Мифы в поэтике Марины Цветаевой

С.М. Заяц, д.ф.н., профессор кафедры русской и зарубежной литературы
                ГОУ ПГУ им. Т.Г. Шевченко
                Смыслопорождающие мифы в поэтике Марины Цветаевой
Аннотация: В статье прослеживается структурное влияние мифа на формирование творческой личности Марины Цветаевой. Выявляется значение мифа, его смыслопорождающая роль в поэзии Марины Цветаевой, создавшей уникальный тип мифотворчества в литературе Серебряного века. Показано мифотворчество поэта как неразрывная связь во времени и пространстве с его собственным путем, завершающимся в вечности.
Ключевые слова: смыслопорождающие мифы, миротворчество, мифотворчество, поэтическое слово, путь, поэт
Творчество Марины Цветаевой уже столетие волнует читателей. Она вошла в литературу в 1910 году, благословленная замечательным русским поэтом-мифотворцом Максимилианом Волошиным. Влияние крымского художника бесспорно, как и тот факт, что формирование юной Марины Цветаевой проходило в семье, где буквально царил культ античного мира. Мифология - не представление, в котором создавался человек и поэт. Как справедливо считает А. Тахо-Годи: «Миф <…> не история, которую рассказывают, а реальность, которая живет…» [1, с. 80- 81].
В этой живой реальности формировались личность и вкусы юной поэтессы. Ее отец создавал музей изящных искусств, дочь становилась значимой частью изящного искусства. Воспитанная в духе античного искусства Марина Цветаева хотела, однако, быть не только частью этого искусства, но творить новую мифологию. Ее поэтическое путешествие в Вечность начиналось с мифа. Диалог с Вечностью предполагает одиночество.
Надо признать, что все творчество Марины Цветаевой представляет собой диалог не столько с друзьями, сколько с Богом или богами, что практически означает диалог с самим собой.  Но в этом диалоге поэт высказывает слово о мироздании и человеке, становясь участником литературного и философского процесса познания и узнавания. М. Цветаева не просто создает свой взгляд на мир, но миротворит свой собственный миф. Каждый миф заключает в себе глубокий философский смысл. Посвященный в смыслы рождает новые смыслы. Так происходит становление мифологического бытия, равное жизни. Творчество  - жизнь, и жизнь как творчество. Вне творчества, этого кеносиса, нет для Цветаевой жизни. Ее жизнь в тексте, а текст – в жизни. Это ощущается в юношеском «Вечернем альбоме», еще более – в «Волшебном фонаре».
Здесь можно говорить о влиянии символизма, для которых творчество и реальность совмещались в одной системе координат. Эти мифологические координаты мыслились, по мнению С.И. Ельницкой, в высоком, возвышенном, красоте, чистоте, совершенстве, величии [2, с.46].
Творческий путь М. Цветаевой – устремленность к гармонии, нахождение целокупного бытия. Гармония виделась в Древней Греции и ее наследнице Германии. Внучка священника упивалась германским эпосом (возможно, немецкая кровь ее матери влилась в смыслы Марины Цветаевой).
Конечно, мифологическая культура носила языческий характер, но в начале ХХ века кого это удивляло? Вместе с христианским Ренессансом в философии и поэзии наблюдалась тенденция обращения к миру античной культуры, из которой, собственно, родилось «новое искусство». Как тут не вспомнить философа-романтика Ф. Шеллинга, Ф. Ницше с его аполлонизмом и дионисизмом. Эти философы сыграли большую роль в формировании поэтического лица Марины Цветаевой.
Надо признать что философы-романтики воспринимали миф и мифотворчество как некую универсальную модель мироздания. Миф и мифотворчество виделись им как своеобразная точка соприкосновения с Богом. Искусство и Бог у романтиков занимают во многом аналогичное положение на различных уровнях мироздания, а мифология в этом отношении является своеобразным связующим звеном между ними. Романтики отвергали аллегорический подход к мифу, они считали, что миф есть нечто общее, через которое познается единичное, конкретно-личное. Синтез конкретно-личного с общим и составляет пафос романтического восприятия мифа и мифотворчества. Для них символизм мифа изначален. Так, говоря о мифологии вообще, Ф. Шеллинг отмечал, что она есть высочайший первообраз поэтического мира [3, с. 97].
Тяготение поэтического мира М. Цветаевой к первообразу, как гармоническому и идеальному началу, очевидно. Изначально поэт жаждет слиться с мифологическими и библейскими персонажами воедино. Библейский и мифологический образ облекался в цветаевское понимание мироздания. И, наоборот, цветаевское мироощущение проникало в конструкцию библейского и мифологического предания. В поэме «На красном коне» узнаются образы Апокалипсиса, рисуется падение старого мира, уходящего в небытие:
Под рокот Сорокоуста
Метель взмелась:
Престол опрокинут! – Пусто!
Как в землю саас [4,Т. 3, Кн.1;21].
