Байгус

Часть первая
1913 год

- Каншыыык! (сука - прим. авт.) –в воздухе зловеще раздался резкий и свистящий хлопок, характерный для охотничьего бичика. Умелым взмахом кнута, который предназначался для усмирения разъяренных быков, убийства волков, лис и корсак, Балтабай полоснул по спине жены. Она вскрикнула, упала навзничь и от боли начала царапать ногтями землю. Выцветший, некогда роскошный камзол, покрытый серой пылью, не смягчал удар, пятна крови обагрили подол платья, рукава были разорваны, оголив белоснежную кожу с бордовыми полосками со следами  плети. Ее платок затерялся где-то в пути, черные, густые косы расплелись, и распустившиеся волосы закрывали перекошенное от страданий женское лицо. Нурбике дрожала всем телом, но все же силилась подняться на ноги.
- Ууу, змея! – Балтабай, сидя на коне, с остервенением нанес еще один точный удар, тонкая часть плети пришлась по лицу женщины. Ее пронзительный крик повис в воздухе, и она снова упала на колени. Потом беспомощно повалилась набок и затихла. 
Сердобольная старушка, стоявшая ближе всего к Нурбике, закрыла ладонью глаза маленькой внучки, с ужасом взирающую на окровавленную женщину. 
- Байкус-ай (несчастная, бедняжка - прим.авт.), - прошептала старуха и тяжело вздохнула.
Балтабай с самодовольным видом огляделся вокруг и хмыкнул от гордости. На этот раз собралось больше зевак, чем обычно. Они сгрудились вдоль кривой тропинки, вытоптанной сотнями пар людских ног и ведущей в аул, где согласно иерархии разместились юрты – богатые, белоснежные в центре, а серые, прохудившиеся - в отдалении по краям.
Молчаливая толпа с интересом наблюдала за очередной публичной поркой, которую устроил жестокий Балтабай. Он делал это для устрашения жены, утоляя, таким образом, свою беспричинную ревность. Деспот был маленького роста, коренастый, кривоногий, поэтому на коне чувствовал себя гораздо уверенней. Мужчина высокомерно держался в седле, выпятив грудь, подбоченившись, небрежно поигрывал рукояткой кнута. Его рысьи глаза навыкате стреляли по сторонам злобным и недоверчивым взглядом, крупный мясистый нос покрылся потом, по-детски пухлые губы несуразно смотрелись на широком безбородом лице. 
Нурбике была красива. На белом, как молоко, коже сияли черные лучистые глаза с длинными, пушистыми ресницами, точь-в-точь, как у верблюжонка. От смущения на ее щеках появлялся румянец и притягательно играли ямочки. Брови, как ласточки взлетали вверх от удивления или страха. По нраву она была на редкость кротка, скромна. Никогда не смотрела мужчинам в лицо, завидев их издалека, опускала голову и быстрым шагом проходила мимо.
 Балтабай привез невесту издалека и заплатил за нее большой калым. Ему льстило, что такая красавица снимает с его ног грязную обувь, и он может запросто пнуть ее в грудь, а потом хохотать от того, что жена, отлетев на метр, ударилась головой об железный сундук. Он мог плеснуть в ее лицо горячим чаем, если ему показалось, что она небрежно наполнила пиалу из самовара. Балтабай никогда не называл супругу по имени, за Нурбике закрепились прозвища «каншык», «змея». Его мать, сварливая, злая Бибихан отличалась не меньшей жестокостью, чем сын.
- Зачем привез ее!? – ругала она Балтабая, - говорила тебе возьми Хадишу в жены. Не послушался мать! Столько скота отдал за этот пустоцвет, три года прошло – родить не может. А Хадиша, между прочим, скоро подарит своему мужу третьего ребенка…
От слов матери Балтабай зверел, с яростью оттаскивал за косы Нурбике и начинал безжалостно колотить ее. Обезумевшая от боли женщина убегала в степь, и тогда деспотичный муж брал охотничий бичик, и вскочив на лошадь, пускался в погоню, чтобы вернуть ее, усмирив публичной поркой на глазах людей.
- Акымак (негодяй – прим.авт.), ты что творишь!? – донеслось сбоку грозный окрик Мергена. Он резко подскочил к лошади, которая со ржанием  встала на дыбы перед мощной фигурой охотника. Балтабай, еле удержавшись в седле, задрожал от злобы и испуга. Замахнувшись кнутом, он не решился ударить невесть откуда взявшегося смельчака.
