Монашеский опыт, и панский передел

В архивных фондах Вильнюса недавно обнаружен документ, который воссоздал картину прошлого – период, когда Речь Посполитая рушилась, уступая перспективу. Документ отразил час передела – но не заключительный, а промежуточный: когда правостороннее побережье Западной Двины отошло Российской империи, и центр Полоцкого воеводства сместился на юг. В названии обозначен акцент: характеризовалась область сохраненной части Великого княжества Литовского – nie zabranego (незабранного) воеводства.

Документ составлялся в 1775 году, и в нем перечислены все объекты Лепельской парафии, которая распространялась на территорию, сегодня именуемую Лепельским районом, но значительно большую: она почти равнялась созданному при царях Лепельскому уезду. Объекты облагались тарифами – ставками налоговых поступлений.

Парафия – это приход, округ, объединенный верующими католического богослужения, и сей довод подтвердил настоятель Лепельского костела отец Андрей: «всё, что относилось к парафии, было католическим».

Белорусский ученый, кандидат исторических наук Вячеслав Носевич считает, что реестр не подразделял «поставщиков» налогов по вероисповеданию. Католицизм был главной, государственной религией, и парафии играли дополнительную роль административных единиц при налогообложении, мобилизации и т.п. «Это визитации приходов могли быть отдельные для католиков и униатов, а подымное обложение касалось всех (и евреев в местечках тоже)», - объяснил он и привел, для сравнения еще один документ: акт визитации за 1782 год, где прямо сказано: "Деревни и застенки… населены людьми русского обряда". Под «русским обрядом» понимались тогда униаты (в местечках еще и иудеи). Люди исключительно этого обряда жили, можно сказать, поголовно, в деревнях, которые представлены в парафиальной ведомости как веси.
 
Ясно, что Речь Посполитая декларировала объединительные процессы, на основании флорентийских общерелигиозных принципов. Жизнь строилась по-униатски. По идее, все верующие должны были быть равны, независимо от исповедальной направленности.

Что же получилось, о чем поведала «парафиальная ведомость» (назовем ее так) второй половины XVIII века?

БОГОМОЛЬЧЕСКИЙ УДЕЛ

Главными распорядителями лепельской парафиальной недвижимости на тот час были богомолки – монахини Виленского бернардинского монастыря. С их собственности и начинается тарифный обзор – с их центра: двор Заболотье (Zabolocie) насчитывал «1 дым». Дым нельзя отождествлять с «домом», это несколько разные понятия, хотя и близкие. «Дым» в большей степени соответствует хозяйственному устройству – этакой «конструкции», с жилой постройкой и подсобным хозяйством.

Основным достоянием монахинь считался, конечно, Лепель – в то время местечко, которым они владели по фундушу, то есть по дару (по завещанию Льва Сапеги). В нем размещалось, указывает ведомость, 105 дымов, которые делились на два вида – «пляцовые» и «пользующиеся пахотной землей». Это подтверждается инвентарем за 1641 год, где указаны земельные наделы местечковцев (как сегодня садовые или огородные участки) в окрестностях Лепеля. «Пляцовых» - без пахотных участков – было в два раза меньше. Соответственно и плата взымалась разная: с «пляцев» она была равной 2-м злотым, а «земельные» платили по 5 злотых.

Сразу скажем, тарифы не были «сумасшедшими» - «катастрофическими», как, например, сейчас в некоторых странах бывшего Советского Союза так называемые коммунальные платежи. Сравним. Пуд сала, например, стоил порядка 10 злотых, пуд мяса - порядка 3, воз сена - от 1 до 4-х, сажень дров - 3-4 злотых.

«Всякие дополнительные повинности могли составлять в эквиваленте примерно 20 злотых», - обобщил ученый Носевич, рассказывая об общем характере налогового бремени.

Сколько католиков и униатов было в парафии, можно оценить, сопоставив этот документ с актом визитации за 1782 год (разница между ними всего 7 лет). «Дворов шляхецких 44», указывал лепельский декан в визитации, и шляхта поголовно относилась к католическому сословию.

Старый Лепель в составе богомольческого удела назывался весью. Но это была не самая большая деревня. Самыми населенными считались «Юркова» (74 дыма), «Стаи» (52) и «Боровно» (40 дымов). Сравнивая эти данные с Новым Лепелем - местечком, можно представить размеры последнего: они не впечатляют. По данным инвентаря за 1641 год, а это, по сути, начальный период истории монашеского удела, то увидим, что тогда местечковых дворов было значительно больше. Пожалуй, в этом нет ничего удивительного: прошло более ста лет, и многое могло повлиять на перемены.

В Старом Лепеле было еще меньше дымов - всего 29, и это количество равнялось «Мацюшыну» (так в тексте) на севере и «Пулсвержу Великому» (так в тексте) на юге: другим бернардинским весям. Остальные были еще меньше – в основном по 3-4 дыма (некоторые и до 16-ти насчитывали), но менее трех ни в одной не было. В общем списке я нашел также свои Веребки, которые тоже назывались тогда «весью» - там было только 4 дыма. Это первая письменная ссылка на мою деревню: Wierebki (в переводе с польского – «верба»). На первой российской карте 1795 года название подтверждается – но с одной пропущенной буковкой: «Вербка». Уместно будет сказать, что в инвентаре Лепельского имения за 1641 год такого топонима нет, но есть «слободка Береща», что можно рассматривать как предысторию Веребок: люди перебрались на более удобное место проживания. На той же карте 1795 года «слободки» уже нет, но прописана некая «Дедница», из чего можно заключить, что территория заселялась в период строительства Березинской водной системы (возможно, что «Дедница» представляла собой временный пункт пребывания строителей системы). Дедницы теперь нет, наверное, по окончании строительства ее свернули. А «Вербка» превратилась в приличное село, раскинувшись по двум берегам созданной Системы, и даже функционировала церквушка, куда приезжал из уездного центра батюшка, чтобы проводить религиозные обряды.

Интересно, что расположенные неподалеку от Веребок деревни, как, например, современные Беседы и Черноручье, в парафиальной ведомости не указаны вообще – похоже, что тогда в той зоне еще не было никаких других поселений, а ближайшими определялись Оконо, Городец, Стаи.

Забегая вперед, отметим Жежлино. Там фиксировался целый куст землепользователей, в том числе церковного склада, что говорит о притягательности тех окрестностей – о их первоначальном проявлении. Бернардинкам принадлежали 16 дымов в «веси Жежлин» и 9 дымов в «слободке Жежлянской». Кто был из других собственников, скажем ниже.

По величине податков, веси приравнивались к «пахотным» местечковым пляцам, и платили по 5 злотых. Всего же непосредственно монашеская «маетность» (собственность) насчитывала 402 дыма, и сумма сего побора составляла 2080 злотых.

Отметим, что в Новом Лепеле, как и в Старом, располагались пресвитеры (священники), которые тоже платили по 5 злотых со своих дымов – независимо от того, что имели «дополнительные» условия для проживания – как говорится, по месту службы: еще и в Стаях (даже два дыма), и в Юрковой Стене (один). Монахини тоже выплачивали подымный налог со своего заболотского центра.

