикало, которого я уже видел не в первый раз. То в раннем детстве, то уже позже - на митинге в Грозном. Он спрашивает у меня, - кто я, и откуда? Я говорю, что из Грозного. Он очень удивился и говорит:- «Так ты и сейчас живёшь в Грозном или в Москве учишься?». Я ему рассказал, что я родился и живу в Гойтах. В Грозном я поступил в нефтяной институт и приехал в Москву на экскурсию. Гикало, как узнал что я гойтинский, сразу обнял меня и говорит: - «Так мы ж с тобой земляки!» Он стал меня расспрашивать о своих знакомых: Итаева Сагари и его жену Куку, Эльдархановых, Яшукаева Чоду и других. Потом спросил, что было в Гойтах в 1930 году. Кто был организатором кулацкого мятежа. Он не знал, что Чоды Яшуркаева уже не было в живых.
Перерыв на съезде заканчивался, и Николай Фёдорович сказал мне, что ещё встретимся и ушёл на трибуну. Он тогда работал Первым секретарём ЦК Компартии большевиков Белоруссии. Новая встреча с Гикало не состоялась. Нас до конца заседания увёл из зала руководитель. После съезда Николая Гикало перевели Первым секретарём Харьковского Обкома партии. Как оказалось я был одним из последних грозненцев, кто видел Николая Гикало живым.
Вечером я встретил своих товарищей, и рассказал им, что со мной произошло. Следующий день в Москве запомнился военным парадом, который продемонстрировал мощь Московского военного округа. В этот день трое комсомольцев на стратостате достигли рекордной высоты в 22 километра. К сожалению, на следующий день сообщили, что они погибли.
Глава IV
После возвращения из Москвы мы начали усиленно изучать материалы прошедшего съезда принявшего программу второй пятилетки. Мне, конечно, никто не верил, что я побывал на съезде в Георгиевском дворце.
В сентябре у нас начались занятия в институте. В нашу группу с подготовительного отделения, в которой кроме меня были армянин, два осетина и кумык влились студенты грузины, которые плохо владели русским языком и украинцы из Харькова. В тот период в Харькове ещё находилось украинское правительство. Ходили слухи, что грузин к нам направил С. Орджоникидзе, а украинцев П. Постышев. Меня назначили старостой группы. Группа была очень дружной, я всех этих ребят уважал и относился к ним как к родственникам. Они относились ко мне также. Шутя, называя братаном или батей. Я часто, не по своей воле находился в центре их внимания. Выходя из общежития на вечернюю прогулку, меня постоянно сопровождали и грузины, и украинцы, распевающие свои национальные песни. Иногда говоришь товарищам: - «Может не стоит всем прогуливаться по проспекту, а кое-кому нужно засесть за уроки?» А они мне шутливо отвечали: «Мы не хотим, чтобы в тебя опять стреляли и убили». Когда я иногда по пути останавливался, встретив какого-нибудь из знакомых, вся группа притормаживала. Она ждала, пока я к ним не присоединюсь.
В тот год в прокат вышел фильм «Чапаев». Среди нас комсомольцев был такой призыв: «Бить врага - как Чапаев; Работать – как Изотов; Жить – как Островский».
В 19З4 году в Грозном открылся аэроклуб. Вначале вдохновлённый героический подвигом полярных лётчиков по спасению "Челюскинцев", я собирался пойти учиться в него. Однако сомневался смогу ли совмещать учёбу в институте с посещением занятий в аэроклубе. Потом хорошо подумав и понимая сложность обучения на первых курсах института, решил отложить эту идею, боясь отстать от учебного процесса. Однако учёбу на первых, двух курсах, приходилось постоянно совмещать с работой. Во второй половине дня после занятий, мы с ребятами шли на товарный двор вокзала и работали грузчиками. Нашу студенческую бригаду там знали и к нашему приходу уже обеспечивали нам необходимый фронт работ. Работа была тяжёлая. Мы сильно уставали и часто засыпали на лекциях. Заработанные деньги и стипендия позволяли ни от кого не зависеть.
На первых курсах, изучая общеобразовательные предметы, мы студенты промыслового факультета в основном парни сидели на лекциях с девушками из технологического факультета. Между нами, конечно, завязывались не только дружеские отношения. Был такой случай. Со мной в общежитии в одной комнате жили Беликов Гена и Саркисов Ашот - студенты технологического факультета. К ним иногда приходила заниматься одногруппница - симпатичная молодая женщина Кравченко Светлана. Она была замужем. Её муж работал инженером на нефтеперерабатывающем заводе. За ней постоянно бегал один студент - Харитон Мишин. Он не давал ей прохода, а она всячески пыталась от него дистанцироваться. Его любовные страдания вызывали у нас наблюдающих за данной ситуацией насмешки, которые в конечном случае привели к трагедии.
Как-то раз, в перерыве между занятиями, он остановил Светлану на лестнице и, схватив за руку, спросил: - «Сегодня вечером пойдём в кино?» Она вырвала руку, отпрянула от него и решительно заявила: - «Уйди, и не приближайся ко мне больше! Я с тобой никуда не пойду!»
Она спускалась по лестнице, когда он вытащил из кармана пистолет и выстрелил ей вдогонку. Одного выстрела хватило, чтобы Светланы не стало. Через месяц состоялся суд. Мишина приговорили к 10 годам тюремного заключения. Тогда был отменён расстрел. Максимальный срок заключения составлял 10 лет. На суде присутствовал муж Светланы. Когда председательствующий закончил читать приговор, муж Кравченко первым вышел из зала суда. Мы с товарищами выходили вслед за ним. За нами два милиционера выводили Мишина, держа его за руки. На улице стояла чёрная машина, ожидая милиционеров с арестованным. Мишин при посадке в автомашины крикнул своей матери: - Жди меня мама! Я как-нибудь отсижу этот срок. Мне тогда исполнится только 32 года. Стоящий за машиной Кравченко выхватил револьвер и, приближаясь вплотную к Мишину произвёл в него четыре выстрела. Затем бросил револьвер и кричит: - А теперь арестуют меня! Я готов за него отсидеть 10 лет, - и протягивает руки милиционерам.
По окончании второго курса, я уже не откликался на физическую работу и старался заработать на общественных работах: то на курсах пионервожатых; то на курсах пропагандистов. Меня в тот период избрали в институтское комсомольское бюро, и я стал заместителем секретаря комсомольской организации института.
Спустя некоторое время комсомольское бюро института рекомендовало меня для вступления в партию. Но на городском бюро ВКП(б) моя кандидатура была отклонена Чернокозовым. Он задал мне такой вопрос:- " Докка расскажи мне, чем занимается твой отец, работая в колхозе?" Мой отец был единоличником, и не при каких условиях не собирался работать в колхозе, а потому я смутился и не знал что ответить. Врать - не хотел. Пожал плечами и ответил: - "Не знаю". Чернокозова не устроил мой ответ, и он пробурчал: - " Как это так!? Будущий коммунист, а не знает, чем занимается его отец".
Я был совершенно не обижен на Христанфа Павловича, так как с уважением относился к нему. Всё мы в группе любили читать после занятий книгу Николая Островского: «Как закалялась сталь». На страницах романа автор упоминал Христанфа Павловича Чернокозова которого лично знал. Чернокозов бывший шахтёр, коммунист с большим стажем, был наставником молодёжи. После работы на Донбассе он возглавлял Грозненский Горисполком и был один из первых кавалеров «Ордена Ленина». Орден он получил за выполнения нефтяниками Грозного первой пятилетки за два с половиной года. В книге Николай Островский часто вспоминает Христанфа Павловича как одного из своих воспитателей, называя его «Батько». Украинцы из моей группы познакомились с Чернокозовым и пригласили его в наше общежитие, которое находилось недалеко от здания института за рекой Сунжа. Христанфу Павловича у нас понравилось, и он часто бывал у нас. Это был наш учитель и наставник.
Занимаясь общественной работой, я познакомился с красивой девушкой студенткой технологического факультета - Ниной Сергеевой. Она обучалась на втором курсе, и возможно, поэтому до знакомства наши пути не пересекались. Когда я впервые увидел её, во мне что-то перевернулось. Родители Нины являлись преподавателями Рабфака. Они преподавали основные предметы. Нина оказалась дочерью Елизаветы Михайловны, у которой я был на хорошем счету и, не смотря на разницу в возрасте, состоял в приятельских отношениях. Нина была самая популярная девушка в институте. Отличница, общественница, непревзойдённая красавица. В Грозном я думаю, красивей её не было. Нина знала себе цену. Девушка была непреступной гордячкой, любила шутить и смеяться. Как-то после затянувшегося до позднего вечера комсомольского собрания, на котором я присутствовал, Нина попросила проводить её домой на старые промысла. Я был счастлив, что она выбрала меня в качестве провожающего. После этого мы стали встречаться.
Летом 1936 года коммунисты среди студентов института усилили политико-массовую работу. Преподаватели военной кафедры института однажды выстроили нас, и повели в парк культуры имени С.М. Кирова. Сюда же привели молодёжь и с других учебных заведений города. Состоялся митинг, на котором выступали партийные и комсомольские руководители области. На митинге выступил лётчик Дагаев, который призывал комсомольцев и молодёжь поступать учиться в Грозненский аэроклуб. После митинга в парке, на второй день, желающих учиться в аэроклубе построили и направили на медкомиссию. Таких оказалось около сорока человек, в том числе я. Когда мы подошли к поликлинике, из дверей вышла, наш студенческий врач Соркина, которая являлась членом медкомиссии. Она подошла к нашей колонне и стала рассматривать пришедших на комиссию. Она знала многих и, подойдя ко мне во всеуслышание выдала: - "Гехаев тебе не на самолётах летать, а с трактора на парашюте прыгать!" Ребята, стоящие со мной, заржали как лошади. Она брякнула это потому, что я часто лечился от малярии в поликлинике, в которой она работала. В Грозном в тот период многие болели малярией. Мне неудобно было смотреть ребятам в глаза, когда по результатам медкомиссии из нашей колонны для оформления документов в аэроклуб оставили троих, в том числе меня. Со мной в аэроклуб поступил - Иван Безрук и какой-то Зданчук, которого позднее арестовали как польского шпиона. Его мы больше никогда не видели.
Занятия в аэроклубе проходили по вечерам и в выходные дни. Начинали с теоретических занятий, а затем зачастую в выходные дни переходили к практическим занятиям. На первых этапах отрабатывали на планере взлёт, пилотирование и посадку. Потом с инструктором начали летать на учебном самолёте У-2. Вначале у меня был инструктором Бурлуцкий, а затем Вебер. В аэроклубе тогда работали трое немцев. Вебер был честным гражданином, хорошим, эрудированным специалистом - знатоком своего дела. Двое других немцев братья Дауэнгауры оказались врагами. Один из них возглавлял летнюю часть и был уличён в том, что забрасывал в двигатели самолётов через выхлопные трубы болты с гайками. В результате чего, двое курсантов едва не погибли при отказе работы двигателей. Он был осуждён. А другой брат, отвечающий в аэроклубе за горюче - смазочные материалы сбежал перед самой инвентаризацией складских запасов. В лётной группе, в которой я был, парашютная подготовка была не обязательной. Но совсем не хотелось упускать возможность лишний раз испытать сначала страх, а потом удовольствие от прыжка. За время обучения в аэроклубе удалось прыгнуть около десяти раз.
Занятия в институте и аэроклубе совсем не оставляли свободного времени. Наши встречи с Ниной Сергеевой стали редкими. И совсем прекратились, когда возвращаясь с вечерних занятий в аэроклубе, я увидел, как Нина шла под руку со слушателем военной академии им. Жуковского. Мне показалось, что она, увидев меня отвернулась.
В свободное время, мы студенты, как и все молодые люди, находили свободное время для отдыха. Помнится такой случай.
В конце июня 1937 года, когда в городе стояла неимоверная жара, а в Испании шла гражданская война, в Грозный из земли басков приехала футбольный команда. Испанцы показывали нашим командам, как надо играть в футбол. Они выигрывали у всех кроме тбилисского «Динамо». Мы студенты, конечно, увлеклись футболом. В эти дни на встречу с испанцами в Грозный приехала бакинская команда «Спартак». Грозненская основная футбольная команда тоже называлась «Спартак». Игры между командами должны были проводиться на стадионе «Динамо», который в то время был главным стадионом в Грозном. Стадион был огорожен высоким забором из досок, поставленных стоймя.
Мысли о покупке билетов на футбол, при общем желании попасть на стадион, ни у кого из нас не возникали. Сплошное безденежье, связанное с задержкой стипендии в течение месяца, не располагала к этому. Нас уже полмесяца кормили в студенческой столовой по спискам, представленным деканатом. Я даже ходил к ректору с просьбой выплатить хоть часть стипендии, но ничего не получилось. В нашем «Спартаке» играло несколько студентов института: нападающий Сорокин, защитники Михайлов, Строков и другие. Этих парней знал весь институт. Такие международные игры проводились очень редко, а желание попасть на стадион, было столь велико, что мы с ребятами за несколько минут до матча ходили вдоль забора в поисках слабо прибитых досок. Тут самый здоровый и сильный среди нас, Иван Кобзарь говорит мне: - «Такой матч пропускать нельзя. Староста становись мне на плечи и перепрыгивай. Остальные потянутся за тобой!» Я в нерешительности постоял с Иваном у забора, и не найдя другого выхода, встал на плечи Ивана и сиганул через забор. Предварительно, сказав ребятам, чтобы следовали за мной и сразу после приземления рассредоточивались среди людей. Приземлился я нормально, но, не успев отбежать далеко от забора, был схвачен двумя милиционерами, которые держали меня, заткнув рот. Ваня стоял спиной к забору и не видел, что происходит за ним. За мной перелезли через забор шесть человек. Седьмым на забор залез Шарафьян Ашот. Он засел, не решаясь спрыгнуть ни на ту, ни на другую сторону. За ним на заборе оказался Миносьянц Саркис и, увидев как нас, ребят задерживает милиция, тоже не решился спрыгнуть. Иван спросил у них, что происходит и, узнав, что ребят задержала милиция, отрывает верхнюю часть доски забора и перескакивает через забор. За ним следом побежал милиционер. Ваня был отчаянным парнем. Увидев наше задержание, он остановился и набросился на милиционера. Свалил его, отнял пистолет и произвёл выстрел в воздух. На выстрел сбежалась целая орава милиционеров. Нам скрутили руки, и повели к начальнику милиции города. Он сидел на нижнем ряду трибуны с Христанфом Павловичем. Поскольку меня скрутили первым, я и оказался впереди процессии дебоширов, которую представили высокому начальству.
Как только мы подошли, Христанф Павлович посмотрел на меня и спрашивает:
- И ты здесь? Почему хулиганишь? Это твои студенты?
- Студенты мои. А как же по-другому попасть на стадион, если нет денег, купить билеты,- отвечаю я.
- А вам что не платят стипендию? Два дня назад я был у вас в общежитии и не слышал проблем со стипендией.
- Нам было стыдно об этом говорить. Стипендию платят, но в настоящее время уже месяц задерживают.
Христанф Павлович обращается к начальнику охраны стадиона и говорит:
- Знаешь, кого ты на стадионе выловил и привёл ко мне?»
- Откуда мне знать шпану всякую, которая норовит без билета оказаться на стадионе, - с опаской отвечает тот.
- Это не хулиганы, а дети рабочих и беднейших крестьян. Будущие строители социализма, почти все комсомольцы. Это опора нашей партии. У кого ты служить, у партии большевиков или у кого? Что было бы худого или плохого, если бы ты пропустил этих ребят на стадион без билетов? Не из-за чего устраиваешь беспорядок на стадионе. Вон в переднем ряду сидит твоё войско. Так ты забери у них скамейки и принеси их сюда и поставь возле меня. Пусть студенты сядут и посмотрят футбол. А твои блюстители порядка пусть не сидят и развлекаются, а стоя держат порядок.
- А вы Михаил Иванович,- обращается Христанф Павлович к начальнику милиции, сидевшему рядом,- объявите старшему по охране правопорядка на стадионе Николаю Петровичу выговор. А копию приказа пришлите ко мне в Горисполком.
