Поймать перепёлку

     После окончания девятого класса меня взяли работать штурвальным на зерноуборочный комбайн СК-3. Брали на эту работу не каждого. Как правило, комбайнёры со стажем брали себе в помощники своих сыновей или близких родственников. Это было их право выбирать себе помощника. И они им пользовались. А поскольку комбайнов в колхозе было мало – всего пять, то устроиться на эту работу было сложно. Хотя работа была очень непростая. Но в тот год дядя Володя Пусторнаков, хлебороб-орденоносец, получил новый комбайн, а на его старый, по настоянию дяди Володи, был поставлен его сын – Слава. Славе было всего девятнадцать лет, но до этого он уже несколько лет отработал с отцом штурвальным, окончил курсы механизаторов и неплохо разбирался в сельхозтехнике. Поскольку он прихрамывал на правую ногу из-за какой-то болезни, перенесённой ранее, в армию его не взяли и выдали военный билет. Штурвальным к нему, уже по ходатайству моего дяди-бригадира, был назначен я.
     В свои шестнадцать лет я был крепким пареньком, правда ростом был маловат, но зато был вынослив. Деревенская жизнь, полная забот и обязанностей, сделала меня неприхотливым к различным трудностям и дала много различных трудовых навыков. Я с тринадцати лет ходил на покос и становился в ряд косцов вместе со взрослыми мужиками, и ко мне не было претензий. Пас деревенский скот с семи лет. И не стеснялся наниматься пасти коров или овец за кого-то, получая при этом рубль за день. Мне казалось, что в деревне взрослые и сверстники относились ко мне с уважением, так как кроме навыков в деревенском труде и по учёбе в школе я был отличник. Я легко читал чертежи, разбирался в электрике, водил грузовик. Уже год проучился в заочной математической школе при МГУ им. М. В. Ломоносова (ЗМШ). Я тянулся к технике. Я с удовольствием изучал, как устроены многие механизмы. Мне нравились красивые технические решения. А год учёбы в ЗМШ вообще кардинально поменял мои взгляды на технические науки. Деревенскому парню, который об уровне техники судил, в основном, перечитывая все публикации журнала «Наука и жизнь», присылаемые из ЗМШ книги по математике и физике, методические материалы, поясняющие различные физические явления, можно сказать, раскрыли глаза на мир, стали первой научной базой для формирования технического мировоззрения. Позволили пытаться в разных физических явлениях находить взаимосвязи, улавливать взаимозависимость различных событий.
     Но работать на комбайн я пошёл не из-за тяги к технике, а, в основном, чтобы заработать что-то для всей нашей семьи, так как отец мой в последние годы стал всё больше выпивать, пропивал почти всю зарплату и дома были материальные проблемы. Мама из-за этого сильно переживала. Вот я и хотел, как мог, помочь маме и хоть как-то её успокоить. Хотя понимал, что работать в деревне вряд ли останусь и после окончания школы скорее всего пойду учиться в институт.
Окончание заочной математической школы давало право без конкурса поступать на мехмат МГУ им. М. В. Ломоносова. Правда, вначале я хотел быть лётчиком, но на приписной военной медицинской комиссии выяснилось, что я – дальтоник и служить смогу только в стройбате. А этого я совсем не хотел. Поэтому нужно было поступать в институт и получать инженерную профессию. Какую, точно я ещё не представлял, но явно с физико-математическим уклоном. Но это было впереди, а пока нужно было трудиться там, где можно было зарабатывать на жизнь.
После окончания восьмого класса я два месяца (июль и август) отработал в геологоразведочной партии, которая тогда проводила топографическую съёмку местности и геологоразведку на территории вблизи нашей деревни. Работать с геологами меня также устроил мой дядя Митя. Он умел быстро заводить друзей, подружился с начальником партии и тот, по просьбе дяди Мити, принял меня на работу. Я месяц отработал «записатором». Каллиграфическим почерком карандашом записывал в журнал данные измерений, которые выполняли инженеры-геологи, работая с магнетометрами и гравиметрами. Они научили меня работать на этих приборах, объяснили принцип их действия. Всё было интересно. Особенно мне нравилось самостоятельно выполнять измерения с помощью этих умных приборов. Потом почти месяц я отработал «веховым» в бригаде геодезистов. Научился ориентироваться на незнакомой местности, что потом часто применял в жизни. Так, я освоил приём хождения на пересечённой местности по прямой, который заключается в частом оборачивании назад и выравнивании линии движения как минимум по двум последним вешкам. Кстати, этот приём я применяю и в отношении принятий решений по жизни, а именно, стараюсь оглядываться на прожитое. Измерения геологов показывали, что в недрах под нашей деревней есть залежи железной руды, по-видимому, связанные с Курской магнитной аномалией. Это тоже было интересно и давало пищу размышлениям и предположениям, что будет в будущем на этой территории. А работа с геологами, да и фильмы на эту тему, заманивали меня своей романтикой. И я готов был стать геологом. Я даже упросил маму связать мне свитер с воротником под подбородок. Потому как в кино все геологи были в таких свитерах. Она сделала это, и я потом много лет носил этот свитер и чувствовал себя в нём современным молодым человеком.