- А, ну, прочь с дороги, - процедил всадник сквозь зубы. Но Мерген не шелохнулся, взяв под узды вздыбившегося коня.
- Кнутом не бьют ни детей, ни женщин!Даже лошадь без необходимости не огреешь плетью! – прорычал охотник. – А ты взял в руки бичик, который не красит достойного мужчину.
 Толпа зашевелилась и оживилась, с потехой ожидая развязки столь неожиданного оборота событий.
- Моя жена! Что хочу, то и делаю! Могу убить, могу задушить! И никто мне не помешает, - завопил Балтабай, его глаза налились кровью от бешенства. Он смачно плюнул в сторону Нурбике, которая скрючившись, в беспамятстве лежала на земле.
- В Судный день ответишь перед Аллахом за каждый удар плетью и не будет у тебя там защитника, - спокойным и уверенным голосом произнес Мерген.
- Люди, - брызгая слюной, с насмешливым тоном обратился Балтабай к толпе, - разве я не муж этой бесстыжей женщины!?
Все, кто стоял в безмолвной серой массе, понимали, кто такой Балтабай – богач, у которого можно одолжить ягненка или козу. Либо этот чудак Мерген, что живёт в диком одиночестве далеко в горах и спускается в аул пару раз в год.
- Муж, - робко пробил тишину  мужской голос.
Балтабай оживился, почуяв молчаливую поддержку односельчан. Он, привстав на стременах, грозно выкрикнул: 
- Кто властен влезать между мужем и женой!? Ааа?!
- Никто!
- Никто не смеет… - уже громче раздавались крики то там, то здесь.
- Слышал!? – повернулся к охотнику торжествующий Балтабай. Мерген с недоумением посмотрел на всех, медленно отпустил узды лошади, и подошёл к лежавшему телу женщины.
 - Разве можно вас назвать людьми!? – приглушённым от негодования голосом проговорил он. - Я Мерген - сын Бахтияра, потомственный охотник и всю жизнь живу в горах. Каждый божий день вижу диких зверей, но ни одно животное не зверствует вот так, - он ткнул пальцем на Балтабая. – И все это происходит с вашего молчаливого согласия. Мне стыдно не то что жить, даже находиться рядом с вами…
Мерген с болью посмотрел на несчастную женщину, и махнув рукой на толпу, зашагал быстро к окраине аула, где мирно паслась его лошадь в ожидании хозяина.
Балтабай с триумфом посмотрел вслед низвергнутому смельчаку, и расхохотался, потом окинул свирепым взглядом толпу, чуть помедлив, наклонил тело набок, цепко схватился за длинные волосы Нурбике и пустился рысью, волоча по земле обмякшее тело жены.
Возле зарослей густого тугая, где текла узенькая речка, берущая исток из горного родника, Балтабай натянул узды, без усилий поднял лёгкое тело женщины и изо-всех сил бросил в овраг, откуда раздался хруст веток и, испуганно каркая, вылетело несколько ворон. Потом он развернул лошадь и пустил ее галопом. Когда затих топот лошадиных копыт, неподалеку от глинобитного мазара, где покоился прах святого, раздался протяжный и жалобный плач птицы байкыз (сыч- прим.авт.), который разносился по степи заунывной печальной песней. Вскоре пронзительным эхом начала вторить ей еще одна.
Степь накрыли вечерние сумерки, в небе засияла первая звезда.
 Голову и правую руку Нурбике омывала жемчужная вода и казалось, в этом большом мире только птицы байкыз оплакивали горькую долю несчастной.

Часть вторая
1955 год.

- Темная ночь, унеси с собой мои страхи! – шептала без устали Улжан. -Пусть рассеется вместе рассветом мой дурной сон…
Вот уже которую ночь снится ей одно и то же: будто она птица байкыз и перелетает в ночи от кочки до кочки. Видит она то ли тень, то ли женщину, которая еле ползет по земле, пытается приподняться на колени, но снова падает и ползет из последних сил дальше. Вконец обессиленная женщина поднимает голову и издает наподобие хрипа, пытаясь освободить боль души и плоти. Когда луна осветила ее лицо в кровоподтеках и синяках, то Улжан в воплощении птицы увидела и обомлела – это была она. Из ее уст невольно сорвался стон, который разнёсся по степи печальным криком птицы байкыз… 
Первым проснулся отец и вышел во двор выгнать скот на пастбище. Следом встала мать, она хлопотала по хозяйству, а потом напевая вполголоса казахскую песню, принялась шить корпе для приданной дочери. Мать Улжан – Лятипа, круглолицая, дородная женщина отличалась добротой и кротким нравом. В ауле она слыла умелой мастерицей, способной вышивать необыкновенные узоры на лоскутных одеялах, лучше всех взбивала домашнее масло из сливок и делала невероятно вкусный курт. Улжан была ее единственной дочерью, и она души не чаяла в ней.