ПАН ДРОЗДОВИЧ В ПЛЕБАНИИ

Как видно из перечня, на территории монашеского местечка располагалась плебания – «латинского вероисповедания», при которой функционировала школа. Плебания тоже расплачивалась за свой дым (5 злотых), но ей принадлежали еще и три «пляцовых» в местечке (по 2 злотых). Плебания занимала особое положение, располагая собственным имением. Это повелось еще со Льва Сапеги, который, меняя религиозное мировоззрение, к концу жизни остановился на католичестве, и подарил часть земли лепельскому костелу. Причем, это решение предшествовало его поступку в адрес виленских избранниц – монахинь-бернардинок, и получилось в итоге, что два католических образования соперничали между собой за престижное пребывание.

Центр плебанского имения располагался на другом берегу Уллы – в Лядно, к которому примыкала старая одноименная весь (20 дымов) и два застенка: Боровое и Сохачи, где располагался «пан Дроздович» со своим дымом, с которого взимались «злотых 3 грошей 10». Какие функции исполнял пан и как это отражалось на деятельности плебана, пока не известно. Но одно ясно: к монашескому, бернардинскому, центру он отношения не имел. Возможно, Дроздович был примером в освоении собственнических земель, что побуждало других панов наниматься в арендаторы.

Повторимся, бернардинки занимали территорию, отошедшую им по завещанию в 1633 году. Их земли составляли центральную часть Лепельского парафиального округа, а периферия принадлежала другим. Ведомость тем и знаменательна, что в ней представлена вся картина, со всеми населенными пунктами, и названы владельцы поместий – имений: как по социальному положению, так и по должностному, чиновничьему складу. Все периферийные собственники назывались «панами», поэтому в дальнейшем я не стану повторять каждый раз это слово, ограничиваясь лишь некоторыми случаями, чтобы напомнить о их существовании.

«СУДЕБНЫЙ» ЗАПАДНЫЙ СЕКТОР

На западе имение Пышногоры принадлежало Пакошу, «судье гродскому смоленскому», а местечко Пышно – пану Кащицу (так в тексте), «подстаросте оршанскому». Это была разновидность собственников, которые представляли службовый, ближайший к власти, класс. Таких было много, и мы всех их, последовательно, назовем. Здесь только скажем, что с Кашицами (Кащицами) богомолки Святомихальского монастыря вели непримиримую борьбу из-за территориальных притязаний «оршанца», которая обострилась накануне передела Речи Посполитой, и мать Тереза – настоятельница – неоднократно обращалась в Трибунальский суд. Кашиц (Кащиц) занимал не столь высокую «посаду» (номенклатурную), но матушке Терезе трудно было добиться справедливости: кто-то стоял за его спиной.

Пакоши были не такими, хотя тоже представляли категорию «судебной» номенклатуры. Если имение Пышногоры принадлежало «судье гродскому смоленскому», то «имение Губин» было «пана Пакоша, судьи земского полоцкого». Ясно, что это не однофамильцы.

Отметим родственную клановость землепользователей. Пика она достигла при Корсаках, в царское время – это видно из статистических данных за 1891 год. А тогда никто не мог «переплюнуть» Реуттов. У них был более чем солидный родственный «надел». «Имение Пулъезерже (Пулъезерье) называлось «пана Реутта, судьи земского витебского». А другие Реутты именовались просто «панами» и располагались на землях «главного лица». Только в имении «судьи витебского» «пристроились» Павел Реутт, Даниэль Реутт и Миколай Реутт. А имение Шимковщизна или «Марциново», было пана Реутта, «будовничего полоцкого». Реутты росли как грибы, и вы убедитесь в этом, рассмотрев весь список тарифного обложения.

Среди других администраторов-чиновников северо-западной стороны Лепельщины можно отметить «пана Ходкевича» - «старосту земли Жмудской». Ему принадлежала Воронь.

«РАЗНОШЕРСТНЫЙ» ЖЕЖЛИН

Восточные панские околотки начинались с Жежлина (это сразу за плебанским Лядно), которое делилось на три отдельных имения: Корсака, Шимковича и Остроуха, и там были свои веси, застенки и фольварки, где отмечались еще и «содержатели». Назовем их так, ибо их статус пока не ясен. В большом Жежлинском имении, «в застенку Черном Ручаю», сидел «пан Флориан Лаский», и еще двое Ласких (Ян и Антоний) имели свои дымы в округе. А фольварк Залючинье (надо понимать, сельцо Залюбжино, по данным 1816 года) был во владении пана Иозафата Лукомского.

На каких условиях они там пребывали? Пока этот вопрос не изучен досконально: либо выкупили участки, либо арендовали, выплачивая чинш. А возможно и так, что их пребывание было наследственным, то есть очень давним, когда их предки обрабатывали там землю, но попали в зависимость от богатого господина. Фамилия Лукомского на это указывает – он был из потомков знаменитого княжеского рода.

ГРАФСТВО НА ВОСТОКЕ

Парафия охватывала лепельские земли далеко на восток – лежавшие вдоль Уллы и примыкавшие к ней. Крайними там считались Чашники, где функционировало «графство Чашницкое». На тот час с него «снимали сливки» два собственника – два старосты по должностному положению: пан Лопота, бобруйский, и пан Володкович, гаенский.

Чем отличалось «графство» от собственно «имения», доподлинно тоже неизвестно. «Официальных данных насчет создания этого графства нет, - говорит Носевич. - В 18 веке так именовали часто крупные имения (подобные «латифундиям»), принадлежавшие магнатам, как, например, Черейское графство Сапегов, Койдановское графство Радзивиллов, хотя графских титулов они не имели. Возможно, «Чашникское графство» возникло при Казановском или при Служках, хотя документальных подтверждений я не знаю. Потом графский титул был у Потоцких, и «графство» принадлежало Констанции Потоцкой из Подберезских (1722-1730 годы), потом - ее детям (1730-1739).

Наверное, традиция сохранилась, и, когда имение купил Феликс Цехановецкий, а у того в 1746 году Станислав Быковский-Лопотт, ничего в названии не поменялось, хотя и у последних титулов не было, да и на полноценных магнатов они не тянули. Перестали официально употреблять словосочетание «Чашникское графство» вскоре после присоединении к Российской империи...»

По сравнению с Лепелем, местечко Чашники выглядело помощнее. Наверное, потому туда был перенесен на некоторое время центр Полоцкого воеводства – пока шла ликвидация Речи Посполитой. Дымов там было более чем в два раза больше. «Пляцовых» домов, то есть одиноко стоящих, без добавочных «грунтов», было 112, а с «грунтами» еще больше – 173, и нигде более парафия не имела так много «местечковцев», но нельзя не отметить другую особенность, подмеченную люстраторами, и внесенную в текст: «халуп пустых и убогих несколько десятков». Это указывает на нищенское существование некоторых слоев населения при «графском» положении местечка и «панском» характере округи.

При этом чашникский пресвитер чувствовал себя комфортно. Ему принадлежал не только «дым» в самих Чашниках, но и 4 дыма в веси Вяжки.