Глава V
В 1937 году занятия в аэроклубе заканчивались. На выпускных экзаменах мы жили в палаточном городке в посёлке Катаяма. По результатам выпускных экзаменов мне предложили продолжить обучение в инструкторской группе. И я с удовольствием согласился. Но учёба в институте не позволила окончить этот курс. У меня началась практика, и мне пришлось ехать в объединение " Краснодарнефть" для её прохождения. В результате пропустив целых три месяца обучения в инструкторской группе, я безнадёжно отстал и вынужден был закончить обучение. Я итак был очень благодарен тогдашнему руководству института, ректору и партийной организации, которые дали мне возможность закончить обучение в аэроклубе.
В том же году я стал кандидатом в члены ВКП(б). Во второй раз каверзных вопросов никто не задавал и меня приняли. Для вступления в партию нужно было в течение двух лет проходить кандидатский стаж и на деле доказывать свою преданность делу партии Ленина-Сталина.
Меня, как заместителя комсомольской организации института руководство партийной организации второй год подряд направляло на Рабфак для участия в выпускном вечере. Моей задачей было не гулять на вечере, а вести агитационную работу, фактически вербовать молодёжь окончившую Рабфак, продолжать обучение в нашем институте. Особый упор я должен был делать на коренную национальную молодёжь. Ведь среди чеченцев и ингушей очень мало кто учился не то что в институте, но и в средней школе. Побывав на вечере и проведя агитацию среди выпускников, я не рассчитывал на её результативность, поскольку оказался не в том месте и не в то время. А потому, мало кто откликнулся на мои увещевания.
На вечере я заметил Елизавету Михайловну - маму Нины. Она сидела с учительницей Петровой Марией Павловной и о чём-то разговаривала. После вечера я остался на Рабфаке. Смотрю, тут же остались после торжества Нина с подругой Галиной Кравец.
Я поднялся на второй этаж и решил пройтись по коридору, по возможности заглянуть в открытые кабинеты. Меня интересовало то, что изменилось с тех пор, как я закончил обучение на Рабфаке. Иду по коридору и захожу в кабинеты, рассматривая экспонаты: плакаты, картины, портреты, таблицы. За мною по пятам следуют Нина с подругой. Нина всячески пытается со мной заговорить. Но моя мальчишеская обида после того вечера, когда увидел её, гуляющей с другим, уже полгода не позволяла мне приблизиться к Нине, не то что заговорить с ней. Разговорить меня Нине не удалось и, рассмотрев всё, что меня интересовало, я спустился со второго этажа на первый. На первом этаже всё ещё сидели Елизавета Михайловна с подругой. Я подошёл к ним и поздоровался. Елизавета Михайловна спросила меня: - " Ну как Дима, тебе понравилась наша выставка?" Я, конечно, приступил расхваливать, всё что увидел. За мною следом подошла Нина с подругой, и встали, неподалёку позволяя нам закончить беседу. Когда мы закончили, я, намереваясь обследовать экспонаты первого этажа, продвинулся вперёд и вошёл в ближайший кабинет. Оказавшись за дверью, ненароком услышал разговор Нины с матерью. Елизавета Михайловна спросила:
- Нина! Ну как?
- А никак! Мама! Он как холодный самовар. Упрямый как бык. Не хочет и разговаривать. Что я могу с ним сделать?
- Нина он пошёл смотреть экспонаты первого этажа. По-видимому, ему понравилась выставка. Следуй за ним и попытайся ещё раз. Я позже поговорю с ним.
Вскоре Нина снова оказалась рядом и я не смог удержаться, чтобы не начать разговаривать с ней. После этого вечера я не мог понять, кем я тогда являлся для неё и её мамы. Возможно, они решили просто подурачиться. Ведь такая девушка могла бы себе найти в тысячу раз более достойного кавалера.
Учиться в институте мне нравилось. Сессии, несмотря на общественную нагрузку, удавалось сдавать без хвостов. За исключением одного случая, когда на партийном собрании я нелицеприятно высказался в адрес преподавателя Болдырева читающего у нас курс по бурению нефтяных и газовых скважин. На том собрании обсуждали ряд кандидатур, которых члены ВКП(б) рекомендовали принять в партию. Мне кандидату в члены партии, позволялось присутствовать на собрании и участвовать в дискуссиях, без права голосовать. Меня, наверное, чёрт дёрнул за язык. Когда стали обсуждать кандидатуру Болдырева я выступил, сказав, что он в учебном процессе мало времени уделяет разъяснению студентам современных методов бурения. Он, обладая большим опытом и изучая специализированные иностранные журналы по передовым методам, на занятиях не читает лекцию, а поёт. Его очень трудно понимать студентам. Он проскакивает новый материал без остановки, не давая сосредоточиться студентам. Что я наделал - осознал позже.
Через некоторое время мне пришлось сдавать курс бурения Болдыреву. Теоретическую часть по билету, я сдал. По практике мы спустились в подвальное помещение института, где были установлены различные типы бурового оборудования, станки и механизмы. И вот здесь Болдырев отвёл душу. Он начал гонять меня по всему оборудованию, задавая десятки вопросов, и здесь я выглядел бледно. Некоторое оборудование я увидел впервые, поскольку как-то пропустил практическое занятие. По результату проверки преподаватель заявил:
- По теории - четыре. А по практике - вы ничего не знаете! Идите к ректору, и пусть он сам выводит вам оценку.
- Ага, ректору больше делать нечего, чтобы возиться с каждым студентом, - ответил я.
Пришлось идти к декану, и просить его, чтобы он назначил мне другого преподавателя. Он назначил мне Сидорова. Я попросил однокурсника, отлично знающего предмет спуститься со мной в подвал к оборудованию и позаниматься со мной. На пересдачу я пришёл подготовленный, и сдал предмет на "четыре".
В период обучения в институте на военной кафедре мы проходили высшую не войсковую подготовку с артиллерийским уклоном. Нас обучали по специальности командир артиллерийского взвода. Из Грозного мы ездили в Саратовские артиллерийские лагеря. И после стрельб в составе 22 артполка, сдавали экзамены на командира взвода.
В январе 1939 года должна была состояться перепись населения. В преддверии её, в институте были намечены подготовительные мероприятия. В клубе института секретарь парткома Евсюков собрал актив и всех студентов, которых удалось застать в это время. Для переписи населения он стал создавать бригады переписчиков попарно - юноша и девушка. Назначается девушка и она должна выбрать парня, с которым пойдет переписывать. Первой назначают Нину Сергееву. Она была действительно первой. Девушка во всех мероприятиях принимала самое активное участие. На праздничных демонстрациях во главе институтской колонны она стояла на машине с серпом, а парень рядом с ней с молотом. Нина стоит в президиуме у трибуны и у неё спрашивают, с кем она пойдёт переписывать. Она осматривает зал и не находит того с кем пойдёт. Потом кричит парням, стоящим возле дверей клуба: - " Ребята! Позовите, пожалуйста, из коридора Гехаева!" После того как мне передали, что меня зовут, я растолкал товарищей и вошёл в зал. Все с удивлением на меня смотрели. А мне почему-то стало стыдно смотреть людям в глаза. Нина стоит у трибуны и во всеуслышание говорит: - "Я пойду переписывать людей только с Гехаевым!" После этих слов, я показал всему залу, как я умею краснеть. По окончании мероприятия, когда зал почти опустел, Нина подошла ко мне и, улыбаясь, произнесла: - "Ну как, ты всё ещё на меня сердишься? Давай остывай!"
Мы договорились с Ниной, когда приступим к переписи и с какой стороны квартала начнём. За нами прикрепили квартал по Первомайской улице номер 115. Там в то время в основном жили преподаватели Рабфака и института. Договорились встретиться в воскресенье, в девять часов утра.
Я пришёл вовремя к нашему кварталу, и стал ждать Нину. Прошёл час, а её всё не было. Я уже думал, что она забыла, поскольку мы договаривались в пятницу. Возможно, задерживается поезд со старых промыслов, на котором в основном в то время добирались в центр города. Подождав Нину ещё полчаса, я, подготовив бланки и ручку, постучал в первую дверь. С этого дома мы договорились начинать перепись. Кто здесь живёт, я совершенно не знал. В этом году в город на гастроли приехала трупа театра музкомедии из Ростова на Дону. Она пользовалась успехом и, несмотря на окончание театрального сезона, продолжала играть спектакли. Среди артистов была молодая симпатичная особа, которая играла главные роли. Её я видел в оперетте "Роз-Мари". Когда я постучал в дверь, мне открыла дверь пожилая женщина и проводила в квартиру. Я увидел в комнате ту самую знаменитую актрису, которая сидела напротив трюмо и рассматривала себя в зеркало. Как я понял – она, наверное, готовилась к дневному спектаклю. Я поздоровался, достал свои документы и переписал присутствующих. Я уже собирался уходить, как меня задержали. На столе быстро появились бутерброды, пироги и бутылки. Несмотря на мой категорически отказ, меня всё же уговорили сесть за стол. И только я присел, как в дверях появляется Нина. Она заглянула в комнату и увидела меня за накрытым столом, на котором стояли бутылками с вином и налитые рюмки. Нина развернулась и вышла. Я оказался в идиотском положении.
В этот день она отказалась ходить со мной переписывать. На второй день, после совместных занятий по политучёбе, я подошёл к ней и попытался объясниться. Она не захотела со мной разговаривать. Единственное, что она неохотно изрекла: - "Иди к моей маме и расскажи ей обо всём. Докажи ей, что ты невиновен. А заодно можешь попросить её, чтобы она нас помирила". Я понимал, что этот ультиматум, очередная глупость взбалмошной девчонки, а потому не придал этому значение. Впутывать Елизавету Михайловну в наши отношения, я не собирался. В результате через определённое время наш конфликт сам собой рассосался, и мы стали снова встречаться.
Глава VI
В 1939 году мой двухлетний кандидатский стаж закончился и меня приняли в члены ВКП(б). Политическая обстановка в республике продолжала оставаться напряжённой. В горах и лесах противники Советской власти не прекращали сопротивление. Они, действуя партизанскими методами, ликвидировали тех, кто пытался наладить новую жизнь на селе. Власть в горные районы направляла своих руководителей, и через некоторое время оттуда приходили гробы. После окончания института мне предложили работать в НКВД, предлагая заманчивую должность.
Поначалу я согласился. Мне не хотелось уезжать из Грозного, когда у меня была девушка, к которой я питал искренние чувства. На испытательном сроке в НКВД я почти месяц знакомился с делами. И окунувшись в эти дела, я понял, что творится какая-то ужасающая несправедливость. Мне попадались уголовные дела, в которых фигурировали люди из моего тейпа. Люди, которые, по словам моего дяди, принимали активное участие в гражданской войне в составе красной армии и поддерживали Советскую власть. Многие занимали высокие должности, а потом оказывались врагами народа и агентами иностранных государств. Я знал, что в последние годы в ходе политической борьбы, велась активная работа по чистке партийных рядов. Одних партийных и хозяйственных руководителей исключали из партии и арестовывали и на их место назначали других, которых зачастую ждала такая же учесть. Повсеместно шла ротация кадров. Если ранее отряды из противников советской власти, и коллективизации возглавляло духовенство. То в последнее время обиженные на Советскую власть бывшие руководители и коммунисты уходили в горы и начинали вооружённую борьбу. Мой отец и дядя настойчиво просили отказаться от этой работы. Отец даже специально приехал из села в город и пришёл ко мне на работу в НКВД. Вызвав меня на улицу, он жалобно произнёс:
- Докка! Я уже несколько дней не могу спокойно спать. Я боюсь за тебя. Ты, наверное знаешь, что творится в республике. Чеченцы убивают чеченцев, и никто за это не отвечает. На такой работе ты будешь мишенью, для любого кто недоволен нынешней властью. Людей недовольных, в республике достаточно. Если ты не думаешь о себе - подумай обо мне и брате. Я, имея шестерых детей, остался с двумя. Прошу тебя хорошо подумай и откажись от этой работы. А лучше уезжай из республики.
- Дада! Я обещаю тебе хорошо подумать и принять нужное решение.
Взвесив всё, я отказался от работы в органах, посчитав, что полученные мною знания в институте должны быть, использованы по назначению.
Это вызвало неудовольствие со стороны тех, кто рекомендовал меня на эту работу.
К тому времени, наша дружба с Ниной переросла в глубокое всепоглощающее чувство любви. Мы строили общие планы на дальнейшую жизнь. Она говорила мне, что через год после окончания учёбы обязательно приедет ко мне. Но это были только наши планы, которые через три дня резко поменялись.
Через три дня состоялось распределение. Комиссия выдала мне путёвку в город Оха на Сахалине. 20 мая я отправился по назначению работать по специальности на Сахалин. Расставание с Ниной было болезненным для обоих. Мы пообещали друг другу каждую неделю писать письма.
Выехав из Грозного, в дороге я постоянно думал: - " Чьи это происки, которые отправляют меня в ссылку на Сахалин? По выписке из диплома, у меня в основном хорошие отметки. В институте я был старостой группы, заместителем секретаря комсомольской организации вуза и членом партии. В совокупности это позволяло мне надеяться на выбор лучшего места работы".
В результате моих размышлений, я пришёл к выводу, что на комиссию, скорее всего, воздействовали: либо мама Нины, либо руководство НКВД. Елизавета Михайловна, возможно, не видела во мне своего зятя и готовила на это место более приличную кандидатуру. А руководство НКВД - в отместку за мой отказ идти к ним на работу.
На станции Лозовая в вагон вошла женщина и присела рядом со мной. Мы разговорились. Она ехала на Камчатку к мужу. Они жили в Петропавловске, и её муж служил начальником пограничной заставы. По её рассказу, она жила в Симферополе, а по призыву Хетагуровского движения: "Девушки - на Дальний Восток" поехала на строительство города Комсомольск на Амуре. Позднее она познакомилась с нынешним мужем и уехала на Камчатку. Дорога была долгой. Я потерял счёт суток. Проезжали станции, на которых почти не было людей. Моя соседка всё время мне рассказывала о Дальнем Востоке. Он повествовала: - "Живущие там национальные меньшинства не знают русского языка. Приезжие люди круглогодично живут в палатках. Месяцами не моются в бане. Детей на учёбу возят в крупные населённые пункты, где они проживают одни. На Дальнем Востоке проживают одни мужчины, и женщин почти нет".
Меня не пугали её страшилки и всякая всячина, которую она с завидным постоянством вливала мне в уши всю дорогу. Меня волновал единственный вопрос - согласиться ли Нина приехать ко мне в такие условия. И если приедет - надолго ли её хватит проживать в этих тяжёлых условиях. К тому же не найдя работы по специальности. Нужно было, что то делать.
Миновав поздно вечером Хабаровск, я твёрдо решил, чтобы не потерять Нину, нужно возвращаться в Москву и в наркомате топливной промышленности просить свободный диплом или перераспределение. Доехал до Комсомольска на Амуре, и сел на поезд в обратном направлении.
На девятый день я приехал в Москву. К полудню отправился в наркомат топливной промышленности. Зашёл в пропускное бюро, где мне сказали, что сегодня приём посетителей ведёт заместитель наркома Искандеров Авак Богданович. Но у него идёт совещание с руководством Главков. Совещание проходило очень долго и закончилось в седьмом часу. Когда оно закончилось и все стали выходить из кабинета, последним выходил Искандеров на ходу, надевая плащ. Он заметил меня и спросил:
- Молодой человек вы кого здесь ждёте?
- Вас,- ответил я.
- А зачем вам было ждать меня допоздна? Может быть, зайдёте завтра?
- Я прождал вас пять часов. Может быть, вы уделите мне внимание. У меня к вам дело на три минуты.
- Откуда Вы?
- Я из Грозного.
- А земляк! Заходите, заходите.
Я тут же зашёл. Он усадил меня и, не снимая плаща, присел рядом. Я рассказал ему свою историю - хождение по мукам. Миномётно ляпнул, что отказался от работы в НКВД.
Выслушивать мой рассказ до конца, Искандеров сказал:
- «Слушай кацо! Ты что вообще от меня хочешь? Ты отказался от работы в органах. Бежал по дороге с Сахалина. Может мне уступить тебе своё место?»
