У Белого моря

    Ступеньки предательски скрипели под ногой. Петрович кряхтя и держась за шаткие перила, спустился с крыльца. Крыльцо требовало ремонта, как и сама изба. Большая, почерневшая, она смотрела на мир во все свои грязные окна. Петрович вздохнул. После смерти жены, все приходит в упадок. Вон поветь вся прогнила. Дом ветшает, но пока стойко держится. Почти как сам Петрович. Он тихонько поплелся по дороге к берегу моря. Дорога – сплошное месиво из грязи. В колеях стояла вода. Здесь, на Зимнем берегу, лето скупое на тепло. Не торопится согревать, но раз наступило и уходить не спешит. На дворе сентябрь. А солнышко еще пригревает, и вода на солнце весело поблескивает. Здесь на берегу, ветер был сильнее и пробирал до костей, но Петрович не замечал холода. Кости болели как всегда перед штормом. Он сел на бревно и закурил. Горизонт был затянут тучами. Там, далеко в море шел дождь.
 - Здравствуй, Лексей.
 Петрович молча продолжал курить и смотреть на море. Он уж много лет не разговаривал с Серегой, хотя тот и продолжал делать вид, что не замечает неприязни.
 - Шторм надвигается – Серега уселся рядом и закурил. Петрович с трудом встал и побрел вдоль берега. Чайки пытались составить ему компанию, но Петрович не замечал их. Мысли его были далеко за горизонтом, где начинался шторм и огромные волны перекатывались с боку на бок. Предки Петровича всегда жили у моря. Море давало им пропитание и забирало их жизни. Мужья уходили на промысел, оставляя жен одних биться с хозяйством, огородами и малыми детьми. Поморские женки славились своей хозяйственностью. Жизнь здесь, на побережье, всегда была сурова к людям, она закаляла их. Раньше тут был рыболовецкий колхоз, в путину добыча семги шла бойко. Горбушу за рыбу не считали. Теперь все развалилось. В деревне остались только глубокие пенсионеры как он и Серега, да лодыри, пьющие горькую.
  Зверобойка всегда была частью жизни Зимнего берега, исконным поморским промыслом. Опасным промыслом. Поморы высаживались на льдины и добывали зверя ради шкур и жира.  В годы Великой Отечественной, тюлений жир спас много людских жизней. Не зря на набережной Архангельска стоит памятник гренландскому тюленю. Потом в поморские деревни пришли новые технологии и на тюленей стали охотиться с помощью вертолета. С развалом Советского Союза, все это стало нерентабельно и дорого. Но людям хотелось подзаработать на зверобойке. Сколько их пришлых, влекомых легким рублем выходило на лед. Перед этим им выдавали аванс и поили водкой. Многие напивались до потери человеческого облика. Да и охотились они уже на детенышей тюленя – бельков, ради их красивого белоснежного меха, который вошел в моду. Чтоб не испортить мех, бельков забивали тяжелой палкой. Детеныши беспомощно и доверчиво смотрели на людей в ожидании своей участи. Петрович с горечью вспоминал позорную зверобойку. От пришлых людей, много было разору не только тюленям, но и местным. Получив деньги, они пьянствовали, нередко возникали драки. В одной из таких драк и погиб сын Петровича. Тяжелые воспоминания не отпускали старика, он смотрел как море блестит в последних лучах солнца. Глаза слезились от резкого ветра и тяжелых воспоминаний. Тучи все ближе надвигались на берег. Скоро погода испортится.


  К обеду, Петрович вернулся домой. В горнице еще светло было. Тут за последние сто лет ничего не изменилось. Те же потемневшие лавки, большой стол, покрытый потрескавшейся клеенкой. В дальнем углу кровать. Раньше с женой они тут спали зимой, а летом перебирались в другие комнаты. Сейчас он жил в горнице круглогодично. Большую часть комнаты занимала русская печь. Осенью и зимой, он спал на ней. Из угла, грозно смотрели образа своими закопченными ликами. В детстве, он боялся их. Лежа на печи, он подглядывал, как бабка ползает перед ними на коленях, что-то бормоча себе под нос. Мать не дала его крестить, да и некому было, о чем бабка всегда переживала и шептала ему, что Бог то все видит. Бог и сейчас смотрел на него темными ликами, но видел ли он. Петрович вздохнул и сел за стол. Завернул потертую клеенку и разложил на столе старую двустволку. По молодости, он любил ходить в лес. Зимой ставил силки на куропаток и зайцев, а потом, надев лыжи и забросив ружье за спину, устремлялся в лес. Там было хорошо. Тихо и спокойно. Только снег обваливался с ветвей, нарушая торжественную тишину. Потом, он всегда убегал в лес, как только намечался скандал с женой. Жена всегда по пустякам скандалила. То просила выкинуть лавки и купить стулья, то хотела выкинуть старую металлическую кровать и купить диван. Петрович не любил спорить, он молча уходил в лес, разводил костер и пек картоху.
По возвращению, жена обычно ворчала, что добычи нет, лучше бы на рыбалку сходил с мужиками. На озеро за сигами. Очень любила покойница озерную рыбку, а вот Петрович только морскую признавал. Навага, да камбала, да беломорская селедочка. Жена вкусно готовила рыбу на сковородке с лучком. Петрович вздохнул, в животе заурчало, и он вспомнил, что так и не пообедал. Все это в прошлом, вся его жизнь одни воспоминания.

