Продолжение 2. По мотивам Гора

Правда, и ночью толком поспать не удалось. Один из солдат принес мне поесть, с удовольствием поела горячей каши с кусками мяса и еще теплым хлебом, сжевала яблоко. Конечно, господина не дождалась, заснула. Он фанатик, может половину ночи торчать на боевых постах, дожидаться его тяжело. Правда, когда он пришел, разделся, я привычно откидываю теплое одеяло и бормочу недовольно:
- Пришел, наконец… - и опять проваливаюсь в сон.
Но глубоко заснуть не получается. Сначала меня будит истошный вопль рабынь, в нем настоящая паника и истерика, потом громкий, злобный, хрипящий лай, а потом в палатку вламывается это. Это – огромный, похожий на волка, боевой пес господина. Он весит больше меня, если что. Зовут его Вин, ему пять лет. Если его не знать, он внушает ужас, клыки размером с мой палец, с виду – вылитый волк, мощные лапы и могучий загривок. Но я его знаю, с его младенчества нянчалась с ним, и лечила от всех болезней, и кормила-поила, и на руках носила. Опять же, если не знать, это машина для убийства на четырех лапах, а если знать, это подлиза, попрошайка, игривый и ласковый, чрезвычайно умный зверь. К счастью, знают его хорошо только господин, я и его личная охрана. Короче говоря, мне облизали лицо, потом господину, потом запрыгнули на грудь нам обоим и уставились умными наглыми глазами. Господин точно знает, как с ним обращаться, друг друга они понимают с полуслова:
- Пошел вон, скотина шерстяная… - сильная рука сбрасывает пса на пол. – Где тебя черти целый день носили…
Через мгновение холодный нос тычется мне в ногу, под одеялом.
- Господин, стукни его, - сонно бормочу я.
Вместо ответа господин угрожающе рычит, это у них такое общение, в ответ обиженное сопение, ворчание, вздохи, шуршание, обиженное поскуливание, попытка вырыть колодец прямо в палатке. В конце концов, как обычно, я не выдерживаю, целую господина в щеку, тем более, он тоже не спит, а слушает, как этот негодяй выражает свое недовольство.
- Иди уже, - господин откидывает одеяло, - только тихо себя веди.
В ответ радостный скулеж, и очень скоро тяжелый теплый пес укладывается поперек наших ног, под одеялом, конечно. Ерзаюсь и все-таки укладываю одну ногу на пса, вторую – на господина.
- Я вас обоих посажу на цепь, - сонно бормочет он, сжимая мое бедро, - тебя в одном углу, эту скотину – в другом.
- Посади, господин, - засыпая, бурчу я, - я так точно не против.
Так я и не выспалась. Когда по лагерю разнеслись звуки рожков побудки, меня будто подбрасывает, Вин разражается веселым бестолковым лаем, просто, от чувств. Выбегает из палатки, опять раздаются истошные вопли рабынь. Господин тоже встает. С утра у него и у меня много дел. Ежась от утренней свежести и сырости, натягиваю тунику, грубым гребнем приглаживаю волосы, хотя это решительно невозможно, стрижка у меня очень короткая, как и положено рабыне.
- Когда ты заспанная, ты нравишься мне больше, - господин быстро целует меня в губы, - иди работай, рабыня.
Выбегаю из палатки. Мои рабыньки, конечно, там, где я их и оставила, протирают глаза и потягиваются, хотя Вин, конечно, внес разнообразие в их отдых, у Ове до сих пор дрожат губы и заплаканные глаза. Беру в палатке ключ от замков, отцепляю их цепь от колес.
- На речку! – командую я. – Сделайте свои дела, купаться, сушиться, быстро!
- Мной командует рабыня, - уже привычно стонет рыжая.
Нет, надо что-то с ней решать.
- Стоять, рабыни!
Подхожу к рыжей, пальцами задираю ее подбородок вверх. Отвешиваю две оглушительные пощечины, потом еще две, так, что у нее голова мотается, как у тряпичной куклы.
- Всем сесть, - распоряжаюсь я, - я знаю, что вы после ночи хотите писать-какать, ничего, потерпите. Вот ей спасибо скажите. – рукой поворачиваю голову рыжей в мою сторону, заставляя смотреть в глаза, на ее щеках цветут красные пятна от моих оплеух, в глазах страх и злоба.
- Чего ты ноешь все время? – резко спрашиваю я. – Все, твоя прошлая жизнь закончилась. Ты в рабстве навсегда. Ты рабыня, прими это. Ника, часто она тебя наказывала?
- Частенько, - спокойно говорит рабыня, - иногда за дело, - самокритично добавляет она.
