Сашок

 
     Сашок по кличке Рыжий проснулся, как обычно, ходики на стене показывали восемь часов. Он мог бы ещё поспать, но нужно было срочно по нужде бежать во двор. В избе было уже светло. Он слез с печки, на которой ему была устроена кровать, сунул ноги в бабкины чёботы (коротко обрезанные валенки) и стремительно вышел из избы. Далеко идти и прятаться, чтоб его не увидели за эти делом, не было необходимости, так как их изба стояла на конце деревни, да ещё в низине, всего в двух десятках шагов от речки. Во дворе уже ярко светило солнце, но под деревьями ещё оставалась роса на траве, и Сашок, чтобы не замочить ноги, стоял и справлял нужду прямо на тропинке, идущей от избы к речке. Был конец июня, и чувствовалось, что день будет жарким. Сегодня они с соседом Колькой, который был на год старше Сашка, планировали пойти копать патроны в овраге на другом конце деревни. Это они хотели делать после обеда, когда Колька закончит дела по дому. До этого момента времени было много, и Сашок хозяйским глазом стал осматриваться вокруг, решая, чтобы и ему сделать по дому. Но ничего не придумал и медленно пошёл в избу, что-нибудь перекусить.
     Изба, в которой жил Сашок, была самая маленькая во всей деревне. Два мизерных окошка с трудом освещали внутренность избы. Год назад, в 1965 году, в деревню провели электричество, и в их избе тоже появилась лампочка, которая хорошо освещала всю избу. И поскольку окошки были маленькие, лампочка часто горела и днём, радуя проживающих. Крыша избы была покрыта соломой, которая от времени стала чёрной. В сильные дожди она протекала, и тогда в избе появлялись грязные лужи, так как пол был земляной. Во время дождей свет не включали, так как колхозный электрик сказал, что во время дождя проводка может замкнуть и будет пожар. В избе это указание чётко выполняли, поэтому под потолком оставалась висеть керосиновая лампа. Посреди избы стояла большая русская печь, на которой с пяти лет спал Сашок. Сейчас ему было уже тринадцать, но его постель на печке не поменялась. Вместе с ним на печке спала бабушка Груша. Баба Груша была маленькая ростом, но очень полная. Каждый день, сколько помнил Сашок, она с крёхтом и причитаниями с трудом забиралась на печь вечером и также спускалась с неё утром. Когда Сашок встал, баба Груша ещё оставалась на печке, поэтому он смело воспользовался её чёботами.
     Дед Тихон тоже ещё дремал на своей лежанке, которая была устроена на хорах, так в деревне называли пристройку между стеной избы и печью. Хоры были просторные, шириной метра полтора и от пола возвышались примерно на метр. Баба Груша свои ежедневные путешествия на печку и обратно совершала с пересадкой на хорах. И дед Тихон всегда незлобно ворчал на неё в эти моменты. Деду было уже более восьмидесяти лет, а бабе Груше лет на десять меньше. Но точный возраст деда Тихона и бабы Груши он не знал. Да и во всей деревне вряд ли кто-либо мог назвать точный возраст деда Тихона. Дед Тихон в деревне был известной личностью. Каждый год на Рождество дед Тихон обходил все дворы. Церемония у него была не сложная. С раннего утра он начинал обход. Зайдя в дом, он снимал шапку, крестился и с невозмутимым лицом начинал петь молитву «Рождество твоё, Христа Боже…». Пропев молитву, он ждал, когда ему что-нибудь подадут. И каждая хозяйка уже заранее готовила для него подношения, как правило, это были варёные яйца, сало, хлеб, ну и что-нибудь из сладкого. Некоторые мужики наливали деду стопку самогона. Он никогда не отказывался, выпивал, немного закусывал и шёл дальше. Если подношения с выпивкой были часто, то он, пройдя несколько домов, уже просил, чтобы его отвели домой. В этом случае обход домов затягивался на несколько дней. Собранные подарки долго служили их семейству в качестве продовольственных запасов. Хранились они в мешках, подвешенных на гвозди, забитые в дальнюю стену сеней. Сени примыкали к избе, но не отапливались, поэтому подношения хорошо сохранялись до самой весны. Жили они бедновато. Из живности держали кур, гусей и козу.  Колхоз каждую осень выделял им небольшое количество зерна и соломы. А дед Тихон за лето потихоньку накашивал необходимое количество сена, чтобы прокормить козу.  Небольшие суммы денег зарабатывала мать Сашка.
     Сегодня мать Сашка была на работе. Она работала в райцентре санитаркой на ветлечебнице, и каждое утро, кроме воскресенья, она рано уходила из дома и возвращалась уже поздно вечером, иногда под хмельком. В деревне все её считали гулящей женщиной, и рассказывали про неё различные истории. Со временем этих историй становилось всё меньше, но титул гулящей оставался. Сашка она родила от какого-то строителя, который приезжал в район на строительство молокозавода. В деревне его никто не видел. Сашок тоже его никогда не видел, но зарегистрирован он был на фамилию и отчество вроде бы этого строителя. Поэтому рос он под присмотром бабы Груши, а практически без присмотра. Но, тем не менее, был не хулиганистый, а вполне послушный и неглупый мальчуган. Намного спокойнее большинства его сверстников, которые постоянно что-нибудь вытворяли.