 В сенях послышался шорох, шаги, потом стук в дверь.
 - Нюрка, ты что -ли? Чего скребешься, заходи – Петрович отложил ружье и опустил клеенку на стол.
 Дверь распахнулась и в горницу бочком зашла высокая, сухопарая женщина в старом, выцветшем пальтишке.
 - Здравствуй, Лексей Петрович. Я тут калитки испекла, дай думаю соседа угощу. Не обедал еще?
 - Не обедал, Нюра. Тошно одному. Ты давай, разогрей уху, она там в сенях.
 Анна Смирнова жила по соседству. Жила одна, муж ее уже давно уехал на большую землю, да так и пропал. Давно не получала от него Анна вестей. В деревне судачили, что Нюркин муж завел себе новую семью и Нюрка его уже никогда не увидит. Да и правда, чего тут делать нормальному мужику. Колхоз закрыли. Нерентабельно. Другой работы здесь нет. Молодежь тут не задерживалась. Остались одни старики. Нюрка почти каждый день забегала к Петровичу и чувствовала здесь себя не гостьей, а почти хозяйкой. Вот и сейчас она по- хозяйски хлопотала на кухне, разогревая уху и раскладывая по тарелкам калитки с творогом. Анна, женщина хозяйственная, держит козу. Хлопотно, зато молоко и творог свой.
 - Лексей Петрович, ты картошку копал?
 - Копал, Нюра. Немного осталось.
 - Может помочь? Я свою уже выкопала. Мне ведь не тяжело. Ты вон с сенокосом мне помогаешь летом. Анна продолжала разглагольствовать, но дед ее уже не слушал. Мысли его были далеко. На берегу холодного моря, где кричали чайки и искрился снег на солнце.
 Когда льды Белого моря начинают дрейфовать, беломорское стадо гренландских тюленей готовится к прибавлению. Детеныши рождаются прямо на льдинах. Через несколько дней их мех становится абсолютно белым. Белек совсем беспомощен, не умеет плавать и целиком зависит от матери. Спустя две недели бельки становятся серками - смешными подростками с серой пятнистой шкуркой.
 Поморы не убивали бельков. По многим причинам, гуманизм здесь роли не играл. Тогда люди вели борьбу с природой. В этой борьбе выживал сильнейший. Петрович никогда не одобрял убийство бельков. Его сын погиб в пьяной драке с пришлыми, во время такой зверобойки. Было это давно, но Петрович отчетливо помнит покрасневший снег и резкие крики тюленей. И плач бельков, и тушки грудами лежавшие на берегу. Помнит, как приезжали из столицы делегации молодых девиц в ярких коротких куртках. Серьезные мужики в длинных пальто с деловым видом маячили за их спинами. Девицы собирали подписи и убедительно призывали к милосердию. Приезжало телевидение, и журналисты лезли к деревенским с расспросами. Мнение деревенских разделилось. Вот тогда Петрович и поссорился с Серегой. Страсти по зверобойке развели их по разные стороны баррикад. Серега надрывал глотку в местном магазине, доказывая, что деды и прадеды жили зверобойкой веками и завещали своим потомкам. Сам Бог освятил этот промысел настоящих мужчин. Петрович молча слушал, но в душе не одобрял. Деньги эти считал кровавыми. Когда погиб сын, он перестал разговаривать с Серегой. Жены еще общались, но семейной дружбе пришел конец.
 - Захаровна то говорит, что ты недоброе замышляешь против Сереги – Петрович очнулся от своих мыслей и уставился на Анну.
 - С чего это она взяла? Маразм у нее что-ли – Петрович усмехнулся. Вот ведь придумали, старые сплетницы.
 - Так ты, Лексей Петрович, кажинный день ружишко свое наготавливаешь. Зачем? В лес давно дорогу забыл.
- Эвон как. Ну, добро. – Петрович встал, надел старый ватник и закинул ружье на плечо.
- Куда ты? – Анна бойко вскочила, всплеснула руками.
- Ты это, не беспокойся, Нюра. Прогуляюсь пойду.

 Петрович снова сидел на берегу, ружье лежало на коленях. Море гудело и ворчало как потревоженный зверь. Петрович поглаживал ружье и смотрел на волны, но не видел их. Перед глазами стоял кровавый снег. Чья там кровь была людская или тюленья, какая разница. Петрович вновь и вновь проходил этот путь каждый день и жалел только, что тогда не было с ним двустволки. Чего ему терять, ничего у него не осталось только воспоминания, которые он хотел бы забыть и не надрывать себе душу.
 - Сидишь все? – Петрович поднял голову. Опять Серега.
 - Сколько лет прошло, а ты все не успокоишься. Бабки уже шепчутся, будто ты задумал что против меня. Вон и ружье таскаешь с собой, а зачем? Я перед тобой, Лексей, не виноват. Зря ты грех на душу хочешь взять.
- Поздно мне грешить, Серега, пора уже грехи замаливать. Садись, покурим.