В нашей семье было запрещено слово слепота!

У нас в семье было запрещено слово слепота!
Интервью с Натальей Демьяненко

Наталья Демьяненко об умении прикоснуться к живому, следу, который она хочет оставить после себя, и почему её жизнь — не история болезни

Нечасто встретишь человека, который как Наталья Демьяненко, может окутать тебя теплотой слов — и тебе сходу комфортно, как с человеком, которого знал всегда. Ты общаешься не со слепоглухим человеком, а именно: с человеком. Ограничения, особенности забываются сразу. При этом судьба не была добра к Наталье — мало ей было забрать зрение и слух, надо было посадить ещё и на инвалидную коляску. Так как Наталья Демьяненко смогла сохранить оптимизм и позитивное отношение к жизни? Откуда в ней столько душевного тепла? И желания открывать новое, покорять неизвестное: будь то страны или виды спорта. Мы попытались разобраться в нашей беседе. И ещё. В дни, когда мы готовили это интервью, Наталья «полетала» в аэродинамической трубе. Правильно: не можешь ходить, надо летать, преодолевая любые преграды! Она об этом позже написала: «Теперь я знаю, что такое парить. Я как будто сама стала воздушным потоком и включилась в безмолвный, но оживлённый разговор сотни ветров». Наш разговор, конечно, не стал разговором ветров, но в нём тоже есть много свободы, преодоления условностей и удивительной душевной красоты моей замечательной собеседницы.

— Наталья, в эссе о себе вы писали, что не хотели бы, чтобы ваша история превращалась в историю болезни. Это, мне кажется, проблема для людей с инвалидностью вообще — увы, обращают внимание на то, что заметно. Что можно сделать, чтобы люди видели прежде всего человека, а на остальное — потом?

— Спасибо, Владимир, за такой хороший вопрос. Я всегда морщусь, когда слышу, читаю про человека с особенностями: несмотря на то, что он инвалид, он смог стать таким, как все. Получается, человек делал тучу усилий только для того, чтобы не выделяться из общей массы. Когда об этом думаю, всегда возникает параллель с «Дозорами» Сергея Лукьяненко. Человек рождается иным, с определёнными способностями. При этом, на какую сторону он встанет, светлую или тёмную, зависит от его личных качеств: амбициозности, эгоизма, или, наоборот, склонности к альтруизму и так далее. У нас, наверное, примерно так же. В какой-то момент я поняла, что такой, как все, никогда не буду. Ну сложилась так жизнь. Значит, я должна выделяться среди других не тем, что вызывает жалость и грусть, а тем, что будет радовать, приносить пользу. Для этого надо найти что-то такое, что у меня получается хорошо. Найти и стараться, чтоб получалось ещё лучше, чтобы хотелось поделиться этим, удивить в положительном смысле мир. И ещё я считаю, что человек с инвалидностью, особенно по зрению, должен много внимания уделять своей внешности. Потому что окружающие люди нас видят, хочешь не хочешь, а первое впечатление всегда по пресловутой одёжке. И эта самая одёжка, как и причёска и прочие детали внешности, которые от нас зависят, в идеале должны привлекать, вызывать симпатию и уважение, а не желание поплакать рядышком.

— Какая вы — как человек — вообще? Какой представляете себя и какой хотите быть?

— Да чего только не намешано, если честно! Характер — не дай бог такой друзьям. Правда, и отхожу быстро. Начинаю жалеть, что вспылила. Притворяться не умела никогда. Мне с детства говорили, что надо быть похитрей, но вот совсем это не моё.

Мне всю жизнь искренне было безразлично, кто с кем встречается, кто на ком хочет женится, а кто передумал в последний момент. Возможно, из-за этого у меня друзей больше среди женщин намного меня старше и мужчин. В плане последних — это совершенно не касается флирта. Просто общих тем для разговоров больше. Я скорей о политике поговорю, чем рецептами буду делиться или обсуждать одежду и косметику. При том, что для меня очень много значит и красивая одежда, и хорошая косметика, мне просто неинтересно об этом говорить.

Какой себя представляю? Да мелкая, неусидчивая. Когда долго дома сижу, появляется чувство потраченного зря времени. Вот я здесь, а в мире в это время столько всего интересного происходит. Собранности, самодисциплины мне не хватает. Сегодня, например, у меня день тренировки. А так жарко на улице, ничего делать не хочется. Так вот жарой лень оправдала и сижу за компьютером. А вам преспокойно пишу, что хочу стать более дисциплинированной. Верите?

— Верю. И всё же без истории болезни не обойтись. Потому что это часть вашей личной истории, как ни крути. Вы родились абсолютно здоровой? Как получилось так, что ваше зрение начало падать?

— Родилась да, здоровой. Ходить начала в десять месяцев. А в год и девять месяцев заболела простудой. Мама мне делала ингаляцию. Моей сестре было тогда полгодика. Она заплакала, мама к ней побежала, а я уронила на ногу кастрюлю с кипятком. Вся стопа была обожжена. Приехала скорая, сделали прививку столбнячного анатоксина и уехали. А я через пару часов стала терять сознание. Снова вызывали скорую и меня забрали в больницу. А там ещё раз сделали прививку против столбняка. Отправили в инфекционное отделение из-за простуды. Мама со мной быть не могла, потому что надо было с Тамарой, сестрёнкой, сидеть. Отец за три месяца до этого события от нас ушёл. Я, конечно, сама ничего этого не помню. В каком состоянии тогда была мама в свой 21 год, даже представить боюсь.

Нога у меня загноилась в больнице. Врач предупредил маму, что если не сделать операцию по пересадке кожи с бедра на стопу, я буду хромать. Мама согласилась.

После больницы мама с бабушкой какое-то время ничего не замечали. Потом очень медленно стали обращать внимание, что я натыкаюсь на предметы, не реагирую на зрительные раздражители. Думали, проблемы с интеллектом. Ну а потом врач им сказал, что я слепну. А уже позже, в больнице, во время обследования решили, что общий наркоз и двойная доза прививки запустили в организме нехорошие процессы. Врачи и тогда сказали, что потерей зрения, возможно, дело не ограничится. Но, знаете, официального диагноза у меня нет до сих пор…

— Много ли у вас сохранилось зрительных воспоминаний?