Лятипа вздрогнула, когда увидели у двери бледную девушку:
- Кровинушка моя, на тебе лица нет!? Не выспалась? Волнуешься, поди!? – Лятипа заплакала. - Уедешь через неделю, останемся вдвоем со стариком. Дочь в доме гость!.
- Мама, - Улжан кинулась в объятия матери и разрыдалась, - может мне не стоит выходить замуж. Буду жить с вами!
- Что ты такое говоришь, - проворковала мать нежно,утирая слезы и поглаживая черные, как смоль, косы дочери. – Вырастили, выучили, теперь и свою семью пора заводить, внуков будем нянчить. Это же такое счастье…
- Мне каждую ночь снится дурной сон…
- Не говори так, дочка, - возразила женщина, приподняв голову Улжан и заглядывая в ее глаза. – Сон, как говорила моя нагашы апа (бабушка по материнской линии- прим. авт.) подобен воробьиному помету. Еще нас учили, что все, что снится, следует трактовать к добру…
- К добру, мама! – тихим голосом отозвалась Улжан, - Но все же на сердце неспокойно.
- Расскажи, что тебя тревожит!?
- Во сне я была птицей байкыз…
- Байкыз, говоришь, - брови Латипы взметнулись вверх, потом помолчав, она уверенно договорила, - ну и что с того!? Мало кто знает, что она является символом глубокой мудрости. Байкыз, байкус – так называют эту таинственную птицу. Много кривотолков возникло из-за ее тоскливого ночного плача, будто она предвещает горе и несчастья, поэтому ее издавна побивали камнями. А вот старая притча про царя Соломона раскрывает истинную ценность этой удивительной птицы…
И она, с нежностью возложив голову дочери на свои колени, где лежало корпе, принялась рассказывать сказку. Улжан, будто маленькая девочка, прижав коленки к животу,  уютно пристроилась на полу, и жадно внимала увлекательному сказу матери. Прямо как в детстве…
- Царь Соломон потерял голову от любви и исполнял все прихоти своей капризной жены, – лилась неторопливая, красивая, образная речь Лятипы. - Однажды она потребовала построить ей дворец из птичьих костей. Правитель тут же своим повелением указал собраться всем птицам. Они покорно слетались ко дворцу. Им протыкали клювы, продевали нитки, обрекая их на мучительный голод и гибель. Но не хватало лишь одной – Байкыз. Разгневанный царь отправил за ней, и когда она предстала перед Соломоном, закричал: как ты посмела не явиться по моему зову.
- Прости, правитель! – грустно ответила птица. - Я думу думала…
- И о чем ты думала!? – усмехнулась строптивая жена Соломона.
- Я думала о том, чего же больше в этом мире – гор или равнин?!
- Конечно же, равнин, - раздался ответ.
- Нет, мой царь! Если считать верхушки могильных склепов, то гор больше.
- Хм, - задумался правитель, - о чем еще были твои думы!?
- … О том, кого же больше: мертвых или живых!?
- Ответ ясен – живых!
- Прости, мой правитель, но если считать, что сон – это маленькая смерть, то умерших больше.
Соломон задумчиво закивал головой в знак согласия. 
- Еще, о чем ты думала, Байкыз, - грозно спросил он.
- Особенно много дум вызвал вопрос: кого больше - женщин или мужчин!?
- И каким стал твой ответ!? – снова нахмурился царь.
- Если считать мужчин, которые живут умом своих жён, то женщин все же больше…
Понял царь Соломон скрытый намек Байкыз и отпустил всех птиц на волю. С тех пор у каждой из них есть в клюве дырка, кроме самой мудрой, спасшей все птичье царство. Это – Байгус, Байкыз…
Улжан улыбнулась, привстала и обняла свою маму. Затем, собравшись с духом, с тревогой произнесла:
-  Мама, там в моем сне я видела избитую до полусмерти женщину… И знаешь, ее лицо… Она похожа на меня или это была я…
Улжан горько заплакала. Лятипа всхлипнула следом и подняв глаза, умоляющим голосом вознесла молитву:
- О, Всевышний, береги верблюжонка от горькой доли моей матери Нурбике!