     Поэтому к окончанию девятого класса школы я себя считал уже технически подкованным человеком и полагал, что меня можно уже было подпускать к работе на сложной технике. По-видимому, так же говорил мой дядя, когда предлагал мою кандидатуру для работы на зерноуборочном комбайне. Да и мне предложение работать штурвальным на комбайне было по душе, хотя, когда я узнал, что моим командиром будет Славка, да ещё на самом старом комбайне, радости поубавилось. Со Славкой мы ходили вместе в школу несколько лет, порой прогуливали вместе. За дорогу пока доходили до школы, а это более пяти километров в одну сторону, мы много о чём говорили, а порой и дрались. Поэтому видеть Славку начальником над собой было как-то не очень. Но и отказываться было нельзя – нужно было работать и зарабатывать. И я не выпендривался и честно отработал весь сезон.
Уборка зерновых в наших местах, как правило, начиналась в конце июля. И к этому времени комбайнёры и их помощники должны были подготовить свои комбайны к жатве. Дел было много. Перебирали и смазывали разные механизмы, натягивали ремни, ремонтировали ходовую, а порой и двигатели, приводили в порядок навесные агрегаты и ещё много чего.
     Мы со Славкой под руководством дяди Володи также плотно занимались ремонтом своего степного коня, начиная с середины июня, и к тому же помогали собирать новый комбайн СК-4, который был выделен дяде Володе. В помощниках у дяди Володи был его младший сын Серёжа, который был на год моложе меня. Но дяде Володе – заслуженному комбайнёру разрешалось всё. И вот мы такой бригадой приводили два комбайна в рабочее состояние.
Здесь пригодились мои способности читать технические чертежи и схемы, так как новый комбайн пришёл в транспортном виде и нужно было монтировать множество деталей и узлов, которые были упакованы в ящики, и там были схемы их установки на комбайн. За помощь в разборке, куда и что нужно ставить, меня даже хвалил главный инженер колхоза – пожилой степенный мужчина, которого все звали Ильич.
Работать приходилось почти полный световой день с остановкой на небольшой обед. Я приходил домой на обед, и мама, как взрослого, усаживала меня за стол и кормила. Через несколько дней такой работы руки мои стали чёрными от впившейся в кожу грязи и мазута и не отмывались, даже если их долго мыть мылом. Но это меня сильно не беспокоило, наоборот, я гордился тем, что я работаю и выполняю тяжёлую мужскую работу. Я уже тогда считал, что человек становится самостоятельным, когда он начинает работать. А самостоятельным хотелось почему-то стать поскорее.
За время приведения в порядок своего комбайна я очень много узнал о его устройстве, так как комбайн был старый и нам пришлось его перебрать почти весь. Дядя Володя старался отремонтировать его как можно лучше, чтобы потом, когда начнётся уборка хлеба, не отвлекаться на ремонт. Практически мы из трёх старых комбайнов делали одну работоспособную машину. Поэтому весь месяц мы со Славкой трудились очень плотно. Правда он один раз пару дней отсутствовал, так как однажды выпил многовато вина и болезненно переносил это. Когда вновь пришёл на работу, сказал, что больше пить вино не будет.
В процессе наладки комбайна запомнился эпизод установки зазора между основным барабаном и декой. При работе комбайна в этот зазор поступают необмолоченные стебли с колосками. Этот массив скошенных стеблей закручивается барабаном, ударяется об деку. При этом зёрна выбиваются из колосков и падают на механизм сортировки. Откуда дальше зерно поступает в накопительный бункер, а солома отправляется в свой копнитель. От правильности выбора зазора между барабаном и декой зависит качество обмолота. Если зазор будет большим, то не все зёрна выбиваются из колосков и происходят большие потери зерна. Но если зазор слишком маленький, то солома будет застревать в этом зазоре, так что барабан прекращает вращаться, ремни буксуют, комбайн останавливается, и выполняются работы по вытаскиванию этой застрявшей соломы. У комбайнёров такой момент называется поймать «перепёлку». Поймать «перепёлку» можно и при правильно установленном зазоре. Это происходит, когда в зону между барабаном и декой подаётся много стеблей, например, при повышенной скорости движения комбайна и густых всходах. Здесь каждый комбайнёр должен чувствовать, какую скорость нужно иметь, потому что освобождение барабана от пойманной «перепёлки» длится несколько часов, порою с привлечением технических служб колхоза. Поэтому пойманная «перепёлка» – большая проблема для бригады комбайна. Эту информацию я, как раз, получил от Славы, когда мы выставляли нужный зазор барабана на нашем комбайне.
