Белорусский вокзал

   Практически всю сознательную жизнь я трудился. Причём работы были всякие, и сегодня, вспоминая свои поприща, где мне пришлось трудиться, прихожу к выводу, что какой бы трудной не была работа, но если она интересна, то о ней вспоминаешь, как о чём-то родном, с чем грустно расставаться. Но в моей трудовой практике были и работы, к которым не лежала душа. И, тем не менее, время, отданное той работе, а она у меня продолжалась почти три года, я не считаю пропавшим зря. Там, на этой нелюбимой работе мне пришлось встречаться с разными людьми, и эти встречи обогатили мои взгляды на жизнь, дали мне уроки общения с людьми, привили навыки выслушивать других людей, проявлять искреннее сочувствие к их порою непростым, житейским проблемам, и в меру сил помогать их решать. А работали там, в основном люди, у которых такие проблемы были. И эти проблемы сближали людей, на мой взгляд, делали их более отзывчивыми. Вот про эту работу и о людях, с которыми мне тогда пришлось встречаться, и написал этот небольшой рассказ, полагая, что кому-нибудь будет интересно узнать, как же жили разные люди в том далёком социализме.
   На третьем курсе института я женился. И сразу решил самостоятельно содержать свою семью, хоть и маленькую, пытаясь разными путями зарабатывать на это нужные финансовые средства. Жена тоже ещё год оставалась студенткой. Я поставил задачу – не надеяться на помощь родителей. Стыдно было женатому человеку быть у кого-то на содержании. Поэтому постоянно искал возможность, где-либо подработать, так как стипендий нам не хватало, хотя я и получал повышенную, как отличник учёбы. А после того, как жена стала работать, и получать свои сто рублей, мне пришлось ещё больше подрабатывать, так как я не мог допустить, чтобы жена зарабатывала больше. В основном приходилось выполнять погрузочно-разгрузочные работы, поскольку там не требовалось оформляться на постоянную работу.
   Однажды мне повезло, и я нашёл неплохую практически постоянную работу, правда, тоже погрузочно-разгрузочную, но стабильную и, главное, в ночное время суток. Мне удалось устроиться работать грузчиком в почтовое отделение Белорусского вокзала. Работа была простой – необходимо было вечером с 20 часов и примерно до 24 часов загрузить почту в вагоны поездов, уходящих с вокзала, и утром следующего дня, примерно с 5-ти часов и до 8-ми часов выгрузить почту из вагонов поездов, прибывших на вокзал.
   От метро станция «Белорусская» было удобно ездить домой в Красногорск и в институт, который находился в Вадковском переулке. Так что я успевал работать и ходить на занятия в институт. По условиям договора я за месяц должен был отработать не менее восьми смен. Причём за смену я зарабатывал почти десять рублей, а в праздничные дни платили двойной тариф, и я, как правило, этим пользовался. Правда работа была однообразной, физически тяжёлой, на открытой площадке, хотя и под навесом. Особенно трудно было зимой, так как, во-первых, было холодно, а, во-вторых, под навес, где стояли под разгрузкой вагоны, наметало много снега, и катать тяжёлые контейнеры с почтой было очень тяжело – одному практически невозможно. А почты в те годы было очень много. Одних посылок за смену приходилось перекидать порою более тысячи, а ещё мешки с газетами и журналами. Конечно, мы помогали друг другу как могли. И эта совместная тяжёлая работа работающих сближала, и между нами постепенно устанавливались приятельские отношения. В смену на погрузку и разгрузку выходило человек 5–7. Иногда меньше. Тогда было особенно трудно. Примерно половина грузчиков так же, как и я, работали по совместительству. На постоянной основе работало 2–3 человека. При этом в промежутке между погрузкой и разгрузкой удавалось часов пять поспать. Тем не менее, такие условия меня устраивали, и я проработал там почти три года.
