Ландшафт русской души в Лукоморье Пушкина

В Лукоморье Пушкина перед нами открывается ландшафт русской души,  по-детски трогательной, по-зрелому мужественной, по-пушкински невероятно творческой...
 
Фрагменты многих сказочных сюжетов становятся частями общего ландшафта постепенно расширяющегося от дуба. «Кот ученый», блуждающий вокруг дуба по золотой цепи, даёт начало этому расширению.  Его подхватывают  «неведомые дорожки», уводящие в сокровенные глубины непознаваемого с его неведомыми зверями, затем — шире «лес и дол», исполненные видений, переходящие в морские волны, наконец небеса с летящим «через леса, через моря» колдуном.

При всей кажущейся вдохновенно-хаотичной описательности это перечисление «чудес» исполнено внутреннего драматизма, возникающего из развития и борьбы двух непримиримых сил: добра и зла. Начало ему даёт мир таинственного лесного зла, смутно-безобразного, манящего, угрожающего и хаотичного: леший, русалка, избушка на курьих ножках ...

Темному ночному началу первых семи стихов противопоставляется светлый мир морской зари и идеал  мужественной красоты, силы и стройного ратного порядка в лице тридцати «витязей прекрасных». Здесь звукопись набирает свою максимальную силу переходя в светопись. Вначале говорят на своем морском языке нахлынувшие волны: «хлын», «волн». Вслед затем Пушкин заставляет шептать песок под отступающей волной: «песчан», «пустой». Вслушаемся, как в слове «песчаный» говорит каждая песчинка, а в слове «пустой» они как бы забываясь, замолкают. Затем во всем блеске предстает сверканье и журчанье стекающих с доспехов вод: «ть», «ть», «асн», «ясн», «снь», «ск». Как ярко в этих звуках горят струйки и капли в лучах зари! Какой очаровательный блеск они  придают явлению богатырских сил, которые конечно же не будут оставлены втуне!

Затем добро и зло вступают в борьбу, которой наполнена середина этого сложного предложения. Но борьба эта ведётся уже совершенно новыми персонажами.

                Там королевич мимоходом
                Пленяет грозного царя;
                Там в облаках перед народом
                Через леса, через моря
                Колдун несёт богатыря;

Здесь всё творится само собой, великие героические дела совершаются с удивительной лёгкостью, свойственной сказочной молодости, «мимоходом». Борьба идёт на земле и в небе. Однако исход её ещё не ясен. Неведомо, долго ли ещё протужит царевна в темнице, так же как неизвестно: то ли колдун несёт в своих когтях побеждённого богатыря, то ли богатырь крепко держит злого волшебника и повелевает его полётом. При этом полет передан с потрясающей зрительной ощутимостью: «в облаках перед народом» заставляет инстинктивно задрать голову и уйти взглядом в глубину небесного простора, непроизвольно отдавшись этому полету. «Через леса, через моря» - а теперь уже сверху вниз, с птичьего полета взираешь на  проносящиеся внизу ландшафты. Ветер воет, свистит в ушах от быстрого полета: «КолдУН неСЕТ богатыря». И какая колдовская энергия полета «...ун несет»! Борьба еще не нашла своего исхода, и в этом её неразгаданная прелесть. И вот в седующих стихах снова сгущается недремлющее сказочное зло:

                Там ступа с Бабою Ягой
                Идёт, бредёт сама собой,

Не Баба-Яга едет в ступе, но ступа бредет... То ли старуха уснула, то ли задумалась, то ли вообще как неживая, что гораздо страшнее. Вначале доносятся глухие грозные удары ступы о землю: «ту», «па», «ба», «бо», «гой», «дет», «дет», «бой» с неровным раскачиванием то в одну, то в другую сторону. Их сменяет тусклый блеск золота и глаз Кащея «злат», жадно поглощенных его созерцанием, и шипящие  звуки, передающие ощущение иссыхающей от неутолимой жажды души и тела: «щей», «чах»:

                Там царь Кащей над златом чахнет;

В образе царя Кощея зло достигает своей кульминации, найдя свой «бессмертный» идеал. Тёмный мир как бы закрывает собой светлое прекрасное начало, пытается его затмить и победить («Все куплю сказало злато...» припоминаем мы у Пушкина.) Но светлый мир добра от этого только набирает силы и именно там, где зло воплотилось в своем предводителе и его тайной страсти, он прорывается наружу с потрясающим контрастом не острым  булатом, а духом:

                Там русский дух... Там Русью пахнет!

Двухкратное трубное «ру», звучащее как богатырский рог,  разрывает  затхлую заколдованную атмосферу двух предыдущих стихов. В нем вольное веянье былинного духа: «ух», «ах», в которых одновременно заключено и удивление и восхищение.
Так зло встречается с добром в соседних стихах, создавая великолепную кульминацию всему прологу. Здесь противопоставляются друг другу  две системы ценностей: злато, порабощающее себе дух зла в лице Кощея и свободный дух русского богатырства, который так ненавистен нечистой силе. В нём «духовное руно» русской поэзии. Где дух, там и чудный запах, точнее благоухание:

                Там Русью пахнет!

Её лесами, полевыми травами, мёдом, древними святыми книгами, горящими восковыми свечами и ладаном. Так пространство Лукоморья распахивается в духовном озареннии поэта до просторов всей Святой Руси! Пушкин ставит здесь восклицательный знак, чтобы подчеркнуть всю силу этого откровения...
 
                <....>

Во всём стихотворении непроизвольно отражается таинственный процесс вдохновенного творчества, рождающий этот мир и смутно угадывающий себя в его замысловатых образах. Поэтическая мысль  как кот учёный  скользящая вокруг ещё неясного художественного замысла, сокрытого в образе зелёного дуба, по таинственной и зыбкой цепочке звукообразов, в которую претворяется весь этот наплыв туманных и меняющихся с каждым мгновением явлений...   Так сказочный мир русской души, разрастающийся до всей Руси таинственно являет в глубине себя  вдохновеное творчество, увенчивающееся духовным озарением...