А ЧТО ИМЕЛИ ДОМИНИКАНЦЫ?

Чашники имели еще одну особенность - там располагался еще один католический центр, но иного плана: там был «кляштор (монастырь, - авт.) велебных ксендзов доминиканов», причем не рядовой. В польском Словнике он представлен как «величайший» в Белой Руси. «Доминиканцам» принадлежали 23 дыма, с которых взималось 115 злотых. В состав их собственности входили также фольварк Шолковщизна и весь с таким же названием, а также веси Ольшанка и Луцик. Монашеский пресвитер жил в Ведрени, где, помимо дома священника, насчитывалось еще три дыма.

ИЕЗУИТЫ В ИВАНСКЕ

Бернардинки и доминиканцы не были единственными представителями религиозной направленности. Помимо них, еще две католических разновидности размещались на Лепельщине.

Так, севернее Чашник находилось «протеже» короля и великого князя литовского Стефана Батория – иезуитский Иванск, забранный у полоцкого храма Иоанна Предтечи после изгнания грозновцев во время Ливонской войны. «Поиезутское» иваньское имение состояло из Копцевичей, которые именовались на тот час «местечком», включая 45 домов (единственно, где употреблен не «дым», а «дом») «пляцовых» и 34, «пользующихся грунтами». Там же, как и в Чашниках, отмечались более десятка «халуп пустых и убогих». Имение охватывало 11 окружных весей, среди которых наиболее населенными были сам Иванск (21 дым), Дземидовичи (27 дымов), Прыстои (18), Красница и Недзведки (по 12). Всего имению принадлежали 150 дымов. Панов-арендаторов в Иваньском имении не было, но отмечался один застенок – Бурдыки. Пресвитер жил в Копцевичах.

«ПОИЕЗУИТСКИЙ» МОСАР

Раз мы уж затронули религиозный аспект недвижимости, то продолжим ее смотр, смещаясь на запад. На севере, почти впритык к бернардинскому «учреждению», размещался ушачский Мосар, тоже полностью «поиезуитский». Мосарское имение состояло из 133-х дымов, распределенных по десяти весям. Число, можно сказать, небольшое, но они охватывали немаленькую территорию с срединным Старосельем, начинаясь с Верховья на севере и заканчиваясь Заборовьем и Усовиками на юге. Этакая иезуитская полоса, с концентрированным «набором» весей при озере Белом, предвосхищая большой Ушачский каскад и повязывая с Лепельским озером. Правда, иезуиты не вторгались на лепельский берег, их земли закруглялись у Завидичей, где хозяевами на то время назывались два пана: Францишек Свирский, который распоряжался дополнительно двумя весями – Заньками и Прудком и застенком Озерцы.

А второе завидичское владение оборудовал пан Дроздович, которому досталась примерно половина крестьянских дымов: в тех же Заньках и Козинщине. Последний, скорее всего, был тем же Дроздовичем, которого мы упоминали в связи с плебанским Лядно. Странно, что имена этих владельцев почему-то выпали из информации о Завидичах в польском Словнике. Попутно заметим, что известный лепельский помещик Кусцинский, историограф и археолог, член Московского археологического общества, еще был далек от того, чтобы «бросить там якорь» - поселиться. Он еще не родился. Его предки числились в парафиальном блоке 1775 года, но в другом месте, о чем скажем ниже.

ФРАНЦИСКАНСКОЕ ГУБИНО

Если идти по кругу, то очередной точкой религиозного толка станут францисканцы. У них тоже был монастырь – второй вслед за доминиканским в Чашниках. «Кляштор велебных ксендзов францишканов» располагался в Губино, а это северо-восточнее Лепеля. Автор статьи в польском Словнике раскрыл его историю. Основали монастырь Пакоши в 1714 году, так как Губино было их резиденцией.

Кляштор (монастырь) был двухэтажным, мурованным, с католическим приходом, в форме креста в честь Святого Антония. «Теперь уже 12 лет руководит парафией ксёндз Заремба, который много сделал для обновления костела, - отзывался о своем коллеге настоятель Лепельского костела Святого Казимира в начале XX века (выписка из книги «Память»). – При хорошей сохранности плебании (дома, где жил ксёндз) сохранилась еще библиотека и богатый архив монахов-францисканцев».

К сожалению, все это утеряно, и очень жаль. Мы не знаем всей истории.

Как появились францисканцы на Лепельщине? Оказывается, их центр в Губино имеет очень глубокую историю, и связана она с Белым.

ГУБИНКА – ГДЕ ЭТО?

Было еще одно Губино – на земле другого собственника, того самого Щитта, и относилось к другому имению: Белому, соседствующему с иезуитским. Когда-то в том Губино обосновались некто Бужицкие (по данным Словника), прежде чем, в 1654 году, оно перешло к Щиттам. Спустя 200 лет, в 1852 году, то Губино приобрели Корсаки. Отчитываясь о своих землевладельцах в 1891 году, волостной старшина упоминал «Губинку» в составе 15-ти деревень, относившихся к имению графини Забелло. Земли тех деревень составляли уже крестьянский фонд, который подлежал выкупу.

Так вот, та «Губинка» находилась на южном берегу большого ушачского озера Отолово, знаменитого тем, что там Иоанн Васильевич Грозный собирался поставить свой город Кречет. Короли ему не дали, а край был насыщен религиозными святынями. Известно место скитов, где проживали монахи.

Отолово – часть большого водного каскада, по которому перемещались древние торговцы, направляясь в южные края. За Отоловым лежало озеро Белое – «однофамильное» Лепельскому. Можно предположить, что название «Лепельское» - привнесенное. Ранее это был один массив, называемый Белым, что породило название уникальной территориальной единицы - Белая Русь.

Конечно, это только предположение – версия. Но факт в том, что первоначальное Губино находилось на белянских землях. А Щиттам оно досталось почти в одно время, что и Лепельское имение бернардинкам. Ровесники, можно сказать. 

Позже щиттовские губинцы-монахи обслуживали лепельский приход: проводили мессы в костеле Святого Казимира, наведывались из монастыря поочередно. «…Сейчас в нем 5 капланов. Живут на доходы с фундушевого фольварка…», - отмечалось в 1782 году, в визитации Лепельского костела.

Их было немного, но это была католическая опора власти. «Деревни и застенки не указываются, потому что населены людьми русского обряда. Диссидентов нет. Жиды имеют школу... Про гусляров и забобонников не слыхать. Убогих и бродяг очень много…», - таким был религиозный фон в 1782 году (цитата из акта визитации Лепельского костела) накануне окончательного раздела Речи Посполитой.

С францисканцами связана не одна загадка. Теперь можно сказать, что частично раскрылась одна из тайн, высказанная мною в предыдущем материале «Николаевские берега». Рассказывая о Кораевичах – прибрежной улльской области, я упомянул Костинку. Судя по отчету волостного старшины за 1891 год, она занимала некое необычное место и выделялась как «усадьба с селибными наследниками участка Кордон». Когда я залез в польский Словник, чтобы узнать побольше о Кордоне, то был крайне удивлен. О нем было сказано более чем непонятно: эта весь подчинялась трем разным парафиям - губинской, полуденской и улльской.

