Баро

По мотивам воспоминаний строителя Колымской ГЭС


   
   В начале лета 1980 года я прибыл в командировку в город Зубцово, поселился в одной из гостиниц и на следующий день вышел на работу.
Месяц пребывания в этом славном городе пролетел незаметно. Получив первую зарплату, мы с ребятами решили наведаться в ресторан при этой же гостинице. Надо сказать, что в этом прекрасном заведении в качестве музыкальных произведений крутили всего лишь несколько песенных пластинок, но больше всего ставили почему-то «Синий лёд». Когда танцевать под однообразную музыку надоедало, просили спеть меня. И я пел. Как-то раз, после моего выступления, вновь поставили «Синий лёд», народ пустился в пляс, и в этот момент в зал заскочила дама со шваброй, это была дежурная гардероба. Размахивая шваброй, она тоже пустилась в пляс и была так азартна, что вместе с нею, казалось, приплясывали не только посетители ресторана, сидящие за столом, но и стены самого зала.

О том, что мы приехали из Магадана и пребываем в Зубцове в командировке, персонал ресторана уже знал: видимо, им доложили дежурные гостиницы. Уж они-то знали, кто есть кто.
Мы сели за столик, официантка Таня предложила меню. Получив заказ, она удалилась. Долго ждать не пришлось, – вскоре на столе появились первые блюда, и мы принялись за ужин. Заиграла музыка. Подняв бокалы, мы выпили за дружбу и стали разглядывать присутствующих: здесь были и молодёжь, и пожилые пары, но особое внимание привлекли цыгане, их стол находился недалеко от нашего. Среди них выделялся пожилой, плотного телосложения цыган с седой бородой, он напомнил мне Будулая из одноимённого фильма.
 
Мы уже знали, что в Зубцове обитает небольшая цыганская диаспора, знали также, что они ведут спокойный образ жизни, и милиция к ним претензий не имеет. Может, они и промышляли своим цыганским ремеслом где-то в других местах, например, в близкой Москве, но в своём городе они жили тихо.
За столом цыгане на своём языке о чём-то говорили, и в какой-то момент, перехватив мой взгляд в их сторону, ребята попросили:
- Володя, спой цыганскую.
И я запел:
- Очи чёрные, очи жгучие, – очи страстные и прекрасные, как люблю я вас, но как боюсь я вас…

В зале воцарилась тишина: внимание присутствующих было приковано к нашему столику и цыганскому. После окончания моего неожиданного выступления со всех сторон раздались аплодисменты. Мы пригубили из бокалов, и в этот момент подошла официантка, в её руках красовался поднос с бутылкой коньяка. Взглянув на меня, она сказала:
- Это вам с того столика, - она кивнула в сторону цыган.
Я, признаться, растерялся и, смутившись, проговорил:
- Не надо, не надо.
- Но их обижать нельзя, - тихо ответила Таня.

Я взял коньяк и увидел, что пожилой цыган встал и поклонился в мою сторону, я тоже встал, поклонился в ответ. Официантка проговорила:
- Это здешний цыганский барон, вам тоже надо бы в ответ передать свой презент на их столик.
Что мы и сделали. Через мгновение увидели, что барон встал из-за стола и направился к нам, ребята, придвинув стул, предложили ему сесть рядом со мной. Он выпил за наше здоровье и, повернувшись ко мне, спросил:
- У тебя были в роду цыгане?
- Не знаю, - ответил я, - но я пою с детства и очень люблю цыганские песни.
- Ты отлично поёшь, – наверное, в театрах пел?
- Нет, - сказал я, - в театрах я не пел, хотя в двадцать лет приглашали в Одесский оперный, но только после получения музыкального образования, а у меня его не было, и возможности получить тоже не было, да и поезд уже ушёл.
Цыган добродушно посмотрел на меня и попросил:
- Спой ещё.
И я с удовольствием исполнил песню «Милая, ты услышь меня».
Уходя, он сказал:
- Придёшь к нам, когда я тебя приглашу?
- Да, - ответил я.

Однажды вечером в гостиницу вошёл мужчина цыганской национальности, он попросил дежурную пригласить меня. Переполошенная дежурная поднялась на второй этаж, постучала в номер и, войдя, испуганно сказала:
- Володя, внизу вас ждёт цыган, но смотрите, будьте осторожнее: они – лихие ребята!
Я понял, что это посланец от барона и сказал:
- Не беспокойтесь, всё будет хорошо.

Я спустился в фойе, подошёл к цыгану и поздоровался. Он передал приглашение от барона прийти в ближайшую субботу к нему домой на проводы сына в армию.
- Если вы согласитесь, - сказал цыган, - то в субботу в десять утра я за вами заеду, можете пригласить товарища.
«Слава богу, пойду не один», - подумал я и дал согласие, с собой решил взять Толика Смирнова.
В местном универмаге мы купили будущему солдату электробритву в подарок и, положив в конвертик деньги с открыткой, были готовы к встрече. В назначенное время посланец зашёл за нами, и мы направились к Баро, – так назвал барона его посланец.

Усадьба Баро находилась за высоким забором напротив реки Вазузы. Мы вошли во двор и осмотрелись, в центре заметили автомобиль «Москвич», чуть подальше большую, крытую брезентом телегу, напоминающую шатёр на колёсах. По широкому двору гуляли куры, утки и гуси, невдалеке в стойле виднелась лошадь, рядом с сараями находилась будка, в которой обитал большой лохматый пёс, похожий на западноевропейскую овчарку. На его лай вышел Баро и, поздоровавшись с нами, пригласил в дом.