Дочь прислушалась к словам матери и, наконец, решилась задать вопрос, который носила в сердце многие годы. 
- Мама, мне говорят, что я очень сильно похожа на нее! Это правда!?
Лятипа покачнулась, закрыла глаза, потом обратила свой взор на окно, за которым просыпались звуки аула.
- Ты похожа на нее как две капли воды. А вот я внешне  похожа на отца, - сказала она, и ее рысьи глаза наполнились слезами, пухлые губы задрожали, - но я не видела своих родителей. Так получилось, что моя мать влачила жалкое существование в доме мужа. Однажды, рассвирепевший отец оставил ее истерзанное от побоев тело в степи. Только к рассвету она приползла к юрте…
- Но почему, - вскричала Улжан, - почему бабушка не ушла от него?
- Ох, доченька, - покачала головой мать, - если бы она вернулась в родительский дом, то покрыла бы всю родню несмываемым позором.
- Неужели ее родители не знали, как плохо живется дочери и не забрали ее?
- Знали они, - едва слышно прошептала  Лятипа, - в то время не было писем, телеграмм. Единственным посланием могло стать корпе, сшитое собственными руками, как подарок родне. Вот посмотри и скажи, какие узоры на моем корпе?
- Твои узоры совершенны, мама, - восхищенно произнесла дочь.
- А, вот моя мать шила лучше меня, но когда готовила подарок для родителей, нанесла узоры неровно, с рваным изгибом. Это означало лишь одно – ей тяжко живется в доме мужа. Но закон, обычаи суровы – невестка не должна покидать его по собственной воле. А родители девушки, отпустив ее замуж, не имеют права вторгаться в их жизнь.
- И что случилось потом? – Улжан схватила руку матери и крепко сжала в ладонях.
- Спустя год моя мать наконец забеременела и родилась я. Она была очень слаба, не оправилась после родов и умерла к утру следующего дня. Отец,не переживавший из-за утраты, больше злился, что жена не родила наследника. Но через неделю не стало и его. Он попал в сильный буран, и несчастного растерзали волки. Его мать, Бибихан, потеряв единственного сына, от горя сошла с ума, впоследствии ее тело нашли  возле мазара святого. Скорее не тело, а кости, все что осталось после коршунов и диких зверей. Такая страшная смерть настигла их…
В комнате воцарилась полная тишина. Лишь курица за окном заботливо кудахтала, звала цыплят на прикорм. Залаял домашний пёс, видимо, вслед случайному прохожему.
- Мама, а кто тебя вырастил?
- После смерти отца приехали родители моей матери и забрали к себе. Там я и выросла, рядом с доброй нагаши апа. Они оплакивали дочь и очень сожалели, что я не похожа на нее.
- А, тебя, тебя отец бьет?
- Бывает, конечно, бьёт, но без злобы, больше для острастки, - буднично проговорила Лятипа, будто речь шла об отелившейся корове. – А куда пойдешь!? Бабушки и дедушки нет, у родни дом полный деток. Они будут тыкать пальцем, ведь считается большим позором – уйти от мужа и вернуться в родительский дом. 
- Чай готов? - донесся из соседней комнаты недовольный голос Елжана, мужа Латипы.
Мать с дочерью суетливо вскочили, друг за дружкой выбежали из комнаты и бросились накрывать стол, подогревать чайник. Глава семьи смотрел на свои загорелые, широкие руки и кряхтел в ожидании завтрака. Его обветренное черное лицо было мрачным, холодные глаза смотрели немигающим взглядом. Нос с горбинкой, густые усы и борода с проседью придавали его облику грозный вид. Он с наслаждением осушил пиалу и снова протянул ее Лятипе. 
- Чай хороший, - одобрительно похвалил жену.
- Хозяин дома, - зардевшись от похвалы, неторопливо заговорила женщина. Она решила воспользоваться хорошим настроением мужа, - может быть, мы перенесем свадьбу дочери на следующий год?
Улжан замерла в ожидании отцовского ответа.