Можно предположить, что территория переходила из рук в руки, меняя свою «приписку». Парафиальная ведомость приоткрыла тайну. Оказывается, губинская обитель располагалась в одном месте, а их прожиточное хозяйство – совсем в другом, и это рядом с Костинкой и «участком Кордон».

«ХВАТЫНЯ», А НЕ ФАТЫНЬ

Францисканское имение называлось «фундушевой Хватыней или Погорелым» (так в тексте). Там был их двор (можно назвать его хозяйственным, в отличие от кляшторного, в самом Губино). К имению «прикладывались» три веси (Высокая Гора, Погорелое, Слободка) и застенок Груздовец. Весь францисканский подымный «арсенал» состоял из 35 единиц, за которые уплачивалось 185 злотых. В Словнике почему-то не «Хватыня или Погорелое» названы фундушевой «маетностью», а Фатынь, хотя это однозначно. Об имении францисканцев ни словом не обмолвилась лепельская «Память» - книга, составленная в 1999 году по решению правительства Республики Беларусь. Фатынь авторы сборника упомянули, но в связи с другим событием: что там отличился своей деятельностью садовод-селекционер Язеп Мороз на поприще совхозного хозяйства. Однако он только развил то, что создали монахи.

Как получилось, что монастырь был в одном месте, а земли монахов – в другом, непонятно. Видимо, владелец территории не горел желанием делиться богатыми грунтами: с горами и озерами и глинистой, урожайной, почвой, где приход привлекал большое количество верников - 1211. Проявлялись черты собственничества, замешанного на личной выгоде, что и привело Речь Посполитую к краху.

Еще страшнее видеть сегодняшнее состояние Губино. Окрестности очень красивые, но полуразрушенное монастырское здание – словно бельмо в глазу. В период гонений на церковь его пытались снести, да не осилили. Теперь это памятник нашему безнравственному поведению в погоне за материальной выгодой, поклонению железному сталинскому строю.

ВЫСОКАЯ ГОРА С "РАЙСКИМ САДОМ" ФРАНЦИСКАНЦЕВ

Но и на этом история лепельских францисканцев не заканчивается. К имению «Хватыня-Фатынь» относилась Высокая Гора. Странно, но это название, как и Губино, перекочевало с Белого: словно сопровождая «переезд» монахов.

Белянская Высокая Гора упомянута в статистических материалах, представленных в витебский губернский комитет в 1891 году. Старшина Бельской волости указывал, что Высокая Гора «отошла к имению Завечелье», и ею распоряжался на тот час, выкупив, лепельский мещанин Наум Иванькович. Объект указывался на расстоянии 20 верст от Лепеля.

Примерно на таком же расстоянии Высокая Гора вблизи Бочейково, на границе с Бешенковичским районом. Скорее, это два разных одноименных топонима, но получилось, что они сопутствовали губинцам.   

В парафиальном отчете за 1775 год Высокая Гора при Бочейково – фольварк в составе францисканского имения. Чего не бывает, скажете вы. А для меня это имеет большое значение.

Внизу горы – широкое поле, где мне довелось бывать не раз и которое стоит перед глазами, как укор нашей беспомощности. Там располагался фольварк Галяндра (Голландия), о котором я неоднократно рассказывал. Оттуда родом моя бабушка по линии матери. Ее семейство, где отцом был Филипп Тараткевич, по данным за 1905 год, состояло из дюжины домочадцев, и они вели хозяйство, которое в то время содержал бочейковский пан Цехановецкий. Тараткевич приглядывал за садом, и тот сад вспоминали старожилы, как и судьбу поселения.

На первой карте российских землемеров, составленной в 1810-1816 годах, Галяндра (Голландия) указана как «Галяндіяъ». Но суть не в этом. В той же области, где располагались монашеские земли францисканцев, был еще один «ветхозаветный» объект - деревня Голаи, центр Голаевщизны. Если сравнить корни слов, то станет ясно, что «Галяндіяъ» из той же «оперы», то есть они однозначны: территориально едины. Информация о Голаях в 3-м томе польского Словника очень краткая: что это «dobra rzadowe», то есть владение казенное. А по данным за 1775 год, двор в Голаевщизне занимали паны Чеховичи, а весь Голаи, с четырьмя дымами, относилась к владениям Чарнёвских. Но они входили в состав крупного имения Несин, на котором остановимся подробнее ниже. Галяндры (Голландии) в подымных тарифах Лепельской парафии нет, она относилась к Бочейковскому имению, которое входило в состав другой парафии.

Но связь с францисканским имением в другом. В отчете лепельского декана за 1782 год есть ссылка на факт, что монахи «живут на доходы с фундушевого фольварка». А по данным парафиальной ведомости, у них не было фольварка по состоянию на 1775 год – только веси. Значит, появился? Во всяком случае, выделялась Высокая Гора с шестнадцатью дымами, шедшая на первом месте. А у подножия той горы располагался бочейковский фольварк, территорию которого занимал сад, взращенный Тараткевичем (мне о том рассказывали старожилы). И у монахов был сад. Его история отражена в книге «Память Лепельского района». Тот сад стал впоследствии селекционной станцией, о которой заговорили даже в Москве. Но это было уже в первые годы Советской власти. К тому времени францисканское имение «разобрали на части», и Хватыня-Фатынь сначала досталась губернскому казначею Мерлингу, а затем крестьянину Морозу, выкупившему надел. Он и занялся выращиванием яблок. По воспоминаниям Язепа Мороза, его предки обучились передовому опыту у француза-садовника, которого выписал себе магнат Цехановецкий. Теперь мы видим, что «райский сад» создавали губинские монахи, которые именовались «францисканцами».

О ФОЛЬВАРКАХ ЗАМОЛВИМ СЛОВО

Здесь уместно сказать о фольварочном типе поселений. Судя по парафиальной ведомости за 1775 год, фольварки были распространены меньше, чем застенки, и это говорит о их позднейшем возникновении. Похоже, что они сложились одновременно с возникновением чинша – арендной платы. Паны – владельцы имений, пополняя свой бюджет, сдавали внаем часть своих наделов – либо наиболее толковым, зажиточным крестьянам, либо новоселам с деньгами. Те организовывали ведение работ, раскорчевывая и расширяя пахотные пределы, засевая и обрабатывая участки, приносившие хозяевам дополнительные доходы. Фольварки можно назвать также «маяками» нововведений, в них концентрировались самые передовые способы сельхозоборота. По свидетельству последнего потомка из семейства Цехановецких, в Галяндре (Голландии) разводились ценные породы домашних животных – коров, завезенных из Голландии.

Не преминем вспомнить и о первых лепельских фермах, которые появились на территории виленских «паненок» - богомолок. Как явствует из информации об Изабелине (предположительном центре лепельских бернардинок в период сооружения Березинской водной системы), в области имения располагались три (!) фермы. Это, якобы, только в западной части бернардинского имения. А вообще, возможно, больше. Местоположение двух из них можно узнать по статистическим выкладкам за 1891 год. Одна из них (в полсвижском Заболотье) досталась Владимиру Войту – русскому чиновнику и писателю, а вторую содержали «по наделу» отставные солдаты и «бывшие государственные крестьяне в числе 5 домохозяев», и называлась она «ферма Франополь».