     По-видимому, в наследство от того строителя Сашок получил множество рыжинок по всему телу. У него на лице практически не было просветов от них, но вот волосы были чёрные, как у матери. Из-за этих  рыжинок он и получил кличку Рыжий, но никогда не обижался, если кто-то называл его Рыжий.
     Он, в отличие от своих сверстников, практически не участвовал в поиске и подрыве неразорвавшихся снарядов, мин и гранат, которых было в достатке в округе. Особенно весной, когда талые воды размывали овражки и траншеи, таких предметов было много. Это были отголоски войны. Во время войны почти три года в их деревне стояли немцы, а линия фронта проходила в десяти километрах. Все эти годы деревню обстреливали и бомбили наши войска. Поэтому среди неразорвавшихся боеприпасов были в основном наши мины, бомбы и снаряды. Деревенские ребятишки собирали такие снаряды, клали их в костёр, нагревали и таким образом подрывали. Сашок с большим интересом всегда слушал рассказы тех, кто находил такие снаряды и мины, и как они потом взрывались. Он даже ходил, потом, и смотрел на глубокие ямы, образованные взрывами таких снарядов. Иногда ему тоже хотелось сделать что-нибудь такое. Но было страшновато, и он не участвовал в таких опасных делах, но и никогда никому не рассказывал об услышанном, так как понимал, если узнают родители, то ребятам будет плохо.
     В последние годы, по весне, в деревню стали приезжать сапёры, которые давали угощенье (печенье и конфеты) тем ребятам, кто показывал, где есть неразорвавшиеся боеприпасы. А потом они, собрав найденные неразорвавшиеся боеприпасы в одну кучу, закладывали в неё шашки с толом, протягивали бикфордов шнур, поджигали его и подрывали сразу всё. Сапёры разрешали ребятишкам из укрытия (из оврага) смотреть, как они всё это делают. Делали это они специально, так как понимали, что ребятам интересен этот подрыв. И уж лучше пусть они с ними это видят, чем будут делать одни. Такой подход к делу нравился и ребятишкам. Они чувствовали себя соучастниками важного дела и охотно сотрудничали с сапёрами. Сашок тоже участвовал в таких мероприятиях. Патроны сапёров не интересовали.
После обеда Сашок пошёл к Кольке. Тот в это время заканчивал носить уголь из кучи возле погреба в сарай. Машину угля им привезли ещё вчера.  И со вчерашнего дня Колька вёдрами таскал этот уголь в сарай. Угля оставалось немного, и Сашок стал помогать ему убирать оставшийся уголь. Вдвоём они в течение получаса закончили работу. После завершения такого важного дела Колька до конца дня мог быть свободным. И они уже в процессе перетаскивания угля стали обсуждать, как они будут сегодня капать патроны. Эту тему они продолжали обсуждать, когда зашли к Кольке домой и выпили по кружке молока с хлебом. У того дома был только младший братишка. Его тоже решили взять с собой, чтобы он не наябедничал родителям. Родители были на работе. У Кольки была маленькая сапёрная лопата. Вот этой лопатой они и планировали копать.
     Патроны ребята часто собирали в траншеях, там и копать не нужно. Из найденных патронов они вытаскивали пули и высыпали порох. Пули нагревали в костре и выплавляли свинец, который шёл на грузила для удочек. А порох сушили и им заряжали поджигные пистолеты. У Сашка пистолета не было, а у Кольки был. И тот давал ему иногда стрельнуть из этого пистолета. Но в последнее время в траншеях патронов становилось всё меньше и меньше и, чтобы стрельнуть, приходилось счищать серу со спичек и её использовать для зарядов.
Но вот на днях их сверстник Валерка, который жил на другом конце деревни, сообщил, что недалеко от его дома осыпался овраг, и там, в песке, он нашёл много патронов. Сверху он всё собрал и набрал около сотни. Патроны немецкие и ещё хорошо сохранились. По-видимому, там был небольшой склад. Чтобы ещё найти, нужно перекапывать этот обвал. Узнав об этом, Колька и Сашок решили в ближайшее время сходить на это место и тоже поискать нужные им патроны.
     Примерно через час Сашок и Колька с братом уже активно ковырялись в отвале оврага, о котором им поведал Валерка. Примерно за два часа копаний они нашли семьдесят два патрона. Половина из них были в хорошем состоянии, а остальные были проржавевшими. Но из этих проржавевших отверстий было видно, что внутри них порох цел. Собрав свою добычу, ребята пошли домой. Расснаряжать эти патроны решили у Сашка в саду, так как там им никто не должен был помешать.