За время перерыва в погрузке машинисты с помощью тепловозов убирали загруженные вагоны и подгоняли новые. Свистки этих тепловозов, запах горелого горючего, а зимой дым от вагонных печек, работающих на угле, были постоянными спутниками площадки, с которой выполнялись погрузочно-разгрузочные работы. Эти запахи и шум я и сейчас помню. За процессом погрузки-разгрузки наблюдали, как правило, начальник смены или его заместитель. Но рабочие уже все знали своё дело и управлять ими практически не приходилось, хотя конкретные вагоны, которые должен загрузить или разгрузить тот или иной работник каждому определял начальник смены.
   Я практически всегда работал в смену, которой руководила Александра Ивановна. Симпатичная женщина лет пятидесяти, весёлая и не злобливая, хотя зачастую ей приходилось серьёзно нервничать, обеспечивая своевременность погрузки, разгрузки и отправки почты. Эти проблемы возникали чаще всего из-за того, что иногда сразу по несколько человек не выходило на работу, причём по самым разным причинам. Но ведь поезда не задержишь, особенно уходящие вечером, и почту нужно всю загрузить. За несвоевременную отгрузку были серьёзные наказания. Вот тогда и проявлялись слаженность и взаимовыручка всего коллектива смены. На помощь иногда приходили работники второй площадки, где проводилась сортировка принятой почты. Это были в основном женщины. И им также нужно было выполнять эту тяжёлую мужскую работу. В таких условиях мне не раз приходилось одному грузить за вечер по два вагона, причём в темпе, хотя, обычно, каждому доставалось, в основном, загрузить один вагон. Я всё это понимал и никогда не говорил, что это не моё. Поэтому Александра Ивановна ко мне относилась хорошо и часто утром отпускала меня пораньше, чтобы я успел переодеться и поехать в институт. Тем более, что выгрузку вагонов можно было выполнить и попозже.
   Проводники вагонов, приехавшие из других городов, стремились побыстрее разгрузиться, чтобы пойти в город по разным делам, в основном за покупками, так как в Москве можно было купить всё. Хотя вот, например, минские проводники продовольствие никогда не покупали, а, наоборот, им заказывали, и они привозили из Минска вкусные колбасы и конфеты. И, конечно, эти проводники просили нас, чтобы их вагоны разгрузили как можно быстрее, а порой они сами помогали оттаскивать тяжёлые загруженные контейнеры. Между проводниками вагонов и работниками нашего участка в основном были дружеские от ношения. Они нас часто угощали, в том числе и алкогольными напитками. Мы обменивались информацией о жизни, и были в курсе настроений и условий жизни в других регионах страны. На круг получалось, что жили в основном все одинаково неплохо, но в Москве всё-таки получше. К сожалению, могу сказать, что и тогда в семидесятые годы с проводниками из Прибалтики отношения были натянутыми. Они демонстративно говорили на своём языке и чувствовалось, что нас, особенно, рабочих-грузчиков, они не признают за себе равных людей. Мы это чувствовали и платили им тем же. Александра Ивановна дружила со всеми проводниками из всех городов: Минска, Вильнюса, Калининграда, Витебска, Орши, Смоленска и других. Всех их знала. Подсказывала, что и где можно купить. А те привозили ей из других городов всякую всячину. У Александры Ивановны с её заместителем Александром Михайловичем был роман. Об этом все знали и никогда их не искали,
если они вдруг на какое-то время исчезали вместе.
  Александр Михайлович был примерно такого же возраста, как и Александра Ивановна, и так же, как и она, обычно был весел, знал и рассказывал много анекдотов. Причём рассказывал их интересно – в лицах. Вообще на этой точке вокзала собирались анекдоты со всей Москвы и других городов Советского Союза. Этот багаж анекдотов, услышанных там, на вокзале, позволял мне потом им пользоваться. Кстати, очень часто новый анекдот, рассказанный к месту, позволял мне легко общаться с новой компанией незнакомых людей.
   Но главное – я на этой площадке познакомился с большим количеством новых людей, порою не простых, а очень интересных. У каждого из них была своя судьба, свои проблемы, поскольку на этот пятачок не престижной, тяжёлой работы приходили люди в основном по нужде. Мы знакомились, рассказывали друг другу свои проблемы, чем могли – помогали, и надо сказать за три года, которые я там проработал, конфликтов у нас не было.