«Почему она так называлась?» – задавал я часто вопрос, не находя ответа. Хотелось точно знать, их каких соображений часть бывших бернардинских земель, в составе также моей родной деревни, маркировалась как «Франопольская волость».

ГДЕ БЫЛ ПЕРВЫЙ ФРАНОПОЛЬ

Оказывается, не потому, что ферма с таким названием стала при царях частнопредпринимательской. Термин «Франополь» содержится в парафиальной ведомости за 1775 год. Так назывался «фольварк Франополь, двор, дым 1», но относился он к имению «пани Пакошовой, конюшиной полоцкой». Если перевести на более понятный язык, то пани была родственницей того самого Пакоша, наделившего фундушем францисканских монахов. Супруг «пани» занимал чиновничью посаду (конюшего) при полоцком воеводе.

Но возвратимся на время к Пакошам, которые наделили из своего фонда губинскую обитель хватыньско-фатынскими землями. Губин был их резиденцией. В 1775 году «судья земский полоцкий» занимал «двор Губин» и снимал навар с шести крестьянских весей и одного застенка. А наибольшим поселением при нем считалась Макаровщизна – 10 дымов, и там жил белянский пресвитор. Вся сумма тарифного налога складывалась из 210 злотых за 42 дыма.

Каким образом одноименные Губино оказались в разных краях Лепельщины, еще предстоит выяснить. Что-то похожее было с бернардинским Заболотьем, о чем мы уже говорили ранее.

ПОДПОГОРЕЛОЕ ПОГОРЕЛЬЕ

Здесь же скажем, что бывшие монашеские земли, по данным за 1891 год, состояли уже в товариществах – обществах «бывших государственных собственников», крестьян, и одно из них называлось Фатыньским, куда входили три деревни: Соколы, Рыбанец и Лукашенки. А Погорелое, в виде пустоши «Подпогорелье – Новины», использовал для своих нужд, выкупив, Аркадий Осьминин, указанный в статотчете как «дворянин, православный».

Что касается Голландии (Галяндры), то она была в собственности пана Цехановецкого, бочейковского магната. После революции подверглась насилию. Глава семейства Филипп Тараткевич был арестован в 1920-м году, во время ожесточенных столкновений между красноармейцами и белополяками, и пропал в тюрьме. А его семейство бежало из фольварка, опасаясь за свои жизни. «Дым» - дом был покинут ночью, срочно, что также составляет до сих пор нераскрытую тайну.

Та война стала продолжением бескомпромиссных действий двух сторон – западной и восточной, еще с времен раздела Речи Посполитой. С францисканцами была та же история, что и с бернардинками: их земли конфисковали после вооруженных выступлений шляхты. Произошло это, по данным польского Словника, в 1833 году. После того перемены коснулись церковной обители, она стала парафиальной Святого Николая, переоборудованной наследниками Селляв.

Губино, как приданое, досталось Богумилии Селлявиной, «маршалке лепельской», а ее сын Йозеф, умирая бездетным, переписал на жену Валерию из Щиттов. Это было уже в 1861 году, после ряда восстаний.

ИНФЛЯНТСКИЙ КАШТЕЛЯНИЧ В БЕЛОМ

А во времена Великого княжества Литовского Белое служило «мостом» между двумя церковными братствами, вклиниваясь между мосарскими иезуитами и монахами-францисканцами – как коромысло с наполненными емкостями: имение, повторявшее своим названием целый ряд Белых на бывшем Белом (Лепельском) озере. Владельцем ушачского Белого (назовем его так) в 1775 году назывался «каштелянич инфлянтский» - пан Щитт. Слово «инфлянтский» словно из грозновской поры, когда Ливонская война начиналась из-за инфлянтских территорий, это современная Латгалия в составе Латвии. Какие отношения связывали ушачский Белый и ливонскую Инфлянтию, еще до конца неясно – есть лишь некоторые намеки на инфлянтские замки в заречной, задвинской, области. Достоверных фактов нет, однако косвенные существуют. Приведу пример из книги польского автора Яна Натансона «Московская граница в эпоху Ягеллонов». Он пишет, основываясь на изучении дипломатических документов, что в 1566 году Грозный соглашался взамен Риги уступить часть Полоччизны: сначала до Дриссы и Лукомля, а позже – до Биелмаков, Копца и Лепеля. Все три последних топонима числились в списке «инфлянтских замков», с русскими и местными названиями.

Имение инфлянтского каштелянича включало поселения, состоявшие из 13 весей. К их числу добавлялись четыре застенка и два фольварка, где помечались паны. Так, застенок Заяловец облюбовали Петрыща и Ленкевич, выплачивавшие за свои дымы по «злотых 3 грошей 10». Интересно, что белянский пресвитер выделялся среди остальных – у него был еще и «подданный» (так в тексте), который проживал в Немирове, но платил за свой участок столько же, как и все пресвитеры – 5 злотых с дыма.

КАКИМ БЫЛО ЛАДОСНО

Щиттовское поместье соседствовало с другими знаковыми владениями. Нельзя не сказать о бывшем центре путных слуг, где образовались два «удела»: Ладосно и Бабча, и о том, что уже тогда набирали силу магнаты Корсаки. Ладосно делилось на две части: на Ладосно – Морозову Слободку и Ладосно Свербужино. Если Ладосно Свербужино досталось панам Таргонскому и Буевичу (по одному дыму), то в Морозовой Слободке властвовал пан Антоний Корсак, имея весь из 8 дымов. Корсаки только начинали «прихватывать» лепельские земли, их расцвет пришелся на царское время, когда Великое княжество Литовское поделили. В 1852 году Корсаки овладели также белянским Губино.

А Бабча кроилась неимоверно. Если все имение принадлежало полоцкому чашнику Пржисецкому, и он имел свой двор в веси Бабча, с 18-ю крестьянскими дымами, и пятью в застенках и фольварках, то застенок Шпаковщизну использовал для своих надобностей еще и пан Ставецкий, а в Слободе Маковье хозяин предоставил по одному дыму панам Гродецкому, Тадеушу и Габриелю Буевичам. Там же, в веси Бабча, пристроились паны Флориан Павловский, Юзеф Рыбчинский, Франтишек Петрыща, Доминик Реутт, Героним Мочульский, Францишек Буевич и пани Янушевичева, имея на каждого по одному дыму. Но Пржисецкий на этом не остановился. Он получал еще навар с веси Кабаки, с пяти дымов, и еще с восьми дымов в других застенках, в одном из которых устроился также пан Парфенович (с одним дымом).

Пржисецкому принадлежал один дым и в Ладосно, и его можно считать наряду с Реуттом «многоликим» землевладельцем Лепельского края.

