Первый после Бога? Валентина Григорьевна

            Валентину Григорьевну я знал много лет. Когда я зеленым интерном прибыл по распределению в больницу, Валентина Григорьевна уже несколько лет работала медицинским статистиком. Неизвестно откуда взявшаяся поливалентная аллергия не дала ей возможности заниматься любимым делом – лечить больных. Малейший контакт с большинством медицинских препаратов, будь то  таблетки, растворы, мази и все подобное, имевшее злосчастные молекулы, тут же приводил либо к крапивнице, либо к отеку Квинке.
        Бывали моменты и похуже, что-то близкое к анафилактическому шоку, из которых несчастную Валентину Григорьевну уже вытаскивали с трудом. В конце – концов, она нашла себя в медицине именно в роли медстатистика, где контакт с лекарствами исключался, и была здесь на своем месте.

        Наши пути начали пересекаться еще через несколько лет, когда я стал заведовать хирургическим отделением. Годовые отчеты перед Новым годом требовали слаженной совместной работы заведующего со статистиком, дабы каждая цифра, отражаемая в отчете, была идентичной во всех формах, которых было множество. Именно благодаря Валентине Григорьеве мне ни разу не пришлось переделывать отчет или краснеть перед главным хирургом города, оправдываясь за неточные цифры.

       Прошло еще несколько лет, и наш добросовестный статистик ушла на заслуженный отдых, но контакта с  больницей Валентина Григорьевна не потеряла – работала в Совете ветеранов бюджетных организаций и изредка мы все же встречались.

      Я неплохо знал ее сына Сергея и именно от него, выйдя из очередного отпуска, где поселковые новости узнаешь последним, услышал, что с матерью случилась беда. Валентина Григорьевна  вместе с мужем заболели новой короновирусной инфекцией и сейчас лежали в ковидарии в Новокузнецке. Несмотря на многолетнее знакомство, перезванивались мы достаточно редко, но его номер был занесен в мою телефонную книгу и я, увидев кто звонит, сразу ответил. После обоюдных приветствий и ничего не значащих общих слов Сергей перешел к делу:
       - Иваныч, ты можешь отцу феназепам выписать? Его только по рецептам дают, а у меня кроме тебя и врачей-то знакомых нет.
       - А что случилось, - поинтересовался я, поскольку этот транквилизатор вообще никак не пересекался с моей специальностью.
       Сергей сбивчиво и излишне эмоционально, хотя никогда этим не отличался, ответил:
       - Они с матерью в Кузне в ковидаррии лежат. Мать вроде ничего, а отец что-то все хуже и хуже. Мать звонит – он не спит совсем, а в этом долбанном ковидарии ничего похожего нет. Сами сказали – привозите.

       Я немного опешил – новость была неожиданной и не особенно приятной. Валентину Григорьевну я уважал, да и мужа ее, Бориса, знал. Всего каких-то полгода назад, когда уже у нас закрыли хирургическое отделение, я помог ему, договорившись с коллегами, сделать операцию по поводу паховой грыжи в хорошей клинике, за что сынок, сейчас звонивший мне, притащил бутылку какого-то сногсшибательного  виски.
       - Серега, да без проблем. Мне только карточка его нужна. Привезешь?
       - Я сейчас в Новокузнецке. Как только в поселке окажусь, сразу…

       Ни в этот день, ни на следующий, ни позднее Сергей больше не позвонил. Я посчитал, что вопрос с феназепамом все же как-то разрешился – ну не может в целой городской больнице не быть какого-то злосчастного транквилизатора, и перезванивать тоже не стал. Еще через неделю в больнице заговорили о том, что муж Валентины Григорьевны умер. Понятно, что умер он, конечно, не от отсутствия феназепама, но неприятный осадок где-то в глубине остался. Бориса было жаль.

       Недели через полторы я, как обычно перед приемом просматривая лист записавшихся, увидел фамилию Валентины Григорьевны. Она всегда отличалась чрезмерной деликатностью и никогда не приходила на прием без предварительной записи. Хотя бывших медиков, делавших все с точностью до наоборот, хватало.
        Проработав год – два в больнице и рассчитавшись по непонятым причинам, они считали, что имеют полное право войти в кабинет врача не то что без записи, а и без стука, открывая дверь ногой, даже не смотря на то, что в кабинете раздетый больной, который никак с этим не согласен. Я таких людей тоже не понимал и всегда, даже во время работы, в белом халате на плечах, предварительно стучал в дверь любого врачебного кабинета, перед тем как войти.