— Есть, но совсем немножко. Запомнила маму в красной кофте с белым узором. А ещё телевизор, который «смотрела» носом. Заставка к «Спокойной ночи, малыши!»: кроватка там, звёздочки, радуга вроде бы какая-то… Тоже из телевизора картинка к передаче «В мире животных», если не ошибаюсь. Внизу бежит олень, а над ним летят большие птицы с длинными шеями. Красиво! Мама учила меня по букварю для слабовидящих. Вот эти буквы тоже зрительно помню. Тогда зрения оставалось совсем чуть-чуть. К шести годам только светоощущение и сохранилось.

— А сейчас — каким вы представляете себе окружающий мир? Как мир изменился для вас?

— Знаете, почему я не признаю новомодные проекты в темноте, когда их представляют как способ дать зрячему побыть в шкуре незрячего? Как игра, ради бога, но как способ понять, — нет. Прямо вот человек потерял зрение и — лётом в ресторан или кино. В такие места он чаще всего приходит после месяцев, а то и лет адаптации, да и то вряд ли один. Для меня потеря зрения не была особо болезненной. Для мамы это точно было тяжелей. У нас в семье было запрещено слово «слепота». А я как-то быстро пришла к тому, что мир не изменился, изменилась я и моё дело использовать все возможности, чтобы этот мир продолжать познавать дальше. Ну, понимаете, я же ребёнком была, так что не на сознательном уровне всё это, на подсознательном. Но я и сейчас этим живу.

— Что самое сложное в состоянии невидения? Чего больше всего не хватает?

— Самое сложное, — это зависимость. Я считаю, что потеря зрения делает этот элемент дискомфорта, связанного с инвалидностью, самым ощутимым. То, о чём зрячий человек не задумывается даже, для слепого бывает нешуточным трамплином, который не сразу преодолеешь: поехать куда-то одному, приготовить что-то. Да вот, пример буквально сейчас. Заготовки на зиму делаем. Нужно взвесить, а никак. Ерунда, а чувствуется.

И ещё очень важный нюанс. Мир создан красивым. Это даже на ощупь ясно. Взять, например, обычный листочек, пусть берёзы. Каждая прожилочка аккуратно выведена, резьба по краю такая, как будто над ней работали долго под лупой. А если что-то сложней, роза, например? Каждый тончайший нежнейший лепесток и так пригнаны друг к другу, в такую изящную чашечку. Пальцами изучаешь — и дух захватывает. Какое должно быть впечатление, когда это видишь! Я уже не говорю про живое существо, тем более про человеческое тело, тут красиво всё. Вот этой красоты хотелось бы. Её очень не хватает. Архитектуру я не представляю совсем, лишь знаю, что это красиво. Но мне как рано ослепшей дано представить лишь по деталям — не цельную картину, храма, дворца…

— Давайте вспомним, как вы ходили в специализированный детский сад. Как там вам было? Удавалось ли заводить новых друзей? Какие навыки вы осваивали? Во что играли?

— Когда я стала ходить в специализированный садик, мама устроилась туда на работу. Она успела закончить медицинское училище. Выучилась на медсестру-акушерку. Когда я потеряла зрение и стало понятно, что мне надо будет ходить в спецсад, мама получила квалификацию глазной медсестры. Вот, помню, в садике, как только мы с группой выходим в коридор, я вся в ожидании, что увижу маму. А зрения почти уже не оставалось, так что раз за разом повторялся один и тот же эпизод. Человек в белом мимо проходит, я бросаюсь с криком: «Мама!» К немалому порой смущению и того, кого за маму приняла, и к своему собственному.

Сперва мама устроила меня в группу для слабовидящих. Мне пришлось очень трудно. Там всё было ориентировано на зрительное восприятие. Я уже не могла рисовать, не могла смотреть картинки. В подготовительной группе меня перевели к детишкам уже слепым. Некоторые с остатком зрения, но небольшим. Позже спросила маму, почему она сразу меня в группу для слепых не отправила. Мама сказала: «А думаешь, легко признаться самой себе, что твой ребёнок совсем не видит?»

Основные приятные воспоминания вынесла именно из этой группы. Воспитатели там много нам читали. Мы играли с конструктором, с мозаикой. Мозаику собирать очень нравилось. Запомнился мягкий ковёр, перед которым нужно было снять тапочки и дальше на ковре как бы игровая площадка. Резвись, падай сколько угодно. Мне с двумя девочками-подружками нравились ролевые игры с куклами. На том же ковре в уголке стоял маленький столик и стул, а сверху вазочка с кукольным печеньем. Печенье это, как я теперь понимаю, было съедобным, но для того, чтобы его дети не употребили по известному назначению, очень солёным, возможно, и приперчённым. Но для нас был особый азарт куснуть печенюшку, когда воспитатель не видит. Друзья появились именно в этой группе. Мир и вообще-то тесен, а уж мир незрячих подавно. Поэтому с девочкой Машей и мальчиком Серёжей мы после детского сада перешли вместе в школу в один класс. А девочка Вика с небольшим остатком зрения пошла в другую школу, но в течение многих лет потом передавала мне приветы через общих знакомых.

— А чтение? Оно пришло в вашу жизнь с детства?

— Мне кажется, чтение пришло в мою жизнь вместе с самой жизнью. Я помню, как мама усаживала, уговаривала хотя бы часик почитать моих сестёр. Меня же всегда надо было наоборот оттягивать за уши от книги. Пока читать не умела, обожала, когда читают мне. Писать по Брайлю нас учили ещё в детском саду, но только в школе я узнала, что есть такое понятие — брайлевская книга. Даже сейчас помню этот момент, когда мама взяла для меня в школьной библиотеке книжечку «Тигрёнок Васька». Я начала её читать сперва по слогам, а к концу книжки уже бегло. Потом так и пошло. В школьной библиотеке меня все знали. Я брала книжки, читала при первой же возможности. Обязательно брала книгу с собой в спальню. После поболтушек с девчонками мне необходимо было прочитать хотя бы несколько страничек.

— Чтение часто идёт рядом с сочинительством. Из написанного в тот период что-то вспомните?

— У нас тогда было поветрие — вести дневники. Вот и я писала что-то такое совершенно бессодержательно. Потом всё повыбрасывала. Однажды вдруг появилось желание писать стихи. К шестнадцати годам с первой влюблённостью эта склонность к стихоплётству была на пике обострения. Что-то сверхсентиментальное, подражательное. Я тогда ещё поигрывала на гитаре, поэтому на стихи стала музыку сочинять. В результате подобных рефлексий появились две тетрадки стихов и кассета с песнями. Я не сохранила ничего. Но в какой-то период, тогда же, в шестнадцать-семнадцать лет, прочитала стихи маме. Она долго плакала, а потом попросила бабушку всё это переписать. Бабушка под мою диктовку переписывала. Помню, дедушка слушал и тоже плакал. А дедушка у меня был чисто крестьянской закалки, весь на земле, от литературы, мягко говоря, далёк. Я поражалась, смущалась. Но от записей стихов по Брайлю избавиться мне это нисколько не помешало. А про то, что эти стихи сохранились в плоскопечатном виде, узнала два года назад. Был у меня стишок про маму. Там последние строчки:

Мамочка, мамочка, мама,

жизнь и тебя не щадит.