   Были те, кто приходил работать вроде бы надолго, но отработав две-три смены, больше не появлялись. Из таких я запомнил лишь одного, и то потому, что у него была известная фамилия – Орджоникидзе. Звали его Григорий. В перерыве между погрузкой и разгрузкой я пригласил его пойти вместе перекусить. Это можно было сделать в небольшой столовой на вокзале, которая работала до двух часов ночи. Я туда часто ходил. Там были недорогие, но вкусные сосиски. Многие из наших еду приносили из дома, я этого не делал. Там он мне и рассказал о проблемах, которые привели его работать на вокзал. Это было в 1973 году. Григорий вроде бы был студентом медицинского института. Мы с ним были ровесники – с 1952 года рождения, ну и оба студенты. Это нас быстро сблизило, так как самопроизвольно находились общие темы для общения. Он говорил, что играет на гитаре, и обещал мне показать некоторые аккорды для игры на шестиструнной гитаре, так как я до этого бренчал на семиструнке. Жил он один, так как его отчим был дипломат и сейчас они с мамой уехали за границу, вроде бы в Париж. А он, оставшись один, по междугороднему телефону наговорил на несколько сот рублей, вот и пришёл сюда отрабатывать свою болтовню. Я видел, что работать ему тяжело, он не привык к такой работе, пытался ему помогать, чем мог. И, тем не менее, он отработал всего лишь две смены и больше не появлялся: либо из-за трудностей, либо нашёл другой способ рассчитаться с долгом. Пользуясь возможностями интернета, я при написании этого рассказа решил посмотреть там наличие информации о Григории. Нашёл и искренне обрадовался за него. Он в 1979 году окончил МГИМО (медицинский, по-видимому, бросил) и стал известным дипломатом. И сейчас представляет нашу страну в ЮНЕСКО.
  Ещё один человек работал с нами только зимой. Летом же он работал мотористом на прогулочном катере. Зимой, когда катера ставили на прикол в районе Речного вокзала, людей отправляли в долгосрочный неоплачиваемый отпуск. И все устраивались куда могли. Это был высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, молчаливый и болезненный на вид. Звали его Николай Александрович. Во время войны он был лётчиком-истребителем. Закончил войну в звании капитана и был награждён двумя орденами. Об этом нам сообщила Александра Ивановна, представляя нового работника. Не сразу, но мы с ним подружились. Это произошло само собой, когда однажды в снежный день я ему постоянно помогал оттаскивать по снегу тяжелогружённые контейнеры с посылками. Я его постоянно расспрашивал о войне, просил рассказать подробности. Он делал это неохотно и постоянно говорил, что в войне нет ничего интересного. Но, тем не менее, он рассказал, что имеет сквозное ранение груди, и поэтому после войны его комиссовали. Узнав об этом, я стал допытываться, а как же он лётчик со сквозным ранением в грудь остался жив. На это Николай Александрович улыбнулся и сказал, что этот вопрос ему задавали не один раз. Отвечу и тебе:
– В зону нашего аэродрома был сброшен немецкий десант. И нам, лётчикам, вместе с охранением пришлось от них отбиваться. Вот там я и получил автоматную пулю в грудь, – так, почти обыденно, рассказал историю своего ранения лётчик Николай Александрович.