– А вы ловили таких «перепёлок»? – естественно спросил я у Славы.
– Приходилось, и не раз, когда я рулил. Отец как-то чувствует комбайн и успевает затормозить, когда в барабан попадает лишняя солома, а я не чувствую, – с крёхтом, затягивая очередной болт, рассказывал Слава.
– А какое отношение к этому имеют перепёлки? – пытался разобраться в этом вопросе я.
– Не знаю, так все говорят, – неуверенно ответил Слава.
– Комбайн останавливают и выключают вращение барабана, когда в заборный шнек попадают действительно перепёлки. Их потом стараются оттуда вытащить, чтобы не повредить. Может из-за этого? – вмешался в наш разговор дядя Володя.
– А так, когда барабан забивается, то беда. Долго приходится всё приводить в порядок и налаживать. Лучше не торопиться и быть внимательными, особенно, когда хлеб густой, – назидательно добавил он.
     Было вроде бы правдоподобно и дальше эту тему мы не развивали. Но у меня в памяти остался этот разговор. Он потом моментально всплыл перед глазами, когда и мне привелось поймать свою «перепёлку».
В середине июля в поле пошли первые тракторы и начали косить хлеб в валки. Стояла хорошая погода. Солнце жарко грело целыми днями. Хлеб дозревал прямо на глазах. Агроном, тоже дядя Володя, собрал комбайнёров на базе и объявил:
– Готовьтесь мужики, через пару дней, если не будет дождя, начнём уборку пшеницы из кошеных валков. Поэтому давайте, подвешивайте подборщики на все комбайны и поедете молотить на поле возле деревни Козинка, – забрался в бричку, запряжённую серой лошадкой, и уехал в поле. Агроном у нас в колхозе был толковый, народ его уважал, особенно механизаторы.
     Немного пообсуждав полученную информацию, комбайнёры вернулись к своим машинам и принялись активно доделывать то, что ещё не успели. Мы со Славкой тоже.
     Я очередной раз провёл «шприцовку» всех точек комбайна. Всего на нашем комбайне было почти двести точек для «шприцевания». Но каждый день нужно было смазывать примерно точек семьдесят, там либо стояли подшипники скольжения, либо были трущееся пары. На полную «шприцовку» требовалось шесть, семь шприцов плотно набитых солидолом. Потом совместно с дядей Володей установили сначала на наш, а потом на дядьев Володин комбайн подборщики. Запустили двигатели, при поднятых подборщиках опробовали работу машин. Всё функционировало нормально. Наш комбайн грохотал так, что разговаривать можно было только, если кричать на ухо. Дяди Володи комбайн работал намного тише – чувствовалось, что он новый. Дядя Володя придирчиво осматривал всё и, прислушиваясь к работе механизмов машин, ещё несколько раз обошёл вокруг комбайнов. Вроде бы всё работало нормально.
– Ладно, пойдёт. Выключайте, – спокойно сделал он вывод и в первый раз за всё время подготовительных работ пораньше отпустил нас домой. – Завтра – как обычно, – добавил он, глядя в мою сторону.
     На завтра тоже нашлось достаточно работы. В этот раз проверяли навесные жатки.
     И вот, наконец-то, наступил день, когда комбайны один за другим, рыча моторами, стали покидать базу и потихоньку двинулись по дороге к деревне Козинка. Там мы должны были молотить пшеницу, подбирая её из скошенных валков. Во время движения эти огромные машины заняли всю дорогу, так что встречные автомобили съезжали на обочину, пропуская эту технику. День был торжественный. Утром, ещё до выезда, на базу приехали председатель колхоза и секретарь парткома. Они по очереди поздравили нас с началом жатвы, пожелали успехов. Секретарь парткома выдал на каждый комбайн по маленькому красному флажку, которые мы тут же проволокой прикрутили к ограждению возле штурвала.
Приехав на поле, практически сразу друг за другом комбайны встали каждый на свой валок, опустили подборщики, дали полный газ и приступили к молотьбе. Поле наполнилось шумом работающих машин. Подъехали три бортовых грузовых автомобиля и остановились на краю поля, поджидая, когда в комбайнах будут наполнены, обмолоченным зерном, бункеры. Слава тоже подрулил к своему валку, и мы приступили к молотьбе пшеницы. Комбайн, окутавшись облаком пыли, медленно покачиваясь на ямках, пополз вперёд, пропуская через себя скошенную пшеницу. Я встал на кронштейн и заглянул в бункер. Туда сплошным золотистым потоком сыпалась пшеница. Я подставил руку и набрал горсть пшеницы. Потом, спустившись на мостик, толкнул Славу в плечо, тот обернулся и, увидев у меня в руках зерно, улыбнулся во всё лицо.