Он с возмущением, стал снимать с меня стружку. Я сидел, краснел и слушал. Я просил его об одном - дать мне свободный диплом. Он отказал, заявив, что государство израсходовало за моё обучение большую сумму денег, и я обязан её отработать. В заключении бросил: - " Завтра утром я свяжусь с нефтяными районами. Приходи ко мне к трём часам". На следующий день я пришёл к назначенному времени. Искандеров в это время куда-то собирался уходить. Увидев меня, он завёл меня в кабинет, протянул мне распоряжение и говорит:
- Вот кацо - езжай на Украину в нефтеразведку. Зарплату будешь получать в два раза меньше чем в органах и на Сахалине. Покажи, наконец, на что ты способен.
- Большое спасибо! – сказал я, и с радостью удалился.
Приехав на Украину, я стал работать в Роменской нефтеразведке.
Город Ромны Сумской области Украины мне очень понравился. Уютный, курортный город с обилием дачников. Бурим в поисках нефти и газа на горе Засулье. Я начальник буровой, а буровым мастером у меня работал украинец Фаер. Наша буровая бригада в качестве передовых по проходке. В замечательном коллективе нефтеразведки работали классные ведущие специалисты, у которых я многому научился. Поискам нефти на Украине правительство уделяло большое внимание, привлекая к этой работе весь научный потенциал страны. Но мне недолго довелось работать на буровой.
Глава VII
В середине сентября меня, как и многих моих сверстников призвали в армию. Меня назначили младшим политруком роты отдельного ремонтно-восстановительного батальона 15 Сивашской мотострелковой дивизии. Я принимал участие в освобождении Западной Украины и Белоруссии. Мы освобождали города Барановичи и Брест с пригородами. После подписания Договора о ненападении между Советским Союзом и Германией, немцы отбившие Брест у поляков покинули его, передав нашим войскам. После того как задача была выполнена, меня по ходатайству Ровенской нефтеразведки отпустили, но ненадолго. Уже 2 февраля 1940 года - снова призвали в армию. Можно было остаться в нефтеразведке, поскольку ей очень нужны были специалисты. Но я оформлял документы для поступления в академию механизации и моторизации РККА им. И.В. Сталина, на топливно-смазочный факультет, где учились мои товарищи из института.
Находясь в Одессе на переформировании, мы целый месяц ускоренно проходили огневую подготовку. Там я получил из академии письмо. Меня были готовы зачислить на третий курс. Для чего нужно было к 7 февраля приехать в Москву. Ну конечно при таких условиях ни о какой учёбе в академии не могло быть и речи. Спустя месяц нас перевезли в Ленинград, и повели по разбитой нашей артиллерией и авиацией дороге, с противотанковыми надолбами линии Маннергейма. По дороге наблюдали высокие проволочные заражения, доты и дзоты. Миновали городок Териоки, подошли к городу Выборг. К передовой подошли рано утром 8 марта. Только начали атаковать финские позиции и остановились. Начались переговоры и через четыре дня война закончилась.
Периодичность нашей переписки с Ниной не выдержала испытание временем. И если поначалу мы переписывались регулярно, то ко времени окончания Ниной института, переписка фактически прекратилась. Не получив ответа на своё последнее письмо, я понял, что нашим совместным планам не суждено сбыться. И постарался как можно быстрее забыть о ней, понимая, что общая военно-политическая нестабильность, сложившаяся в мире не позволит нам наладить совместную жизнь.
После окончания финской войны наш батальон вернулся в Одессу и расположился на улице Ивановской. Здесь находились мастерские нашего ремонтно-восстановительного батальона 15 Сивашской моторизованной дивизии. Усиленно приступили к ремонту техники повреждённой в боях с финнами и не покладая рук готовились к боям с румынскими боярами, которых тоже нужно было потеснить, так как после первой мировой войны они забрали у нас Бессарабию и Северную Буковину. Они отказывались вернуть нашу территорию и плясали под дудку Гитлера.
По возвращении в Одессу в партийных и комсомольских организациях воинских частей и соединений начались отчётно-выборные собрания. В нашей части на первом собрании меня единогласно избрали секретарём комсомольской организации. А позже я стал от комсомола членом Ревтрибунала Одесского военного округа. Трибунал располагался в штабе дивизии недалеко от морского порта и заседал, чуть ли не ежедневно. Работы нам хватало. Ревтрибунал не успевал разбирать уголовные дела румын, молдаван, украинцев, русских, болгар и гагаузов, живущих по реке Днестр. Проживающие население постоянно перебиралось с одного берега на другой. Эти переходы через границу осуществлялись под видом необходимости посещения родственников. Румыния была союзником Германии и в ней находились немецкие войска. С начала войны между англо-французскими империалистами и немецкими фашистами резко усиливается работа разведки на приграничной территории. С вражеской шпионской деятельностью мы вели беспощадную борьбу. Я понимал, что не все кто подвергался серьёзным наказаниям, являлись шпионами. Но время и обстановка требовала так строго с ними поступать. Я очень тяжело это переносил из-за сомнения в виновности всех наказуемых. Вспоминая осуждённых, меня по ночам стала мучить бессонница. В первой половине июня 1940 года наши войска вступили на территорию Бессарабии и Северной Букавины, присоединив их к Советскому Союзу.
Наши политработники и пропагандисты необходимость их присоединения объясняли тем, что в случае нападения фашисткой Германии мы будем воевать на чужой территории и сокрушим врага тройным ударом – на земле, воде и в небе.
После почти полугодовой службы в Ревтрибунале, я подал рапорт о направлении меня на учёбу в военную академию. Командир соединения разрешил мне учиться.
Я поехал в Москву в академию. По приезду записался на приём к начальнику. Мне повезло. На второй день с большим трудом удалось попасть к нему на приём. Начальник академии посмотрел мои документы и сказал: - "Вы окончили институт и аэроклуб. У нас в стране лозунг: "Молодёжь на самолёты" ни кто не отменял. Я имею распоряжение, что потенциальных слушателей академии, окончивших аэроклуб направлять, кто желает в авиаучилище или в военно-воздушную академию. Сейчас лётчики и штурмана для страны важнее. А специалистов по горюче-смазочные материалам в случае необходимости мы найдём".
Из Москвы меня командировали в Одесское авиаучилище. Училище выпускало лётчиков - истребителей. Приехав в училище меня, направили на медкомиссию. Я прошёл все этапы медкомиссии, за исключением проверки на стрессоустойчивость. Проверка заключалась в том, что испытуемый, находясь в светлом помещении, ожидая своей очереди, по команде входит в длинный тёмный коридор. В нём кромешная темнота. Далее звучит команда: "Шагом марш!" Так вот, пройдя в темпе по коридору, я вдруг провалился вниз на маты. Сразу зажегся свет. В большом зале я предстал перед медицинской комиссией возглавляемой полковником. Как только я встал - полковник подошёл ко мне и скомандовал: - "Руки вверх! В сторону! Вперёд!" Когда я вытянул руки вперёд - мои пальцы почему-то предательски нельзя сказать затряслись, слегка зашевелились. Возможно, это произошло потому, что находясь в очереди на эту последнюю проверку, я переволновался. В результате меня признали негодным для обучения на лётчика-истребителя. Мне предложили учиться в Мелитопольском авиаучилище - на лётчика-наблюдателя. Фактически штурмана бомбардировщика. Оставалось одно - согласиться. Военно-политическая обстановка в мире требовала проходить необходимый курс ускоренно.
Я попал в первую группу первого отделения первой эскадрильи. Смотрю, здесь, так называемый "Ворошиловский набор" - все курсанты с высшим образованием и почти все по росту одинаковые. Мы жили в казарме на втором этаже. Занимались и днём и ночью, не считаясь со временем. Хотя мне не по сердцу было обучение на лётчика-наблюдателя. Закончив аэроклуб и осуществив первые самостоятельные полёты на самолёте У-2 , я, конечно, хотел обучаться на лётчика. Изучение предметов курса мне давались легко, потому что с некоторыми дисциплинами я уже в той или иной степени сталкивался. Основными предметами, которые мы изучали, были: аэронавигация, включающая радионавигацию и астронавигацию. А также авиатактика; бомбометание; воздушно-стрелковая подготовка; радиосвязь; аэрофотосъёмка; матчасть самолётов. Всё это закреплялось в процессе практических занятий и полётов.
Практическое обучение проводилось на самолётах Р-5; Р-ЗТ; четырёхмоторных ТБ-3 и СБ. На самолёте Р-5 мы летали вдвоём с лётчиком отрабатывать навигацию и бомбометание. Курсант должен был задавать лётчику курс - куда лететь. Курс, по нескольким ориентирам - заранее отмеченным точками на карте. Точки ставил преподаватель. Проходя по маршруту, подлетали к полигону, где курсант должен был сбросить две сорока килограммовых цементных бомбы в цель. Бомбы подвешивались под плоскости самолёта. После полёта лётчик давал оценку курсанту. Как он ориентировался на маршруте и как бомбил. На плоскостях самолёта были знаки, по которым наблюдатели с земли на полигоне определяли, кто бомбил, и какова была точность бомбометания. Бомбометание по прибору было осуществлять не трудно. Специальный вертикальный прицел находился под ногами, и нужно было перед полётом к цели, выставить градусность при которой будет сброс бомбы. И давать команду лётчику, на сколько градусов вправо или влево подать самолёт, чтобы выйти точно на цель. Были упражнения, когда под фюзеляж подвешивали пять семикилограммовых цементных бомб и курсант должен был с каждого захода на цель сбросить по бомбе.
На самолёте ТБ-3 мы обучались навигации, аэрофотосъёмке, управлении маяком. Нас сажали на самолёт группами по восемь человек. Каждому курсанту давалась возможность по пятнадцать минут отрабатывать различные навыки, в частности, когда курсант выводит самолёт на курс по автопилоту. Воздушно-стрелковая подготовка проходила с использованием пулемёта ШКАС закреплённого на турельной установке с патронными лентами. На скоростном бомбардировщике СБ занятий было мало.
Во время обучения в училище к нам приезжали с концертами композиторы братья Самуил и Даниил Покрас. Они были очень популярны и возглавляли железнодорожный ансамбль Советского Союза. В эти дни приём ансамбля и организацию концертов поручили нашей эскадрильи. Комиссар эскадрильи срочно уехал в отпуск и командир эскадрильи майор Грищенко поручил мне подобрать несколько комсомольцев и организовать их встречу. Ансамбль гостил у нас три дня, и каждый вечер давал концерт.
После года обучения мы, сдав госэкзамены по теории, начали готовиться к сдаче экзаменов на практике. В субботу днём 21 июня 1941 года я получил письмо из Грозного. Дарья писала, что у них всё нормально. Никто не болеет. Сообщила, что отправила посылку Алхазуру. Тот просил сигареты и просил сушёное мясо, поскольку не ел свинину, которой постоянно кормили.
В письме Дарьи, было вложено письмо братишки, который служил в стрелковом полку Брестской крепости. Брат писал, что живёт в Белостокских казармах напротив Брестского дворца и часто ходит в караул. Рядом протекает не широкая речка Муховец, а за ней немецкие позиции. В карауле ему часто приходится встречаться взглядами с немецким караульным. И тот, закуривая сигарету, частенько смеётся, как он достаёт из кисета махорку и готовит самокрутку. Фашист стоит в двадцати метрах напротив него, на другом берегу реки.
К вечеру старшина Сазонов построил наше отделение и повёл в кинотеатр. Там шла картина "Трактористы". Перед картиной крутили пластинку с музыкой Иоганна Штрауса. Там я впервые услышал эту замечательную музыку. После просмотра кинофильма - шли гурьбой и распевали песни. Мы уставшие, ночью спали без задних ног. Вдруг в пятом часу утра гром - молния, многие вскочили с кроватей и некоторые сиганули из окон со второго этажа на асфальт. Объявили тревогу и потом почти сразу отменили. Все опять легли спать, не понимая, что произошло и что это было. Некоторые не могли уснуть и жаловались на ноги. Около 6 часов вновь прозвучала тревога. Нас построили и погнали далеко от наших казарм в лесную лощину. В лесу среди нас никто не знал, что за взрыв был ночью. Версий было много, но без подтверждений. В лесу мы находились под моросящим дождём без завтрака и обеда до двух часов дня. После подвезли завтрак. Как только мы поели, подъехал комиссар училища полковник Широкий и с ним наш командир эскадрильи майор Грищенко и другие.
На машине сделали трибуну и позвали нас к ней. Комиссар Широкий произнёс: - "Товарищи курсанты, командиры, политработники и служащие. Недавно - два часа назад столица нашей родины Москва передала обращение советского правительства. С ним выступил нарком иностранных дел Молотов. Сегодня в 4 часа утра германские фашисты без объявления войны атаковали нашу границу на всём протяжении. От территории Финляндии до Румынии. Будьте готовы к войне. Немецкая авиация уже в половине четвёртого бомбила Севастополь. Взрыв, который вы слышали, это стокилограммовая бомба сброшенная врагом на наш аэродром. Командование училища срочно приступает к реализации оборонного плана. Курсанты, заканчивающие училище звание лейтенанта должны завоевать на фронте.
Для нас наступили напряжённые дни. Часть курсантов приступила к срочной сдаче заключительных экзаменов, часть к рытью окопов и оборудованию капониров. Недавно поступившие в училище были эвакуированы. Я стал сдавать экзамены и летать с инструкторами Ципурдеем и Скакуном. И с ними сразу стал не на хорошем счету у командиров. Инструктора рвались на фронт и постоянно нарушали полётное задание. То летали выше заданной высоты, то на бреющем полёте летали над стадом крупного рогатого скота. Поступила жалоба от пастухов, что мы гоняли стадо коров. Когда я летал со Скакуном, то самолёт на бреющем полёте зацепил шасси скидку соломы и привез копну на аэродром. Начальство решило, что мы сделали не запланированную вынужденную посадку. Скакуна отправили под домашний арест, а меня на гауптвахту.
Глава VIII
Обстановка требовала срочного создания готовых к бою экипажей. Боевые вылеты начались, а через три дня 11 августа из двух авиаполков училища была создана первая школьная бомбардировочная авиадивизия под командованием полковника Рябченко. Она входила в состав Южного фронта. Я попал в первый авиаполк. Наш экипаж на самолёте Р-3ет состоял из лётчика сержанта Чёрных и меня стрелка-бомбардира - старшины. И если, как правило, лётчик считался командиром экипажа, то у нас являлся я, поскольку был старше по званию. С первого дня мы приступили к боевым вылетам. Нашей задачей было бомбить румынские и немецкие обозы, следующие за наступающими частями. Фашисты, 14 августа захватив на Кривой рог, двигались к Никополю.
Мы летали звеньями, без прикрытия истребителей. Задача стояла держаться за ведущим и смотреть за его манёврами. Он сбросил бомбы и мы должны сбрасывать. По мнению командования это позволяло хоть как-то совместно пытаться отбиться от истребителей врага, имеющего ощутимое превосходство. Нарушение этого правила без уважительной причины признавалось, как уход из боя и дезертирство. И в то же время запрет на маневрирование ведомых в случае атаки истребителей врага приводил к колоссальным потерям в первые дни войны.
Фашистские истребители, имея превосходство в боевых и лётно-технических характеристиках, легко вклинивались в наши ряды, поджигая наши самолёты.
Скоростные качества «мессеров» на сто километров превышали наши. У них на самолётах были пушки, а у нас только пулемёты. В первые дни войны мы резко ощутили нехватку бомб. Командиры говорили, что враг разбомбил приграничные склады, а доставка боеприпасов требует времени. К нам на самолёты наряду с настоящими бомбами подвешивали учебные цементные бомбы.
После потерь первых дней, когда меньше чем за неделю полк потерял в боях 17 самолётов, командование решило отказаться от практики вылета на боевое задание звеньями, разрешив таким экипажам как наш, вести разведку и атаку на обозы противника самостоятельно.
В один из дней, мы, загрузив боекомплект, вылетели на задание провести разведку и бомбометание обозов по дороге Кривой рог - Никополь. Подлетая к дороге, вижу, как румынские гужевые обозы смещаются на край дороги, пропуская порядка шестидесяти немецких автомашин с тентами. Начинаю передавать азбукой Морзе в штаб авиаполка: "По дороге Кривой рог - Никополь обнаружено румынских обозов столько-то, фашистских автомашин столько-то. Голова колонны там-то, хвост там- то. Жду ваших приказаний». Через несколько минут получаю указание: «Заходить в голову колонны обстрелять и разбомбить автомашины. Если останутся патроны обстрелять гужевой транспорт. Для поддержки вылетает звено истребителей».