       Мой первый заведующий хирургическим отделением нашей больницы, Антонина Кирилловна, стоявшая у истоков всей хирургии в поселке, была в этом для меня примером. Именно ее я сменил на заведовании. После выхода на пенсию ее достаточно долго не было видно, потом периодически стала появляться в больнице – годы брали свое и болезни волей – неволей заставляли обращаться к бывшим коллегам за помощью.
         Антонина Кирилловна всегда сидела в очереди среди своих бывших пациентов, и уж дверь в кабинет без стука не открывала. Увидев ее в очереди в коридоре, худенькую, немного сгорбленную, обычно ни с кем не разговаривающую, я непременно брал ее под руку и заводил в кабинет. Никакого недовольного ропота среди больных по этому поводу я никогда не слышал. На мои укоры, почему она сразу не заходит, Антонина Кирилловна только улыбалась, отмалчивалась, да тихонько махала рукой:
       - Меня уж никто и не помнит, наверное. Я теперь обычный пенсионер, могу и в очереди посидеть.

       Умерла Антонина Кирилловна в девяносто с небольшим лет от ковида, пережив на две недели своего сына, тоже скончавшегося от этой чудовищной болезни.
        Хоронили ее зимой. Да, собственно, похоронами, это назвать было сложно. Закрытый гроб, доставленный из морга сотрудниками похоронной службы, даже не заносили в осиротевшую пустую квартиру, поставили во дворе дома для прощания. А проститься с человеком, который всю жизнь отдал людям,  пришел я, председатель профкома больницы, который и организовала всю процедуру прощания, да две – три пожилых подруги. И еще белый - белый снег, который мягко и медленно падал на крышку гроба, затянутую фиолетовым шелком, и красные гвоздики, казавшиеся теплыми и живыми.Через четверть часа и они побелели...
       Печально… и обидно.
   
       Валентина Григорьевна сдала. Передо мной сидела бледная, осунувшаяся женщина с каким-то потухшим взглядом и затаившейся болью в глазах. Правая рука ее была фиксирована гипсовой шиной от слегка отекших пальцев до верхней трети предплечья, как обычно фиксируют переломы лучевой кости в нижней трети.
       Я не ошибся. У нее действительно была сломана рука, вернее лучевая кость в нижней трети предплечья и Валентина Григорьевна пришла, как положено ответственной больной показаться врачу.
        Именно историю ее перелома я и хочу рассказать.

        Сначала заболел муж. Легкое, казалось, недомогание, покашливание, небольшая температура через два дня резко усилились, и Бориса было уже не узнать. Полный упадок сил и резкая слабость, температура до тридцати девяти с половиной, ознобы, кашель, боли в мышцах, да еще пропавшее обоняние не оставляли сомнения в диагнозе. Валентина Григорьевна, пытавшаяся его лечить, разболелась на двое суток позже и, вызванная скорая, повезла сразу обоих в стационар для ковидных больных, которых по области к этому времени развернули больше десятка.

        Приехавшего фельдшера она вряд ли знала, да если бы и была с ним знакома, узнать даже хорошего знакомого под многослойной маской, закрывавшей кроме глаз все лицо, укутанного в белый защитный костюм с капюшоном, перчатки и бахилы, было невозможно. Глаза закрывали большие очки, наподобие сварочных, только со светлыми стеклами. Да, собственно, ей было и не до этого. Состояние мужа было достаточно тяжелым и надо было торопиться с транспортировкой – его положили на носилки, наладили ингаляцию кислорода, а ее посадили рядом, прямо перед ступеньками, по которым она с трудом поднялась в салон. Фельдшер устроился в кабине рядом с водителем.

       Дорога была не ахти какая, потряхивало, но ехать было можно. Валентина Григорьевна, измотавшаяся за последние тяжелые дни, прикрыла глаза и задремала. И вдруг… резкий визг тормозов, мощный рывок и, даже не поняв, что она летит куда-то вперед, инстинктивно выставила перед собой руки пытаясь защититься, которые тут же ударились о перегородку, отделявшую кабину водителя от салона, а ноги провалились на ступеньки, по которым полчаса назад Валентина Григорьевна забиралась. Правую руку пронзила неимоверная боль, но и сквозь нее она услышала громкую брань водителя, по которой поняла, что произошло что-то неприятное. Неужели столкнулись с кем-то? Правда, грохота столкнувшихся машин она не слышала.