– Первая всегда самая интересная, – как-то загадочно высказался он.
Я старался запомнить этот момент, когда впервые держал в руках зерно, обмолоченное тобой. На душе было радостно, даже захотелось запеть. Я стоял на мостике и внимательно смотрел как наш комбайн, ритмично высовывая пальцы подборщика в валок с кошеной пшеницей, захватывал её и по транспортёру отправлял в чрево комбайна. Обернулся назад. За нами, как и за другими комбайнами, отмечая пройденный по полю путь, лежали кучки соломы, периодически выбрасываемые копнителями комбайнов.
     Поле, на котором мы начали жатву, было небольшим, и по плану его должны были убрать за пару дней. Комбайны, сначала шедшие друг за другом, постепенно расползлись, и каждый работал самостоятельно. Периодически подъезжал грузовик, и мы выгружали из бункера зерно, полностью остановив комбайн. Так нам приказал дядя Володя, хотя он сам выгружал зерно на ходу.
     К часу дня прошла команда всем собраться на опушке лесополосы. Привезли обед. Мы со Славкой, добрав бункер, подъехали к этому месту, улёгшись в кузове грузовика на выгруженную пшеницу.
     К этому моменту уже собрались все комбайнёры и водители машин. Приехали агроном, механик, дядя Митя, а с ними женщина из столовой. Выгрузили термоса с едой. На опушке водители расстелили большую скатерть стали раскладывать большие миски, ложки, кружки и хлеб. Из молочной фляги комбайнёры кружкой брали воду, поливали друг другу на руки, умывались и без лишних рассуждений рассаживались по контуру скатерти. Я тоже примостился у этого полевого стола. Смотрел и ждал, что делать дальше.
     Женщина повар, её звали Валентина, стала разливать по мискам суп. Налила и мне. Суп был с мясом, с бараниной, и ещё горячий. Мясо на три миски выложили отдельно. Дядя Митя разлил в кружки водку из расчёта бутылка на четверых. Штурвальным не наливали – маленькие ещё. Славке налили. Агроном поздравил всех с началом уборочной кампании и пожелал, чтобы мы её успешно закончили. Хлеб в этом году должен быть неплохим. Негромко переговариваясь, мужики выпили и стали обедать. Кроме супа и варёной баранины на столе были огурцы и молоко. Обедали недолго. Валентина стала собирать посуду. Мужики закурили, переговаривая о делах. Обед мне понравился. У нас дома летом мяса не было. Мясо было осенью, когда резали птицу и скот.
     В этот день работали до темноты. На базу возвращались с включёнными фарами. Домой я пришёл поздно. Мама охала около меня, увидев какой я чумазый. Я посмотрел на себя в зеркало и рассмеялся. Там был негр: с белыми зубами и глазами. Я снял с себя пиджак и брюки, вынес их во двор и стал вытряхивать. От одежды вокруг появилось облако пыли, так что пришлось отходить в сторону. Но более-менее я смог их вытряхнуть, чтобы назавтра были чище. Потом под умывальником на улице долго умывался, размышляя, стоит ли идти в клуб. Решил не ходить, так как было уже одиннадцать часов вечера, а завтра рано вставать. Мелькнула мысль: «Так что же теперь до осени не придётся в клуб сходить?» – Ладно, потерплю, – разговаривая сам с собой, решил я.
     Мама позвала ужинать. Есть я не хотел, попил только молока, сказав, что нас в обед хорошо накормили, и пошёл спать. Ночью мне снился сон, что я сам сижу за штурвалом комбайна и у меня всё получается. Утро наступило очень быстро. Мама разбудила, сказав, что уже пять часов и мне пора на работу. Я быстро встал, позавтракал и пошёл на базу. Нужно было «шприцевать» комбайн. В поле нужно быть, как только спадёт роса, т. е. уже часов в семь. Шёл с мыслью, что сегодня же попрошу Славку дать мне поработать за штурвалом. В этот день мы начали работать в поле уже в полвосьмого утра. Всё шло нормально. Через пару часов работы, после выгрузки очередного бункера, когда наш комбайн был на приличном расстоянии от других комбайнов, я обратился к Славе:
– Слав, дай мне самому поработать за штурвалом, никто не увидит.
Слава спокойно вылез из-за руля и без лишних разговоров сказал:
– Давай, только потихоньку.
Мы поменялись местами. Я дал полный газ, включил подборщик. Комбайн задрожал, все механизмы работали как надо.