Летим на высоте пять тысяч метров в открытой машине без кислородного прибора. На такой высоте при низкой температуре затруднено дыхание. Даю команду пилоту Чёрных на снижение до 50 - 100 метров с заходом в голову колонны. Чёрных немного разволновался и говорит:
- С такой высоты нас могут без зенитки с винтовки или автомата сбить.
- Давай! До Днепра недалеко. До своих дотянем!
Чёрных приступает к резкому снижению и заходит в голову колонны. Сразу ощущаю перегрузку, как будто мой вес увеличился в три раза. Встаю во весь рост у турельной установки, прижав к плечу приклад пулемёта ШКАС. И как только зашли в голову колонны, начинаю строчить. Пилот обрабатывает колонну со своего пулемёта. С земли по нам бьют с винтовок и автоматов. Обстреляли всю колонну с головы. Пролетаем, делаем разворот и повторяем это же с хвоста. У меня патроны закончились. Пулемёт раскалился докрасна. Сбрасываю бомбы из-под плоскостей. А под фюзеляжем семикилограммовые бомбы ещё висят. Набираем высоту. Обещанных для подкрепления истребителей всё нет и нет. Смотрю вниз - очень жаль убитых лошадей. От стрельбы из пулемёта и волнения у меня трясутся руки - не могу записать о результате работы. Вижу, как внизу из застрявшей колонны выделяются три машины и начинают резко ускоряться. Под солнечными лучами в первой машине что-то блестит. Я не пойму что это. Показываю это пилоту, и он тоже ничего не понимает. Потом Чёрных говорит: - "Давай с бреющего полёта проверим". Я удивился героизму пилота. Вообще-то бреющий полёт на сверхмалой высоте очень рискованный. Не дай бог с бреющего полёта собьют. Обязательно отдашь богу душу.
Как только спустились, сразу увидели большие медные трубы, барабаны и музыкальные инструменты. К тому времени у нас патронов уже не было. И большая часть бомб уже была сброшена. Передаю в штаб полка, что мы увидели, и тут же получаю ответ - музыканты вызваны гитлеровцами из Кривого рога в Днепропетровск. Он планируют в Днепропетровске организовать встречу своих войск с оркестром. Вы не должны этого допустить. Пусть сыграют гитлеровцам похоронку на этой дороге. Не успели мы связаться со штабом, как тут же появились наши истребители и, помахав крыльями, поприветствовали наш экипаж. Связались с ними и сообщили, что мы атакуем машины, а вы работаете по обозам. Снова догоняем эти три машины и на бреющем полёте, я сбрасываю первую бомбу на первую автомашину - перелёт. Заходим справа, я сбрасываю следующую бомбу - недолёт. Заходим с головы - опять недолёт. Фашисты тем временем гонят и гонят машины. Бомбы сбрасываю вручную. На наших учебных самолётах Р-Зет в тот период ещё не было электрических бомбосбрасывателей. Я очень обозлён, расстроен, что не могу попасть. У меня училище редко бывали такие огрехи - недолёт, перелёт, боковые сбросы. Мы делаем четвёртый заход. Чёрных снова заходит на бреющем - снижаясь до 30 метров. Я со злости сбрасываю все бомбы, что оставались под фюзеляжем. И получаю истинное удовлетворение. Всё бомбы попали в цель и рядом. Смотрю, из машины с музыкальными инструментами повалил чёрный дым. В запарке не понял почему, потом сразу вспомнил, что в одной из бомб дымовая шашка для фото фиксации результатов бомбометания. Фото фиксация была обязательным условием нашей боевой работы. После выполнения задания, мы на остатках топлива дотянули до своего аэродрома. Как только мы сели, к самолёту подбежали авиатехники, мотористы. Стали осматривать самолёт и подсчитывать количество пулевых пробоин. Насчитав их порядка пятидесяти, они удивились, как уцелел бензобак. Нам говорили, что мы родились в рубашках. Командир, комиссар и начальник штаба полка за ужином посадили нас рядом с собой и торжественно поздравили нас с успешно выполненным заданием.
На следующий день мы полетели к Крымскому перешейку. Задачей было конвоировать наши эшелоны с эвакуированным оборудованием, которые двигались от узловой железнодорожной станции Новоалексеевка до моста через руку Днепр в районе города Днепропетровска. Потом доложить в штаб об обстановке, развернуться и лететь навстречу фашистским обозам. Эти обозы приходилось почти каждый день бомбить и обстреливать. Кроме того в эти дни часто ставилась задача охранять с воздуха мост через Днепр. По нему шла эвакуация наших войск и населения.
Приходилось почти ежедневно осуществлять по три и даже четыре вылета. Я очень сильно уставал физически. Бывало, поздно прилетаешь на аэродром, сбрасываешь парашют, слезаешь с самолёта и ползёшь на четвереньках. До тех пор, пока не начинаешь осознавать, что пора вставать на ноги, дабы не смешить приближающийся технический персонал. От постоянных перегрузок в полёте, с резким перепадом высот у меня иногда из носа шла кровь. С первых дней войны резко сократилось продовольственное довольствие. До войны в училище хорошо кормили. Если какой либо курсант не съедал свой паёк, то дежурный офицер в столовой устраивал ему разнос, записывая за ним должок. Во второй половине августа на аэродроме еще оставались не эвакуированные семьи офицеров с детьми. И у обслуживающего персонала постоянно возникал вопрос - чем кормить людей?
Однажды мы, возвращаясь с задания, наткнулись на большую стаю скворцов. Таврия была на пути их миграции в Южную Европу. У пулемёта Черных оказались не израсходованные патроны и он, проявив инициативу, дал очередь по стае. Я сразу не понял, что он затеял. Но когда же самолёт развернулся, и пошёл на посадку, я стал готовить мешок из под парашюта для сбора добычи. Как только самолёт сел я выпрыгнул из него и стал собирать скворцов. Скворцы были крупные, жирные и их оказалось достаточно, чтобы заполнить мешок. В этот вечер удалось вдоволь накормить всю нашу эскадрилью. Командир дивизии выразил нам благодарность. Мы летали в эти дни по одним и тем же маршрутам Каменка-Днепровская - Днепропетровск, Новоалексеевка - Днепропетровск. Через пару дней на маршрутах мы не встретили вражеские обозы и, возвращаясь на аэродром, повторили охоту на скворцов. На этот раз командир дивизии забрал у нас мешок и отнёс в офицерские семьи.
Всё изменилось 19 августа, когда, наверное, румынам надоело, что их безжалостно бомбят и потребовали у немцев обеспечить им воздушное прикрытие. На маршрутах появились фашистские мессершмитты. Наши самолёты в основном Р-Зет не скоростные, не бронированные, с корпусом, из дерева обшитым фанерой уступали им по всем техническим показателям. В бою мессершмитты легко расправлялись с нашими самолетами. Потери были колоссальные. В нашей эскадрильи осталось два самолёта.
В этот день мы с пилотом Черных вылетели как обычно по знакомому маршруту. Встретили вражеские обозы и, расстреляв все патроны и сбросив все бомбы, набрав высоту, отрапортовали в штаб. Из штаба потребовали срочно вернуться на аэродром. Как только я получил сообщение из штаба, заметил вдали звено самолётов и сообщил об этом пилоту. Мы подумали, что это наши и даже собрались приветствовать их. Смотрю, самолёты разделились. Один зашёл с хвоста, а два других с обеих сторон. Тот, который зашёл с хвоста дал длинную очередь. У меня в ШКАСе не было ни одного патрона. Наш хвост задымился. Черных направил самолёт в пике с целью сбить пламя. Но фашистские самолёты не отставали и лупили по нам, не переставая. Одна из пуль зацепила меня, чиркнув по голове рядом с виском.
От боли я на несколько секунд потерял ориентировку. Наш самолёт горел, и пламя стало подбираться к бензобаку. С грехом пополам вышли из пике и с бреющего набрали высоту порядка 150 метров. Я крикнул пилоту: - «Прыгай!» - и отстегнул привязные ремни. Тоже сделал Чёрных. Я прыгнул с замедлением, и когда нужно было открывать парашют, то удалось это не сразу. Он открылся у меня на половину, что придало ускорение с вращением. Я не смог сгруппироваться и свалился на бок. Особой боли сразу не чувствовал. Кровь струйкой текла по комбинезону. Находясь в стрессовой ситуации, я не понимал куда упал и где приземлился Чёрных. Вокруг шёл бой. Оказалось, что я приземлился на нейтральную полосу. Впереди - с полкилометра, отступающие наши, а позади примерно на таком же расстоянии немцы. Купол парашюта развивался надо мной от ветра и от взрывов. Лёжа на боку, я попытался приподняться и освободиться от лямок парашюта, но резкая боль в правом подреберье остановила эту затею. Миномётный обстрел усилился. Я начал понимать, что обе стороны желают меня заполучить. Смеркалось. Когда совсем потемнело, боевые действия затихли.
Через некоторое время я услышал негромкую русскую речь. За мной приползли четверо наших разведчиков. Они завернули меня в дырявый парашют и утащили. Когда меня тащили, я сказал бойцам - где-то рядом должен был приземлиться лётчик. Его тоже необходимо спасти. Мне сказали, что он погиб и упал на фашистскую территорию. Они видели, как нас сбили. Мои спасители рассказали мне, что Черных выпрыгнул из самолёта сразу за мной. Но он рано открыл парашют и в тот момент у падающего самолёта взорвался бензобак. Горящие струи и капли топлива попали на купол парашюта. Шёлк мгновенно вспыхнул и он полетел к земле с таким ускорением, что не мог остаться в живых.
Когда меня принесли в ближайшую к линии фронта хату, девушка медсестра осмотрела мою голову и заключила, что кости целые. Она обработала рану и сделала перевязку. Я попробовал встать, но боль в бедре и грудной клетке не позволила это сделать. Хозяйка хаты уложила меня спать. А на утро меня отправили в госпиталь Днепропетровска.
Спустя два дня началась эвакуация города. Раненых загрузили в автомашины и повезли на вокзал. Машины кое-как пробирались в людском потоке двигающемся в сторону вокзала. Когда нас загрузили в санитарные вагоны поезда, и он тронулся в сторону Саратова, началась атака юнкерсов. Они пикировали с рёвом сирены, обстреливая и бомбя и вокзал, и уходящий поезд.
Через несколько часов пути наш поезд вновь подвергся атаке юнкерсов. Я видел в разбитое окно, как машинист с помощником задав паровозу медленный ход бежали рядом с ним боясь находиться в нём. Рёв сирены юкерсов вызывали у эвакуированных панический страх. Многие, выпрыгнув на ходу из вагонов, попадали под сброшенные бомбы либо под пулемётный обстрел. Нам повезло, что ни одна бомба не попала в поезд, и мы добрались до Саратова.
После выздоровления я был направлен в город Новоузенск, куда были эвакуированы курсанты нашего авиаучилища. Было принято решение объединить курсантов нашего авиаучилища, с курсантами Качинского авиаучилища эвакуированного неподалёку в город Красный Кут. Создали группы из курсантов и тех, кто остался в живых после первых воздушных боёв. Меня включили в группу по подготовке экипажей для ночных бомбардировщиков. В качестве ночных бомбардировщиков планировалось использовать устаревшие самолёты У-2; Р-5; Р-Зет. Они были неэффективны в открытом бою с самолётами противника. Ночью же, обладая хорошими планирующими качествами, эти самолёты могли незаметно подобраться к врагу и осуществить бомбометание. Не успели мы, как следует подготовиться, как германские войска, разгромив окружённую группировку советских войск под Харьковом, прорвали нашу оборону у Ростова на Дону. Стремительное продвижение немцев к Ростову на Дону требовало срочного введения в бой новых сил.
С июля 1942 года мы стали вылетать на ночные бомбардировки. Вылетали звеньями. Наш экипаж на знакомом мне самолёте Р-Зет во главе звена. Мой командир лейтенант Марченко - командир звена и я, лейтенант - штурман звена. Наши тихоходные самолёты, имеющие незначительный шум моторов, по ночам позволяли на малых высотах незаметно появляться над позициями фашистов. Эти самолёты могли взлетать с неподготовленных аэродромов в дождь, при низкой облачности и даже в облачную ночь. Мы вели борьбу с зенитно - прожекторными батареями противника и осуществляли бомбардировки живой силы. Ночные бомбардировки изнуряли немцев, мешая их передвижению и сосредоточению. Подлетая к линии фронта Марченко, убирал зажигание и газ. Самолёт начинал планировать к позициям фашистов до момента сброса бомб. Иногда пролетали так низко, что была слышна пьяная немецкая речь. Ночью по целям на земле пулемёты старались не использовать. Берегли патроны на случай встречи с истребителями противника.
В ночных полётах была одна сложная задача – не потерять ориентировку и вернуться на свой аэродром. Аэродромные службы, боясь атак немецких бомбардировщиков, несвоевременно открывали аэродромные посадочные огни и плохо организовывали навигационное обеспечение приводных средств возвращения самолётов. В таких условиях, после выполнения боевого задания и имея лимитированный запас топлива, самолёты приходилось сажать где угодно.
Кроме ночных полётов совершали дневные одиночные полёты. Целью было осуществлять разведку и патрулирование дорог. В конце июля немецкие войска вошли в Ростов на Дону. В первые августовские дни 1942 года - самые тяжёлые дни для нашей Родины, захватив Ростов на Дону, противник по правому берегу Дона наступал на Сталинград. Мы вылетали днём патрулировать дорогу Краснодар - Сталинград.
Тогда в основном вели наблюдение за железнодорожными эшелонами противника, направляя на скопление гитлеровцев и их военной техники наши бомбардировщики. Фашисты подтягивания тылы за наступающими частями и соединениям. Эшелонами была забита вся дорога от железнодорожной станции Тихорецкая до станции Двойная. Всё разведданные я передавал в штаб авиаполка. Бомбардировщики тут же вылетали на бомбёжки. Эта одноколейная дорога, была вся усыпана металлом после наших ночных бомбардировок. Но круглосуточно работающие аварийные бригады немцев старались быстро отремонтировать и очистить дорогу. Проведя разведку и сбросив бомбы, мы приступали к патрулированию наших эшелонов с эвакуированной техникой и людьми, для защиты их от бомбардировки противником.
Глава IX
Помню, как в жаркий солнечный день 18 августа 1942 года мы вылетели на разведку места переправы фашистских механизированных частей через реку Дон. В этот день сбили наш самолёт. Было очень обидно, что мы с пилотом Марченко совместно не сбили ни одного фашистского самолёта. Меня же сбили уже во второй раз. Только мы появились над станцией Котельниково и не успели сбросить бомбы, как за нами погнались два мессершмитта. Оторваться от них не удалось. Они после атаки на нас, увидев, что наш мотор задымился, почему-то не стали нас добивать. Сделали над нами вираж и улетели. Мы пошли на снижение. Планер самолёта позволял держаться некоторое время в воздухе. Мы летели над излучиной Дона в сторону города Калач на Дону и в междуречье между Волгой и Доном. Под нами не убранные поля с перезрелым хлебом. Боимся сажать горящий самолёт. Пролетая село, Новоалексеевка и хутор Вертячий ищем хотя-бы один гектар вспаханной земли, но так и не нашли. Потом стали искать вдоль Дона неглубокий затон или болото, чтобы воткнуть туда горящий мотор. Нашли затон недалеко от реки и приземлились. Быстро потушили открытое горение самолёта и отбежали в сторону, боясь, что взорвутся бомбы. А их оставалось под самолётом ещё восемь штук, разного вида. Марченко в стрессовой ситуации не заметил, что ранен в бедро. Пуля, судя по всему, прошла по касательной и не задела ни кость, ни артерию. Я помог ему наложить повязку. Мне повезло - я оказался цел, и навредим.
