Портрет сестры. Глава 1 Письма

               
  Севка проснулся уже давненько, но открывать глаза, шевелиться, а тем более вставать с постели не хотелось.  Когда лежишь неподвижно, не так сильно хочется есть.  Хотя всё это ерунда - есть охота всегда, и когда лежишь, и сидишь, и ходишь. А ещё холод: вот он вчера лёг спать в шапке, в пальто, в шерстяных носках, сестра Танюшка ещё его двумя одеялами укрыла, но всё равно за ночь  так сильно замёрз, до сих пор всё тело дрожит. В последнее время стал Севка замечать, что слабеет с каждым днём всё больше и больше, но это не пугало его; с равнодушием думал: если  придёт смерть, и его не станет на земле, то, наконец, перестанет он мучиться от голода и холода. Единственного было жалко, что не доживёт он до своего дня рождения, который наступит через полтора месяца, и ему исполнится шесть лет. Дядя Юра, папин брат, обещал, что для именинника в этот день самолично приготовит морскую уху.
  Совсем рядом послышались шаги сестры и раздался её тихий голос:
    - Севочка,  вставай скорей, от папы письмо пришло с фронта.
   Сева широко раскрыл глаза и приподнял голову:
   - От папы письмо? – растерянно переспросил он, - но мы же осенью получили на него похоронку.
   - Вот  в том-то и дело, - Татьяна улыбалась, - ты представляешь, он жив, а похоронку нам по ошибке прислали. Гляди, вот оно – письмо! – она держала в руках бумажный треугольник.
   Севка резко попытался подняться с постели, но для него это плохо закончилось - потемнело в глазах, в ушах зашумело, и он стал медленно сползать с кровати на пол. Его подхватила Татьяна:
   - Держись, держись, ты что это… - испуганно сказала она.
   Немного погодя  Севка тяжело вздохнул, сознание прояснилось:
   - Хватит меня держать, отпусти, - почти сердито сказал он сестре, - дай письмо, я подержу его в руках.
    - На, - Татьяна протянула треугольник.
   Севка поднёс серый помятый треугольник к губам и замер. Потом попросил:
   - Прочитай, что папа нам пишет.
   - «Здравствуйте, мои дети, Сева и Таня, как вы поживаете? Знаю, что очень тяжело вам приходится, поэтому, обращаюсь к тебе, сынок. Уверен, ты растёшь мужественным мальчиком, не боишься трудностей, которые встречаются на твоём пути. Я тебе даю задание - помогай своей сестре во всём, в работе, вместе читайте книжки, живите дружно.  Я дерусь с фашистами, защищаю нашу землю и вас. На прошлой неделе подбил немецкий танк, а вчера с товарищами ходил в разведку, захватили двух немецких офицеров. Вот так сражается ваш папа. Хочу спросить тебя, сынок, ты научился писать и читать? Если ещё не научился, пусть тебя Таня обучит грамоте. Помнишь, она всегда говорила нам, что когда вырастет, будет учительницей? Тогда ты сам сможешь писать мне письма. Я очень люблю вас,  мои милые, родные дети. Заканчиваю писать, нужно идти в атаку. Ваш отец».  Вот видишь, папа просит, чтоб ты своей рукой писал ему письма, понял?
  Сева кивнул головой.
   - Тогда идём мыть руки и лицо.
  Они прошли на кухню. В печи-буржуйке горели, потрескивая, дрова, на конфорке стояла кастрюля с кипящей водой. Татьяна зачерпнула кружкой немного кипятка, разбавила его холодной водой из ведра, протянула её Севке:
   - Умывайся.
   Потом завтракали – небольшой кусочек хлеба и стакан горячего чая с мятой. Наконец,  Татьяна принесла тетрадь, карандаш, и положила это богатство на стол перед Севкой.  В груди у него всё замерло от волнения – сейчас он будет учиться писать. 
   Прошла неделя, Татьяна отправила отцу на фронт два письма, а от него получили одно. Севка нарисовал на тетрадном листе два горящих немецких танка и красноармейца в окопе с гранатой в руке. Татьяна написала под этой картинкой: «Так наши бойцы бьют фашистскую гадину». Рисунок отправили отцу.
  Миновало ещё три недели. К Таниному удивлению за это время Севка довольно сносно научился читать и писать, правда, с чистописанием были кое-какие изъяны, буквы получались корявенькие, неровные, но это дело поправимое. Однажды, когда Севка, от усердия закусив нижнюю губу, писал фразу: «Мы не рабы, рабы не мы», Таня подошла к нему и сказала:
    - Давай, начинай писать письмо папе.