– Включай вторую пониженную и вперёд, – скомандовал Слава.
Я включил нужную скорость, плавно отпустил сцепление, и комбайн двинулся вперёд. Я, напряженно держа руль, направлял комбайн так, чтобы подборщик захватывал весь валок. Комбайн послушно шёл в нужном направлении. Слава стоял рядом, готовый прийти на помощь. Через некоторое время напряжение исчезло. Я почувствовал машину. Управлять им было проще, чем автомобилем. Чувствовалось наличие гидроусилителя руля. Набрав бункер, я остановил комбайн, вышел из-за руля и полез на копнитель, чтобы помахать водителю грузовика о готовности к разгрузке. Тот увидел и поехал в нашу сторону. Слава сел за руль.
– Ну как? – спросил я.
– Нормально, потом ещё поездишь, а пока я сам, – ответил он.
     Обед прошёл примерно так же, как и вчера, только без выпивки. Еда, которую привозили из колхозной столовой, мне нравилась.
     К вечеру мы закончили работу на этом поле. Назавтра на двух комбайнах нужно было с утра снимать подборщики и ставить жатки. Агроном на эти работы направил наш и дяди Володи комбайны. Нужно было быть на базе уже в шесть часов утра, чтобы поскорее выполнить эти подготовительные работы. Жатва входила в свой непрерывный цикл.
     К обеду следующего дня мы уже с жатками выехали в поле и приступили косить и молотить ячмень. Рос он плотно, колос был хороший, поэтому мы работали на первой скорости. Бункера набирались быстро. Выделенный нам грузовик не успевал отвозить зерно, хотя поле было недалеко от тока. Часа в три водитель грузовика привёз нам из столовой перекусить: сало, варёные яйца, хлеб и молоко. Мы не роптали. Это было нормально.
     К вечеру Слава сам предложил мне поработать за штурвалом уже с жаткой. Я с удовольствием уселся за штурвал и повёл наш комбайн. Он слушался. Дядя Володя всё это видел и ничего не сказал. Надо было думать, что он не возражает.
Так пошли дни моей со Славой работы на нашем комбайне. За это время у нас несколько раз ломалась жатка – рвались шпильки вариатора. И я ездил на базу и снимал такие шпильки со старых жаток. Были другие поломки, которые мы устраняли путём замены деталей и целых агрегатов в полевых условиях. За десять дней работы я уже по посторонним звукам улавливал, где и что вышло из строя. Так что простои нашего комбайна были постоянно. Другие комбайнёры нам сочувствовали и помогали, чем могли, порой отдавая запчасти, которые берегли для себя. За штурвалом комбайна я уже работал по нескольку часов в день. Он мне стал родным. Совместный не простой труд сдружил нас со Славой, и у нас ни разу не было конфликтов.
Но вот однажды пошёл дождь, который с перерывами длился несколько дней. Комбайны стояли на базе. Молотить зерно, даже напрямую, не представлялось возможным. В один из таких дней Слава пошёл в район, там со школьными приятелями они выпили и попали в вытрезвитель. В вытрезвителе Слава подрался с милиционером и ему дали пятнадцать суток ареста. Председатель колхоза ездил к начальнику милиции, просил отпустить комбайнёра, так как уборочная ждать не будет. Тот сразу не отпустил, но срок уменьшил до одной недели.
     Я приходил каждое утро на базу «шприцевал» свой комбайн, выполнял кое-какие ремонтные работы, но в поле наш комбайн не выпускали. Механик пытался уговорить кое-кого из старых комбайнёров поработать, но те, узнав на каком комбайне придётся работать, не соглашались, так как не хотели заниматься его ремонтом. На третий день простоя при хорошей погоде, утром, когда я сидел около своего комбайна, ко мне подошёл Ильич и спросил:
– Сынок, а ты один на комбайне сможешь поработать, ну хотя бы день-два, а там мы что-нибудь придумаем? Да и Славку вот-вот отпустят.
– Конечно, смогу, – не задумываясь, ответил я.
– Ну, тогда вот что, поезжай на поле, за рощей там пшеница подошла, убирать надо, а то уже зерно из колоса выпадает, – как-то просительно продолжил разговор Ильич.
– Хорошо, а машина под зерно будет? – задал я ему вопрос.
– Не переживай. Будет. Заводи комбайн и потихоньку поезжай, а я тебя на своей техничке провожу, – добавил он.
     Через несколько минут я уже ехал на указанное поле, а позади на стареньком газончике с будкой меня сопровождал Ильич.
     Без происшествий я доехал до поля и начал косить пшеницу, начав с большого круга, чтобы оконтурить поле. Ильич дождался, пока я намолотил полный бункер. Подъехал ко мне и сказал:
– Ну ты, сынок, поаккуратней тут. Машину я пришлю, а потом и сам приеду тебя навестить.