Мы приземлились вблизи хутора Вертячий. Здесь шли ожесточённые бои за плацдарм, обеспечивающий переправу фашистских частей через Дон, их вёл 1382 полк 87 стрелковой дивизии 62 армии. Бойцы, увидев падение нашего самолёта, быстро поспешили к нам. Я помог красноармейцам вытащить пулемёт ШКАС из турельной установки и патроны к нему. Их было в лентах очень много - порядка 5000 штук. Из самолёта вытащили радиостанцию и фотоаппаратуру с плёнками. Меня повели в штаб полка, а Марченко в санчасть. Командир полка майор Зайцев, расспросив меня, кто я и откуда, сказал мне: - "Ты умеешь обращаться с пулемётом, а мне нужны пулемётчики. Мы тебе организуем пулемётную позицию, и ты будешь отсекать наступающую пехоту от танков".
Я подумал, что мне организуют позицию в окопе, но командиры придумали другое. Они организовали мне позицию в фургоне. Сняли с печей покинутых жителями разрушенных хат чугунные варочные плиты. Установили их по периметру импровизированной тачанки, просунув в отверстие пулемёт, создали мне огневую позицию. Ко мне прикрепили солдата, который должен был управляться пулемётными лентами. И солдата – извозчика, который должен был управлять лошадьми. Мы должны были прятаться от противника за хатами, и по команде командира роты выезжать на середину улицы и работать по пехоте отсекая её от танков. Отработав, снова прятаться за хатами. Пулемёт ШКАС при скорострельности 1800 выстрелов в минуту обладал значительным рассеиванием даже на дистанции 100 - 150 метров. Когда мы в первый раз выехали на середину улицы, я дал длинную очередь так, что пулемёт раскалился докрасна. За хатами к нам прибежал командир роты, и сказал, что мы поработали не плохо, но мне нужно прекратить использовать длинные очереди и экономить патроны. После этого замечания, я стал работать по врагу короткими очередями. Но и при коротких очередях, из ствола вылетало 30 пуль в секунду, а потому расход патронов был значительным. В этой затее с так называемой тачанкой очень жалко было лошадей, которые погибали под ответным огнём противника.
Полк нёс огромные потери. Наш ротный говорил, что скоро должно подойти подкрепление из наших двух полков, которые располагались в глубине обороны между Котлубанью и Малой Россошкой.
Наконец 22 августа командующий фронтом принял решение направить из резерва два полка 87 дивизии, с целью наступления на плацдарм. Приказ о выступлении полков опоздал. Враг успел переправить на левый берег Дона шесть пехотных дивизий и приступил к переброске трёх танковых дивизий.
23 августа я повидал такой ад, с которым в жизни никогда не сталкивался. В воздухе появилась фашистская авиация. Эта армада самолётов, которую трудно было сосчитать. Я, сидя в окопе, наблюдал за этой чёрной тучей. Кое-кто из бойцов подсчитывал и насчитал ни то 300, ни то 350 самолётов. Они появились внезапно и, заходя волнами, сбрасывали свой смертоносный груз, расчищая путь своим танковым дивизиям. Что тут творилось словами не передать. Если у нас говорили, что при опасности прыгай в воронку от бомбы. Вторая бомба туда не попадёт. Но это был не тот случай. Бомбы залетали и туда. По результатам бомбёжки связь со штабом дивизии была нарушена, гужевой транспорт, и остатки артиллерии были разгромлены, все лошади погибли.
Шедшие к нам на помощь два полка до хутора Вертячий дойти не смогли. Находясь на марше, без прикрытия с воздуха и не успев окопаться, они подверглись жестокой бомбардировке. Переправившиеся фашистские соединения веером расходились с плацдарма, уничтожая и рассеивая по степи наши части. Замедлить продвижение немцев не многочисленным составом воинских формирований при почти полном отсутствии бронетехники и авиации не представлялось возможным.
Мы веди оборонительные бои до 10 сентября, отходя к северным окраинам Сталинграда через станции Гумрак, Газгуляевка к посёлку Рынок. Когда от дивизии осталось 183 бойца, 25 сентября Верховным командованием было принято решение вывести дивизию в район Мариенфельд на переформирование.
На следующий день нас отправили со станции Лог в северном направлении. Выгрузили на станции Аркадак и далее мы походом отправились до станции Захаровка. Два месяца дивизия пополнялась личным составом. Получала новое вооружение и обмундирование. С составом дивизии проводилась многочасовая боевая учёба.
В канун 7 ноября ночью дивизию подняли по тревоге и отправили на станцию Авилово. Там стоял железнодорожный состав, в котором мы отправились на Сталинградский фронт. 23 ноября дивизия выгрузилась на станции Капустин Яр, а 12 декабря переправились на правый берег Волги. После чего дивизия сразу же была направлена к хутору Верхне-Кумскому где шли ожесточённые бои с 6 танковой армией Манштейна шедшей на прорыв окружённый групировки Паульса.
Наш 1378 полк занял позиции на южном склоне высоты. 18 декабря немцы попытались атаковать хутор с юга силами мотопехоты при поддержке артиллерии и двух танковых рот. Мы совместно механизированными частями отбили атаки. К концу дня врагу не удалось взять хутор. Но уже на следующий день, введя в бой танковую армию, фашисты к обеду захватили хутор.
Наш полк и 56 механизированная бригада попала в окружение. Выйти из него удалось с большими потерями. Полк потерял девяносто процентов личного состава. Боеспособными воинами оставалось около двухсот человек. Шесть дней на этом рубеже не затихали бои. Хутор несколько раз переходил из рук в руки.
По ходу боёв меня назначили командиром роты отдельного учебного батальона. Батальон сражался совместно то с 1378, то с 1379 полками дивизии зачастую действуя в авангарде. Первым населённым пунктом, который мы освобождали после хутора Верхне-Кумский, было село Ивановка. Этот населённый пункт находился на нейтральной полосе. Немцы думали, что село занято нашими войсками, а мы наоборот. Село было почти полностью разрушено. Вокруг него сплошные минные поля. Поздно вечером при подходе к селу через балку, под ногами бойца взорвалась мина. Были ранены шесть человек, из них двое смертельно. Когда мы вошли в село не нашли ни одного целого дома и ни одного жителя. В селе стояли только одни дымоходные трубы печей. Я послал людей поискать в селе кого-нибудь из жителей. Но они никого не обнаружили. К утру, когда рассвело, мы затопили печку в единственной полуразрушенной хате. Вдруг из подвала вылез старик. В разговоре он сказал, что ему семьдесят шесть лет и что более трёх месяцев находился в этом подвале. Он съел всю живность, которую смог поймать. И сейчас после четырёх дней без пищи на одной воде он обессиленный уже третий день не может поймать последнюю в селе кошку. Мы накормили деда, оставили еду и двинулись дальше.
Дивизия двигалась с боями на юг по калмыцким степям. На нашем пути встречались стада коров, овец и коз которые охранялись румынами. Задачей не было останавливаться, но в эти дни наш рацион пополнялся бараниной. Нам выдавали по барану на шесть человек. И бывало так, что разделав барана, из-за команды командира выдвигаться, нам не удавалось доварить мясо. Тогда бойцы разбирали его по вещмешкам, надеясь на дальнейшее употребление. Я наблюдал такую картину, как из вещмешков по шинелям капало сало, пока оно не замерзало на морозе.
Далее мы освобождали сёла Васильевка и Жутово. За село Жутово и станцию Жутова-2 были ожесточённые бои. В бою был ранен командир батальона и его функции возложили на меня. Затем мы освобождали станцию Чилеково и хутор Выпасной.
У нас заканчивалось продовольствие. Особенно были проблемы с хлебом. Начальник снабжения Аронов с продуктами куда-то подевался. Нам была поставлена задача двигаться к хутору Поперечный. Как подошли к хутору - с ходу атаковали и захватили его. У здания сельсовета на столбе мы увидели повешенным нашего снабженца Аронова. Он висел без сапог с окровавленными ногами. Когда его вытащили из петли, то увидели, что его сначала застрелили, а потом повесили.
Мне стало не по себе, и было очень жалко Аронова. Я вспомнил наш разговор, который запомнился и поставил меня в крайне неловкое положение.
Я, как-то увидев на нём хромовые немецкие сапоги в шутливой форме сказал: - "Моисей давай меняться сапогами. Не ровен час, к фашистам в плен попадёшь, они посмотрят на твои сапоги и расстреляют. Хотя и без сапог, как только увидят тебя - сразу расстреляют". Он ничего не ответил. Но судя по всему обиделся на мою дурацкую шутку. И вот сейчас увидев, Аронова я почувствовал гнетущее угрызение совести. Получается, что я накаркал ему такую смерть. Судя по всему Аронов торопился, чтобы накормить нас и, заблудившись, перепутал населённые пункты. Он оказался в Поперечном раньше нас. Был пленён и после издевательств - зверски убит. Мы с почестями похоронили его.
В хуторе находились основные вражеские склады, которые снабжали вражескую группировку Паульса в Сталинграде. Здесь хранились продукты питания, боеприпасы, хозяйственные товары. Бойцы сразу приступили к проверке захваченных складов. Ну и конечно наелись досыта. Мой адъютант Карганов - мордвин по национальности, житель пригородного села Саранска притащил вещмешок с товарами, которые хранились на складах и торжественно вручил мне бритву и мыло. Я не хотел брать, но когда он сказал, что бритв бойцы обнаружили целый ящик, то я не стал отказываться. Да и от такой бритвы каждый мужчина вряд ли мог отказаться, когда на ножках бритвы были изображены красивые девушки в купальниках. С одной стороны блондинка, а с другой брюнетка.
В одном из наиболее целых домов, который мы выбрали для ночлега, квартировала семья беженок из Киева. Мать с четырьмя взрослыми дочерями. Старшую из дочерей звали Сара, следом Роза, Бетти и Буся. По документам им было от 22 до 16 лет, и они были румынками. Девушки общались с матерью на румынском языке и говорили, что до 1940 года они жили в Бессарабии. Мы подозревали, что девушки не были румынками, но выяснять кто они, не было ни времени, ни сил.
Поужинав, расставив часовых и определив смену караула, я ушёл в выделенную комнату и занялся заполнением отчёта. Через некоторое время услышал, как в большой комнате заиграл патефон, и начались танцы. Играла одна и та же пластинка с так называемой "Чилитой". Из комнаты доноситься топтание сапог и громкий смех. Через некоторое время ко мне в комнату вошла Буся и стала уговаривать меня пойти с ней танцевать. Ни какие мои доводы, что я не умею танцевать, не могли подействовать на девушку. Она упрямо собралась учить меня танцевать. Наконец я сдался и вышел в комнату на потеху моим сослуживцам. В танце Буся разворачивала меня то вправо, то влево, как манекен. Бойцы смеялись и подкалывали меня, и больше всех "филиппок" Карганов. Я так называл его так, из-за его невысокого роста. Другие сёстры тоже захотели поучить меня танцевать, и чуть не поссорились, но мать вовремя вразумила их.
Танцы продолжались до трёх часов ночи. В этот вечер я вспомнил о Нине. Она неоднократно пыталась меня учить танцевать, но я по своей дури считал, что плясать - не мужское дело. Нина пыталась затащить меня в институтский танцевальный кружок, говоря, что ей нужен партнёр, но я, ссылаясь на занятость, всегда отшучивался на её предложение. На институтских вечерах, я, разговаривая с ребятами, держался особняком от танцующих пар, и между тем с завистью наблюдал за лучшими из них.
Окончив наши незапланированные танцы. Мы уснули без задних ног.
Но долго поспать не удалось. Утром нас разбудила стрельба. Немецкая разведка узнала, что в хутор с их складами захватил не многочисленный контингент советских войск, около батальона. И что батальон не имеет ни танков, ни артиллерии. Они открыли по нам сильный огонь из миномётов и артиллерии. В атаку на хутор пошло 15 танков и батальон эсэсовцев. Под их натиском мы были вынуждены покинуть хутор и отступить на четыре километра. Пригодились окопы немцев, которые они оставили накануне вечером. Но с помощью танков они выбили нас и оттуда. Нам пришлось спешно отступать от хутора к своим на 20 километров. В ходе борьбы с врагом у нас погибло 12 бойцов, и 26 было ранено. Потери немцев составляли 4 танка и около сотни убитых и раненых.
Через три дня наш батальон усилили артиллерией. С рассвета сказали выступать. Рота танков для усиления должна была подойти к Поперечному следом за нами.. Вначале мы заняли недавно оставленные окопы, потом при поддержке танков с трёх сторон ворвались в хутор. Враг не успел толком полностью отступить, и мы взяли в плен 18 человек, которые находились на складе. Рядом со складом бойцы обнаружили в большой воронке полуголые тела женщин. Когда я пошёл посмотреть, то не смог сдержать слёз. Бойцы, увидевшие это, тоже плакали. Это были истерзанные тела четырёх девушек и их матери. Буся, которая учила меня танцевать полуголая лежала поверх матери. По изорванным остаткам одежды на телах, было видно, что женщин насиловали, истязали, как хотели, а потом застрелили.
Ко мне подошла женщина, которая работала до войны техничкой в школе. Она рассказала, что девушек с матерью увели из дому на склад сразу, как только наши войска отступили. Она, видя захваченных нами пленных, указала мне на четырёх человек, которые по её мнению являются русскими. И сообщила мне кто из них старший. Я сказал Карганову чтобы он привёл ко мне этих уродов.
Когда Карганов привёл ко мне пленных, я попытался их допросить. Но никто из них не говорил на русском языке. Через некоторое время в комнату, где я учинял допрос, зашёл дозорный с наблюдательного пункта и сообщил, что к хутору в четырёх, пяти километрах движется колонна немецких танков.
Один из пленных здоровый детина, который был старшим, услышав это, с западно-украинским акцентом закричал: - "Господин капрал не расстреливайте нас! Сюда идут наши танки! И я даю вам слово офицера, что мы сохраним вам жизнь!" У меня внутри всё закипело, и я махнул рукой. Этого было достаточно, чтобы ожидавший моей команды Карганов вывел пленных на улицу. Красноармейцы расстреляли всю эту свору, которая издевалась над женщинами на складе.
Наша артиллерия и танки не позволили немецким танкам пробиться к своим складам. Противник отступил, и больше не предпринимал попыток наступления на хутор.
Захватив хутор и склады, командир дивизии дал указание мне в дорогу обеспечить продовольствием личный состав. Каждому солдату выделялось: пять французских булочек, буханка хлеба, банка эрзац мёда и бутылка русской водки с немецкой этикеткой. Я поручил выполнить это старшине роты Фоменко, а сам занимался сдачей складов командиру тыла. Была поставлена задача нашему учебному батальону, срочно выдвигаться в сторону Андреевки. Как только батальон вышел из станицы, проезжающий командир дивизии остановился, вышел из машины и дал мне указание поторапливаться. Я сразу скомандовал: "Бегом марш!". Бойцы побежали, и тут я услышал перезвон бутылок в вещмешках. У некоторых бойцов из вещмешков текла водка.
Я думал, что недавно назначенный командир дивизии Эхохин не услышал, и не заметил, но он не сразу сел в машину и уехал. Он решил задержаться и посмотреть, как мы выглядим на марше. Михаил Сергеевич услышал звук из вещмешков, догадался, что в них, подозвал меня и устроил мне такой разнос, который я никогда в жизни не получал.
Он снял с меня обязанности командира батальона, временно возложив их на командира роты старшего лейтенанта Константинова. Оставив меня командовать его ротой. А воспринял моё понижение в должности спокойно. Мы с Константиновым были в хороших отношениях, и я был рад за товарища. Я не сердился на бойцов, которые меня подставили. Понимал их желание запастись водкой. Она была необходимым продуктом, позволяющим снять усталость и не заболеть от переохлаждения. Ведь в наших непростых зимних условиях, когда бывало, приходилось пешком при шквалистом ветре и морозе преодолевать за сутки десятки километров, а потом спать где придётся. К тому же приближался Новый год.
Как оказалось, за раздачей пайков Фоменко не следил, и многие бойцы вместо булочек, хлеба и мёда, - вещмешки загрузили водкой. Эхохин приказал остановить и построить батальон. Затем потребовал всех бойцов открыть вещмешки. Его новый адъютант приступил к проверке полученного пайка и изъятию лишней водки. Командир дивизии не стал разбираться, что водкой в основном затаривались молодые и здоровые бойцы, оставляя пожилым набирать, что полегче нести. Поскольку каждому бойцу полагалась бутылка водки, то возможно общее её количество на батальон соответствовало норме.