Счастья ты видела мало,

много встречала обид.

Будет метелица злая,

будут капели весной.

Мамочка, мама, родная,

только останься со мной.

Сейчас пишу и сама слёз не сдержала…

Когда у моей мамы обнаружили быстро прогрессирующую онкологию, она сперва пришла в такое отчаяние, что не хотела вообще больше обращаться к врачам. Стала перебирать бумаги, фотографии, и вот наткнулась на мои эти стихи. Переписала мне эту строчку в ватсапе и после этого пошла к врачу.

А прозу я стала писать намного позже, мне уже хорошо за двадцать было.

— Очень сочувствую вам, Наталья… А как незрячему ребёнку/подростку не отставать от зрячих друзей? Вы же в детстве, как я знаю, даже на деревья лазили и на велосипеде катались. Много шишек набили?

— Шишки все мои были (улыбается). Коленки не заживали в принципе. Как я теперь понимаю, всё-таки во многом я не поспевала за зрячими девчонками из нашей компании. При этом не ставила себе конкретной цели, но всегда чувствовала полную вовлечённость в общие дела, игры, развлечения. Ну вот, допустим, помню, сестра в Нижнем парке Петергофа ловит колюшек в водоёмчике, где-то там на камне стоит. Я сижу неподалеку, держу банку. Кому-то ж ловить надо, а кому-то подавать ёмкость для рыбок. Или девочки раскрашивают книжку, а я этого делать не могу. Ни в коем случае не считаю себя не при деле, потому что мне рассказывают очень подробно, что и каким цветом рисуют. Примерно так же, если бы кто-то из нас умел кататься на роликах или играть в шахматы, а кто-то нет. Я не могла рисовать, зато знала Брайль, могла в кромешной темноте найти мелкую вещь, хорошо лепила из глины дракончиков. Это, на мой взгляд, то самое, что говорит против обучения в интернате. Пока дети маленькие, с их гибкой психикой они прекрасно приспосабливаются друг к другу, учатся признавать права других быть такими, какие они есть. Я в больнице среди зрячих ребят тоже всегда чувствовала себя другой только первые день-два. Потом отличалась от остальных лишь постольку, поскольку люди вообще все разные.

Деревья очень любила. Лазала с удовольствием. Сидишь на ветке, покачиваешься; пахнет хорошо: деревом, листьями; птичек слушаешь. Был случай, когда мне не сиделось, захотелось повыше забраться. Увлеклась. Девчонки снизу закричали, что ветки очень тонкие, чтобы я не шевелилась. Я и сама испугалась, вцепилась в ветку, не двигаюсь. Тогда девочка одна своего папу позвала, он лестницу принёс, меня достал. А велосипед и сейчас вспоминаю, скучаю по нему. На коляске совсем не те ощущения. На велосипеде скорость другая, высота, и радость движения намного больше. Хотя и летала с того же велика нещадно.

— Каким был для вас Петербург вашего детства? Каким запомнился?

— Огромные пустые магазины и весной запах корюшки на каждом шагу (улыбается). Но если серьёзно, жили мы, как и сейчас живём, на окраине города. Несколько раз в году мама нас с сестрой обязательно вывозила в центр. Один раз в год неизменно был поход в зоопарк, зоологический музей, а попутно и Петропавловка, Эрмитаж. Но зоопарк ленинградский для нашей семьи был чем-то большим, чем посещение мира животных. Почему именно зоопарк? Мы с сестрой маму мучили: бездомных кошек подкармливали, ежей таскали, птиц. Один раз голубя раненого принесли. А в доме и без того живности хватало: попугаи, хомяки и обязательно собака и кошка. Всех хвостатых домой не возьмёшь. Ну а в зоопарке на любой вкус и цвет! После зоопарка гуляли по набережной Невы. Мама была в такие моменты только наша. Никуда не спешила. А от школы часто ездили на экскурсии, после которых, если честно, мало что отложилось. Квартира Ленина, квартира Бонч-Бруевича. Но вот Парк Победы впечатление производил. К рассказам про блокаду, блокадников с раннего детства были приучены относиться с уважением. Я и сейчас помню стук метронома как символ памяти. У меня прапрабабушка умерла в блокадном Ленинграде от голода. Так что в парке Победы, как в храме: немыслимо было ерничать, хихикать. Впрочем, как раз в храм мы в детстве не ходили. Меня крестили в 11 лет, и первое время предупреждалось, что распространяться на эту тему не нужно.

— А вы в принципе верующая? Что для вас сейчас значит это крещение?

— Вера для меня — скорее вопрос культуры, чем то, к чему я обращаюсь в трудные минуты. Я не верующая, но уважаю традиции веры. Кроме того, мне симпатичны люди, которые искренне, не ханжески верят.

— Школу вы заканчивали дома, да ещё и на инвалидной коляске. Как получилось, что вы пересели в неё? В школе, наверное, были отличницей!

— Ой, нет, отличницей не была вовсе! А что, я произвожу впечатление ботаника? Это хорошо (улыбается). Но, знаете, до сих пор страшилка снится. До урока географии пять минут, а у меня в плане подготовки не только конь не валялся, но и не собирался этим заниматься. Судорожно открываю учебник, чётко понимаю, что уже не успею ничего выучить. Не знаю, почему именно география, по ней у меня была твёрдая четвёрка, хотя и знаний осталось ноль целых, ноль десятых. Вот чего не любила, не знала и даже не пыталась что-то в этом направлении изменить, так это математика. Ровно с тех пор, как стали учить писать цифры, и до старших классов, — не грела она меня никак. А что нравилось и давалось: литература, русский и история. В аттестате пятёрка ещё и по астрономии…