     С этим и уехал. Минут через двадцать приехал грузовик. Водитель, пожилой Михеич, посочувствовал, что мне приходится работать одному. Высказал несколько матерных слов в сторону Славки. Я ничего не говорил. Выгрузив зерно, продолжил молотить, а машина стояла там же, дожидаясь, когда я намолочу второй бункер – они возили по два бункера. Так я отработал первый день без своего комбайнёра.
     На обед мы вместе с Михеичем ездили в столовую. Там в столовой мне больше понравилось, чем в поле: было чисто, сидели за столом, и был выбор еды.
В таких условиях одиночной работы в голову лезли разные мысли. С одной стороны, было приятно, что мне доверили такое важное дела, а с другой стороны – было тревожно за Славку. Ведь за такие дела во время уборочной могут совсем лишить машины: «И, что он будет делать тогда?» И я решил делать всё, чтобы комбайн работал постоянно. Я утром приходил на базу почти раньше всех, чтобы успеть подготовить машину к работе на целый день. Кроме «шприцовки» нужно было долить во все агрегаты масла, заправить соляркой, почистить воздуховоды и много ещё чего. И надо признаться к вечеру я уставал, и, придя домой, умывшись, практически сразу падал на кровать и просыпался уже, когда утром меня будила мама. Я чувствовал, что ей очень меня жаль и всячески бодрился, не подавая вида, что сильно устаю. Так прошло два дня. Славы ещё не было.
     В этот день я планировал закончить убирать поле, на котором мы работали вдвоём с Михеичем. Делая каждый круг, я на четыре метра (ширина жатки) смещал границу некошеного пшеничного острова к центру. И даже предполагал, что сегодня пораньше удастся закончить работу. «А на другое поле мне вряд ли предложат переезжать к вечеру!» – с удовольствием размышлял я. Поэтому настроение было хорошее.
     После обеда, на втором кругу косьбы, я увидел впереди жатки убегающих между стеблями пшеницы птиц. Их было много – это были перепёлки. По-видимому, они со всего поля постепенно собрались на этом небольшом островке некошеной пшеницы и не знали, что им делать. Выбегать на стерню скошенного пространства они боялись и метались на этом всё уменьшающемся островке, перебегая с одной его стороны на другую. Набрав бункер зерна, я остановил комбайн, помахал рукой Михеичу, стоящему недалеко. Тот медленно подъехал, встал под выгрузной шнек, и я включил комбайн на выгрузку. Пока зерно выгружалось, я спрыгнул со своего мостика, подошёл к Михеичу и рассказал ему об увиденных птицах. У того загорелись глаза, по-видимому, проснулся охотничий инстинкт, и он стал придумывать разные схемы, как наловить этих птиц. Среди наших колхозных охотников перепел считался деликатесом. Их старались ловить сетью, так как стрелять по таким мелким птицам из ружей было не выгодно – слишком большой расход патронов. Михеич с одним бункером помчался на ток, чтобы успеть заехать домой, взять рыболовную сеть и попытаться отловить перепёлок с помощью этой сети, когда те будут убегать из последнего нескошенного участка пшеничного поля. Мне он этого не сказал.
Выгрузив бункер, я продолжил косить. Птицы всё чаще и чаще мелькали впереди комбайна. Их было много – несколько десятков, а может сотни. Некоторые выскакивали практически из-под жатки. Во мне тоже заиграли чувства охотника. У меня созрел план добычи, используя, как оружие, свой комбайн. Я решил увеличить скорость движения комбайна, чтобы догнать птиц, захватить их лопастями жатки, и как только они попадут в шнек, остановить машину, подобрать раненых и подмятых птиц, и продолжить опять такое движение. Я уже стал думать, куда же складывать добытых птиц.
     И я включил вторую повышенную скорость. Пока я переключался, птицы отбежали на приличное расстояние от машины. Я дал полный газ для работы жатки с максимальной скоростью и отпустил сцепление. Комбайн с приличной скоростью врезался в стену стоящей пшеницы, задрожал от напряжения. Над приёмным транспортёром вздыбился лохматым валом поток скошенной пшеницы. Произошло это так быстро, что я не успел осмыслить происходящее. Транспортёр остановился, так как барабан перестал крутиться. Из-под приводных ремней барабана появился дым, и запахло горелой резиной. Лопасти жатки перестали вращаться, и комбайн стал двигаться вперёд, как бульдозер. Я обеими ногами резко ударил по рычагам сцепления и тормоза, чтобы остановить комбайн. Тот встал как вкопанный. Но было уже поздно, я поймал «перепёлку».