Как только мы подошли к Андреевке узнали, что только что из неё отступили части румынской дивизии. Из крайней избы на встречу к нам вышла женщина, укутанная в одеяло, и показала нам балку, по которой ушли румынские части. Я посмотрел в бинокль и увидел хвост румынской колонны. Мы связались со штабом дивизии и получили приказ догнать колонну и закрыть ей возможность отхода. Наши танки зайдут с флагов и в голову колонны. Мы помчались догонять румынские части. Не смотря на жгучий мороз, бойцы кто помоложе сбрасывали с себя вещмешки, шинели, лопаты, противогазы, оставляя в руках только автоматы и гранаты. Мы бежали по глубокому снегу вперёд и видели, как по краям балки движутся наши танки. Румыны пытались выбраться из балки но, увидев с обеих сторон танки, прекратили эти попытки и замедлили движение. Мы увидели пешую колонну, которую возглавляют двое всадников. Один из них берёт у солдата винтовку со штыком и привязывает к штыку белую материю. Он разворачивает коня и, размахивая материей, движется в нашу сторону.
Посовещавшись со штабом дивизии, вновь назначенный командир батальона Константинов решил в качестве парламентёра идти сам, взяв с собой Карганова. Они должны были передать наши условия, чтобы через тридцать минут противник сдал оружие, а по приходу в станицу сдал всё награбленное имущество. Румыны, сложив оружие, выполнили наш ультиматум. Мы построили их и отвели в Андреевку. Местные жительницы набрасывались на них, требуя расправы. Двоих, наиболее отъявленных мародёров, на которых указали сельчане, пришлось расстрелять. Румынскую колонну возглавлял полковник, лет пятидесяти. Не зная румынский язык допросить его не удалось. Мы выделили конвой и по решению штаба дивизии захваченных пленных отправили в сторону хутора Бударка. Как только колонна двинулась, ко мне поспешила молодая накрашенная особа с двумя большими чемоданами. По виду ей было лет двадцать, и её внешний вид явно контрастировал со всеми местными жительницами. Она заявила, что полковник её муж, и она хочет идти с ним. Я удивился их разнице в возрасте. Колонну остановили и к нам подвели полковника. Константинов спросил у него: "Эта женщина твоя жена?" Он ничего не ответил. Лишь суровым взглядом посмотрел на неё и отвернулся. Женщина зарыдала и стала оскорблять его самыми непристойными словами. Когда его увели, я заметил, что женщина не выпускает из рук чемоданы и поинтересовался - что в них? Она ничего не ответила. Карганов попытался взять у неё из руки один чемодан, но она так цепко за него держалась, что он перестал усердствовать. Подозвал старшину Фоменко и дал указание проверить наличие содержимого в чемоданах. Фоменко высокий, здоровый мужик, не стал церемониться с дамой. Он так дёрнул из рук плачущей женщины чемоданы, что она, боясь остаться безрук уступила. При этом обматерила его и попыталась лягнуть ногой. Он поставил чемоданы на землю, развернул женщину и дал ей такого пинка, что она отлетела от него метра на четыре и уткнулась в сугроб. Фоменко разозлился на неё, и не стал аккуратно открывать чемоданы. Он с силой ударил их один за другим о землю, что они развалились. Оттуда посыпались столовые приборы, кольца, серьги, женское бельё, украшения и деньги. Женщину отпустили, а чемоданы конфисковали до выяснения, откуда взялись эти вещи.
Карганов стал подыскивать жильё для ночлега. Он нашёл высокий дом похожий на амбар. В нём проживала женщина с двумя дочерями и сыном. Старшей была девушка лет двадцати, а остальные дети подросткового возраста. Войдя в дом, и посмотрев, во что одеты домочадцы, можно было подумать, что мы волшебным образом перенеслись из зимы в лето. Дети были очень легко одеты. Нам выделили большую свободную комнату, в которой, как и во всём доме, фактически не было мебели. Мы спросили, как вы здесь живёте? Почему нет мебели и вещей. Хозяйка со слезами на глазах рассказала, что в её доме жили румыны, которые тащили всё что могли. Постельное бельё они рвали на портянки. Мебелью топили печь. Утащили «приданное» дочек, которое хранилось в сундуке.
Сундук тоже сожгли. В доме не на чем было ни спать, ни сидеть.
Мы с Каргановым вышли из дома, подумывая поискать другой дом для ночлега. Между тем, во двор зашла та румынская сноха, у которой мы изъяли чемоданы. Женщина жила неподалёку и стала уговаривать нас пойти к ней на ночлег. Она, не лестно отзываясь о доме, куда мы заходили, говорила, что в её доме есть все условия для отдыха. Дочки хозяйки, увидев не прошеную гостью, выскочили из дома и набросились на неё. Младшая хлестала её веником, а старшая прикладываясь к её спине совком, орала: - «Ты, шлюха, что припёрлась - румынская подстилка! При румынской власти занималась грабежом и издевалась над людьми, а теперь, когда кончилась их власть, лезешь к советским офицерам!» Мы не стали наблюдать за их перепалкой и вернулись в дом.
Хозяйка рассказала нам, как румыны грабили всех жителей. Тащили всё, что можно унести. Когда уходили из села, они, спасаясь от холода, напяливали на себя женское бельё. В разговоре, она высказала просьбу, что если пленные не далеко ушли, то их нужно остановить, подвергнуть обыску и вернуть награбленное. Я вспомнил, что когда мы пленили румынскую колонну, проверяли только у военнопленных наличие несданного оружия. Совсем не обращая внимание на вещи, которые каждый из них нёс с собой. Я рассказал наш разговор с хозяйкой Константинову и старшему политруку батальона Худякову. Константинов связался с комиссаром дивизии и рассказал ему о просьбе жителей села, подвергнуть обыску румынских военнопленных. Получив от него согласие, мы узнали, что колонна военнопленных сегодня ночью будет ночевать у хутора Будары. Посоветовавшись с товарищами, решили - завтра с рассветом выехать в хутор и подвергнуть румын тщательной проверке. Карганов притащил палатку. Мы расстелили её на полу выделенной комнаты, расположились на ночлег и быстро уснули.
Рано утром мы с Каргановым и командирами рот, помчались в Будары. Ночь была на редкость холодная. Температура опускалась до минуса 40 градусов. Когда приехали туда увидели, что румыны ночевали в стогах соломы, которые наполовину сожгли за ночь. Конвой построил их, и мы приказали им раздеться. И каково было наше удивление, когда мы увидели, что на них было одето под воинской формой одежды. Как оказалось, они натягивали на себя женское нижнее бельё и одежду, всё, что могло хоть как-то согреть. В рюкзаках и баулах были постельные принадлежности, ткани, одежда. Мы забрали всё награбленное и на трёх грузовиках повезли в село.
К утру 2 января мы в составе дивизии вышли на восточную окраину станции Зимовники. Там совместно с дивизиями 51А армии до 8 января шли ожесточённые бои с механизированной дивизией СС "Викинг". Захватив Зимовники мы, продолжая наступление, захватили станцию Двойная, и далее двинулись к станице Орловская. Тогда мы узнали, что эту станицу 8 января уже захватывал 550 полк 126 дивизии, но потеряв связь со штабом дивизии, оставшись без боеприпасов и огневой помощи, полк попал в окружение. В ходе боя погибло около 800 человек, при этом почти 600 бойцов попали в плен и были казнены. Судьбу командира полка решал военный трибунал.
Командующий армией поставил нашей дивизии задачу 12 января в 3 часа ночи атаковать станицу Орловскую. Мы начали наступать, но встретили организованное, жесточайшее сопротивление фашистов. Всё утро мы пробовали атаковать, не считаясь с потерями. В моей роте стремительно редел численный состав бойцов. К полудню враг предпринял контрнаступление, введя в бой порядка 20 танков с пехотой. Нашему батальону пришлось перейти к обороне на северо-восточной окраине станицы. Основные силы дивизии отошли из станицы на несколько сотен метров и заняли некогда брошенные окопы.
Находясь на переднем крае перед наступающим врагом и не имея оборонительных сооружений, приходилось постоянно маневрировать в полуразрушенной жилой застройке, перебираясь от одной хаты к другой, таская за собой пушку "сорокопятку". После каждого выстрела из пушки необходимо было сразу менять позицию, дабы избежать ответного танкового выстрела врага. Но долго держаться в обстановке, когда за наступающими танками следовала пехота, было невозможно.
За пару часов от моей роты бойцов способных воевать мало, кто остался, и те, кто мог сопротивляться - рассредоточились кто где. Я оказался вблизи пушки, когда рядом с ней разорваться танковый снаряд. Меня отбросило взрывной волной к дворовой изгороди. Придя в себя, я услышал натужный крик бойца, который взывал о помощи. Я подполз к нему и увидел, что ему оторвало ногу, и он держится за живот. Увидев меня, он жалобно произнёс: - "Дима... Прошу тебя застрелили меня!" Перед приближающими фашистами, звать на помощь санитара и пробовать оказывать помощь бойцу, не было смысла. Я сунул ему в руку свой пистолет с двумя оставшимися патронами, а сам, схватив валяющуюся винтовку, побежал к ближайшей хате. Через разбитое окно я сделал пару выстрелов по приближающейся пехоте. Сделать следующий выстрел не удалось. Пуля попала в винтовку, разнесла её и обожгла мне левую кисть руки. Пока я занимался рукой, я услышал гул и скрежет металла. Фашистский танк снёс стену хаты, частично завалив крышу на меня. Я с трудом выполз из придавивших меня обломков крыши и понял, что попал в большую переделку. Скорее всего, я попаду в плен, и только чудо поможет мне избежать смерти.
Внезапно вспомнил нашего снабженца Андронова Моисея, и сразу возникла мысль срочно спрятать документы и обязательно немецкую бритву, которая хранились в отдельном узком карманчике шинели. Если найдут эту бритву немцы, подумают что я забрал её у убитого и сразу расстреляют. Взгляд остановился на стропиле, поддерживающей часть крыши. Завернув документы и бритву в платок, я засунул их у самой земли в пространство между обломком стропила и обрешёткой крыши. Только я сделал это, услышал неподалёку немецкую речь. К танку приближалась группа фашистов. Я затаился за поваленной широкой скамьёй похожей на стол. И здесь, прячась от немцев, я впервые почувствовал боль в стопе правой ноги. Посмотрел на носок сапога и увидел - рванул вмятину на месте больших пальцев. В запарке, совсем не заметил, где я поймал этот осколок. И удивительно, как он оказался в таком месте.
Долго прятаться за скамьёй не удалось. Один из немцев стал шарить по разрушенный хате, и его взгляд привлекла скамья, за которой я находился. Подойдя к скамье и увидев меня, он громко скомандовал: "Ауф! Хенде хох! Ком хэр!" Я, увидев перед собой направленное на меня дуло автомата, встал и вышел из-за скамьи. В это время к фашисту на помощь, через гору хлама домашней утвари, пробрались двое из его подразделения. Они, обыскав меня, весело смеясь и покрикивая: - " Марш-марш! - стали пинками и тычками автоматов выталкивать меня из хаты. Когда мы вышли на улицу, подошли их товарищи и под дружный хохот стали тренировать на мне силу своих ударов. Они били и топтались по моим ранам. От их ударов я иногда отключался и, приходя в себя, понимал, что ещё немного, и они меня забьют до смерти.
Наблюдая за экзекуцией, к ним подошёл офицер и прекратил это побоище. Меня подняли, взяли под руки два фашиста и следом за офицером потащили в соседний дом. В доме меня посадили на табуретку и офицер на чистом русском языке спросил: - «Где твои документы?» Меня вначале удивило, что фашист говорит без акцента, но потом понял - он русский. Наверное, какой-нибудь потомок белогвардейца. Я ответил, что вешмешок с документами потерял в окопе. Потом, он глядя на меня брезгливо произнёс:
- У тебя рожа кавказская. Ты кто по национальности и откуда родом?
- Я из Грозного. По национальности чеченец.
- Так, что вас аборигенов в армии уже в офицеры производят!? Наверное, много наших уничтожил?
- На меня хватит,- пробурчал я, надеясь на прекращение допроса.
- Назови звание, должность, войсковую часть?
- Старший лейтенант. Командир роты отдельного учебного батальона 87 стрелковой дивизии.
- А ты не коммунист ли?
- Он самый! У нас их полно, - ответил я.
Дознаватель не стал в дальнейшем тратить на меня время и приказал увести меня. Когда меня вывели на улицу, я уже подумал, что отведут в сторонку и сразу расстреляют. Но фашисты подвели меня к сараю и впихнули в него.
Глава X
Скоротечный сон Докки в котором состоялась встреча со стариком и пролетели воспоминания о прежней жизни, был прерван скрипом двери сарая. В него вошли два фашистских автоматчика, и скомандовали всем встать. Докка с лётчиком неохотно встали, а цыган продолжал лежать. Фашист подошёл к нему и ткнул его ногой. Тот не реагировал. Фашист выпустил по цыгану автоматную очередь и, развернувшись, направил на пленных автомат. Его напарник что-то сказал ему и тот, покрикивая и размахивая автоматом, снизу вверх демонстрировал необходимость выходить из сарая.
Докка с лётчиком вышли на улицу. На ночном небе не было луны, только через пелену облаков кое-где блекло пробивались островки звёзд. Фашисты указали пленным на орудия труда и, отведя за угол дома - приказали копать. Докка разбивал топором мёрзлую землю, а лётчик лопатой выгребал смёрзшиеся куски. К двум охранникам подошёл третий и они стали весело обсуждать кого-то.
Внезапно прозвучали выстрелы и один из фашистов упал. И тут Докка, стоявший на коленях получает резкий удар в спину и плюхается на землю отбрасывая топор. За ним на землю падает охранник. Используя тело Докки как укрытие, он начинает строчить куда-то в темноту. Докка, краем глаза видел, как другой фашист, завалив лётчика подсечкой и положив ему на спину автомат, вёл ответный огонь. Услышав выстрелы из окна дома, застрочил ручной фашистский пулемёт. Докка лежал, распластавшись и слышал, как пули одна за другой свистели над его головой. Он почувствовал, что стрелок, прижимавший его к земле прекратил стрелять и обмяк. Докка отбросил его и побежал в сторону от дома, боясь попасть под пулемётный огонь.
Миновав какой-то двор, он увидел небольшой коровник, примыкающий к избе. Подбежав к нему - остановился, прислушиваясь, нет ли погони. Погони не было, и стрельба также внезапно прекратилась, как и началась. Докка знал, что это была ночная разведка боем. Значит, скоро будет наше наступление. Пробираться к своим в кромешной темноте, было рискованно. Можно было нарваться на немецкие караулы охраняющие танки. Он принял решение спрятаться и переждать до рассвета, а там уже смотреть по обстановке.
Аккуратно, боясь излишнего шума, Докка открыл дверь коровника и огляделся. В коровнике лежала корова и рядом с ней небольшая копна сена и соломы. Он зашёл в коровник сделал из соломы подстилку и лёг рядом с коровой. Его знобило. Докка закопался в сене. От побоев болело всё тело. Раненные рука и нога опухли и от постоянной боли, он уже почти не чувствовал их. Он не спал, думая о пережитом и том сне, который был накануне.
Но под утро, когда всё же сон неминуемо овладел им, он проснулся от звука брошенного цинкового ведра. Это была хозяйка коровы, которая пришла на дойку. Она, увидев его, отвернулась и быстро удалилась. Он сказал про себя: - "Какой же я осёл! Как же я не мог предположить, что утром к корове может прийти хозяйка. И моя жизнь теперь целиком зависит от неё".
Через несколько минут в проёме появились два фашиста и, направив на Докку автоматы, приказали встать и выйти из коровника. Когда он вышел на улицу его снова стали избивать. От побоев он потерял счёт времени. И когда Докка уже прощался с жизнью, к нему избитому и лежащему на снегу подогнали мотоцикл. Два бугая запихнув его в люльку, сели рядом и поехали по направлению к центру станицы. Следом выехали ещё два мотоцикла с автоматчиками и пулемётчиками.