До восьмого класса я училась в школе. Как раз перед самой новогодней дискотекой, к которой очень готовилась, у меня поднялась температура. Оказалось, что начался фурункулёз, да такой, что я попала в больницу. Пришлось делать операцию. Мама тогда до доктора изо всех сил пыталась донести, что мне нельзя делать общий наркоз. Он ответил, что наркоз настолько ничтожный, что хоть как-то навредить совершенно не может. Но после операции я уже самостоятельно не ходила. На коляску очень трудно было сесть психологически. Когда мама и бабушка пытались об этом заговорить, начинала просто хамить. Ну а уговорил дядя. Сказал: ты такая была самостоятельная всегда. А сейчас от всех зависишь. Неужели не хочется самой просто хотя бы прогуляться. Я поняла, что хочется немыслимо, именно самой. Я тогда села на коляску и первый раз поехала гулять по Петергофу одна. Первое время руки натирала до крови. Ну и падала тоже часто. Хотя и местность знакомая, но, оказалось, то, что доступно, когда ходишь, не всегда доступно на громоздкой коляске. Случалось и закрутиться буквально в двух метрах. Например, не рассчитаю, пропущу поворот и перестаю понимать, где я. Был у меня случай, запуталась на дороге. Слышу, кто-то мимо идёт. Спрашиваю: далеко ли здесь парк Александрия. А мне женщина таким недовольным голосом: «Так вот же перед вами написано: “парк Александрия”. Что вам ещё надо?» Но для меня такие прогулки очень много значили. К сожалению, они закончились с переездом из Петергофа. У нас дача теперь в другом месте, а там я уже не смогла сориентироваться так, как мне бы хотелось, хотя и пыталась первое время.

— Простите, ещё один сложный вопрос. В 20 лет у вас начал падать слух. Если можно вернуться в это прошлое: что вы тогда чувствовали? Как вы пережили этот смыкающийся со всех сторон круг?

— Не во время потери слуха, значительно позже, когда писала что-то вроде автобиографической повести, думала об этом. Впечатление такое, что судьба постоянно пытается меня угомонить. Если без зрения ты никак не живёшь спокойно, лезешь на рожон, посиди на коляске. Опять не успокоилась, попробуй жить без слуха.

А, может, наоборот. Потеря сенсорных возможностей призывает заглянуть в себя, задуматься над жизнью, возможно, что-то сказать другим.

Ну а далась потеря слуха тяжело. Это единственное, с чем я и сейчас не смогла смириться. Просто в то время от слуха всё зависело. Я общалась по телефону, слушала аудиокниги, играла на гитаре. Сперва и родным, да и мне самой казалось, что я просто невнимательна. Задумалась, не обратила внимание на то, что мне говорят. К лору, впрочем, обращались. Мне упорно ставили стопроцентный слух. После этого дома чуть не до скандалов доходило. Мама часто говорила, что я её специально игнорирую. Потом я перестала слышать телевизор и магнитофон на привычной громкости, постоянно переспрашивала окружающих. Ну и что было тяжелей всего, уходила возможность общаться по телефону. Если раньше, когда звонили друзья, всегда радовалась, то в какой-то момент поняла, что стала этого бояться. Потом и врачи признали глухоту. Слуховые аппараты подобрать не смогли.

Но тогда я стала вести активную переписку по Брайлю, а позже у меня компьютер появился.

— А что до учёбы? Какое высшее получили? И как шла учёба — дистанционная, как я понимаю?

— Не представляете себе, как мне сейчас хочется пококетничать и соврать. Дескать, да, было очень тяжело, но я такая сильная и ужасно хорошая, со всеми проблемами справилась. На самом деле получилось так, что воспоминание до сих пор царапает… Брайлевский дисплей мне помог приобрести незрячий музыкант, композитор, музыковед, который жил тогда в Италии. Звали его Владимир Евгеньевич Каллистов. Когда он был в России, приехал к нам в гости, помог настроить дисплей, меня поучил пользоваться. Писал мне на строке дисплея. До него в Питере все отказывались, потому что банально не знали, как это делать. Ну и вот, освоила я почту, и стали мы с Владимиром Евгеньевичем переписываться. Он и подкинул мысль о высшем образовании. Я стала искать дистанционные вузы. Нашла Институт открытого образования от МГУП. Там много разных факультетов, но мне очень захотелось на факультет журналистики, отделение «Издательское дело и редактирование». Учёба платная, но цена приемлемая, 30 тысяч в год. Экзамены — электронное тестирование. Хуже всего при поступлении сдала русский. Но сдала. Поступила. Тогда написала Владимиру Евгеньевичу. Он маме позвонил из Кремона и просто плакал в телефон. Был очень растроган.

Учёба пошла трудно. При том, что сидела и занималась я постоянно. Прежде всего, не хватало знаний компьютера. Я не умела переформатировать учебники, я из рук вон плохо умела работать с вордом. Вот как вам ситуация, например. Писала курсовую по «Портрету Дориана Грея». А там нужен был определённый объём. Я выделила текст, чтобы посмотреть количество символов, посмотрела, и стало мне интересно, что будет, если я нажму пробел — изменится ли цифра. Нажала. Ну, сами знаете, что произошло дальше, да? Сейчас, если бы такое проделала, тут же бы отменила команду или просто не сохранила. А тогда долго ревела и стала переписывать заново… Трудность была и в том, что помогать мне было некому. Мама работала, бабушки уже не было, у сестёр грудные дети. Рассчитывать приходилось только на себя.

В программе были и консультации с преподавателями на форуме. Я сперва воспринимала это всерьёз, готовила вопросы, но ни один преподаватель не вышел на форум в нужное время… Мою письменную работу проверили только один раз. Остальные вообще падали, как в бездну. И вот, в конце второго курса, я готовилась к электронному экзамену по полиграфии, а когда открыла вопросы, поняла, что они никакого отношения не имеют к тому, что я выучила. Вот тогда не выдержала и решила уйти.

Честно, сейчас жалею. Даже не из-за знаний, а из-за статуса. Всё-таки наличие высшего образования — это звучит. К тому же, когда я закончила первый курс, я получила письмо от Владимира Евгеньевича, которые написал, что болен раком и осталось ему недолго. Часто вспоминаю его слова. Он писал, что знакомство со мной и участие в моём освоении компьютера, возможно, было самым важным событием в его жизни, и он рад, что уходит, сделав это. Очень просил меня получить высшее образование и проявить себя в этой жизни. Мне грустно, что в плане образования я не оправдала доверие этого очень и очень большого и уважаемого мной человека…

Но сказать, что я уж совсем зря поступала в институт, тоже нельзя. Именно в тот период в качестве практики Наталья Борисовна Кремнёва пригласила меня работать в редакционный совет журнала «Ваш собеседник». Это сильно повлияло на мою жизнь и изменило её к лучшему.