  Некоторые работники нашей команды приходили на работу под хмельком, а порой и пьяные. Их прятали в раздевалке до утра. Те понимали свой грех и уже утром старались его загладить. Руководство смены смотрело на это сквозь пальцы. Хотя работали мы с ценностями и за каждую посылку несли ответственность. При мне не пропала ни одна посылка, а ведь их проходило несколько тысяч за смену. Бывало, что посылки разбивались, их тут же заколачивали. Гвозди и молоток были всегда наготове. Но содержимое посылок никогда не трогали, кроме того, что вытекало. А такое бывало в основном утром при выгрузке посылок из вагона, когда проводник не подносил посылки к дверям вагона, а бросал их из дальних углов. На этот случай в каждом вагоне стоял тазик, и если из посылки начинало что-то вытекать, её тут же ставили на тазик, и жидкость собиралась в него. В основном бились бутылки с самогоном. Состав определялся по запаху. Потом это содержимое переливали в другую посуду, и после окончания разгрузки, самогон шёл по назначению. Я ни разу не пробовал: во-первых, мешала брезгливость; а во-вторых, я утром торопился, как правило, в институт. Мужики из бригады пили и хвалили. Однажды произошёл курьёзный случай. При разгрузке казённых, но неценных посылок из одной из них также потекла светлая жидкость, её собрали по описанной выше технологии. После разгрузки про вели дегустацию на вкус и на поджиг – оказался спирт. Вытекло около литра этого спирта. Его естественно выпили. А через несколько дней по линии связи пришло сообщение, что при перевозке повредили стеклянную ёмкость, в которой перевозили заспиртованные части каких-то земноводных. Никто из тех, кто разбил, и тем более пил этот спирт не признались, но они долго были предметом насмешек своих коллег.
   Почти два года постоянно со мной вместе, также по совместительству, проработали два парня из научно-исследовательского института НИКИМТ. Этот институт занимается вопросами разработки технологий производства атомных реакторов. Мне после окончания института приходилось плотно работать с сотрудниками отдельных лабораторий этого института. И я был приятно обрадован, когда однажды, по прошествии нескольких лет, после нашей совместной работы на Белорусском вокзале встретил там одного из них – Володю. Во время работы на вокзале у нас с Володей установились приятельские отношения, хотя он был старше меня лет на десять. Это был весёлый парень, правда, любитель выпить. Но в этом его увлечении сдерживал автомобиль. У него тогда был личный автомобиль Жигули, ещё с двигателем итальянской сборки. Естественно после того, как мы познакомились, да ещё и выпили понемногу портвешку, я его стал расспрашивать, что же его привело сюда на работу. Ведь наличие у человека автомобиля говорило о его материальном благополучии. Он в шутливом тоне поведал на этот счёт целую историю. Она мне тогда казалась правдоподобной. Володя был женат, у него уже двое детишек – две девочки. Живёт с семьёй в хорошей четырёхкомнатной квартире. Пытался учиться в медицинском институте, но со второго курса выгнали за прогулы и пьянку. Отслужил в армии. И теперь работает монтажником в опытном производстве НИКИМТа. Зарабатывает неплохо, но на содержание машины и немного погулять не хватает. Машину ему купил отец. С его слов, отец был разведчиком и почти всю войну проработал в немецком штабе. Теперь на пенсии – заслуженный человек. У него очень много денег, которые накопились ещё с войны. Им он постоянно помогает. Но деньги даёт только его жене, ему не доверяет. Вот, мол, и приходится зарабатывать на бензин, где придётся. Отец это называет воспитанием трудом. Правда, хитро улыбаясь, Володя, как то проговорился:
– Да хватает у меня денег на всё. Эта работа – предлог, чтобы периодически не ночевать дома. Подружек у меня много. Не могу никак завязать! А так всё прилично выглядит. Прихожу после ночной работы вроде бы уставший, и дома всё спокойно.
Володя был отзывчивым и добрым парнем. Неоднократно с утра он кого-нибудь вёз на своём автомобиле по неотложным делам. А про отца он, по-видимому, не врал, потому как однажды, перед моим днём рождения, предложил мне поехать вместе с ним получить кремлёвский паёк, который давали отцу ежемесячно, чтобы взять оттуда красную икру по низкой цене и дать мне для праздничного стола. Я поехал скорее не за икрой, а чтобы проверить в искренность слов Володи. И действительно, на улице Кирова Володя пошёл в неприметный подъезд и скоро вернулся с двумя пакетами, в которых были различные продукты. Мне он передал полулитровую стеклянную банку с красной икрой и денег не взял.
   И вот, когда мы с ним вновь встретились в институте, я, как бы в шутку, спросил у него:
– А донжуанство как, продолжаешь?