На самом деле происходило крушение старого мира, имперской России. Ее «стоглавые храмы, Как будто вьюгой вздыблены». Миф у Цветаевой рождается вместе с реальностью. У Петрова-Водкина родится свой Красный конь. Один миф порождает другой. В этой связи очень важно использование поэтом фольклорных образов русского устного народного творчества. Ее поэмы, написанные в России, некоторые исследователи открыто называют «фольклорными». Свой поэтический миф Цветаева черпает в исторических преданиях, которые, безусловно, смыслопорождающие. В этом их эстетический феномен. Это не отражение народной совести, но толчок к рождению смыслов. Каковы эти смыслы? Положительные или отрицательные? В эссе «Искусство при свете совести» Марина Цветаева прямо говорит, что любое событие может быть изображено писателем так, что кто-то увидит низкий поступок, а кто-то – невинную шутку. Поэтому надо следовать за смыслопорождающими мифами, которые рождает поэт «под наитием стихий». Отказ от стихий – грозит поэту забвением и физической гибелью (как тут не вспомнить В. Маяковского). «Гибель поэта – отрешение от стихий. Проще сразу перерезать себе жилы» [28, с. 381] Но что помогает быть частью стихий? Слово, и только слово, рождающее смыслы. Вне поэтического слова нет никакого смысла. Но, если этот смысл рождает чарующие и демонические образы? Для Цветаевой оправдание – путь поэта. Это отчетливо видно в цикле «Стихи к Блоку». Ее «Нежный призрак» однозначно несет в себе демонический оттенок, он соблазнителен, чарующ, но это начало, которое претворится в христианскую тему:
Я на душу твою – не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.
(«Ты проходишь на запад солнца…»).
Но христианское предание не явилось заключительным аккордом цветаевского понимания Александра Блока. В стихотворении «Как сонный, как пьяный…» образ Блока отождествлен с Орфеем. Орфей – идеальный для Цветаевой поэт. Ее миф о Поэте возвращает нас в рождение искусства, начало которого в мифологической античной Элладе.
Итак, один миф рождает другой, и, наоборот. Но каждый миф рождает отношение поэта к мирозданию и себе. Познавая себя, Марина Цветаева познавала Бога. Но это не было абстрактное узнавание. Бог поэта зачастую сливался с предметами мироздания, за котороми скрывалась тайна. «Ни одной вещи в жизни я не видела просто, мне <…> в каждой вещи, и за каждой вещью мерещилась  - тайна, то есть, ее, вещи, истинная суть. <…>Бант – знак, стихи – знак/ <…>/ Но чего? <…> Так я видела мир восьми лет, так я буду видеть восьмидесяти, несмотря на то, что <,…> вещь неизменно оказывалась просто - собой».
Жажда познания умножает скорбь, если вспомнить притчи библейского царя Соломона, но для Марины Цветаевой – следование стихийному началу, помогающее художнику быть сотворцом реального и ирреальных миров. Она начинает свое творчество, погружая нас в детали «Вечернего альбома», но взойдет по ступеням бытия, где одна трагедия будет сменять другую. И какая из них жизненная, а какая поэтическая – и не разберешь. Но в этом особенность цветаевского мироощущения. Смысл ее творчества – в поэтическом пути. «Нет пути – нет поэта» - говорил А. Блок. Но путь может быть только тогда, когда поэт становится мифотворцем, когда его поэтика пронизана нитями мифологического и библейского предания, когда он сам становится мифом, когда его жизнь – миф, сказание, написанное другими поэтами или народом. Но сотворить миф может только тот, кто отдал свое сердце любви. М.Волошин, обращаясь к Марине Ивановне, писал о Венерином кольце. Сакральность любви приближало к Вечности. Вечность связует с Богом, а Бог есть любовь, значит, смыслы рождаются, если причастен к любви. Если любишь, то обладаешь совестью в искусстве. Любовь все терпит, все покрывает – говорит апостол Павел. Значит мифы о поэте, о человеке ведут к любви, в которой все оправдаемся.
Таким образом, смыслопорождающие мифы Марины Цветаевой, рожденные ее творческим духом, ведут читателя в сакральное пространство Вечности, где обитает бесконечная Любовь.
Можно сделать вывод, что мифотворчество Марины Цветаевой – это последовательная цепь событий, имеющих в своей основе мифы, порождающие смыслы, выраженные в поэтическом слове. Каждое произведение поэта – это высказанное слово о мироздании, о себе, о Боге.
Поэзия Марины Цветаевой неотделима от мифотворчества, как и ее жизнь, есть явление мифотворчества. Всей своей поэтической жизнью она создавала новую реальность, в которой поэт, как творец, имел особый человеческий статус. Этот статус давал право поэту говорить и творить то, что требует от него мифологическая стихия, которая для Цветаевой была синонимом творчества. Вне творчества нет человека. В этом величие поэта, его жертва, обычно завершающая трагически путь поэта. Но смерть поэта – начало бесконечного смыслопорождающего мифа. Поэт в тексте обретает иную реальность, восходя в пространство Вечности.    
                Список литературы
1. Тахо-Годи А.А. Миф у Платона как действительное и изображаемое. Платон и его эпоха. М., 1979.
2. Ельницкая С. Возвышающий обман: Миротворчество и мифотворчество М. Цветаевой. Нортфилд. Вермонт, 1982. с. 45-57.
3. Шеллинг Ф. Сочинения в 2-х т. М., «Мысль», Т.2., 1987.
4. Цветаева М. Сочинения в  7 т. – 2 т. М., Терра, 1987.