— Расскажите, как вы познакомились с Натальей Борисовной Кремнёвой?

— Я тогда очень стеснялась писать, что теряю слух. Но у меня была знакомая из Тюмени, которая сама не видит и не слышит. И я решила поделиться с ней страхами. Мол, глохну совершенно. Марина предложила познакомиться с Натальей Борисовной. Рассказала немного о ней. Я написала, но… была уверена, что меня пошлют в ближайшую дверь и отвечать не станут. Всё-таки главный редактор неизвестного мне тогда журнала. Но Наталья Борисовна ответила, и довольно быстро. Стала учить дактилю. А в журнал, как я уже сказала, пригласила, когда я поступила в институт.

Наталья Борисовна сперва стала кумиром, а потом и вовсе родным человеком. Она — абсолютно вне всех категорий. Вне возраста, вне кругов сословных и тем более вне категорий инвалидностей каких бы то ни было. Есть, наверное, люди с инвалидностью, а есть Инвалиды. И вот Наталья Борисовна именно не Инвалид, а Человек с инвалидностью, она никогда не будет спекулировать на своих особенностях: умеет пошутить над физическими особенностями, но это будет именно шутка, а не смех сквозь слёзы.

Наталья Борисовна — человек, которому есть, чем гордиться. Создать журнал на ровном месте без капли зрения и слуха — мягко говоря, это не каждый сможет. Я не уверена, что смогла бы устоять перед соблазном показать, как высоко ценю свою значимость, а Наталью Борисовну, посмотрите, и слепоглухие люди окружают, и зрячие друзья, — не оставляют и тянутся к ней от 20-летних и старше!

Журнал тоже быстро стал своим. Сперва читала, нравилось узнавать знакомые имена, потом стала писать. А когда приехала в Москву на мероприятие и оказалось, что меня знает так много людей благодаря заметкам в журнале, поняла, что это моё, что без этого мира уже не смогу.

— Журналистика и литература — что это для вас?

— Возможность обращаться к людям. Это прежде всего. Если бы мне просто нужен был способ самовыражения, я бы вела дневники, но для меня важно, чтобы меня ещё и читали, слышали, что я хочу сказать. Кроме того, я езжу брать интервью. Когда люди, которые со мной работают, об этом договариваются, многие поначалу и слышать не хотят, считают придурью. Ну вот, допустим, инженер Павел Чилин, который сделал на своём участке железную дорогу, пустил маленький паровозик собственного производства. Заочно не мог понять, как я без зрения, да ещё без слуха через перевод буду с ним общаться. Сейчас мы с Павлом Константиновичем уже два раза виделись, очень хорошо общаемся. Так же у меня было с воздушной гимнасточкой Мариной Матвеевой. Люди изначально в шоке, что им такое навязывают, но почти со всеми прощаемся с обнимашками. Я уеду, они расскажут другим, что слепоглухой человек не всегда означает олигофрен. Предрассудков в обществе, увы, ещё очень много. Если я сделаю ТАК, чтобы их стало немножко меньше, уже ведь здорово.

— Помню, вы как-то назвали свои стихи чем-то несерьёзным. Тогда как проза — то, во что вы вкладываетесь полностью. Чем так важна проза для вас и что самое важное — на ваш взгляд — вы написали?

— Не хотелось бы, чтобы это нескромно прозвучало, но я очень надеюсь что-то оставить после себя. У каждого свой путь, я верю в это. Кто-то растит детей, кто-то изобретает, а я очень хочу оставить след в виде произведения, которое будет волновать, призывать задуматься. Как минимум донести до мира, что тратить жизнь на мелкие обиды, разборки, недоразумения — непозволительная роскошь, просто потому, что жизнь одна. Мир в своём совершенстве создан для радости. Извините, пафосно получилось, но тем или иным способом я в своих произведениях стараюсь это сказать. Пока главная моя героиня — Милена. У неё есть особенности, но отсутствие зрения из них далеко не основное. Главное, что Милена предугадывает события и зачастую оказывается перед проблемой ответственности.

— Какой самый сложный моральный выбор стоял перед Миленой?

— Самый трудный момент для Милены был, когда она во второй книге поняла, что деньги у соседки украл её собственный хвалёный сынок. В тот момент я и сама напряглась от желания, чтобы соседка узнала, чего стоит её отпрыск. Но Милена преодолела себя и не сказала. Другое дело, что соседка и сама догадалась. Но это уже исключительно на совести автора.

— В вашей Милене есть что-то от вас, я не ошибаюсь?

— Что-то есть. Надо же мне было написать такую, чтобы и полюбить, и понять в чём-то. А кого мы любим и понимаем больше самих себя (улыбается)? В том числе и в недостатках. В некоторой вздорности, вредности. Но Милена и лучше меня. Там, где она выбрала более сложное решение, хотя и правильное, я не уверена, что смогла бы поступить так же. Я иногда опасаюсь, не слишком ли большую мудрость приписываю такой молодой девчонке.

— Чего не хватает в образовании не-таких-как-все студентов? Нужно ли нам всеобщее инклюзивное образование?

— Я полностью за инклюзивное образование. Понимаете, когда я пыталась учиться, я не требовала к себе, боже сохрани, отношения как к человеку с особенностями. Чуть больше подготовки с моей стороны и меньше раздолбайства со стороны педагогов — и всё бы получилось. Кстати, моя зрячая сокурсница, с которой мы общались «ВКонтакте», так и не узнала, что я не вижу и не слышу. Она была в шоке, когда я ей сообщила, что ухожу. Потому что все два года по любым вопросам, касающимся учёбы, Лена обращалась ко мне. Она не написала ни одной письменной работы, просто всё оплатила. Ей нужен был диплом. Она институт окончила. Я, наверное, зря не сделала так же, но мне в то время по наивности хотелось учиться. Хотя… Если бы диплом лежал просто так, пусть. Мне бы не помешал, ну хоть в декоративном отношении (улыбается).

Поэтому в системе образования инвалидов, как и много в чём другом в нашей стране, не хватает только одного: всеобщей готовности добросовестно выполнять свои обязанности.

— С мужем Владиславом вы познакомились примерно в этот период или это произошло позже?

— С Владом я познакомилась раньше. В 2005 году мы начали переписываться. Он жил в Сергиево-Посадском детском доме. Выпускник школы для слепоглухих. Я увидела его объявление в журнале. Как раз в то время я ощущала себя практически тотально глухой. Хотела понять, как люди с этим живут. Вот и написала Владу. Меня удивил его немного детский, очень добрый подход к жизни. Стали переписываться. Через год он приехал ко мне в гости. А ещё через год — поженились.

