Побывал в увольнении

   Служили мы , сухопутные, в армии по три года, а моряки – по четыре и по пять. Это не считалось много, так как до этого некоторые отдавали долг Родине и продолжительнее. С нами в техникуме учились фронтовики, которые были призваны в конце войны и  оставались в войсках по семь лет. Мы считали позорным, если кто-то не походил в строю и не побегал в кроссах. Такой человек вроде бы и не мужчина, если не имеет воинской специальности. 

А мы, дети войны, служили охотно. С малолетства привычные к труду, никаких тягот от воинских занятий не замечали. Наши отцы и старшие братья прошли войну, а нам досталось носить шинели в мирное время. Разве может быть огорчением такая служба? Лично я воспринимал её весело, как разнообразие в жизни.

Нам платили небольшие денежки. Хватало на гуталин и зубной порошок. А когда получил сержантское звание, рублей стало больше. Все остающиеся копейки тратил на книги. В моей тумбочке их число увеличивалось после каждой поездки в областной город Хабаровск.  Покупал их и читал, читал! Однажды записал впечатление от такого занятия: «Прочитал о Маршаке столь, что треск стоит в башке!» Переписывался с роднёй, со знакомыми и с однокурсниками. Благо, солдатские письма были бесплатными. В личное время  писал письма, сочинял стихи. Часто прихватывал часы отдыха.

Спасибо Маяковскому, это он для таких, как я, написал работу «Как делать стихи». Он меня вдохновлял. Главная мысль: не надо заморочиваться тем, что не знаешь стихотворных размеров – ямба, хорея и прочих. Надо выдерживать ритм и находить хорошие рифмы. Сам он был мастером стихосложения. Мне примером служила частушка, которую он написал:
 Милкой мне в подарок бурка
и носки пода;рены.
Мчит Юденич с Петербурга
как наскипидаренный.   

Ни в семилетке, ни тем более в техникуме я своих стихов никому не показывал. Но романтика службы вдохновляла меня на творчество и требовала обмена мнениями о произведениях. Повзрослел, может быть, потому и загорелся желанием показать стихи кому-нибудь знающему, чтобы услышать мнение со стороны!  Сам- то я уже кое  в чём стал разбираться. В окружной газете «Суворовский натиск» нередко печатались стихи разных авторов, в том числе и солдат-срочников. Мне казалось, что пишу не хуже.  Я расхрабрился и отослал в газету некоторые свои сочинения. Поместили только их обзор и отдельные четверостишья.

Уже интересно! Узнал, где умеют квалифицированно оценить творения и дать советы. А если честно, этого мне показалось мало.  Хотелось простого общения с творческими людьми, а цену своим стихам я и сам знал. Надо ещё работать да работать над их содержанием!

В ближайшее увольнение я целенаправленно поехал в редакцию окружной газеты «Суворовский натиск». Оказалось, что отдел поэзии в газете возглавлял такой же, как я, солдат, но уже признанный поэт, хорошо  подготовленный в литературном плане. Одет он во всё гражданское. Беседовать с ним оказалось очень  интересно.  Мы были на одной волне. Читали одну и ту же литературу, любили Твардовского, Маяковского, Есенина. И восхищались голосом сосланного в Магадан певца Вадима Козина, который пел:
«Трубка-трубочка ленинградская, \Вьется голубой дымок. \Никогда свою юность моряцкую, \Милый город, забыть я не мог…»

Я предложил Владимиру, так звали моего нового знакомого, своё стихотворение, написанное уже здесь, на службе.

Шла она тропой  вдоль пути домой.
Обогнал её эшелон.
И стоит одна средь травы густой,
Слыша рельс стальных перезвон.

А колёса вдаль всё бегут, стучат
И везут солдат за Байкал.
Молодцы в дверях на неё глядят.
А один рукой помахал.

Маком вспыхнула, улыбнулася
И рукой прикрыла щеку.
А потом вослед улыбнулася
Неизвестному пареньку.

Ещё вспомнится много раз ему
И улыбка та, и она,
Что стоит одна средь травы густой
 И вдали уже чуть видна…

Он захотел узнать, что меня вдохновило на такие стихи. И я стал рассказывать…

Мы ехали на учение в теплушке, в которой широкая раздвижная дверь была открыта, а поперёк проёма – только толстый деревянный брус. Мы стоим в дверях мчащегося вагона и любуемся возникающими видами. Лето в разгаре. Ветерок настоян на разнотравье. Небо чистое, только единственное облачко, как нам кажется, стоит на месте. Мелькают перелески,  редкие строения. А нам хорошо! Мы молоды, веселы, перемена мест нам в удовольствие.

- И вот такая незабываемая картина предстала перед нами. Я тогда и запечатлел её, как мог. Это я помахал девушке рукой. Это я о ней вспоминал.

Владимир внимательно выслушал стихи, попросил оставить их, чтобы он посидел над ними и подумал, как поступить.

Мы вышли погулять на оживлённую улицу дневного города, увлечённо разговаривая. Миновали в толпе пару кварталов. Вдруг до моего плеча кто-то дотронулся. Это был солдат с повязкой патруля на рукаве. «Вас офицер приглашает!» - сказал он и отправился в сторону сквера. Оказалось, что мы прошли рядом с патрулём, даже не обратив на него внимания! Я вообще никого и ничего не замечал, а только слушал собеседника, который говорил об образности в стихах, об эмоциональном воздействии. Это был серьёзный по армейским меркам проступок – не поприветствовать патруля. Ожидал немедленного наказания – могут отправить на гауптвахту.

Подошёл к офицеру, который сверлил меня глазами. Было так стыдно, что не передать. Чувствовал, как покраснел до корней волос. Я отдал честь и назвал себя.
- Вы почему не приветствуете патруль?
- Извините, товарищ капитан, заговорился с корреспондентом.
Офицер направил свой взгляд на оставшегося на тротуаре Владимира. Хорошо, что он был в гражданской одежде.
- Так этот, что с тобой, – корреспондент?  Из «Суворовского натиска»? Тогда понятно. Хорошо. Идите, но будьте внимательны.
Стало легко на душе! Я с радостью понял, что отделался замечанием. Мог бы окончить своё увольнение не лучшим образом.

Мы ещё долго беседовали с сотрудником газеты, а когда распрощались, я нырнул в книжный отдел универмага. Купил несколько художественных книг и пособий по литературе и выхожу, держа их правой рукой у груди. А в проходе столкнулся ещё с одним офицером, не патрулём. Их здесь, в городе, в котором штаб военного округа, можно встретить на каждом шагу. Я, не останавливаясь и не раздумывая, … отдал честь левой рукой! Офицер равнодушно, не глядя, привычно откозырял мне в ответ и растворился среди покупателей. Только тогда до меня дошло, какую допустил я оплошность, а если точнее - высочайшую глупость. До такого не додумаешься – козырять левой рукой! Оставалось только порадоваться, что военный был в это время таким же рассеянным, как и я.   

Благополучно вернувшись из увольнения, я ликовал, что имею теперь ещё несколько замечательных книг.

А много ли надо молодому человеку для счастья? Уезжая домой после демобилизации, я увозил полный рюкзак литературы, поверх которой лежала толстая тетрадь со стихами. Это были мои университеты и отчёт о работе по самоподготовке, проделанной  за время службы в армии. Всё это пригодилось на гражданке, когда пошёл работать корреспондентом городской газеты в Кузбассе.