       Через пару минут дверь салона скорой открылась и, закутанный в СИЗ фельдшер, но уже без очков, глухим из-за толстой маски голосом поинтересовался:
       -  Все живы? – внимательно осмотрел салон, помолчал и все же решил раскрыть причину остановки. – Какой-то балбес прямо перед нами выскочил, подрезал… Если бы не наш водитель точно бы в него въехали… А Вы что, с сиденья упали, - наконец-то он обратил внимание на свою больную, которая сидела прямо на полу салона с опущенными на ступеньки ногами, но даже не попытался ей помочь.- Держаться надо.

       Валентина Григорьевна от острой боли в правой руке соображала плохо и говорить не могла. Ничего не ответив, с трудом, опираясь только на левую руку, поднялась и посмотрела на мужа. Как он там?
       Борис, слава Богу, был на месте, дышал часто, но ровно и молча смотрел на все происходящее. Он, похоже, и не понял что произошло. Валентина Григорьевна, прижимая правую руку к груди, морщась от боли, устроилась на сиденье.
       Фельдшер тоже посмотрел на лежащего и, убедившись, что наиболее тяжелый пациент в порядке, даже не обратил внимания  на руку Валентины Григорьевны, которую та как раз приподняла, пытаясь привлечь его внимание:
       - Все. Надо ехать, – резюмировал он и закрыл дверь.

       Правая рука чуть выше кисти распухала прямо на глазах. И без того сильная боль резко возрастала при малейшей попытке подвигать кистью, так что вскоре Валентина Григорьевна эти попытки оставила. Пальцы же двигались и даже не онемели. Выходя из машины у дверей больницы, куда минут через сорок они благополучно доехали, она смогла взять сумку с вещами только в левую руку. Бориса так и повезли на носилках.

       Узнав, что поступающие больные муж и жена их поместили в одну палату, но с непременным условием, что Валентина Григорьевна за мужем будет ухаживать, кормить, поить, перестилать и т. д. Она с радостью согласилась, но все же попыталась и тут обратить внимание медиков, что у нее сильно болит рука. Здесь это удалось…
       - Ну-у… У нас тут не травма, - был ошеломляющий ответ, - завяжите чем-нибудь. Пройдет.
       И все. Даже бинта наложить давящую повязку, что надо было сделать сразу, и Валентина Григорьевна еще об этом помнила, не дали. А с собой его не было. Кто же знал, что так случится.

       Ухаживать за тяжелым лежачим больным с одной рукой было сложно. Возможно, что-то где-то Валентина Григорьевна и упускала, но не из-за того, что не хотела или не видела недочетов, а из-за того, что не проходящие боли сильно мешали в этом. Просить обезболивающие она опасалась из-за своей поливалентной аллергии – вдруг с ней что-то случиться, кто тогда за мужем будет ухаживать?

         Ее очень обижали упреки, когда на попытки обратить внимание персонала на то, что муж совсем ничего не ест, санитарки заявляли:  «Кормить надо лучше…». Кормить левой рукой лежачего больного, когда сам-то не можешь поесть нормально, потому что всю жизнь ел правой, было сложно. Но она, сдерживая слезы обиды, старалась…
       На одном из обходов лечащий врач все же обратил внимание на руку пострадавшей, которая к тому времени не только опухла, но и посинела из-за появившегося массивного кровоизлияния. Руку забинтовали, а от обезболивающих Валентина Григорьевна вновь отказалась. Кровоизлияние постепенно меняло свой цвет – из сине-фиолетового стало просто синим, а затем и сине-желтым.
       Потом стало не до руки – мужа увезли в реанимацию. А потом он умер…

       Рассказ ее и до этого неоднократно прерывался, а тут она замолчала надолго, но затем все же нашла в себе силы и продолжила.

       Через несколько дней Валентину Григорьевну перевели в другую больницу. Чем был вызван перевод, она сказать не могла, но точно не проблемами с рукой, поскольку для докторов в новой больнице ее жалобы на боли в руке, да еще ее внешний вид, напоминающий перезрелый баклажан, тоже стали неожиданностью. Здесь буквально через сутки в палате появился  травматолог, который, только взглянув на руку и уточнив сроки с момента травмы, сразу заявил, что у нее перелом лучевой кости. И не ошибся. На рентгенограмме отчетливо был виден перелом правой лучевой кости в нижней трети, да еще и со смещением.