В 2008 году у меня произошёл несчастный случай — мне не удалось стать мамой. Я ушла в жуткую депрессию. Завела собачку чихуахуашку и никого больше на хотела видеть. Вот тогда мои подруги решили, что мне срочно нужен компьютер с брайлевским дисплеем. Нашли Владимира Каллистова, который и помог.

— Снова очень и очень сочувствую вам. Наш разговор как будто слеплен из боли и радости, надеюсь, последней дальше будет больше. Вот и ваш союз с Владом редкий — мне говорили, что слепоглухие люди чаще находят или глухого, или незрячего партнёра (или зрячеслышащего!), а вот так, чтобы двое слепоглухих сошлись, да ещё в успешном браке жили почти уже 20 лет — это редкость. Какой он, ваш Владислав?

— 15 лет отметили! А Влад… представьте такую картинку. Я сижу за компьютером и спохватываюсь, что уже четыре часа дня, а мы ещё не обедали. Владу говорю: что ж ты не сказал, что обедать давно пора? А он мне отвечает: я не хотел тебе мешать, ты же занята. При том, что когда я за компьютером, далеко не всегда делом занимаюсь. Иногда просто отдыхаю, читаю книжку. Всё собираюсь Владу об этом сказать и всё забываю (улыбается).

Когда мы поженились, честно говоря, я почти ничего по хозяйству делать не умела, при этом от родителей зависеть не хотелось. Влад умел всё. Он и сейчас в плане готовки больше, чем я, делает. Я больше по части мультиварки, а на плите он. Блины я так и не научилась печь. На масленицу этим Влад полностью занимается.

На мне по хозяйству строго и неизменно лежит мытьё пола. Влад не любит возиться с водой. На даче и посуду мою, дома посудомоечной машинке доверяю.

Мы с Владом разные. Из общих тем для разговоров у нас только быт. Круг знакомых и друзей у нас ни в одной точке не пересекается. У Влада немного смещено представление о чувстве юмора. Это особенность человека, который не слышит с рождения. Но когда прошёл период притирания, я поняла, что уж без приколов я как-нибудь переживу. Зато он сильный, на руки взять может. Делает это без романтического контекста, зато в нужный момент. Я люблю ездить, а Влад домосед. Но когда понимает, что мне без него не обойтись, тоже едет со мной. Домашние животные — тоже. Влад совсем не хотел их заводить. Но понял, что мне рядом с животными комфортно. Знаете железобетонную логику женщин-собачниц? Я их люблю, а муж выгуливает. Но как-то у нас всегда получается, что завожу вроде я, а Влад не только ухаживать помогает, но и по-настоящему к ним привязывается. И они к нему тоже. Арно, наш пудель, без меня погрустит и успокоится, а если Влада дома нет, будет сидеть у двери и выть.

В общем да, удачно получилось. Конечно, Владу было бы легче, если бы я ходила нормально или видела немного, или слышала; и мне тоже, если бы у него, допустим, остаток зрения был. Можно было бы обходиться без помощников со стороны. Но что есть, то есть. Я очень благодарна мужу за то, что он позволяет мне уходить с головой в творчество, и не просто позволяет, даже вроде бы гордится, с уважением относится.

— Что для слепоглухого человека значит изоляция? Ведь и вы с ней столкнулись, и многие другие. Как её преодолеть? Насколько важны для слепоглухих гаджеты, например, тот же дисплей Брайля?

— Мало хорошего в изоляции, конечно… Если ничем не заниматься, а просто плыть по течению, изоляция станет прямым и не слишком длинным путём к деградации. Я сама чуть не столкнулась с этим, когда была не замужем и у меня ещё не было компьютера. Привозят из библиотеки книгу в двенадцати частях или томах. На самом деле — одна книга, но по Брайлю вынуждено разделена на двенадцать. От нечего делать читаешь по паре частей в день. То есть на неделю книг хватит, а привозят их раз в месяц. Что делать остальное время? Раз за разом приходилось перечитывать. А это ужас, поверьте. Обязательно надо найти что-то ещё. Я вот придумала заниматься с собакой. Учить командам. Поскольку занимались на поощрение, собаке это тоже очень нравилось. Комнатными цветами увлекалась. Особенно влюбилась в орхидеи. Переписку вела по Брайлю, увлеклась историей семьи Николая Второго. Не просто читала книги на эту тему, а конспектировала интересные моменты. Одним словом, мыслящий человек всегда найдёт, чем увлечься.

Но, безусловно, появление в жизни компьютера, брайлевского дисплея изменило всё к лучшему. Вот вы спрашиваете, что они дают. А легко! Право выбора. Выбрать занятие, которое нравится по-настоящему, не из тех немногих возможностей, которые существуют вокруг нас, а из того океана, который предлагает интернет.

Выбор общения. Это же шикарно, когда можно общаться не с тем, с кем обстоятельства столкнули нос к носу, а с тем, с кем интересно и просто хорошо. Даже выбор собственного имиджа в соцсетях — как он много даёт в плане самореабилитации!

— Насколько сложно неподготовленному человеку изучить Брайль и читать на нём? А дисплей Брайля?

— Считаю, если уделить этому день, вечером вы уже сможете читать по Брайлю или написать что-нибудь. Другое дело, что зрячие читают Брайль всё равно глазами. Это, мне кажется, не столько проблема осязания с непривычки, сколько инстинктивное стремление визуального восприятия.

Слышала, что сейчас поздноослепшие стали крутыми, считают, что Брайль им учить не обязательно, всё можно сделать на слух. Я бы не согласилась. Лично знаю учительницу, которая пишет слово «меню» через «и», в окончании падежей путается. На слух, может быть, такое «миню» и прокатывает, но я читаю, как написано, по мозгам бьёт. Зрячий тоже глазами этот ужас увидит. А что касается дисплея, даже и не помню, чтобы его осваивала. Дисплей — читалка с экрана. А управляю компьютером через основную клавиатуру. Хорошая вещь дисплей. Чуть бы подешевле… Но на то и она хорошая (улыбается).

— А если говорить о дактиле1 — вот, например, человек не из сообщества слепоглухих изучил его, но пользуется плохо, нет практики. Насколько сложно понять, что он пытается вам сказать из ладони в ладонь? Есть ли тут лингвистическая проблема?