     Выключил двигатель машины, растерянно оглянулся по сторонам. Вокруг никого не было. На глаза навернулись слёзы. В голове закрутилась услышанная где-то пословица: «Жадность фраера губит!» Но надо было что-то делать. Обидно было, что не убрал поле – всего-то оставалось набрать два, три бункера.
– Что теперь будет? – крутилась мысль, мешая сосредоточиться для принятия решения. Так прошло минут пять. Я слез с площадки комбайна и стал руками выдёргивать пучки скошенной пшеницы, которые застряли на входе транспортёра. Это удавалось с трудом. Они, перевитые между собой, сидели в чреве корпуса транспортёра очень плотно. Эти физические нагрузки стали возвращать меня в реальность, вычислительная машина мозга стала придумывать различные решения, как вытащить эту «перепёлку». Здесь пригодились мои знания конструкции своего комбайна. Я постепенно успокоился и наметил план, как самостоятельно вытащить солому, забившую транспортёр и барабан. Михеича не было.
     Я быстро отвернул болты крепления верхней крышки транспортёра и снял её. Стальным крюком, которым мы чистили места скопления мусора и соломы на комбайне, сравнительно быстро очистил транспортёр от забившихся и скрученных стеблей. Освободившееся пространство транспортёра позволило получить доступ ко входу в зону между барабаном и декой. Попробовал выдёргивать солому из этого пространства. Ничего не получалось, за одно движение крюка мне удавалось вырвать одну две соломинки. Правда пространство между декой и барабаном было забито в основном с правой стороны, что дало возможность чуть-чуть очистить левую сторону. Но дальше ничего не получалось – солома была плотной, как дерево. Я сел на край жатки и стал думать: «Что делать дальше?» Подъехал Михеич.
– Чего сидишь, бункер набрал? – спросил он через открытое окошко машины, подогнав свой грузовик под выгрузной шнек.
– Нет. «Перепёлку» поймал, – буркнул я ему в ответ.
     Михеич вылез из машины, подошёл поближе, заглянул под снятую крышку над транспортёром, сунул руку в забитый барабан.
– Надо поднимать деку. Так не провернуть барабан даже ломом, – констатировал он.
– Как же тебя угораздило? Всё поле обмолотил, а на последнем витке схватил? Что, здесь пшеница была гуще или газу мало дал? – задавал он вопросы, глядя в мою сторону. Я моментально ухватился за эту идею о густой пшенице. Не признаваться же мне, что я хотел поохотиться на перепёлок.
– Наверно погуще. Здесь же низинка, влаги побольше. Я косил, как обычно, – быстро ответил я.
– Ну что, поеду тогда на базу, скажу Ильичу. Пусть выезжает на подмогу, – сокрушаясь, предложил он.
– Михеич, погоди часок, время до вечера ещё есть. Я сам попробую деку поднять, – обратился я с просьбой к Михеичу. Мне никак не хотелось афишировать совершённое.
– А ты что, знаешь как это делать? – вопросительно посмотрев в мою сторону, спросил Михеич.
– Знаю, мы на базе с дядей Володей выставляли зазор. Я попробую, а? – заискивающе обратился я к Михеичу.
– Ну ладно, попробуй. А я посмотрю, где можно поставить сети на перепёлок, – добродушно ответил он.
     И я принялся за работу по увеличению зазора между барабаном и декой. Расконтрив установочные болты, я стал отпускать правую гайку крепления деки. Поскольку с этой стороны было максимальное замятие соломы. При этом очень внимательно отсчитывал число оборотов этой гайки. Это я делал для того, чтобы потом точно поставить обратно деку на место. Я отвернул её на пять полных оборотов. При этом зазор должен был увеличиться тоже примерно на пять миллиметров. Крюком попробовал выдёргивать солому. Она была уже не такой плотной, как раньше, но всё равно выдёргивалась с трудом. В голову пришла мысль попробовать провернуть барабан. Безопаснее было это делать с помощью лома, предварительно ослабив ремни привода, чтобы не проворачивать все механизмы комбайна. А я решил рискнуть и сделать это с помощью двигателя. Я быстро законтрил оба болта, завёл двигатель и на самом малом газу потихонечку стал включать вариатор барабана. Комбайн вздрогнул всем своим металлическим телом, в зоне барабана раздался глухой удар, как будто он проглотил что-то очень большое. И через мгновение я услышал знакомый монотонный звук вращающегося барабана.
– Ура! – вырвалось у меня из груди. Я выключил двигатель, и спокойно приступил к восстановлению разобранных частей комбайна. Я действительно был рад, что без посторонней помощи сравнительно быстро восстановил машину после пойманной «перепёлки».
     Бросив свои приготовления к ловле перепёлок, подошёл Михеич.