Елжан резким движением одной рукой смел посуду на столе и грозно закричал:
- О чем говоришь, женщина! – и сердито посмотрел на дочь, - Чего удумали тут вдвоем. Сказал, что пойдешь за Жигера, значит быть тому…
Лятипа смахнув слезу с глаз, торопливо пробормотала:
- Твое слово – закон!
Сердце Улжан сжалось, и она опустив голову, поднялась со стола и покорно пошла прочь, будто на эшафот…

Три года спустя

- Признайся, Жигер,  где ты урвал такой лакомый кусок? - оскалил кривые зубы плешивый сослуживец Совет.
- Это точно, - закивал головой весельчак Сырым, - во всем округе такой красавицы не найдешь...
Жигер побагровел, его лысина покрылась каплями пота. Серые глаза метали искрами гнева.Он кинулся было к мужчинам с кулаками, но удержался,  резко надев  фуражку, выбежал из отделения милиции. Вслед раздался громкий смех. Негодующий Жигер завел мотоцикл и поднимая клубы пыли, на большой скорости помчался по единственной улице.
Улжан сидела за столом, уговаривая трехлетнего сына Айбына выпить молоко. На пятом месяце беременности ее живот стал заметнее, а плод постоянно напоминал о себе лёгкими толчками. Женщина приложила ладонь к животу, улыбнулась Айбыну, который начал медленно пить из кружки теплое молоко.
Пинком в дверь ворвался разъяренный Жигер, в одной руке он держал милицейский жезл. Улжан со страхом посмотрела на мужа и прижала сына к себе.
- Сука, - взревел Жигер, - с кем гуляла, говори!? С Советом или с Сырымом!? - Он подбежал к Улжан и ударил палкой по спине. Женщина закричала от боли, Айбын заплакал и со словами "не бей маму" охватил отца за ногу. Жигер одной рукой ухватил ребенка и швырнул в сторону. Улжан вскрикнула ещё сильней и умоляюще произнесла:
-  Не трогай ребенка! Айбын, сынок! Жигер, пощади!
Но неистовый мужчина распалился сильней и начал пинать сапогами жену. Она руками прикрывала живот, и сквозь стон не переставала просить:
- Только не бей по животу, прошу...
В распахнутые двери вбежала соседка Назира - близкая подруга Улжан. От негодования ее глаза пылали огнём. Она бросилась с кулаками к Жигеру:
- Изверг, что делаешь!? Пусть отсохнут твои руки и ноги!
Изо-всех сил она оттолкнула крепкого мужчину, который  от неожиданности покачнулся, и упал. Озверевший, с пеной у рта, он бросился к Назире, и ухватившись за ее локти, прижал к стене. Улжан, медленно ползая на коленях, незаметно выбралась из комнаты и побежала в степь, безуспешно ища убежище.
- Ух, какая баба, - Жигер дыхнул перегаром, не сводя плотоядного взгляда от  зелёных глаз Назиры, грубо  сжал женскую грудь.
Назира резким ударом колена в пах заставила мужчину выгнуться от боли.
- Негодяй, я найду на тебя управу! К начальнику пойду, в райком поеду...
Жигер скрючившись от боли, со злостью выпалил:
- Только попробуй, ведьма, я сожгу тебя вместе с твоим курятником.
Но Назира, не посмотрев на него, схватила плачущего Айбына и выбежала из дома. Она видела, как  худенькая фигура ее подруги маячила вдалеке. Назира с ужасом представила последующие действия Жигера, и сдерживая рыдания, забежала в свой дом. На кухне перед Айбыном вместо игрушек она быстро разложила кастрюли, чашки, ложки  и лихорадочно стала искать записную книжку в полке. Телефон в ауле был установлен только в нескольких  домах - у директора колхоза, парторга и у нее, бухгалтера. Она набрала номер, и вскоре после продолжительных гудков услышала женский голос:
- Лятипа апай, это Назира, подруга Улжан. Я должна Вам сказать .. Вот уже три года дочь скрывает от вас, что живёт как в аду. Приезжайте и заберите ее живую, иначе вам придется оплакивать Улжан на похоронах...
Назира, не сдержавшись, разрыдалась и, не дождавшись ответа, положила трубку. Выглянув в окно, и убедившись, что мотоцикла Жигера нет,  она начала искать фонарик, затем выбежала в соседский двор, запрягла лошадь в арбу, посадила Айбына, который с восторгом смотрел на коня. Назира ловко встряхнула поводья,  и лошадь медленно потащила старую арбу по бездорожью...