Войдя, мы оказались в просторном помещении, где слева стояла печь, а под стенами располагались кровати с живописными ковриками над ними, на которых были изображены лошади, лебеди и другие виды цыганского быта. Недалеко от печки находился длинный стол, ломившийся от разных блюд и напитков, за столом в живописных красочных костюмах сидели цыгане. Барон представил нас, сказал, что мы из далёкого северного Магадана и приглашены по случаю проводов его любимого сына в армию. Юноша подошёл к нам, и мы, пожелав ему здоровья и успешной службы, вручили подарок. После очередных приветствий в его адрес цыгане запели на своём языке и по знаку хозяина, выпив чарку, стали закусывать. Спустя какое-то время, барон поднял руку, – цыгане притихли.
- Спой нашу, – цыганскую, - обратился он мне.
И я запел:
- «По обычаю, по цыганскому – по обычаю, по молдаванскому, не могу я жить без шампанского и без табора, без цыганского. Очи чёрные, очи жгучие, очи страстные и прекрасные, как люблю я вас, как боюсь я вас, знать в недобрый час повстречал я вас…»

Гости поддержали меня, и песня зазвучала истинно по-цыгански: красиво, широко и свободно, их пение трогало душу и будоражило воспоминания.
В это время в комнату вошёл молодой цыган и что-то сказал хозяину, и тут я заметил, что мой Толик отсутствует. Барон, не привлекая внимания гостей, пригласил меня выйти. Толика я увидел около телеги, его под руки держали молодые цыгане, он был пьян. Возбуждённо жестикулируя, цыгане говорили на своём языке, в их руках виднелись купюры денег. Барон что-то сказал, и они отошли в сторону. Оказалось, Толик, выйдя во двор вместе с молодыми цыганами, выпил с ними и стал требовать, чтобы они пели ему и танцевали. Получив отказ, он выхватил свой кошелёк и начал бросать им под ноги купюры. Гордые цыгане решили, что Толик покупает их, и ужасно возмутились, было видно, что ситуация накалилась до предела.

- Он пьян и не ведает, что творит, - сказал я барону. - Мне стыдно за него, и я прошу у вас прощения. Прошу отпустить меня и его домой, – когда он протрезвеет, я с ним сам разберусь.
Хозяин что-то сказал цыганам, и те отпустили его, – повернувшись ко мне, проговорил:
- Хорошо, мы прощаем. Твоего товарища мои ребята доставят в гостиницу целым и невредимым, а тебя прошу остаться.
Я согласился.
 
Проводив Толика и сопровождающих его цыган, я возвратился в дом, но на душе было неспокойно. Время, в течение которого отсутствовали молодые цыгане, для меня стали настоящим испытанием: я очень боялся за Толика, - как бы он не устроил бузу с ними.
Через некоторое время молодые цыгане вернулись и доложили Баро, что передали моего друга в руки дежурной, и тут я успокоился.
После этой встречи я несколько раз общался с семьёй барона. Он и сам неоднократно приходил в гостиницу, предлагал ту или иную вещь для меня и моих ребят, но мы не покупали, так как лишних денег у нас не было, а тех, что получали здесь, хватало только на питание (львиную долю заработка отправляли семьям на Колыму).

В выходные дни вечерами мы обычно ужинали в ресторане гостиницы. В один из вечеров к нашему столику подошёл молодой солдатик цыганской национальности.
- Спойте нам, пожалуйста, - попросил он меня.
Я сначала не узнал его, но, приглядевшись, понял, что это сын барона.
- Откуда ты взялся, Ваня? - спросил я.
- Я в отпуске, - ответил он, - дали за хорошую службу. А вас я сразу узнал.
- Где ты служишь? - спросил я.
- Да тут, недалеко от Москвы, - улыбнулся он.

Мы сдвинули столики, и остаток вечера провели в кругу молодых цыган, – они своими песнями и танцами не уступали старшим цыганам. Пришлось и мне проявить свой талант: вместе мы пели так, что от нашего бесплатного концерта посетители ресторана были в восторге.
После окончания вечера Ваня попросил:
- Дядя Володя, возьмите меня с собой на север!
- Обязательно возьму, - ответил я, - но только, если тебя отпустит отец.
Сказал так потому, что знал крутой характер Баро. Как-то, во время одной из наших встреч, он с гневом пожаловался на старшую дочь, которая собиралась выйти замуж за русского, за что Баро пригрозил ей расправой. Помню, я сказал тогда:
- Зря ты так! Люди бывают хорошими и плохими независимо от национальности. Твоя дочь выбрала его, значит, это хороший человек, ведь я тоже русский, но мы с радостью общаемся друг с другом. Ты сначала поговори с ними по-хорошему, и тогда можно будет сделать правильный вывод.
Баро молча выслушал и в знак согласия кивнул головой, но было ли его согласие истинным, я не знаю.
 
Моя годичная командировка подошла к концу, и мне пришлось срочно вылететь на Колыму. С Баро перед отъездом я не увиделся, но от ребят, продливших командировку, вскоре пришло письмо. «Приходил Баро, - писали они, - он очень сожалел о том, что ты с ним не простился. Он передал привет и сказал, что послушался твоего совета и выдал дочь за русского. Ещё сказал, что помнит твоё пение, и всегда рад принять тебя в своём доме».