— Те, кто дактилем пользуются с раннего детства, не любят, когда я так говорю, но, на мой взгляд, дактиль для комфортного общения требует долгой практики с обеих сторон. В Германии для общения со слепоглухими используют код Лорма2. Там вовсе напрягаться не надо, берёшь ладонь собеседника и играешь, как на пианино. Но мы живём в России, а здесь и слепоглухие дактиль используют. Выучить его не трудно. Меня Наталья Борисовна выучила дактилю по письмам. Благодаря этому, когда ко мне первый раз приехал Влад, я сразу смогла с ним общаться. Но я тренировалась, и долго! И всё же не приняла той позиции, какую Влад один раз выразил: лучше дактилем говорить, чем каждую букву проорать. Но это мнение всех, для кого дактиль, так сказать, родной язык.

А вообще, если вы дактиль знаете и подходите к слепоглухому с желанием пообщаться, а практики у вас нет, просто говорите дактилем медленно. Собеседник даст вам понять, как лучше. А навык точно придёт.

Кстати, что для меня стало огромным открытием, когда я влилась в отряды дактилистов, — так это то, что пальцевая азбука имеет интонации. Если с человеком регулярно общаешься и знаешь его дактиль, когда он злится, радуется, волнуется — это всё отображается в напряжении пальцев, скорости, чёткости воспроизведения букв.

— Вы любите путешествовать. Какие страны у вас самые любимые? А главное, какие впечатления? Наверное, запахи и что-то тактильное?

— Несколько раз в жизни меня спрашивали, как слепоглухой, да ещё на коляске может любить путешествовать. Не всё ли равно где сидеть?

Но ведь каждое путешествие начинается не с того, как вы сошли с самолёта или с поезда, а с долгих сборов, планов, куда пойти в новом месте, что увидеть. С местом знакомишься ещё до того, как туда попадаешь. Я уже не говорю о том, как приятно готовить лично себя. Что надеть, что взять с собой, посещение парикмахера, косметолога и так далее. Дальше дорога. Обожаю дорогу. Особенно на поезде. Покачивание под стук колёс меня просто пьянит, как шампанское. Часто ещё в дороге начинаются новые знакомства. Ну и само место. Чем прежде всего пахнет город с самого начала. Потом люди. Часто то, как тебя встретили, задаёт общее впечатление о городе. Например, Нижний Новгород встретил меня потрясающе, а вот Городец Нижегородской области почему-то не принял. Мне сразу начали отказывать в такси, в гостинице, в экскурсии в монастырь… Коляска моя пришлась не ко двору. В то же время я бы не хотела всех жителей Городца так уж плохо рекламировать. В Музее самоваров и Музее пряника меня встретили как родную.

Что ещё? Да, конечно, когда можно побольше потрогать — это шикарно. В этом смысле чувствовала себя как рыба в воде в Челябинском краеведческом музее.

Ещё рельеф дороги. Это важно. Тоже запоминается.

В Иерусалиме лестницы для меня просто жуткие. А для помощника, которому пришлось меня носить по всем этим лестницам, — страшно и подумать.

Вкус еды, воды, алкоголя везде разные. Этим, разумеется, тоже интересно знакомство с новым местом. Я вот и сейчас уверена, что вкусней питерского «Эскимо» нет нигде. Буду рада, если кто-то попробует разубедить.

А солнце… Ничего общего между солнечным теплом в Крыму, Махачкале и Питере.

Путешествия мои, в основном, ограничиваются городами России, да и городов, в которых я побывала, гораздо меньше, чем хотелось бы. За границей была только один раз, в Израиле. А хочу побывать везде. Что же до мечты, то это с детства Венеция с её каналами и гондолами.

— Какой запах у вас любимый?

— Это вы про до ковида или про после? Ковид подпортил картинку с обонянием. Оно вернулось, но в несколько искажённом состоянии. Овощи почему-то многие стали пахнуть подсолнечным маслом, алкоголь чем-то вообще несусветным. Раньше очень нравился аромат хороших вин. Прямо не пить, а просто вдыхать удовольствие.

А так… природные ароматы ни с чем не сравнятся. Обращали внимание, как пахнет липа, или молоденький листочек чёрной смородины? Никакая парфюмерия не повторит аромат пиона или ландыша!

— А на ощупь любимое — что?

— Прикасаться приятно к живому. Даже на дерево положить руку приятно. Я, кстати, и скульптуру деревянную больше признаю, чем из камня. Дерево понятней, ближе к жизни. Обожаю прикасаться к живой шёрстке. Сразу понятно, как животное к тебе расположено. Собака, лошадь, кошка, овечка. Нравится ему твоя рука на себе или лучше остеречься, иначе руки можно не досчитаться. Вот чучело животного… Не нравится. Сразу понятно, что там нет жизни. Появляется чувство вины.

Очень приятно, разумеется, прикосновение руки или к руке хорошего, симпатичного тебе человека. Это, наверно, лучшее из всех тактильных ощущений.

— Какой вы представляете себя? Какие качества — главные?

— Мне всегда хотелось быть красивой. Когда читала про Анжелику, Катрин… Помните, может быть, была мода на книги о сверхженщинах. Мне не хотелось быть сверх, но о внешности часто думала не без горечи. Мама с детства мне внушала, что внешне я есть и останусь серой мышкой…

Помню, что лет до тридцати от этого тихо страдала. Потом, когда стала больше бывать на людях, мне стали говорить комплименты. А когда в соцсетях начала появляться, тем более. И сейчас у меня по поводу внешности нет никаких комплексов. Я поняла, что во-первых, многое зависит от меня самой, от того, как я себя подам. Во-вторых и главных, если один тебя оценивает критически, это совсем не значит, что так же на тебя посмотрят все остальные.

У меня даже появилась редкая для незрячих лояльность к фотографиям. Приятно, когда выложишь фото и начинается шквал позитива.

А если не про внешность… Я человек сложный, но зато точно нескучный.

— В начале интервью вы сказали о тренировке. А я недавно узнал, что вы не просто занимаетесь спортом для себя, но ещё и участвуете в соревнованиях. Удивительно! Кто вас подтолкнул к этому? И каких результатов удалось достичь?

— Мне всегда нравились и нравятся люди, которые не боятся признавать любовь к жизни во всех её проявлениях. Правильно и естественно любить вкусно поесть, чудесно, когда нравится секс, здорово не шарахаться от праздников, вечеринок. Но это как с любимым ребёнком, любишь, но заставляешь учиться, делать то, что ему не всегда хочется. Так я смотрю на свои тренировки.