 Севку обдало жаром, сердце заколотилось быстро- быстро, он шумно вздохнул и подумал: «Наконец папа получит моё письмо». Он медленно водил карандашом по листу бумаги, старался выводить каждую буковку, но это у него не совсем получалось: «Здравствуй, папа, пишу тебе письмо сам. У нас всё хорошо, мы не болеем. Мы живем у дяди Юры. Он работает на заводе, приносит нам хлеб. Мы с Таней тебя любим и скучаем, до свидания».
    - Ты представляешь, когда папа получит твоё письмо, как сильно он обрадуется,  молодец! 
   Жизнь у Севки стала меняться к лучшему. К концу декабря, в первую блокадную зиму увеличили норму хлеба на иждивенцев до двухсот грамм, вместо ста двадцати пяти, как это было раньше. Потом приятная забота появилась у него – письма писать отцу на фронт и каждый день ждать от него ответа. И ещё, совсем недавно, повезло Севке найти в кладовке, среди игрушек, в коробке, альбом для рисования и четыре цветных карандаша: чёрный, красный, зелёный и коричневый.
  А тут ещё всё меньше времени до Севкиного дня рождения оставалось, и очень ему было любопытно, что это за морскую  уху надумал приготовить дядя Юра, чем она от обычной ушицы отличается? Вспомнил Севка про дядю Юру, папиного брата, и настроение у него сразу на убыль пошло. Всё дело в том, что когда пришло от отца первое письмо с фронта, Севка сразу, не задумываясь, предложил сестре:
   - Давай, как дядя Юра придёт с работы, мы ему сразу сообщим, что, оказывается, похоронку на папу по ошибке прислали, а он жив и здоров, и дерётся с фашистами. 
  Смотрит Севка - Таня замерла на месте, лицо совсем бледным сделалось, и ничего не отвечает ему. А Севка тормошит сестру, тянет её за рукав кофточки и твердит:
   - Нужно дяде Юре всё рассказать!
   Татьяна повернула голову в сторону Севки, нахмурила брови и ответила сердито:
   - Нельзя дяде Юре ничего про папу говорить. Ты знаешь, почему его в армию не забрали? Потому что сердце у него больное, а если мы ему всё сообщим, то от такой радостной новости сердце может у него не выдержать, и он умрёт. Ты этого хочешь?
   - Нет, - Севка с испугом посмотрел на сестру.
   - Тогда слушай, с дядей Юрой я сама поговорю, его помаленьку подготовлю к тому, что папа не погиб, а потом мы с тобой вместе всё ему подробно расскажем. А пока это будет нашей тайной.
  Севка радостно головой кивает и думает: как хорошо, что сестра у него такая умная - жизнь дяде Юре спасла.
   Вот прошло уже больше месяца, а Таня никак не может поговорить с дядей Юрой. Видать, трудно найти такие слова, чтоб он всё узнал про своего брата и не помер от волнения.   
  Сегодня пришла к Севке и Татьяне соседка по подъезду баба Вера, поздоровалась и спрашивает:
   - Танюшка, а не сходишь ты со мной за водой? У меня и саночки на этот случай имеются, как раз два ведра на них поставить можно, одно для вас, другое – для меня. Без помощников-то боязно идти - путь не малый. Вдруг поскользнусь, упаду, могу и не подняться, а тут, в случае чего, подсобить можем друг дружке.
    Таня обрадовалась, отвечает:
    - Хорошо, что вы к нам заглянули, баба Вера, у нас воды в доме осталось совсем чуть-чуть.
   Быстренько накинула Таня на себя пальто, повязала голову шерстяным платком, говорит Севке:
    - Без дела не сиди, почитай книгу, а я быстро вернусь.
  Взяла ведро в руку и вышла с бабой Верой за дверь. Остался Севка один.
    Первым делом, достал он из письменного стола лист бумаги, цветные карандаши, и стал рисовать большую булку хлеба, а рядом – яблоко:  решил сестре подарок сделать, порадовать её. Но работу так и не удалось ему до конца закончить. От изображённого хлеба и яблока все мысли в голове у него на еде сосредоточились. До невозможности кушать захотелось, живот стало крутить от голода.  Решил Севка спрятать подальше картину в стол и не показывать сестре до лучших времён.