– Почти завязал! – также в шутливой форме ответил он. Но было видно, что этот вопрос для него сейчас не главный.
В перерыве между погрузкой и выгрузкой новых вагонов мы старались несколько часов поспать. Спали на шкафах для раздевания. Шкафы были узенькие, и спать на них было не безопасно. Были случаи, что некоторые из рабочих падали оттуда. Правда, я не помню, чтобы кто-то при этом получил серьёзные повреждения. К врачам не обращались! Иногда, в основном в летнее время, спали в стоящих здесь же на путях вагонах, а однажды в течение месяца я ходил спать на конские конюшни ипподрома. Водил нас туда, меня и Володю с его приятелем, Валера, который целый месяц работал у нас в смене, также по совместительству. Парень он был нормальный, общительный. После знакомства он мне поведал предысторию его появления здесь, у нас. Знакомство с Валерой позволило мне увидеть ещё один кусочек жизни, причём не с фа сада, а со двора. Основное место работы Валеры было на ипподроме, он там работал наездником. Но вот однажды на бегах он придержал лошадь, его обвинили в сговоре с клиентом и отстранили от выступлений. Примерную схему осуществления таких договорённостей Валера рассказал после того, как мы с ним несколько раз выпивали. Эта схема существовала давно. Наверное, поэтому его не выгнали с работы на улицу, а лишь на месяц перевели в конюхи. Вот на этот месяц Валера и устроился работать к нам.
   Конюшни были недалеко от нашей погрузочной площадки. Мы доходили туда по путям минут за десять. Я был удивлён, когда первый раз зашёл на конюшню. Эти конюшни были совсем не похожи на те, которые были у нас в деревне. Это были помещения с высокими потолками, везде чистота, на полах ковры, на стенах зеркала. В клетках стояли прекрасные лошади. Я таких никогда ранее не видел. Стройность их ног, шей, корпуса заставляла смотреть на них с изумлением. Шерсть лоснилась, была вычищена до блеска, хвосты и гривы расчёсаны. Навоза нигде не было.
   Спать нам было предложено в отдельном помещении, где лежали стопами свежие чистые попоны, которыми укрывают лошадей до и после скачек. На этих попонах мы и спали. В помещении было тепло, но не душно.
– Валера, у нас в Красногорске есть остановка автобуса, называется «Санаторий ипподрома», там что, работники ипподрома отдыхают? – спросил я Валеру перед тем, как заснул. Он рассмеялся и ответил:
– Какие работники, там вот эти лошади отдыхают!
– Кончай врать, как это лошади могут отдыхать в санатории? – не поверил я ему.
– Не веришь, сходи и проверь сам, – зевая, отозвался он.
И я действительно уточнил и убедился в том, что там, на полях на берегу реки Москва отдыхают лошади. Потом я видел там этих красивых лошадей неоднократно, и даже показывал их своему маленькому сыну. В настоящее время эти поля застроены жилыми домами. Там находится большой жилой микрорайон «Павшинская пойма».
Как я уже отмечал выше, на работе мы иногда выпивали различные алкогольные напитки. Выпивали не просто так, а по какому-либо случаю: день рождения, праздник и прочее. Выпивали то, что приносили, но когда не хватало, ходили за добавкой. Перерыв у нас начинался в двенадцать часов ночи, и приобрести алкоголь в это время было не просто. Но все знали, что в непосредственной близости от вокзала было несколько точек, где этим продуктом можно было отовариться в любое время дня и ночи. Этот вопрос почти всегда решал Василий Иванович, который был пенсионер и работал на нашем участке на постоянной основе. Это был невысокого роста мужчина с припухшими щеками, лысый и очень добродушный. Ранее работал милиционером, был старшиной милиции, но по внешнему виду было очень сложно представить его в роли милиционера. В холодное время он приходил на работу в широкополой и длинной, почти до земли, милицейской шинели. И когда он шёл, казалось, что он сейчас запутается в этой шинели и упадёт. Но этого не происходило. Василий Иванович был в нашей смене самый старший по возрасту, может поэтому, может почему-то другому, но его все звали по имени отчеству, хотя постоянно над ним пошучивали. Он на шутки не обижался, а, наоборот, первый начинал смеяться. Поэтому практически все выпивки без него не обходились. Один раз я ходил вместе с ним за выпивкой в это ночное время. По дороге он вслух рассуждал, где сейчас должно быть то, что нам нужно, и по цене, и по ассортименту, и повел меня на Лесную улицу. Точка была примерно в пятнадцати минутах ходьбы от вокзала, в котельной одного из домов на этой улице. Василия Ивановича там все знали, и товар отпустили сразу без всяких расспросов. Мне потом пару раз приходилось пользоваться этой точкой.