ОПУСТОШЕННЫЙ КАМЕНЬ

«След» путных слуг уходил на восток, на Витебск, и тянулся чрез Камень. Это был столбовой путь с запада. Поэтому естественно видеть конюшего владельцем имения на бывшей оживленной трассе: «имение Камень пани Пакошовой, конюшиной полоцкой».

Камень тоже назывался местечком, но был меньше по количеству дымов в сравнении с Лепелем, не говоря уже о Чашниках. Там был только 51 «дым пляцовый». А в округе располагались, при одном фольварке Франополь, шесть застенков, и выделялись три веси, самой населенной среди которых была Слобода – 10 дымов. Слободы развились из слободок, для которых хозяева добивались льготных правил – послаблений. Но подымный налог они выплачивали наряду со всеми дворами и весями. Не подлежали налоговому обложению только «халупы в местечке Камень, убогие, без сырособу и пустые» общей численностью 30, «и еще несколько» (так в тексте).

Еще одна Слободка находилась в том же районе, но называлась Камень Малый, и в ней проживал пореченский пресвитер. Рядом располагалось необычное имение Островно. Необычное тем, что владельцами назывались разнородные лица. Так, одним из них был «должностной» пан, и тоже из Жмуди: «пан Немчевский, коморник жмудский». Он имел двор и три дыма в веси Островно. В той же веси имели свои дымы еще трое – паны Михаил Лисовский, Тарасевич и Миладовский.

И ТОЛЬКО ГРЕБНИЦКИЙ – БЕЗ «ЧУЖАКОВ»

А соседнее Поречье (в тексте «Поржече») было центром имения Урбана Гребницкого, который назывался «паном», но никаких административных должностей не занимал – по крайней мере, на тот час. И еще одна особенность характеризовала «удел» Гребницкого. Он, пожалуй, единственный владелец крупного плана, который не содержал на своих землях «чужаков». В его весях не зафиксирован ни один побочный владелец – в двенадцати весях не было ни одного арендатора-пана.

Но Урбан Гребницкий владел не только Поречьем («Поржечем») – Малым Каменем. Второе его владение – двор Быхов, где он использовал несинские земли Стефановского. Те земли издавна принадлежали полоцким воеводам, но воеводства уже не было, а точнее, его центра в Полоцке, и воеводские земли «оккупировали» другие.

Что показывал обзор 1775 года?

Тот район носил особый характер, выделяясь многочисленными частными дворами. Это был послекняжеский период, когда короли ввели «поволоку», то есть деление земель на волоки. Известно, что ранее это были земли полоцкого воеводы. Как явствует из еще одного архивного листа, Несино в 1684 году продавал писарь Великого княжества Литовского Михаил Друцкий-Соколинский – представитель древнего княжеского рода. Князья уже прощались со своими уделами – под капиталистическим напором было не устоять.

ПАНСКИЙ МАРШ ПО НЕСИНО

Мы видим картину королевского правления – спустя вековой период, сто лет. Гребницкому принадлежал один дым (в Быхово) и еще одиннадцать в весях Боброво, Неклочь и Савастеёво. А на остальной территории плодились многочисленные паны: Пугачевский, Лаский, Францишек Реутт, Брындза, Чеховичи, Чарнёвский, Гайкович, Лисовский. Все они имели застенки и дымы в весях. И даже некоторые крестьяне имели свои дымы, которые в ведомости назывались «господарскими» (так считает белорусский ученый Вячеслав Носевич). Почему «господарские»? Наверное, потому, что обслуживали господ, имеющих свои дымы рядом. Их немного – указаны только четыре, но представляют некоторую особенность.

Подавляющая масса крестьян была бесправной. Непосредственные обработчики земли были исключены из процесса управления земельной собственностью, но обогащали строй владельцев имений. Доходный поток тек на сооружение дворцов и замков, а также в покои королей.

В бывшем уделе полоцкого воеводы из княжеского рода некоторые из панов уже заимели собственные имения, как, например, Лисовская в Карбадеевщине, Гайковичи в Костянке, Чарнёвский в Мотырино. А центральное имение в прибрежье Уллы – Кораевичи, было в распоряжении Брунов.

Парафиальные объекты, с которых снимался подымный налог, тянулись на север, под Полоцк, где концентрировалось множество крестьянских деревень – весей, но там сказывалась близость Полоцка и влияние владык. Вообще, опираясь на многоликость религиозных уделов, надо признать, что междуречье носило приметный церковный фон. И не зря великий князь и король Александр наделил здесь в 1503 году витебского плебана Кухарского привилеем на земли, а его супруга москвичка Елена доживала свой век во францисканской обители.

ЖМУДСКИЙ ВОЙСКИЙ В СУШЕ

Францисканский монастырь с севера прикрывала Суша, знаменитая по летописным сражениям с московским войском Грозного. Словно опасаясь за судьбу околотка, имением Суша распоряжался «войский жмудский» (отвечал за охрану порядка в Жемайтии – Жмуди) «Пржецишевский» (так в тексте). Помимо ряда весей и застенков, управлявшихся жмудским военным должностным лицом, в имении располагалось Староселье двух панов со странными именами» Ян и Леон Пиво-Ульские. Фамилия – словно «набросок» к теме Уллы на Двине, но какая конкретно у них была связь с той Уллой, пока непонятно.

А в Прудзинах и Пульезерже доминировали паны Реутты. Если пульезержский двор принадлежал Реутту – судье земскому витебскому, то в Прудзинах, или Тадулине, господствовали паны Тадеуш и Юзеф Реутты, а в Бычкове сразу трое Реуттов (Павел, Даниэль и Миколай) - по одному дыму. Там же имел два дыма «будовничий полоцкий» еще один Реутт, владея имением Шимковщизна, или Марциново.

ПОИСТИНЕ КЛАН

Надо сказать, что Реутты осваивались всеобъемлюще - настолько широко, что их можно обозвать своеобразным «кланом» Лепельской парафии. Их имена фиксировались также в имении Черессово, где был двор Реутта – «будовничего полоцкого», с весью Радунь (13 дымов).

Старожилы Радуни, что раскинулась по дороге из Бочейково в Кораевичи, еще помнят отзывы о тех панах. Отмечается, что последний из них оставил после себя аллею, высаженную из ста лип. А воду добывал из колодца, который славился на всю округу…

ПОЛОЦКИЙ ГОРОДНИЧИЙ И ПАНИ КАВЕЦКАЯ

Если радуньский Реутт был «будовничим» из Полоцка, то «городничим» оттуда назывался пан Гребницкий в Низголове. Интересно, что там был единственный случай, когда два пресвитера обслуживали одно имение, хотя имение было не столь большое – всего 70 дымов. Один священник сидел в самом Низголово, а второй в Усае. Видимо, религиозная обстановка требовала усиления католического присутствия в крае.

Одна из собственниц женского происхождения была пани Кавецкая. Ее двор располагался в Воропаевщизне, дымов было немного, но в тексте парафиальной ведомости фигурировала замысловатая приписка: «церковь вакация при веси Лодзейне с грунтом фундушовым». Понятно, что земля для церкви была «подарочной», то есть дарованной, но что значит «вакация», еще предстоит выяснить.