  Надумал Севка платяной шкаф проверить - уже несколько раз видел он, как Таня небольшую картонную коробку то вытаскивает, то назад  на верхнюю полку кладёт. И старается всё это быстро, незаметно сделать, чтоб Севка не видел. Интересно, что же в этой коробке лежит? Открыл Севка дверцу шкафа, встал на цыпочки, тянет руки кверху, но до полки дотянуться не получается. Пошёл он на кухню, взял швабру, вернулся назад, запросто зацепил шваброй эту коробку и вниз сбросил. Из неё на пол письма-треугольники выпали. Наклонился Севка над ними, взял несколько писем в руки, посмотрел и удивился: так это же он их писал папе на фронт. Совсем непонятно  - как они  тут оказались? Одно даже прочитал от начала до конца, всё сходится – его письмо. Тут у него даже дыхание перехватило. «Так, выходит, что… Нет, не может быть, не может быть  -  и всё!» - подумал Севка с отчаянием. Потом сел на пол, собрал все письма, в стопку сложил.
   Время к вечеру шло, за окном сумерки спускались, вот, наконец, дверь скрипнула, Таня пришла.
   - Заждался меня, Сева? Когда возвращались, воздушную тревогу объявили, заставили нас в бомбоубежище спрятаться, но ничего  - зато больше половины ведра воды принесла. Сейчас керосиновую лампу зажжем, светло будет, после поужинаем вместе.
   Подошла она к Севке и спросила:
   - Ты чего это на холодном полу расселся, простыть хочешь? Вставай немед… - тут Таня увидела письма и осеклась на полуслове.
  Тишина повисла в комнате. Подошла Таня к Севке, села с ним рядом, обняла за плечи, к себе прижала.
   Дует ветер в ночном блокадном Ленинграде, колючий снег метёт, мороз стоит злой. Здания мрачные, улицы пустынные, в доме четырёхэтажном, по первый этаж снегом занесённом, в квартире восемнадцать, в холодной комнате на полу, среди писем сидят два маленьких человечка, прижавшись друг к другу. Всякие мысли проносятся в голове у Севки, думается ему: « Нет, никогда не кончится эта зима, и весна не наступит, и трава зелёная не вырастет, и от папы писем больше не будет».
   Обидно ему, что сестра Таня обманщицей оказалась, пусто у Севки на душе, даже заплакать не может, сил нет. Пришла ночь, муторно-тяжёлая. Поднялся Севка с пола, замёрз, аж зубы стучат от холода. Пошёл, лёг на кровать, под одеяло забрался.
  Утром проснулся, сны всякие, один хуже другого снились. Встал совсем разбитым. Видит - сидит Таня за столом, облокотившись, в окно смотрит. Лицо у неё такое худое, усталое, одни большие глаза остались. Тут на Севку нахлынули воспоминания: вспомнил, как отец, Таня и он, летом, рано утром, ходили на рыбалку…  как Таня радовалась, когда поймала маленького окунька, которого потом отпустили в речку. Ещё припомнилось, как гуляли они в парке…  народу много, музыка звучит, папа в офицерской форме, сапоги начищенные, блестят, ремень на нём с пятиконечной звездой, мама вся такая нарядная, а у Тани в руке два воздушных шара. Потом эскимо ели, на карусели  катались, а солнце было такое яркое, праздничное.
   Думает Севка с тоской, что не вернётся это довоенное время, и папа, и мама, и тёплое лето, и мороженое, и Таня больше не будет радоваться и улыбаться. Припомнилось ему:  когда садятся они есть за стол, Таня всегда подкладывает ему кусочек хлеба побольше, чем себе оставляет. Севка пытается спорить, объясняя, что это неправильно, но Таня всегда отвечает:
   - Не выдумывай, я одинаково хлеб делю.
   И ещё ухватился Севка за одну мысль, как за спасательный круг. Может, там, где папа воюет, почта не работает совсем, почтальоны не могут к ним пробраться, потому что пули летят и снаряды рвутся, вот письма назад и вернулись. А Таня не говорит ему, чтоб не расстраивать. И так ему жалко стало сестру, просто ужас. Подошёл он к ней, обнял, произнёс негромко:
   - Папе надо сегодня письмо написать, он ждёт.
  Смотрит Таня на Севку, кивает головой в знак согласия, едва сдерживается, чтоб не расплакаться. Потом выдохнула:
   - Обязательно напишем.   

               
                Продолжение следует.