Используя клещи и пассатижи, ребята быстро раздёрнули все патроны. При этом порох из целых патронов собрали в отдельную банку. Он был сухой, и явно было видно, что его без проблем можно использовать для стрельбы. В проржавевших же гильзах порох был перемешан с ржавчиной и спрессовался кусками. Было понятно, что этот порох вряд ли пригодится. Но его было много, почти половина полулитровой банки, и с ним нужно что-то сделать.
– Сожжём! – командирским тоном сказал Колька. – Сашок, неси газету! Из неё сделаем дорожку для поджига, – снова скомандовал Колька. И тот помчался в избу за газетой.
     Когда Сашок принёс газету, они её расстелили и высыпали порох в одном углу. Газета была влажная. Порох лежал небольшой горкой. Планировалось поджечь газету, и когда она догорит до пороха, то тот должен воспламениться и сгореть.
– Отойдите, буду поджигать! – сказал Колька Сашку и брату, и спичкой поджёг газету с конца, противоположного от горки пороха. Отошёл от газеты метра на два. Газета горела плохо, еле тлела. Он вернулся и снова поджёг её. Газета, прогорев сантиметров десять, опять погасла. Тогда он поджёг газету сбоку, чтобы она быстрее догорела до пороха. Но она и там еле тлела. Колька уже не отходил от не получающегося костра, и, сидя на корточках возле газеты, пытался поджечь её с разных сторон. Сашок подошёл практически вплотную к горке из пороха, стоял и смотрел, как тот пытается поджечь газету. И ему тоже захотелось поучаствовать в этом процессе. Он наклонился к горке с порохом, зажёг спичку из своего коробка, и бросил её в эту горку. Порох вспыхнул и волной горячего воздуха фыркнул во все стороны. Мощный поток этого горячего воздуха ударил Сашку прямо в лицо, опалив ресницы и часть волос на голове, а также обжёг всю кожу лица. По-видимому, в момент бросания спички тот закрыл глаза, и это спасло их от ожога. Он взвизгнул, закрыл лицо руками и побежал в избу.
     Кольке горячая волна почти не досталась. Она лишь немного опалила ему правую руку. Эта зона сразу покраснела и стала болеть. Не обращая внимания на руку, он медленно пошёл вслед за Сашком к ним в избу. Войдя в избу, он увидел, что тот стоял перед бабой Грушей, плакал и что-то говорил. Та, подслеповатыми глазами, пыталась рассмотреть, что же там на лице твориться.
– Ничего, внучек, не плачь! Главное – глазки целы. Сейчас помажу не много топлёным гусиным жиром, полегчает, – сочувственно заговорила она.
– А ты, паршивец, пошёл вон отсюда! Это ты, наверняка, мальчонку в такие дела втащил, – гневно закричала она, увидев, вошедшего в избу Кольку.
     Тот пытался чего-то сказать, но баба Груша вытолкала его из избы и закрыла дверь. Потоптавшись возле дома, Колька с братом пошли к себе домой. Сашка было жалко. Они забрали пули и порох из хороших патронов и, придя домой, спрятали их под верандой.  Колька строго приказал брату обо всём молчать.
    Лицо у Сашка горело и болело, гусиный жир почти не помогал. К вечеру пришла с работы его мать. Тоже внимательно осмотрела ожоги и решила наутро вести его в районную больницу. Ночью Сашок практически не спал. К утру лицо сильно опухло, боль чуть-чуть утихла. Утром он вместе с матерью пошёл в больницу. Больница была практически рядом со школой, куда он ходил с пятого класса.
     В больнице врач осмотрел лицо мальчика, выразил удовлетворение, что глаза не повреждены, и, подбадривая Сашка, сказал:
– Ничего, до свадьбы заживёт! А сейчас мы тебя милок будем лечить. Недельки две придётся полежать у нас, – теперь уже обращаясь в сторону матери Сашка, сказал доктор. – А Вы можете идти на работу, – добавил он.
     Мать ушла. Пришла медсестра. Она сделала Сашку укол. Потом они с доктором стали промывать лицо каким-то раствором. Больно не было, но ощущалось какое-то шипение. Потом медсестра намазала ему всё лицо вонючей мазью и забинтовала всю голову, оставив свободными только глаза и рот. Она же отвела его в палату, указала ему кровать, на которой он будет спать. Сашок прилёг на кровать и сразу уснул.
     Потом пошло лечение. Лицо не болело, больно было только делать перевязки, так как бинты в некоторых местах присыхали к коже, и их отрывать было очень больно. Сашок всё это переносил стойко и не плакал. На следующий день его пришёл проведать Колька. Он принёс целый кулёк земляники. Его дома тоже ругали, но про порох он ничего не сказал. Сказал, что вспыхнул коробок со спичками.
     Как и обещал доктор, через две недели Сашка перестали бинтовать. Лицо его покрылось тонкой белой кожицей. Ни одной рыжинки на лице не было. Не появились они и потом, хотя кличка Рыжий всё равно осталась.

25.04.2021