   Однажды на праздник, на 9-е мая, мы коллективно, почти всей сменой, решили отметить День Победы. Это было в 1975 году. В стране широко праздновали тридцатилетие со Дня Победы. Днём по Ленинскому проспекту торжественным шествием прошли ветераны войны и труда, а на Красной площади была мощная манифестация. На улице Горького и на площади возле Белорусского вокзала к вечеру было много празднично одетых людей, которые собирались группами, некоторые пели песни. И эти группы в основном шли в сторону Театральной площади, к Большому театру. Там, как правило, собирались участники Великой Отечественной войны. Звучала музыка. В том году накануне 9 Мая состоялась премьера песни «День Победы» поэта Владимира Харитонова и композитора Давида Тухманова в исполнении Леонида Сметанникова. Потом эту песню много раз исполнял Лев Лещенко. Ветераны войны в этот день посещали различные митинги. Многие были в армейской форме и с наградами. В 21 час над Москвой вспыхнули огни праздничного салюта. Нам с рабочей площадки у вокзала салют был хорошо виден.
   Вокзал работал, и работало наше почтовое отделение. Работы в этот день было очень мало, погода была хорошая, на улице было тепло, и мы уже часов в девять накрыли стол прямо во дворике нашего почтового участка и практически за этим импровизированным столом наблюдали за салютом. Было торжественно и шумно. И в это время сюда на участок пришёл Василий Иванович, которому табельщица уже поставила «невыход». Он был в солдатской форме, с погонами сержанта. На голове пилотка со звёздочкой. Но главное было не это. Почти вся его грудь была в наградах. За столом все умолкли, и, не отрывая глаз, смотрели на Василия Ивановича. Тот смущённый такой встречей замялся и еле вымолвил:
– Встреча была ветеранов. Попросили одеться в военную форму. Вот я и оделся. И прямо с этой встречи сюда, на работу. Извиняюсь, что опоздал!
Все продолжали восхищённо смотреть на Василия Ивановича, на его молодцеватый вид, на его награды. А их было много: орден Боевого Красного Знамени, два ордена Красной Звезды, два ордена Славы и много медалей.
Александра Ивановна вышла из-за стола, подошла к Василию Ивановичу, обняла его, а потом расцеловала. Тот растерянно молчал, не зная, что делать. После этого все захлопали в ладоши, загалдели и стали подвигаться, чтобы усадить Василия Ивановича на почётное место за столом. Потом дружно выпили за Победу, за Василия Ивановича, помянули погибших на войне, а такие были в каждой семье. Конечно, стали расспрашивать Василия Ивановича про войну. Выяснилось, что воевал он в пехоте. Начал в 1942 году под Сталинградом и закончил Кёнигсберге. Ни разу не был ранен, хотя много раз ходил в штыковые атаки. Вот такой с виду обыкновенный человек работал рядом с нами много лет.
   И я тогда подумал, что такие люди, как Василий Иванович, и составляют сердцевину нашего народа.
   Приведённые в рассказе персонажи были объединены простой малоквалифицированной работой, но это не мешало им оставаться личностями. Такие разные люди и создают сложную сеть человеческих взаимоотношений, делая общество и страну устойчивыми к различным катаклизмам. И, кроме того, краткое представление отдельных персонажей показывает, что жизненный путь человека трудно предугадать, и нужно быть готовым к различным его поворотам.
 
январь 2021