НАДВОРНЫЙ ЛОВЧИЙ БОУФФАЛ

На другой стороне Уллы, вдоль побережья, тянулись земли имений Междзыце (надо понимать, современная Межица) с тремя весями (Иканки, Тараски и Залесье) и «Поуле» (так в тексте) с шестью весями и одним застенком. Если последним распоряжался представитель известной ранее фамилии, полоцкий стольник пан Селлява, то владелец первого – лицо странное, его фамилия вызывает полное недоумение – Боуффал, ловчий надворный Великого княжества Литовского.

Почему ловчему доверили важный пункт в районе предположительного исторического сражения – Городенца, понятно. Прошло много веков с того сражения, когда бывшая единая Полоцкая земля была раздроблена, и крепость строя, основанного на панском существовании, ни у кого не вызывала сомнений. Доминировала прибыль, а леса и пущи, что покрывали правостороннюю часть улльского прибрежья, использовались для охоты на диких зверей. Непроходимые дебри были полны природной живностью, и эта сфера тоже приносила доход. И даже отмечалась одна весь с намеком на пребывание высоких особ – носила название «Дворец». Когда и отчего та весь так именовалась, и насколько она отвечала «дворцовому» профилю, неизвестно, но в 1775 году там «орудовали» паны, причем и там устроился с одним дымом вездесущий Реутт. Другими назывались Яцына, Будзко, Адамович. Дворец облюбовал также для своего пребывания людчицкий пресвитер. А всю территорию занимало имение панов Горновских. 

У них был широкий набор прилегающих весей, где «вторым слоем» располагались более мелкие собственники. В Замошье, например, обитали паны Дзивульский и Чехович, а в Старобине паны Янчевские.

В застенке Хомино осваивался пан Шостак. Интересно, что это одно из немногих имений, насыщенное застенками. Думается, тому содействовала своеобразная местность, покрытая густыми лесами и многочисленными взгорьями – как в Карпатах.

ЗАСТЕНОК СРЕДИ ПУЩИ

Помню свой «визит» в бывшие Борсуки. Мы искали тогда следы пребывания Ксении Хруцкой, которая, предположительно, была родственницей знаменитому белорусскому художнику Ивану Фомичу Хруцкому. Мы нашли возможное место ее проживания, и даже подняли с земли некоторые фрагменты домашнего обихода, относившиеся к царскому периоду. А в 1775 году Борсуки имения Горновских соседствовали с другими поселениями такого же типа, как, например, «застенок среди пущи Луги» (так и представлен в ведомости) и «застенок Дрымовщизна».

К тому же имению Горновских относились фольварки Окольник (во владении панов Ровинских), Слешевщизна (Петра Сонгайлы), Белявки (Никодема Яковецкого), Вишеньки (Ржечицкого).

…И ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТ В ТОРОНКОВИЧАХ 

Имение Торонковичи принадлежало пану Цехановецкому, генерал-адъютанту, купленное частями у Лисовских в 1751 году (пояснил Носевич). Двор «генерал-адъютаната» располагался в самих Торонковичах, а в попутных застенках (Пульковщизна и Сергеевщизна) осели наследники Лисовских и Горновских.

Выделялся застенок Буланово – тем, что там располагался господарский (крестьянский) дым, но и паны господствовали: Жаровский и Миладовский.

Пресвитер жил в Григоровичах, а Торонковичи знаменовались небывалым на тот час «нашествием» чиншевой шляхты. Дымов оседлых шляхтичей насчитывалось 8, и они платили в общей сумме «злотых 26 грошей 20». Еще три торонковичских дыма относились к шляхетскому сословию и дополняли оседлую.

«СЯБРЫ» В ВОЛОСОВИЧАХ

Имение Волосовичи замыкало юго-западный обшар Лепельской парафии, находясь далеко от центра, но считалось «лепельским», несмотря на то, что относилось к Чашникскому графству. А владела имением еще одна женщина из чиновничьей среды - пани Беликовичева, скарбница новогрудская (предположительно, арендовала).

Волосовичи уже тогда делились на Новые и Старые, и в них было примерно одинаковое количество дымов – более одного десятка. Но Старые характеризовались тем, что в них продолжали свое существование два пана – два брата Грыгаркевичи: Атаназий и Мацей. К имению относились также две веси с необычными названиями «Сябры» и «Забоене». Волосовичское имение было сравнительно небольшим – всего 44 дыма.

Что еще сказать о Волосовичах? То имение на западе граничило со свядскими землями, но Свяда не входила в состав Лепельской парафии. В 1775 году она крепилась к другому парафиальному ведомству, и это другая история, о которой расскажем в другой раз. Здесь лишь отметим, что «Свяда Жабы, каштеляна полоцкого», по акту визитации за 1782 год, упоминалась в числе парафиальных лепельских мест. Что произошло за небольших семь лет, еще предстоит выяснить.

А БОЛИНО – ПРЕД ЛУКОМЛЕМ 

Заключая обзор юго-западной парафиальной части, нельзя не сказать о центральном имении на всей Лукомльской возвышенности в области приуллья. Это – Болино.

«Имение Болин» (так в тексте) пана Юзефа Яковицкого (частично куплено его отцом у Якуба Лисовского в 1756 году) включало в себя двор с одноименной весью и еще четырьмя весями (Кострыцы, Слободка, Туржыца и Слобода Боровая) – всего 26 дымов. Это одно из немногих частных имений, где не отмечались «примкнувшие» паны.

Болино (Болин) в правосторонней части возвышенности, которую разрезала Улла. С вершины Болина открывался вид на Лукомльское предместье, вошедшее в историю независимым положением, и где лежали другие земли. Там протекала до Чашник речка Лукомка и впадала в Уллу, которая совершала после этого невероятный изгиб – поворот на север, чтобы влиться в большую Западную Двину.

Начиная с Болино, прибрежная приулльская территория в сторону Лепеля делилась на ряд небольших территориально владений, где тоже «заседали» паны. Видимо, земли там пользовались большим спросом, так как были покрыты завидным природным достоянием – вековым лесом. Имение Козельки пана Адама Дедерки состояло всего из четырех дымов. Еще одно имение Корсаков – Озерцы было покрупнее: 19 дымов. И там проживали другие паны: Огрызко в застенке Новины, Юзеф Сляский и Франишек Кошко в веси Горки.

Городцевичи панов Кукелев «приютили» еще один куст Реуттов – Миколая и Вавржинеца, а также Юзефа Лаского. Еще один представитель редкого имени Вавржинец, но Окулевич с братом Марцином, жили в Круковщизне, и там же еще один пан Петрыща. А в застенке Перелоги – пан Шарковский.

ГДЕ НАБИРАЛСЯ СЛАВЫ КУСЦИНСКИЙ

Остановимся на еще одной важной фамилии – Кусцинских, про которую упоминали, рассматривая Завидичи на Лепельском озере. Оказывается, будущий известный лепельский помещик Михаил Кусцинский был выходцем из родословной плеяды, которая начинала свой путь на Лепельщине из фольварка Горки, возможно, арендуя надел в Городчевичском имении. Этим объясняется неподдельный интерес потомка Михаила к археологическим белорусским объектам. Стефану Кусцинскому принадлежало имение Городзенец с одноименной весью и еще двумя: Ржадке-Бржезняки (Редкие Березняки) и Вельке-Поле.