- Не хочешь отыграться? Выпороть как следует? Или босой погонять по острым камням? Или в тесные цепи заковать?
- Нет, не хочу, - так же спокойно отвечает она, - моя бывшая госпожа взбалмошная и вспыльчивая, но она не дура, скоро примет свое рабство.
- Как ее звали до порабощения?
- Леди Флавия.
- У нее был спутник по жизни?
- Нет, госпожа.
- А тебя она использовала для своего удовольствия?
- Да, госпожа. Я часто ублажала ее.
- Хорошо, я все поняла. Теперь ты, безымянная рабыня, - за волосы, рывком, ставлю ее на колени, - целуй мои ноги, мне, рабыне Каре, а пока целуешь, запоминай на всю жизнь. Ты рабыня, ты больше не госпожа, одежду ты будешь заслуживать, всю жизнь носить ошейник, всю жизнь ходить босиком, всю жизнь служить, преданно и самозабвенно. Это понятно?
- Да, госпожа, - сквозь слезы бормочет она, целуя мои ноги, я ощущаю ее мягкие губы и слезы на ногах.
- Хватит, - я пихаю ее пальцами в губы, отодвигая от себя, - а теперь, для лучшей памяти…
Срываю с близко растущего дерева длинную гибкую ветку.
- Лечь на живот, руки за голову!
Выпорола я ее как следует, спина, задница, бедра, голени испещрены длинными, тонкими следами от порки, кое-где даже появилась кровь. Она вопила, как резаная, но особо внимания я на это не обращала. Когда моя ветка измочалилась совсем, я выдохнула.
- Теперь повтори, что ты запомнила, - велю я.
- Я рабыня, госпожа, - захлебываясь слезами, бормочет она, - я рабыня, такая, как все. Я в рабстве навечно. Одежду мне придется заслуживать, всегда я буду босой, без белья, без вуали, вечной рабыней. Я не буду презирать своих сестер по рабству, и я буду очень, очень послушной. Только не надо так меня больше пороть, госпожа.
- В следующий раз я скормлю тебя собаке господина, - вполне серьезно обещаю я, - а теперь, рабыни, пошли на реку!
После завтрака началось безделье. Вся армия уже давно снялась с лагеря, остались только мы, один фургон с провизией и личная охрана господина. В общем, мы легко нагоним основные силы, а моим девчонкам действительно надо отдохнуть, слишком уж много на них навалилось. И порабощение, и клеймление, совершенно новая жизнь, утомительный марш. Я отвожу их к речке, приковываю цепь к одному дереву. Здесь они могут свободно лежать на траве, отдохнуть, привыкнуть, осознать свое новое качество, принять его, подумать. Поговорить, в конце концов, это тоже важно. Никому не нужны глупые, не осознавшие себя рабыни. Оставляю их одних, а сама свищу особым способом, который знаю только я. Так и есть. Очень скоро в высокой траве появляется Вин, с виду он все-таки кошмарный пес, позавчера, во время штурма, он загрыз пятерых, совершенно отмороженная скотина. Но я вступаю с ним в драку, мы тягаем палку, он в зубах, я в руках, потом он за этой палкой бегает, потом мы просто опять деремся. Заканчивается все тем, что я, совершенно обессиленная лежу на земле, а мне тщательно облизывают лицо.
Господин и двое его охранников куда-то уехали, в лагере остался только один солдат из его личной охраны, так что я легко избегаю ненужного внимания. Добываю из палатки ключ от замков цепи рабынь, его я туда, конечно, аккуратно сдаю, другое дело, что взять иногда могу без спроса. Это не красит рабыню, так я и не идеальна, ну не для всех, по крайней мере. Короче говоря, сейчас ключ я взяла без спроса. Накормив-напоив собаку и дав ему дружеского пинка, после чего мы опять подрались, потому что он зарычал, а я зарычала в ответ, я отправляюсь к моим подопечным. В моих руках змеится веревка, так что при моем приближении расслабленные обнаженные фигуры женщин, лежащих в травке на солнышке, невольно собираются. К общему удивлению, молча, я отпираю браслет на ноге Лоры, невзрачной, темноволосой и сероглазой рабыни, отсоединяю ее от общей цепи и деловито связываю ей руки за спиной. Накидываю затягивающуюся петлю на шею и веду за собой.
Правда, зайдя за небольшой пригорок, так, чтобы нас никто не видел, усаживаю ее в высокую мягкую траву, снимаю с шеи поводок. Смотрю в ее испуганные серые глаза, улыбаюсь.
- Вы опять связали меня, госпожа… - робко говорит она. – Зачем я вам?