    Перелом надо было репонировать, ставить кости на место и удерживать в правильном положении гипсовой повязкой. Это в лучшем случае. Если репозиция окажется неудачной придется оперировать. Об этом пострадавшей не преминул сообщить доктор – травматолог, как только посмотрел снимок.
    А дальше во всей красе вновь встала проблема поливалентной аллергии - Валентина Григорьевна не переносила ни один из местных анестетиков.
    Перелом репонировали вообще без всякой анестезии.

       Здесь Валентина Григорьевна вновь надолго замолчала, даже чуть прикрыла глаза, и по ее лицу было видно, что эти воспоминания для нее неприятны. Я так вообще не мог себе представить – как это репонировать несвежий, практически двухнедельный перелом луча без анестезии, да еще пожилой женщине, да еще болеющей ковидом, где здоровья вообще практически не осталось.
       - А под наркозом нельзя было? - все же спросил я, поскольку знал, что буквально полгода назад Валентина Григорьевна перенесла холецистэктомию, сам ее направлял в областную больницу, и операцию под наркозом она перенесла вполне удовлетворительно. - В такой больнице ведь наверняка анестезиологи есть. Реанимация же в ковидариях есть, значит и анестезиологи должны быть.
       - Да я как-то побоялась… наркоза, - чуть смутившись, сказала Валентина Григорьевна, - а он и не настаивал.

       Словом, перелом отрепонировали без всякого анестезиологического пособия, то есть совсем без обезболивания. К счастью удачно, сломанные косточки встали на место и надежно удерживались гипсом. Чего это стоило несчастной больной, она промолчала. Гипс особо не давил, пальцы двигались, и отек их постепенно начал спадать. Еще через несколько дней Валентину Григорьевну выписали домой.

       А еще через сутки прямо домой к измученной женщине заявилась целая медицинская делегация, и все в масках – заведующий подразделением скорой помощи, которого она знала, молодая женщина, которой в машине точно не было, да еще кто-то из фельдшеров – мужчин. Может быть тот самый, кто увозил ее с мужем в ковидарий, а может и нет. Они не представились. Откуда узнали, что больная, пострадавшая в их машине вернулась домой – загадка. Даже не все родственники, да и соседи не знали этого, а медики узнали, и пришли. Зачем?

       Разговор с опешившей Валентиной Григорьевной начал заведующий - как дела да как самочувствие, но, даже для приличия не удосужившись выслушать ответа, перевел разговор совсем на другие рельсы.
       - Вы же понимаете, что во всем, что с Вами случилось, нашей вины нет. Если бы водитель тогда не затормозил, было бы четыре трупа. Да и держаться в салоне надо, там ремней безопасности нет.
       Вот тут Валентина Григорьевна все поняла, зачем пришли ее бывшие коллеги. Не о здоровье ее они узнать хотят и как-то помочь подлечиться, и не извиниться, что первую помощь совсем не оказали, хотя она в их машине пострадала. Они же просто боятся. Боятся, что она жалобу напишет, в Департамент… В прокуратуру... Или в ГИБДД...

       А они ведь даже ДТП не оформили, хотя должны были, ведь откуда-то про перелом узнали. И то что это дорожно-транспортное происшествие на сто процентов - понимать должны. Процесс движения автомобиля по дороге был? Был. Человек при этом пострадал? Безусловно. Мало ли что транспортное средство не пострадало, это совсем не обязательно. Да и за свой перелом  по таблице расчетов пострадавшая могла получить от двадцати до ста тысяч рублей в виде компенсации за ущерб здоровью. А это для пенсионерки не мало. 
       Но Валентина Григорьевна не хотела писать жалобу на своих, пусть бывших, но все же коллег, не так воспитана, а вот высказать обиду, что фельдшер травмированную  руку не зафиксировал, да какое там – даже не посмотрел, собиралась. Да не успела.
       
         К заведующему, что продолжал оправдываться и как-то мимоходом ее упрекать, присоединилась молодежь. В три голоса они убеждали женщину как ей несказанно повезло, что водитель вовремя затормозил, что вовремя в больницу приехали, что все же с переломом разобрались и сейчас все, безусловно, пойдет на лад. А если надо физио там какое-то для руки, пожалуйста – заведующий скорой помощью еще и физиотерапевт и Валентину Григорьевну примет безо всякой очереди. Поговорили, поубеждали, пожалуй, больше самих себя, чем пострадавшую, и ушли. Совсем. Больше не приходили.

         В свое время гипс с руки сняли. На контрольном снимке костная мозоль была вполне удовлетворительной и руку начали потихоньку разрабатывать, правда, без физио, от которого Валентина Григорьевна отказалась.