Но Городзенец был настолько значимым в истории, что делился на Старый, где основал также имение Якуб Зубович, дополнительно имея застенки Селибный, Бачкаров и Глумов, а также веси Боровая, Будзище и Слободка Городчевичская. А в самих Городчевичах правили еще три пана (опять-таки Реутт, Семашко и Соболевский).

Последним объектом – как на всей лукомльской возвышенности, так и в парафиальной ведомости – называлось «имение Луцище пана Миколая Миладовского», с двумя Луцищами. В одном был центр имения – двор, а в другом весь с двумя дымами. К имению относилась еще одна весь – Мосцище (4 дыма), и это был последний населенный пункт среди всех, перечисленных в ведомости. Обзор «закруглялся» вблизи Заболотья, где, предположительно, виленские паненки-богомолки содержали одну из ферм.

«КОНЕЦ» УЖЕ ЗА ВОЛОКОМ

Далеко на юг простирались просторы, приписанные к Лепельской парафии. Они охватывали бывший волок – Берещу и Оконо, и тянулись до левого берега Березины. Пресвитер того края располагался в «Домбрежице» (так назывались Домжерицы – центр современного Березинского заповедника), а полем его деятельности становились 56 дымов, включая одноименный фольварк и семь весей, одна из которых обозначала южный край – «Конец» (возможно, так именовались тогда Крайцы). Рожно, расположенное на современной трассе Лепель – Бегомль, называлось тогда «Рожен». Вся та область принадлежала панам Боровским с центром «Осецище» (Осетище). А наибольшим числом домов отличалась опять-таки Слобода, еще одна весь.

КАК «БЕРЕЩА» СТАЛА «ВЕРБОЙ», И СУММАРНЫЙ ИТОГ

Вообще, слободы, скорее всего, появились ранее бернардинок. Возможно, их «автором» стал еще Сапега. Дело в том, что инвентарь 1641 года зафиксировал первые «слободки» вблизи волока – где позже оборудовали беспрепятственный водный переход, ликвидировав водораздел. Они назывались Оконница и Береща. Первая дала жизнь позднейшему Оконо, а вторая, судя по всему, явилась продолжением деревни Веребки, чрез которую пролег соединительный канал и о чем мы уже говорили.

О том, что земли там пользовались повышенным спросом, свидетельствует приписка в парафиальной ведомости: «Имение Кадлубища наследственное пана Чарнецкого, каштелянича браславского, владелец оного пан Воронец представил люстрацию, согласно которой этот фольварк должен быть причислен и записан при главном имении Березине к люстрации воеводства Минского». То есть, видим, что два воеводства претендовали на фольварк, названный «Кадлубищем» (это по направлению на Березино, за Сергучем).

Последняя фраза отчета содержала итоговую цифру – сколько всего злотых подлежало сбору: 14373, не считая 10 грошей. Это касалось 3057-ми дымов, учтенных в парафии.

Итак, подведем черту. К чему пришли «благородные» паненки-богомолки, владея центральной междуреченской областью на протяжении 142-х лет?

ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ К «СОЛНЕЧНОМУ ГОРОДУ»

Если не принимать во внимание шляхтича пана Дроздовича, который обосновался на плебанской территории (а это был околоток, на который права бернардинок не распространялись), то их имение отличалось кардинально. Ни одного пана-прагматика на их землях не было. Монахини не сдавали внаем участки и не наживались на этом. Их строй отличался. Они вели хозяйство коллективно, используя крестьянский труд, и в их владениях все крестьянские веси были равны. Бернардинки боролись с прагматическим настроем, что исходил их магнатского окружения – об этом говорят настоятельные просьбы матери Терезы ограничить ее сообщество от посягательств крупных землевладельцев.

Они искали передовые формы хозяйствования и создавали фермы, распространяя европейский опыт. Они занимались также образованием крестьян, уповая на необходимость иметь в местечке школу.

Но «солнечный город», о котором мечтали Кампанелла и другие мыслители средневекового периода, в их час построить не удалось.

От монахинь это не зависело. Они не препятствовали капиталистической волне, что охватила Европу. На периферии – вне их земель – распространялись чиншевые отношения, и навар становился главным средством выколачивания прибыли. Стремление объединить все церкви на основе флорентийских идей было декларированным, католическая вера не только преобладала, а давила своим превосходством. Все магнаты-собственники, да и не только они, а и арендаторы-паны, стремились перевоплотиться», то есть поменять веру и «стать» ближе к королевскому двору. Безгранично распространялись приоритеты материалистического плана, замешанные на превосходстве золотого тельца. Крестьяне, населявшие многочисленные веси и преобладавшие, были отстранены от раздела собственности и составляли категорию «людей русского обряда» - как бы второстепенного сословия.

Так долго не могло продолжаться. И в конце XVIII столетия был подписан «приговор»: союз двух исторических образований - Великого княжества Литовского и Короны – распался. Речь Посполитую поделили более сильные государства – империи.

Наверное, в эпоху бернардинок веси (деревни) надеялись на коренные преобразования, а с присоединением к Российской империи – тем более. Но, по большому счету, ничего не менялось в отношении крестьян. Земельные магнаты как были, так и оставались на своих местах. «Колокольчик» прозвенел со стороны мелких собственников – панов. Им надо было доказывать свое землевладельческое состояние, когда власть объявила о люстрации имений. А как ты его докажешь, если основным аргументом взаимоотношений становились деньги – чинш? Переустройство, известное как «разбор шляхты», вылилось в противостояние, и даже вооруженные восстания. Масла в огонь подливали другие государства, опасаясь усиления Российской империи. Но мятеж был обречен. Крестьяне в подавляющем большинстве не поддержали протестующих – своих засильников, и выступления были подавлены.

Участники мятежных выступлений подверглись преследованиям. У них изымались землевладения и передавались лицам, лояльным к власти. Те меры известны в истории как «водворение русского земледелия».

Если сравнивать парафиальные данные за 1775 год и статистические отчеты о лепельских землевладельцвх за 1891 год, то налицо перемены. Магнаты в большинстве своем сохранили наследственные владения. А в списках мелких собственников появились новые фамилии, и немало среди них чиновников административного разряда – но уже российского. Но самое главное – власть обратила внимание на бесправную долю людей от земли, на крестьянство. Каждый крупный собственник обязан был показывать в своем имении часть земли, которая предусматривалась для крестьян «по наделу».

Правда, это не было коренной ломкой стяжательства. Как правило, землевладельцы уходили от возможности честно, по совести, делиться со своими подданными. И только революционная ленинская политика открыла пред бедным слоем невиданную перспективу – свободно распоряжаться землей. К сожалению, она была недолгой.

Сталинские меры разрушили мечты и повели совсем «в другую степь».

На снимке: один из листов парафиального перечня (с собственностью Белого).


20.11/22