- Зверь, зверь, - плакала Назира, пытаясь развязать узлы на верёвках, которыми крепко была привязана Улжан к дереву. - Что он с тобой сделал! Байкус-ай!
Изувеченное от побоев тело подруги Назира аккуратно положила на землю. На арбе с Айбыном она долго блуждала по степи, отчаявшись найти несчастную,. В кромешной темноте, освещая фонариком, она обнаружила наконец беременную женщину, привязанную к единственному дереву, с могучим стволом и пышной кроной.
- Зачем терпеть такую жизнь, - с надрывом бормотала Назира, - отец Жигера был зверем, на глазах сына бил свою жену. Ты хочешь, чтобы Айбын тоже таким стал...
Мальчик тем временем мирно сопел на арбе, он был заботливо завернут в теплое одеяло.
Улжан застонала, но увидев склонившуюся подругу, облегчённо вздохнула.
- Назира...- облизывая пересохшие губы, прошептала Улжан, - пусть мои родители позаботятся об Айбыне.
Она закрыла глаза и впала в небытие. В ночной степи разнёсся громкий крик Назиры, полный горя и отчаяния:
-Нееееет!
Где-то неподалеку в ответ застонала, заплакала пронзительным эхом птица байкыз, байгус...

2000 год

- Автобус сломался, и нужно время, чтобы устранить поломку, - расстроенный водитель обратился к пассажирам. - Вы можете пройти в чайхану и отдохнуть там.
Люди гуськом,  молча и неторопливо, спускались из автобуса.
- Улжан, - раздался удивленный возглас, - ты ли это!?
- Назира!!!! -
Две пожилые женщины смотрели друг на друга, потом обнявшись, долго стояли, не скрывая слез.
За столиком подали большой чайник, молоко. Подруги с радостью разлили чай и отпив по глотку, начали задушевный разговор.
- Назира, я тебя так долго искала!
- И я искала!  После того, как увезли тебя родители, Жигер начал угрожать, и мне  пришлось спешно уехать к дальним родственникам, - голова Назиры была покрыта платком, сеточка морщин вокруг внимательных зелёных глаз  придавала благостное выражение ее лицу. - Во время переезда я потеряла адрес твоей мамы. Ведь помнила только название района, а  как называется село напрочь вылетело из головы. Расскажи, поскорее... Как сложилась твоя судьба.
Улжан улыбнулась и ее брови, как ласточки взметнулись вверх. Черные как смоль косы сменила модная короткая стрижка. В брючном костюме она не выглядела на 70 лет. Изящная фигура сохранила былую стать. Даже морщины на лице были едва заметны, ее большие как у верблюжонка глаза сияли от радости. Лёгкая тень от воспоминаний слегка накрыла ее лицо, она тихо вздохнула и начала свой рассказ:
- Родители не решились увезти к себе, боялись общественного порицания, пересудов..  Брат отца - директор колхоза предложил свою помощь. Меня устроили фельдшером, дали жилье, тут я и родила доченьку Кундыз. Так бы жила сама с детьми,  но несколько лет спустя добрейшая соседка Айжан апай засватала меня за своего сына. Я поначалу воспротивилась, куда мне выходить замуж с двумя детьми. К тому же он моложе на пять лет. На мое счастье, Нусип оказался внимательным, заботливым, покорив прежде сердца моих детей. Так и вышла замуж.  Вскоре я родила ему дочь, Жулдыз. Она умница, красавица, состоялась как профессионал, мама, жена. Пять лет назад дочь перевезла нас с мужем из села в столицу, купила квартиру. Ох, что я все про себя. Теперь твой черед, Назира...
 - Благодарения Аллаху! Как я рада увидеть тебя счастливой,  - Назира заплакала, не скрывая радости от неожиданной встречи, - Все эти годы думала о тебе и неустанно молила  Всевышнего за тебя! А что я!? Свою судьбу так и не встретила, но у меня есть сын. Он выучился за рубежом на архитектора, теперь строит города... Зовёт меня к себе, но я никак не решусь. Как можно оставить свой аул и переехать в каменный мешок!?
Они говорили по очереди, вспоминая былое, то смеясь, то плача. Подул прохладный ветерок. На топчане, освещенный фонариками, сидели люди, незаметно в беседе, опустошая пиалу чая одну за другой.