Как только мотоцикл с Доккой въехал на какой-то возвышенный участок, толи мосток, раздались два выстрела. Мотоцикл вместе с ним скатился в кювет и перевернулся. Докка успел вывалиться из люльки, перед тем как мотоцикл сделал кульбит. Два следующих за ними мотоцикла с немцами остановились. Фашисты спрыгнули с них, залегли и открыли ответный ураганный огонь.
Вёзшие его немцы не подавали признаки жизни. Докка лежал, наблюдая за боем между нашей разведкой и немцами. Через несколько минут стрельба прекратилась. Один мотоцикл съехал в кювет и подъехал к перевёрнутому мотоциклу. Два немца слезли с него и направились к своим товарищам. Убедившись, что они мертвы, фашисты подошли к Докке. Он не стал изображать из себя мертвеца, боясь получить контрольную очередь в спину. С трудом приподнялся и сел. Подъехал другой мотоцикл. Недолго посовещавшись, фашисты перенесли своего тяжело раненного к тем двоим убитым. Сняли с люльки пулемёт, посадили в неё Докку и поехали.
Когда ехали, Докку посетила мысль: - "Неужели я столь ценный для фашистов пленный, что они бросили своего тяжело раненного умирать, не оказав ему ни какой помощи".
Его привезли к зданию двухэтажной школы. Судя по всему, это был штаб какой-то части дивизии СС "Викинг". Затащили на второй этаж и бросили в одной из пустующих классных комнат. Прошёл не один час, а за Доккой никто не приходил. Он устал ждать развязки, понимая, что живым из школы не выйдет. Сел за парту и стал рассматривать экспонаты и портреты, развешанные на стенах класса. Взгляд остановился на древке сломанной швабры, валявшемся в углу. Фашистское командование не понять чем занималось и упрямо не вызывало его на допрос. Он привстал и посмотрел в разбитое окно. Вечерело. Во дворе школы было полно немцев. Стояло три танка, две легковых автомашины и несколько мотоциклов.
Через некоторое время он услышал грохот артиллерии. Приближающиеся взрывы вызвали панику среди немцев. Сработал ещё совсем недавно покинувший его инстинкт самосохранения. Докка вскочил, схватил древко и засунул его в ручку двери. Усиливающаяся канонада придала ему сил. Как обезумевший он начал двигать парты к двери, часть из них переворачивать, создавая подобие баррикады. Потом одну из парт подтащил к углу, перевернул и залёг.
Дверь класса несколько раз дёрнули, а потом раздалась автоматная очередь. Докка лёжа за партой, понимал, что созданное им препятствие может задержать врага на считанные минуты. Пробив брешь в двери, фашисты с лёгкостью метнут в комнату гранату, и тогда навряд ли он останется жить. Его мысли о неминуемой гибели от фашистов, прервал грохот взрыва. Это был снаряд, влетевший в здание школы.
Наша артиллерия целенаправленно била по школе. Докка лежал в углу класса, закрыв голову руками. От очередных попаданий снарядов стены здания, крыша и потолок рушились, разнося густое облако пыли. Он уже не боялся фашистов. Он молил бога, чтобы не было прямого попадания в его комнату. Через час он заметил, что наша артиллерия изменила район обстрела и только отдалённые взрывы, позволяли надеяться, что очень скоро начнётся штурм станицы.
Попыток врага прорваться в его комнату не было, и он решил ждать, когда закончится эта длиннющая январская ночь. Всю ночь он не сомкнул глаз. Его знобило, да и как можно было уснуть, когда вокруг шёл бой. По интенсивности стрельбы, было понятно, что наши войска штурмуют станицу. Это вселяло в него надежду на скорое окончание того полуторасуточного кошмара, в котором ему пришлось побывать.
Наконец, утренний свет стал проникать в комнату, и только отдельные перестрелки останавливали Докку от желания выйти из своего временного пристанища. Он предпочёл не торопиться и подождать, когда окончательно прекратится стрельба. Ведь в случае неудачного штурма станицы, фашисты снова могут прийти за ним. Через некоторое время Докка услышал поблизости шум мотора. По звуку, это был танк. Желание посмотреть, заставило его вылезти из укрытия и украдкой выглянуть в окно. И то, что он увидел, вызвало в нём чувство облегчения и радости. Во дворе стоял советский танк, и к нему приближалась группа наших бойцов. Он стал пытаться разбирать свою баррикаду. Но работать с опухшей рукой и ногой, на которую больно вставать, было не просто. Двигая парты, Докка упирался, пыжился и чертыхался. Он не мог понять, какая неведомая сила помогла ему некогда почти мгновенно нагромоздить такое.
Через некоторое время он услышал шаги в коридоре. Вытащил древк из ручки двери и закричал: - "Помогите! Здесь свои!" Подоспевшие бойцы сняли полотно двери с петель, растолкали парты и освободили его. Докка сообщил, что он командир роты учебного батальна 87 перекопской дивизии. Бойцы сказали, что они из той же дивизии, а поскольку лестница была разбита, помогли ему спуститься со второго этажа.
Он вышел на улицу и посмотрел на здание школы. Оно было разрушено наполовину и наиболее целым оказалось крыло, в котором он находился. Докка шёл по двору школы, опираясь на древко, и встречал знакомые лица. Это были бойцы 1378 полка, которые первыми ворвались в станицу. Он спросил, где находится санчасть и, ковыляя, побрёл туда.
По дороге его остановил патруль и сопроводил в особый отдел дивизии. Майор особого отдела, стал расспрашивать Докку при каких обстоятельствах, он оказался в плену. Рассказав всё, что с ним произошло за эти полтора дня, Докка не встретил понимания со стороны особиста. Тот смачно высморкался и продолжил допрос:
- Несмотря на то, что ты Гехаев командир роты нашей дивизии, твой рассказ требует проверки. У тебя нет при себе документов. А вдруг ты их сжёг. В том числе партбилет. И ранения твои, возможно самострел, который ты специально устроил - не понять для чего. Ну… будем разбираться.
- Документы я не сжёг, а спрятал. Могу сходить и принести. И по моим ранам любому здравомыслящему военному понятно, что это не самострел.
- Ну, если документы предоставишь - будет другой разговор.
Майор вызвал караульного и отправил его с Доккой за документами. Докка не обижался на майора, понимая, что этого требовала служба. Каждого, кто побывал в плену, необходимо было проверять. Ведь такие военнослужащие, побывавшие в плену, и имеющие не критические ранения, могли быть завербованы фашистами. Главным для Докки было одно - найти свои документы.
Он без труда нашёл тот дом, под крышей которого их спрятал. Сложностью было то, что крыша окончательно завалилась. Нужно было точно определить место, где снимать черепицу, чтобы добраться до заветной цели. Со второго раза это удалось. Караульный помог ему справиться с этой задачей. Когда Докка достал в целости и сохранности документы и бритву, то попросил караульного сопроводить его по одному известному ему маршруту. Он пошёл к тому месту, где копал себе могилу. Трупы ещё не успели убрать. Он посмотрел на убитых немцев и лётчика. И когда они зашли в соседний двор, то увидели, как собирают тела убитых наших бойцов. Докка подумал, что это, наверное, были разведчики, которые ночью помогли ему сбежать.
Далее они проследовали к дому, в котором жила женщина, выдавшая его немцам. У него возникло желание посмотреть ей в глаза. Докка минутку постоял у двери и вошёл в дом. Он услышал голоса детей, играющих на печи. Хозяйка, увидев его, отвернулась и села за стол, обхватив голову. Он постоял несколько минут и, не проронив ни слова вышел. Когда Докка пришёл к майору и показал свои документы. Тот посмотрел их и сказал:
- Я уже разговаривал о тебе с командиром батальона Константиновым. Он о тебе хорошего мнения. Так, что получай документы и следуй в медсанбат. Извини, что усомнился в полученных ранениях. Сам понимаешь - служба.
- Да что уж там. Понимаю, - ответил Докка и побрёл в медсанбат.
Медсанбат ещё не полностью перебазировался. Он находился на железнодорожной станции. Там собирали раненных бойцов. Как только Докка доковылял до здания, где оборудовали временный медпункт, к нему поспешила санитарка, которая помогла ему войти. Он присел на лавочку в ожидании, когда к нему подойдёт врач. Докка наконец расслабился.
Глава XI
Он смутно помнит, как потерял сознание, как его везли в госпиталь. Месяц Докка провёл в госпитале. За этот период его вылечили от тифа и сделали операцию на ноге. Когда состояние здоровья улучшилось, и после перенесённой болезни появился аппетит, он стал нормально воспринимать окружающий мир. Он обратил внимание, как много красивых девушек в госпитале ухаживают за ранеными. Докка заглянул в зеркало, погладил себя по лысой голове и, вспомнив о бритве, срочно решил сбить бороду. Он поинтересовался у санитарки, где можно получить свои вещи. Она рассказала, что они находятся хозчасти и как туда пройти. Докка взяв костыли, побрёл туда. Там его повели в кладовую, где хранились личные вещи всех прибывающих раненых бойцов. Он попросил выдать ему личные вещи. Кладовщик принёс вещмешок. В нём было всё его имущество, но не было бритвы. Он знал, что она находится на своём месте в шинели и попросил принести её. Кладовщик ушёл в гардероб и пропал. Через несколько минут пришёл и заявил:
-Твою шинель передали в школьный музей. В ней оказалось порядка тридцати дырок.
-А в ней ничего не находили? - возмущённо спросил Докка.
-Золото и бриллианты не обнаружили. А если бы они там были - обязательно вернули, - ехидно прошепелявил кладовщик.
Докка не стал больше с ним разговаривать, отвернулся и потопал обратно. По дороге подумал:- "Если кладовщик не соврал, и в моей шинели оказалось столько отверстий, то какому богу надо молиться, что я так легко отделался. Побывав в такой передряге, я не получил ни одного серьёзного ранения. И если кто-то обнаружит в моей шинели бритву, то пусть это будет от меня подарок".
Раны постепенно стали заживать. И если рана на левой руке особых хлопот не вызывала, то рана на ноге требовала особого отношения. Она позволяла только аккуратно наступать на пятку. Докка устал находиться в госпитале и потребовал у врача выписать его. Врач не стал его задерживать и, порекомендовав порядок лечения, отправил его долечиваться домой.
Около недели он добирался до Грозного. Приехал в Гойты в измученном состоянии. Отец, увидев его хромающего с костылём, вначале не подал виду, что обрадовался его возвращению. Но потом подошёл, обнял и проговорил:
- Докка, неужели ты забыл, что у тебя есть отец. Почему от тебя почти год не было писем. Что не нашёл бумаги и карандаша? Я уже подумал, что тебя нет в живых.
- Дада! Прости, что не писал писем. С первых дней войны похвастаться было нечем. Мы постоянно отступали, неся огромные потери. А когда, наконец одержали победу под Сталинградом, я был ранен. Писать из госпиталя не хотел, потому что решил добраться до дома быстрее, чем придёт письмо. Да и зачем было тебя лишний раз расстраивать. Главное, что сейчас я дома и возможно надолго.
- Что у тебя с ногой и рукой. Нормально ходить будешь?
- Ничего страшного. Кости на руке срастаются. На ноге большие пальцы отрезали. Как заживут, ходить буду без костыля. Дада, ты расскажи, от Алхазура не было вестей?
- От Алхазура ни каких писем нет. Я узнавал, что кто с ним пошёл в армию, тоже не пишут писем.
Узнав, что приехал Докка, Дарья ушла с работы, чтобы быстро организовать праздничный стол. Она знала, что вечером придут родственники и их нужно обязательно как следует угостить. Когда дом Габы покинул последний посетитель, Дарья, наблюдающая, как Докка передвигается с костылём, сказала ему: - «Ты был уже неделю в дороге. Давай я посмотрю ногу и сделаю перевязку». Обнажив его ногу, поняла, что необходимо срочно показать её доктору. Место операции было воспалено, и из шва выделялся гной.
На следующий день Докку осмотрел доктор. Сделал укол, почистил рану и дал рекомендации Дарьи как лечить. При этом заключил, что если его рекомендации не помогут, то, наверное, предстоит повторная операция. Поскольку при первой операции не полностью удалили фаланги пальцев. И торчащие остатки костей могут не позволить образоваться нормальной культе.
Дарья с особым усердием занялась лечением Докки. У неё были настойки из трав, и она регулярно применяла их для лечения раненной ноги. Перед каждой перевязкой, она делала для ноги ванночку, а потом накладывала мазь, прикрывала ватой и делала перевязку. Дарья уговорила Докку ограничить передвижения хотя бы первые недели лечения. Он, обложившись книгами, неустанно следовал её совету, и значительную часть дня проводил в горизонтальном положении.
Их совместные усилия стали давать результат. Место операции стало постепенно заживать. Домашние условия, в течение четырёх месяцев быстро ему наскучили. Постоянно сидеть дома он не мог и, взяв костыль, шёл к клубу, где на столбе висел ретранслятор. Слушая ежедневные новости с фронта, он пришёл к мысли, что ему нужно непременно вернуться на фронт. Нужно было поквитаться с фашистами, которые издевались над ним. Нужно было отомстить за брата, который, скорее всего, погиб в Брестской крепости или попал в плен в первые дни войны.
Эти мысли наряду с кошмарными снами о войне постоянно преследовали его. Он решил постараться быстро вылечить ногу и вернуться в авиацию, потому, что нога вряд ли позволит ему осуществлять длительные пешие переходы в составе стрелковой дивизии. В один из дней он поехал в Грозный. Пришёл в военкомат и попросил военкома помочь ему связаться с диспетчером ВВС. Поговорив с ним, он узнал, что знакомые его командиры воюют в составе 8 воздушной армии Южного фронта. К вечеру ему удалось связаться с командиром бомбардировочной дивизии Григорием Чучевым, и тот, выслушав его, рассказал, как попасть в боевую авиачасть. Приехав в Гойты, Докка сразу стал готовить отца, к преднамеренному сообщению, что он возвращается на фронт. Пары дней хватило, чтобы решиться заявить отцу о своём решении. Отец не стал его отговаривать. Понимая, что если Докка решил, то отговаривать его бесполезно.
Во второй половине июля он уже прибыл в действующую авиачасть. Не смотря на то, что нога ещё не полностью зажила, перед авиационным начальством он предстал без костыля. И как мог, скрывал свою хромоту. Десять дней он изучал матчасть и работу штурмана бомбардировщика СБ-2. А с первых дней августа вылетел на нём в качестве стрелка-радиста.
Через неделю один из экипажей остался без штурмана и Докку перевели на его место. Командир экипажа старший лейтенант Николай Филин, несмотря на молодость, был опытным лётчиком, который уже почти год осуществлял боевые вылеты. Он прекрасно играл на гитаре и пел. В промежутке между полётами из-за непогоды, его часто приглашали к себе девушки - оружейницы. Их палатка пряталась в леске на окраине аэродрома. Николай исполнял для них любимые песни и, наверное, каждая из них в глубине души мечтала о таком ухажёре.
В один из своих творческих вечеров Николай взял с собой Докку. Докка находясь в окружении девушек, украдкой наблюдал, как одна из них, самая красивая, которую звали Мила, с каким-то особым умилением воспринимала каждую песню Николая. Было видно, что между ними, возможно, что-то есть. Докка внезапно вспомнил о Нине Сергеевой, которую не решился разыскивать, когда приезжал в Грозный. И это вызвало в нём чувство грусти и сожаления, о том, что молодые годы проходят на этой проклятой войне.
Почти каждый день экипаж Филина вылетал на боевую работу в составе звеньев. Для увеличения скорости поднимались на высоту свыше 5000 метров и затем перед бомбометанием снижались до 3000 метров. В кабине штурмана на носу самолета была установлена спарка пулемётов ШКАС и через прорези сильно продувало. На высоте была минусовая температура. И чтобы не замёрзнуть, несмотря на август, месяц приходилось в полёт одевать комбинезон и унты. При длительных полётах и постоянных перепадах давления ноги опухали. У Докки начинались проблемы с ногой. Перепад давления и свободное положение стопы в унте отражалось на раненой ноге. Её с большим трудом удавалось засунуть после полёта в сапог. Ходить постоянно в унтах, с походкой медведя он не мог, поскольку не хотел отвечать на вопросы любопытствующих.