Когда мне знакомый, с которым у нас совместный журналистский проект, предложил попробовать позаниматься спортом, я сперва отказалась, а потом решила — почему бы и не подтянуть форму? Сам Илья посещает фитнес-клуб. Попытался договориться, чтобы со мной занимались, но в клубе одном-другом-третьем отказались. Мы, дескать, полностью за интеграцию инвалидов, но… но и но. Не готовы, пусть кто-нибудь другой возьмётся.

Обращались даже к тренерам параолимпийцев, как к тем, кто работает с людьми на колясках. Но там тоже отказались. У меня, мол, уже и возраст не тот, когда начинают заниматься спортом. Но всё же нашли слабовидящего руководителя спортивного клуба, альпиниста, мультиспортсмена Андрея Гостева. Он и стал со мной заниматься. Влада тоже старается втягивать хоть немножко. Он не особо в восторге, но Андрея очень уважает, поэтому активно и не отказывается (улыбается).

Эти физические нагрузки мне очень много дали хотя бы в том смысле, что научили не просто уважать, не стесняться своего тела, но и любить его, больше понимать свои физические возможности. Присутствие тренера важно. Иногда самой себя заставить что-то делать очень трудно. Андрей и добрый, и мягкий, но мотивировать умеет конкретно.

Вот в плане мотивации — и соревнование. Понимаешь, что надо, потому что придёт день и на тебя будут смотреть, и ты представляешь не только саму себя, но и тренера. Пока никакими спортивными достижениями похвастаться я не могу. Но соревнование стало праздником. Я была там единственной в своём роде, остальные — просто незрячие питерские спортсмены. Тренера поздравляли, ко мне подходили здороваться чемпионы. У меня был щенячий восторг. Ещё хочу (улыбается).

— Много ли комплексов у слепоглухого человека и как их преодолеть?

— Когда мне пишут незнакомые люди: «давай познакомимся», — мне ничего не стоит сказать, что я на коляске, да там и так видно. Фотографий много. Сказать о зрении сложней, но ненамного. Тяжелей всего признаться, что не слышу. И тут, скорей, не комплекс самой глухоты, а… как бы это выразиться. Многопрофильность инвалидности, что ли. У меня были случаи, когда люди думали, что я так своеобразно шучу. Это не очень приятно, но говорить приходится. Когда, например, человеку очень хочется мне позвонить. Тем не менее, я бы в последнюю очередь посоветовала ограничиваться общением только с такими, как мы. Ни в коем случае. Это тупиковый путь. Просто надо почаще себе напоминать, что ориентируемся мы на умных, а не на придурков. А стесняются пусть алкоголики и наркоманы. Мы же будем гордиться тем, что привлекаем к себе людей.

— А как выполнить что-то бытовое? Можете ли вы одна сходить в магазин? Как происходит процесс покупки, кто вам помогает?

— В магазин сама не хожу. В нашем посёлке, когда живём на даче, дорогу к магазину знаю. Когда-то показала её Владу. Он писал список на бумажке, заходил в магазин, а я его ждала на улице. Был случай, когда продавец не поняла, какое нужно масло, сливочное или растительное. Стала мне в окошко показывать и то, и другое. С моей стороны реакции ноль. Продавец потом маме это рассказала и спрашивает: «А она что, тоже не видит?»

Ну а потом Влад в сельский магазин стал сам ходить. Бегает почти каждый день. Ну а в городе нам соцработник помогает.

— Чего, на ваш взгляд, не хватает обществу, чтобы воспринимать слепоглухих людей (вообще: всех людей с особенностями здоровья) на равных, без пренебрежения и снисходительности?

— Отчасти виновато, мне кажется, инкубационное воспитание. Люди с особенностями с детства изолированы. Если бы с самых ранних лет общество видело в своём кругу людей с особенностями, они бы не воспринимались как экзотика.

Ещё, пожалуй, слаборазвитая доступная среда. Слышала, что во многих продвинутых странах не принято помогать инвалидам, зато там доступная среда на таком уровне, что люди с особенными потребностями и не нуждаются в помощи. А у нас срабатывает психология: зависимый — беспомощный. Значит, к нему можно относиться немножко не всерьёз, как к ребёнку или совсем старому человеку.

Но есть ещё и такой момент, что люди с инвалидностью сами порой подыгрывают снисходительному к себе отношению.

Кому-то привычней и удобней, чтобы ему помогали, чем делать над собой усилия в обретении определённых навыков. Пенсию получать легче, чем работать. Причём, я заметила, что инвалиды с остатком зрения и/или слуха гораздо чаще и больше оплакивают свои невозможности, чем тотальники. А почему так, не знаю.

— А чего — больше всего — не хватает слепоглухим людям (кроме, понятно, слуха и зрения): технологий, отношения и т.д.?

— Обычно на этот вопрос отвечают: не хватает живого общения. Я бы сказала: не хватает возможности быстро установить и оценить контакт с тем, с кем общаешься. Вы смотрите в глаза друг другу. Для слепых важно слышать голос. Тембр голоса очень многое говорит о человеке. И, кстати, слепой прекрасно чувствует улыбку.

Нам, слепоглухим, с этим сложней, но, может быть, и правда, когда-нибудь технологии помогут. Появится, например, подробное описание лица. Или детектор настроения. Что-нибудь в этом роде (улыбается).

Так же важно помнить, что у тотально слепоглухого большой дефицит во впечатлениях извне. Если вам кто-то что-то неприятное скажет, допустим, в автобусе, вы как занятой человек отмахнётесь, а через пятнадцать минут и думать забудете. А для слепоглухого такой эпизод, когда его кто-то резко толкнул, может стать событием года, о котором он будет долго помнить и говорить. Именно поэтому, когда я была председателем в рассылке совета регионов, старалась призывать участников долго думать, прежде чем позволить себе выпустить пар публично.

— Чем вы гордитесь?

— В юности на вопрос, чего больше всего боюсь, отвечала: одиночества.

Сейчас могу сказать, что горжусь тем, что люди ко мне тянутся. Несмотря на трудность общения, на мой не очень покладистый характер, меня всё же любят. Я это чувствую и это мне очень дорого.

— Чем занимаетесь в свободное время?

— Книжки читаю, общаюсь в ватсапе и в почте.

Работа над текстами, по хозяйству — это всё на утро и день, а вечера всегда только для отдыха. Вот когда вечер проходит, а на душе спокойно, значит, я или поговорила с хорошим человеком или прочитала что-то интересное, приятное.
Такой день точно можно назвать удачным.

Беседовал Владимир Коркунов