- Назира, скажи мне, отчего так...От любимого мужа родилась и выросла счастливая дочь, - задумчиво произнесла Улжан. - А дети от Жигера, какой бы ни была сильной материнская любовь, маются в несчастьях.  Вот Айбын вырос хорошим человеком, и семья дружная, жена - ладная, хозяйственная, четверо детей у них растут. Но по работе что-то с тендером не заладилось и посадили его на шесть лет. Что я пережила в эти годы . А дочь Кундыз с первых же дней повторила мою горькую долю. Но недолго думая, я забрала ее со всем скарбом. Она же редкая упрямица -  не хочет жить с нами, мается по съёмным квартирам с ребенком.
- На все Воля Аллаха! Кто знает, в чем  Божий промысел! - помолчав, ответила Назира, -  Я долго искала Бога в миру, в храме, а оказалось, что прежде, надо найти  Его в душе. Одно усвоила точно: все испытания несут благо, за большим несчастьем следует облегчение!
Назира вздохнула, и  подняв глаза, она  спросила подругу:
-  А Жигер!? Что с ним стало?
- Ох, - тяжело перевела дух Улжан, и продолжила, - дважды женился, потом развёлся. Больше детей у него не было. В горячке подрался, уволили его из милиции, отсидел два года. После начал потихоньку прикладываться к бутылке...
- Улжан, - прервала осторожно Назира и взяла ее руку, - ты простила его!?
- Хочу простить, но не могу, - подруга, сквозь рыдания обнажила рукава, где остались черные следы ожогов. - Можно ли забыть, как он  с хохотом тушил на моей коже сигарету. А когда он гнал меня как затравленного зайца по степи на своем мотоцикле... Забыть!? Как он, привязав меня к дереву, бросал кинжал. Острие ножа впивался в ствол, то рядом с моим ухом либо над головой. А когда  затвердел и окаменел мой живот,  показалось, что в моем чреве задохнулся от страха мой не родившийся ребенок. И знаешь, о чем молила в ту минуту!? Я молила лишь об одном. Чтобы кинжал впился а мою грудь, в сердце..
Не в силах забыть страшные воспоминания, она горько расплакалась. Назира обняла, молчаливо поглаживая плечи подруги. Немного успокоившись,  утирая слезы, Улжан  отпила чай из пиалы и устало  добавила:
- Он же все-таки пришел ко мне, валялся у ног и просил прощения.  Я как увидела его, будто огнём обожгло душу от ненависти. "Уходи прочь, проклинаю тебя, никогда не прощу" - кричала ему неистовым голосом и потом не помню, как потеряла сознание.
После продолжительного молчания Назира, утешая подругу, убедительно произнесла:
- Улжан, моя душа, надо простить Жигера,  ради своих детей. Ведь проклиная мужа, ты не могла предположить, что  тень проклятия коснется и  детей. Ведь в них течет кровь Жигера.
Улжан подняла свои большие черные глаза и в них замер ужас.
- Детей!? О, Аллах! Я об этом не думала. Но Жигер умер!  Если не простила его живого, как мне простить его - мёртвого!?
- Душа вечна, и нуждается в прощении даже в загробном мире. Послушай, Улжан, Аллах Милостив! После несчастий одарил Он тебя светом любви и счастья. Аллах - Всепрощающий!   И Он учит нас прощать друг друга! Но люди в ответ опутывают свои сердца оковами обид и проклятий. И не догадываются, что, тем самым, превращают свои души в темный зиндан.
Улжан смотрела вдаль, пытаясь вникнуть в сокровенный смысл слов Назиры. Где-то неподалеку раздался в ночи пронзительный крик птицы байкыз.
- Это птица байкыз, - дрогнувшим голосом прошептала Улжан, но потом вспомнив притчу матери о царе Соломоне,  улыбнулась мягкой улыбкой.
- Байгус!? Да, это она, - сказала Назира, оглядываясь по сторонам, будто  пытаясь разглядеть сквозь темноту маленькую таинственную птицу.
Небо, сияющее яркими звёздами, подобно волшебному шатру. И было так спокойно и тепло женщинам в этой чайхане, затерянной где-то на полустанке, в степи.  Вслед за одной птицей начала эхом вторить другая. Их печальные крики переливались, перекликались, будто тоскливым пронзительным стоном мудрые байкус стремились  донести   до Улжан кодовое слово -  "прости, прости".