– Что, провернул барабан? – неуверенно спросил он.
– Да. Думаю, через полчаса начну косить, – улыбаясь, ответил я.
– Ну, молодец! Дело-то непростое. Деку поднимал? – скороговоркой, по-стариковски, заговорил Михеич.
– Поднимал правую сторону. Теперь поставил на место, – вновь ответил я.
– Не забудь законтрить болты, – назидательно подсказывал Михеич.
– Уже законтрил. Сейчас поставлю крышку транспортёра и начну косить, – добавил я.
     Закончив работы по восстановлению машины, я завёл двигатель и запустил комбайн в работу. Тот послушно двинулся вперёд на нескошенную пшеницу, в бункер посыпалось золотистое зерно. Проехав метров пятьдесят, я остановил комбайн и внимательно посмотрел солому в последней кучке. Все колоски были обмолочены. Удовлетворённый осмотром, продолжил молотить, напевая какую-то песенку.
Остров некошеной пшеницы стремительно сокращался. Опять впереди, перед жаткой, стали сновать перепёлки. Некоторые из них выбегали в стерню и стремительно мчались подольше от грохочущей машины. Но я на них больше уже не обращал внимания. Когда нескошенным осталась полоска пшеницы шириной метра три, как раз на захват жатки, Михеич полукругом закрепил в её конце рыбацкую сеть, так что она охватывала часть этой полосы.
     Я, докашивая оставшуюся полоску, медленно приближался к этой сети. В разные стороны перед жаткой выскакивали перепёлки и по стерне разбегались вправо и влево от идущего комбайна. Но большая часть из них продолжала бежать по нескошенной полосе перед комбайном, неуклонно приближаясь к поставленной Михеичем сети. Сеть была с крупной ячейкой, трёхстенка. Когда от комбайна до сети оставалось метров пятьдесят, я увидел, как она закачалась от попавших в неё птиц. Я снизил скорость комбайна, давая большему количеству этих глупых куриц убежать в открытое поле. Михеич стоял в стороне от сети и, махая мне рукой, кричал:
– Давай, побыстрей! Поднажми! Гони их по полосе!
Когда жатка приблизилась к краю сети, я остановил комбайн. Михеич зашёл внутрь этого нескошенного пространства между комбайном и сетью и стал загонять оставшихся птиц.
– Слезай. Помоги завести концы, а то разбегутся! – на ходу закричал Михеич. Я послушно слез с комбайна, взял палку от одного крыла сети и стал двигаться навстречу Михеичу, который в этот момент двигался в мою сторону с другим концом сети. Скоро мы замкнули кольцо, внутри которого металось боле двух десятков перепёлок. Некоторые трепыхались, запутавшись в сети. Михеич сходил к машине, принёс мешок из-под зерна, стал ловить птиц и засовывать их в мешок.
– Помогай, чего стоишь! – отдал он мне команду.
Я, машинально подчиняясь, стал усердно гоняться за квохчущими птицами, ловить их и отправлять в мешок, который не выпускал из рук Михеич. Это занятие длилось примерно полчаса. Мы переловили всех птиц, которые не успели убежать. Мешок Михеича был как живой и более чем на половину заполнен птицами. Закончив ловлю, я завязал бечёвкой мешок, который держал запыхавшийся и тяжело дышащий Михеич.
– С полем! – как заправский охотник вымолвил он.
– Вот уж действительно с полем. Наловили птицы в чистом поле! – отозвался я.
– И что Вы теперь будете с ними делать? – поинтересовался я, обращаясь к Михеичу.
– А что делают с курами? Отрубим головы, ощиплем и в лапшу, – улыбаясь во всё лицо, ответил тот.
– Твою долю я передам твоей матери, а ты давай, докашивай, и гони комбайн на базу. Ну, ты Никола молодец! Не знал я, что ты такой ловкий во всём, – одобрительно подытожил события дня Михеич и потащил мешок с перепёлками к машине. Я постоял немного и пошёл к своему комбайну. На душе было как-то не очень. Жалко было этих глупых птиц.
     Позже я узнал, что перепела в наших краях водились издавна, и являлись излюбленным предметом охоты во все времена. Изображения этих птиц легли даже в основу старого герба города Ливны. Этот город находится примерно в семидесяти километрах от места, где произошли описанные выше события. Известно, что за основу нынешнего герба города Ливны взят исторический герб города Ливны Орловского Наместничества, Высочайше утверждённый 16-го августа 1781 года, подлинное описание которого гласит: «Въ верхней части щита гербъ Орловскiй. Въ нижней – три летящiя перепелки, в золотомъ полЪ, которыми сiя страна отмЪнно изобилуетъ».

ноябрь 2020