- Тебя же никто никогда не любил?
- Думаю, вы правы, госпожа, - медленно отвечает рабыня, - я жила с мужчиной, работала, редкие праздники… Все…
- Ты очень красивая девочка, Лора, только ты сама в это пока не веришь.
- Госпожа врет, - она несмело улыбается, - я никогда не была красивой, даже в детстве я была замарашкой, объектом для шуток.
- Вот поэтому я тебя и связала, чтобы разубедить в этом… - я опрокидываю свою связанную пленницу в траву и медленно, очень нежно, целую ее в губы, пока она не начинает сначала робко, а потом все смелее и смелее отвечать мне.
- Ты очень нежная девочка, ты по-настоящему красива, - шепчу я, - любой хозяин или хозяйка будут счастливы, владея таким сокровищем, как ты. Расслабься сейчас…
Медленно, очень медленно, я тягуче целую ее шею, плечи, опускаюсь к грудям, ласкаю напрягшиеся соски, сосу и облизываю их. С губ Лоры срываются уже стоны. Бесцеремонно раскидываю ее ноги в стороны, мои пальцы проникают в нее, так и есть, влага уже течет по ее бедрам. С жадностью вылизываю свои пальцы в ее выделениях. Но это еще не все. Дальше живот, бедра. Переворачиваю уже во весь голос стонущую рабыню на живот и целую, ласкаю, глажу спину, плечи и связанные руки. Опускаюсь все ниже, вот уже голени, щиколотки, пальцы, пятки, стопы…
- Госпожа, - стонет она, - что вы делаете? Я же босая, у меня ноги грязные…
- Ничего умнее в голову не пришло? – ехидно интересуюсь я. – Лежи смирно, рабыня. – я и сама уже порядком заведена, у меня с этим проблем нет.
Наконец, я вылизываю ее, доводя до бурного оргазма. Правда, я не столь альтруистична, тут же сажусь на лицо своей пленницы, задираю подол туники и заставляю ублажить себя. Потом мы долго лежим на траве, я поглаживаю ее груди и легко целую. Лора шевелит связанными руками и слабо улыбается.
- Госпожа осталась довольна рабыней? – робко спрашивает она.
- Госпожа останется довольной, если рабыня честно скажет свое мнение, понравилось ей или нет в рабстве, - сварливо откликаюсь я.
- С госпожой – понравилось. Честно. – в ответ я целую ее.
- Ничего не бойся, дурочка, ты красивая и нежная девочка, на тебя найдется куча покупателей.
- Вы всех нас так опробуете?
- Нет, - честно говорю я, - рыжую и Лери я отдам солдатам, малышку – сберегу, а уж с Никой я наиграюсь вдоволь… Она и сама не против, уверенна.
- Господин вам так много позволяет?
- Нет. Он очень умный, поэтому умеет слушать умные советы, - задумчиво произношу я, - а я разбираюсь в рабстве, в рабах и рабынях, поэтому, скорее всего, он меня послушает. Вот тебя надо было раскрепостить, я это сделала, как смогла.
- Вы счастливы, госпожа?
От изумления я даже приподымаюсь на локте, смотрю на нее.
- Конечно, я счастлива.
- И он вас не наказывает?
- Вот узнает, что я сперла ключ без спроса, раза три-четыре по заднице мне прилетит, - честно говорю я, морщусь при воспоминаниях, - а рука у него тяжелая.
- То есть абсолютное рабство?
- Абсолютное. Но ты не бойся, дурочка, - я ласково ерошу ее волосы, - зато ты вечно свободна внутри, ты нежна, ты красива, тебя хотят хозяева, и ты своего непременно встретишь.
Впервые она сама тянется ко мне и целует меня.
- Отведите меня назад и прикуйте на цепь, госпожа, - улыбается Лора, - я не хочу, чтобы по вашей красивой заднице прилетела плеть. Тем более, из-за меня.
Без разговоров я одергиваю на себе тунику, опять накидываю на шею рабыни петлю из веревки и веду ее назад. Приковываю ее к общей цепи и лечу назад, положить ключ на место. Успеваю, перевожу дух. Тут появляется Вин, он полон сил и игноривости, и опять начинается драка, тягание палки и прочие развлекушки. В редкие моменты, когда палка в моих руках, воинственно кричу:
- Вот этой самой палкой тебя и отлуплю!
В ответ жизнерадостный гав, рычание (я рычу в ответ) и новое нападение, приходится зашвыривать палку подальше, приносит, конечно… Короче, мы играем, пока вдали не звучит стук подков, звон сбруи и фырканье лошадей. Господин вернулся!