В этот период шла Донбасса наступательная операция. Докка летал над знакомыми ему районами. Пересекали реки Северский Донец, Миус. В один из дней, их экипажу в составе звена была поставлена задача - вылететь в район Дебальцево для бомбардировки железнодорожного узла. Командир эскадрильи Рыжов выбрал их самолёт в качестве ведущего и распорядился на внешнюю подвеску закрепить бомбу ФАБ-500.
На рассвете они вылетели на задание. Как обычно набрали высоту 5000 метров. А когда вышли в район бомбометания снизились. По ним заработали фашистские зенитки. Клочья черного дыма возникали то с одной, то с другой стороны. Докка выдал лётчику скорость и угол атаки. Когда они появились точно над целью, он нажал кнопку электросброса. Но не почувствовал, характерного вздрагивания самолёта. Докка мгновенно сообщил Николаю, что бомба на месте. Цель осталась позади, и осуществлять аварийный сброс бомбы было поздно. Николай сделал крутой вираж и подготовился к аварийному сбросу бомбы. Когда самолёт вновь оказался над целью, он нажал свою дублирующую аварийную кнопку. Но бомба как заколдованная продолжала висеть под фюзеляжем. Два ведомых самолёта глядя, что ведущий не сбросил бомбу в первый раз, по его приказу со второго раза сбросили свой смертоносный груз и улетели. Третий заход на цель делать было бесполезно. Из-за ограниченного количества топлива нужно было возвращаться. И по пути попытаться сбросить бомбу. С такой бомбой садиться на своём аэродроме нельзя. Это прекрасно понимали все члены экипажа. За такое нарушение лётчику грозил трибунал. Короткая взлётно-посадочные полоса, вдоль которой размещались самолёты, могла безопасно позволить сесть с такой бомбой, только при образцовом пилотировании самолёта. Малейшая неточность при приземлении могла привести к взрыву, и тогда пострадали бы и полоса и самолёты, стоящие вдоль неё. О таких случаях было известно. Они разбирались на совместных совещаниях с лётным составом и техническими службами. Были случаи, когда при взлёте бомбардировщика, пиропатрон срабатывал, и бомба падала на полосу. Сказывалось отсутствие квалифицированных электриков. Не всегда авиатехники скрупулёзно выполняли регламенты по подготовке самолётов к бомбометанию.
Филин взял курс на свой аэродром. Миновав зону обстрела немецких зенитных батарей, он сразу опрокинул самолёт. Некоторое время они летели вниз головой, и Николай постоянно раскачивал самолёт, то в одну, то в другую сторону. Увидев на земле какие-то пруды, он резко задрал нос самолёта. После набора определённой высоты начал пикировать. Потратив на всевозможные попытки сбросить бомбу больше часа, он на остатках топлива решил дотянуть до своего аэродрома. Сесть с бомбой благодаря мастерству пилота удалось с первой попытки. Бомбардировщик остановился на самой границе полосы.
Только они сели, вылезли из самолёта, чтобы определить, почему не удалось сбросить бомбу, как на мотоцикле подъехал командир эскадрильи майор Рыжов. Они выстроились вдоль самолёта. И не успел Николай открыть рот, как Рыжов достал наган и в упор выстрелил ему в голову. Николай упал. Докка со стрелком радистом Игорем Афанасьевым были в шоке. Всё произошло так быстро, что они не успели отреагировать на этот произвол и остановить убийцу. Рыжов быстро развернулся, сел на мотоцикл и уехал. Через несколько минут на бортовой автомашине ЗИС подъехала аэродромная служба, они погрузили Николая, зацепили самолёт и потащили на стоянку.
Оставшись одни, Докка с Игорем сели в траву. Оказавшись в таком униженном состоянии, от обиды, что они живы, а командира, который спас им жизни больше нет, у обоих в глазах появились слезы. Они понимали, что если бы Николай на третьем заходе решился направить на цель самолёт с бомбой, их уже не было среди живых. Не каждый решится в молодые годы расстаться с жизнью. Они не могли отойти от увиденного, и чувствовали себя так, как будто их окунули в дерьмо.
- Ну, сволочь! Тварь! Такого парня, лётчика от бога, уничтожил, - причитал Докка, - я это так не оставлю! Невиновного человека - без суда и следствия расстрелять. Он что... Враг! К командиру дивизии пойду! Добьюсь, чтобы судили это ничтожество.
- Боюсь, что ничего ему за это ни будет, - сквозь слёзы проговорил Игорь - он как-то хвастался, что с командиром дивизии вместе в Испании воевал. Мне ребята говорили, что он на Николая давно зуб точил. Рыжов к Милке клинья подбивал. А она его отшила. С Николаем слишком часто встречалась.
- Неужели всё это из-за бабы? Ну и мразь этот Рыжов. Так может неспроста именно нам такую бомбу подвесили? Обычно ФАБ-250 или ФАБ-100 подвешивали.
- А как проверишь? Мы даже не успели толком посмотреть, в чём причина, что бомба не упала, - подытожил Игорь.
- Ну, пусть разбирается комиссия, почему авиатехники не подготовили самолёт к бомбометанию. А за этот расстрел Рыжова точно ждёт трибунал.
Так и произошло. Рыжовым заинтересовалась военная прокуратура и особый отдел. Он был снят с должности и арестован. Две недели пока шло разбирательство, Докка с Игорем не летали. Докка за это время сходил к доктору. Тот посмотрел его раненную опухшую ногу, и заключил, что необходима срочная операция по коренному удалению остатков фалангов пальцев, в противном случае будет нагноение и это приведёт к гангрене.
Получив справку врача, Докка уехал в госпиталь на операцию. После операции он вернулся в Гойты. Дарья вновь приступила к его лечению. На этот раз оно оказалось не столь длительным.
Глава XII
К новому году послеоперационные швы зажили, и Докка стал продумывать искать работу. Сразу после новогодних праздников он поехал в Грозный. Зашёл в объединение "Грознефть" и ему предложили работу на нефтяном месторождении инженером по добыче нефти. Он, не задумываясь, согласился и уехал в посёлок Горский находящийся в 55 километрах от Грозного.
Для него, после длительного перерыва, наконец, начались трудовые будни. Но они как начались, так и быстро закончились. Не многим более чем через месяц, уже утром 24 февраля находясь на работе, он узнаёт, что власти приступили к поголовному выселению чеченцев и ингушей.
Бросив работу, он вернулся в Гойты. Дарья рассказала, что накануне в селе был объявлен сход по случаю празднования годовщины создания Красной Армии. 23 февраля, днём мужское население села собрали в клубе и когда заполнили зал, выставили караул и никого не выпускали. К вечеру подогнали машины и стали увозить мужчин. Узнав такое, Докка на следующий день поехал в город искать отца. Он ездил от одного до другого сборной пункта, и, несмотря на военную форму с пагонами старшего лейтенанта, его нигде не пустили к заключённым.
Он обратился к своему знакомому в НКВД, который до войны вместе с ним начинал работать. Через него ему удалось узнать, что уже два эшелона ушли по направлению в Среднюю Азию. Знакомый, за эти годы продвинувшийся по службе, посоветовал Докке, когда встанет вопрос о его выселении, заявить, что у него мать русская. На его совет Докка ответил, что его мать была чеченка, а Дарья для него мачеха.
Возвратившись в Гойты, Докка всю ночь не мог уснуть. Мысли о несправедливости, которую учинили власти с его народом, и отцом постоянно крутились в голове. До него ранее доходили слухи, что власти планируют произвести высылку чеченцев и ингушей, но он почему-то не предавал этому значение, полагая что в руководстве страны найдутся здравомыслящие люди способные помешать осуществить такие планы. Это какой бесчеловечной логикой руководствовался Сталин и Берия, принимая такое решение. Даже если бы по сведениям НКВД чеченцы поголовно входили бы в бандформирования, что совершенно не соответствовало действительности, то почему выселение целого народа не осуществили до наступления немцев, чтобы обеспечить монолитность тыла. Ну, возможно до этого ранее у репрессированных органов на это не хватало сил, но если тогда не решились, зачем было сейчас проводить эту операцию. Бандиты, скрывающиеся в горах, и лесах никак не могли оказать какого-либо существенного влияния на ход сражений за Кавказ. И с ними всегда можно было разобраться позднее. Нашли же время, когда Советская армия громит немцев по всем фронтам, постепенно приближаясь к довоенным границам СССР. Неужели власти не понимали, что бездумно выселяя целые народы из родных мест, они закладывают мину замедленного действия на многие десятилетия. Эта несправедливость будет будоражить умы целых поколений. И это при том, что вся пропаганда многие годы декларировала приверженность курса на сближение и дружбу народов.
Чечня не была оккупирована немцами, и ведь совершенно не известно, как бы повёл себя свободолюбивый чеченский народ под властью фашистов. Он мог также сражаться с захватчиками, как сто лет назад во время Кавказской войны. А уж, сколько было бы среди чеченцев предателей и полицаев одному богу известно. Конечно, легче отыграться на малых народах. В то время как, хорошо известно, что на оккупированных немцами территориях, которые составляли половину европейской части страны, в каждом населённом пункте были полицаи из местного населения. Наверное, Сталин и Берия задували в будущем создать великую Грузию от Чёрного до Каспийского моря, чтобы гонять скот через Кавказский хребет с зимних пастбищ на летние и наоборот. Эта преступная политика было похожа на запоздалую месть.
Обида Докки на Советскую власть уравновешивалась тем, что если бы не эта власть, он сын бедного крестьянина никогда бы не получил высшего образования и не стал инженером. За эту как ему казалось справедливую власть, он воевал, видя в ней то, что отвечало надеждам, ожиданиям и интересам большинства народа.
Уволившись с работы, и попрощавшись с Дарьей, он с последней партией репрессированных уехал в Среднюю Азию на поиски отца. Проехав большой путь, и опрашивая чеченцев встречавшихся на его пути, выйти на след отца не удалось.
Через месяц он оказался в Намангане. Деньги у него почти закончились ещё в пути. Нужно было срочно найти работу. Докка пошёл в районный отдел партии. Там посмотрели его документы и посоветовали сходить в военкомат. Когда он туда пришёл, его неприветливо встретил пузатый, потный, средних лет мужчина. Он был одет не в военную форму, а потому Докка никак не ожидал, что это военком.
Посмотрев документы, и узнав, что Докке посоветовали из райкома партии обратиться к нему, Лачу Рудольфу Григорьевичу, он изменился в лице. Буквально через несколько минут общения, он предложил посетителю вакансию своего зама, рассказав, что тот, Алишер Азамов ушёл на фронт. Докка не раздумывая охотно согласился. Тем более что Рудольф Григорьевич подсказал ему - где сдадут комнату на хороших условиях.
Уже на следующий день, он приступил к работе. Немного познакомившись с регионом, он пожалел, что не сразу стал искать работу по специальности, потому что в Ферганской долине добывали нефть. Рабочие будни и призывная компания совсем не оставляли свободного времени съездить в нефтедобывающую контору.
Вникнув в работу, он стал замечать, что Рудольф Григорьевич живёт отнюдь не на одну зарплату. Водит дружбу с районным начальством и местными богатеями. Как-то Рудольф пригласил Докку пообедать в той чайхане, которую он обычно обходил стороной из-за неадекватной дороговизны блюд. Их обслуживал сам хозяин, которого звали Фарход. Он проявлял к ним такую любезность, что можно было подумать, что его благополучие полностью зависит от зашедшего высокого гостя. После того, как они пообедали, и Докка стал доставать деньги, Рудольф решительно остановил его.
- Дима! Сегодня плачу я! - вальяжно заявил он. Когда они стали уходить, Рудольф подошёл к Фарходу и стал с ним о чём-то разговаривать. Докка стоял неподалёку, но поскольку в чайхане играла музыка, ничего не слышал. Одно он заметил, что заканчивая разговор, Рудольф, тепло, попрощавшись с хозяином, не оплатил обед. Докка не стал молчать и спросил:
- Рудольф Григорьевич! Ты что же не заплатил за обед?
- Дорогой Дима! Ты же с Кавказа! Неужели у вас в Грозном, где-то с кунаков за еду деньги берут?!
- Не берут! Если конечно кунак не приходит ежедневно столоваться, забыв о своём собственном доме.
- Видишь ли, Дима с людьми надо дружить. Ты думаешь, почему я на этой работе в столь не простое время уже десять лет тружусь. Здесь в Узбекистане мне умные люди установили границы, в которых я, если хочу жить должен находиться. Когда мы призываем в армию, ко мне приходят разные люди с просьбами решить их семейный вопрос. Война продолжается, и люди конечно боятся, что их близкие молодые люди попадут на фронт. Некоторые ходатаи требуют, угрожают. Но в основной массе - люди просят. Но одни просто просят, а другие, более адекватные люди - просят, обещая отблагодарить. Поэтому приходится лавировать, чтобы не нарваться на неприятности. Ты слушай моих советов и будет у тебя всё хорошо.
Докка не стал продолжать разговор, поскольку они подошли к военкомату, у дверей которого стояло несколько человек. Как только они зашли в здание и люди поспешили за ними, Рудольф Григорьевич начальственным тоном объявил:- "Товарищи по одному, пожалуйста!" Один ушлый старичок мигом просочился в кабинет военкома. Дверь осталась полуоткрытой, и Докка отчётливо услышал раздражённый голос военкома: - "Я же уже говорил! Сходи в чайхану и поговори с Фарходом!"
После разговора с военкомом, где он разоткровенничался с ним, и услышанной последней его фразой при разговоре с посетителем, Докка понял - Фарход основная фигура. Именно он указывает просителю, сколько и кому нужно передать в качестве благодарности, что его родственник не будет призван в армию. Развивая свою догадку, Докка быстро пришёл к выводу, что сегодня у Фархода он вкусил мясные блюда, полученные от совместной деятельности с Рудольфом в качестве благодарности за уклонения от призыва. А чем иным в основном могли расплатиться люди за оказанную услугу. Кто отдал корову, кто несколько овец.
Конечно, целое стадо Фарход, скорее всего, принять не мог. Это было бы опасно. Но он мог перераспределить его через родственников. То, что Докка узнал в этот день, возмутило его до глубины души. Значит, бедняки должны идти на войну и защищать родину, а кто побогаче отсиживаться в тылу. А те, от кого эта несправедливость зависит ,будут наслаждаться жизнью в тылу, одновременно набивая карманы.
Несколько дней спустя, придя на работу, он обнаружил папку с документами призывников, подготовленными к отправке. В папке было две записки. Одна о том, что военком уезжает в командировку на неделю в Ташкент, а вторая о том, что отправку двоих призывников следует отложить. Докка посмотрев документы тех, чьи фамилии фигурировали в записке, с чистой совестью отправил их со всеми вместе в армию.
По приезду Рудольф Григорьевич с нескрываемым неудовольствием, заявил:
- Дима, ты что творишь! Я же тебе оставлял записку. Ты понимаешь, что я людям обещал. Теперь мне придётся чёрте как выпутываться. Надеюсь, ты больше не будешь меня подставлять.
- Ты знаешь, Григорьевич я тут закопался в документах, и куда-то дел твою записку не запомнив фамилии дезертиров. И что бы ни ошибиться с контингентом, подготовленным к отправке, решил отправить всех.
- Ладно... Надеюсь, в дальнейшем ты будешь более внимательным, - пробурчал начальник.
Однако Докка и на следующий раз оказался не очень внимательным, когда отправлял следующую партию призывников. Это случилось через две недели, после первой отправки. В это время военком лежал в больнице с диабетом после чрезмерного употребления выпечки полученной в знак благодарности за проделанную работу.
Это не могло Докке просто так остаться безнаказанным. После второй отправки призывников, когда задержавшись на работе, Докка поздно вечером возвращался домой, на него напали три человека с палками. Они настолько сильно избили его, что он с сотрясением мозга и сломанной рукой очнулся в больнице только через три дня. И первыми мыслями были те: "Неужели я снова живой! Какому богу нужно молиться? Да! Хватит воевать! Нужно работать по специальности!"
Какому богу молиться
© Copyright: Олег Даев, 2022
Свидетельство о публикации №222111801573
Свидетельство о публикации №222111801573
Рецензии