Непонятный выбор...

    Она никогда его не любила. А они взяли и избрали именно его. Почему? Ведь даже она понимала, какой он двойственный человек! С одной стороны вёл всегда себя, как государственник-патриот, но всегда морщился, когда она, аккомпанируя сама себе на гитаре, пела идеологические, то есть пропагандистские песни.

     Она, он это понимал и тогда, в их общей молодости, - молодчина! Будучи комсомольской активисткой закончила музыкальную школу. Кажется, по классу фортепьяно.

     А на гитаре научилась играть, исключительно самостоятельно, вполне  возможно, что у пионерско-комсомольских костров.  И даже ездила, правда, не как участница, а как слушательница, пока, на фестиваль авторско-бардовской песни. Скорое всего, - Грушинский, что проводился  от них, от Большереченска, сильно вверх, то есть на север, по великой русской реке.

     Но репертуар у неё, как и он сам, был не органичный, а двойственный. Репертуар её самодеятельного исполнения песен, с одной стороны был слюняво-розовый, романтически "сопливый", а с другой стороны, - грубо идеологический и пропагандистский. И чем она вообще думала, подбирая себе песенки и снабжённые мелодиями скопления лозунгов? А ведь он был в неё влюблён, хотя и морщился, когда она исполняла что-то из одной из сторон своего самодеятельного репертуара.

     Он боялся ей не то, что прямо сказать, а даже намекнуть, что если она не знает, что такое "золотая середина", то могла бы, хотя бы, слюняво-розовую часть своего песенного репертуара обновить, заменить какие-то его песенки так называемой классикой советской песни. Но так ей это не то, что не сказал,  но даже и не намекнул об этом. Она вышла замуж за другого.

     Идеологические и пропагандистские тексты она совсем перестала пропевать, а вот слюняво-розовые песенки, как часть их общего прошлого, она исполнять не перестала, но,
правда, только на сентиментальных встречах сокурсниц между собой.

    Сокурсницы, наверное, слушая этот её слюняво-розовый песенный репертуар, капали слезами на блузки и платья друг друга, потому-что, он так слышал, сокурсников, то есть представителей мужского пола, на эти ностальгически-сентиментальные встречи, с искренними слезами,  не приглашали.

     А  он попал в поле внимания пришельцев, которых у нас часто называют инопланетянами, не сильно озабочиваясь  тем, откуда они к нам, действительно, попадают, может быть, совсем и не с экзопланет, а ещё откуда-нибудь.

    Когда он узнал, что на него "свой взгляд положили" пришельцы, он вспомнил о ней. Почему не ею заинтересовались эти,  или братья и сёстры, или враги и вражины, по разуму? Несмотря на наличие в её песенном репертуаре слюняво-розовых песенок, он понимал, что она пришельцам была бы интереснее, или даже полезнее, чем он сам. Он признавал её более творческой личностью, чем его собственная  скромно интеллектуальная "физиономия".

     Из своего собственного творчества он мало, что считал стоящим внимания. И, неизвестно почему, часто вспоминал придуманный, им самим,  анекдот:

     "Выступали, ещё тогда, не на корпоративе, а на проплаченнном,  тогда ещё только начинающимися бизнесменами и предпринимателями в малиновых пиджаках и с золотыми массивными цепями "на дубе том", концерте, пародист Владик и знаменитый певец Сергунчик. Хорошо выступили. Так хорошо выступили, что им не только "бабла отбашляли", но и пригласили на банкет, тогда ещё не на фуршет,  с роскошными закусками. То ли с реаальной голодухи, с утра ничего не ели, то ли на халяву, так "накидались" на банкете пародист и певец, что захотелось, им обоим, по-большому, в общественный туалет. Сходили они, счастливо и на большой срок, в общественную уборную. Выходят из неё, счастливо облегчённые,  и видят, как опускают, с дворцового шпиля, флаг СССР,  и говорит тогда певец Сергунчик пародисту Владику:

     - Эх, Владик, какую страну мы с тобой пр...рали!"

    Ну, хреновый, извините, плохой, потому-что совсем не смешной, анекдот он придумал. Не из-за него, конечно, подсел к нему, на скамейку в парке "отдыха от культуры",  лет тридцать назад, в начале девяностых, один мужик. В плотной тёмной шляпе, костюме-двойке, в ослепительно белой рубашке, с синим,  без полосок, галстуке и в тяжёлых полуботинках.

    Павел Иванович Морщинин, глядя, краем глаза,  тогда, в первой половине девяностых годов двадцатого века на этого мужика, подумал:

     "Ничего себе одет дяденька для большереченской жары конца июня!"

     - Извините, Павел Иванович, у меня к Вам один вопрос.

     - Мы разве с вами знакомы? А я настороженно отношусь к вопросам, задаваемым мне незнакомыми людьми!

     - Вы говорите, Павел Иванович, как будто только что прочитали начало "Мастера и Маргариты" господина Булгакова. А я не Воланд, представляю совсем другую, если так можно выразиться, организацию. Так вот, Павел Иванович, поспорили мы тут, в нашей организации , с товарищами, и решили именно вам вопрос задать.

     - Какой именно? - чувствуя, что его удивление становится очень глубоким, спросил тепло одетого незнакомца, правда, без капель пота на лице, Павел Иванович Морщинин.

     - Какие возможности могли бы предложить, например, инопланетяне вам, чтобы вы с ними стали бы плодотворно сотрудничать?

     "Сбежал из сумасшедшего дома. Так одеться, в такую жару, мог только сумасшедший. Но почему совсем не потеет, сволочь такая?!", - неожиданно грубо, для самого себя, подумал обычно сдержанный Павел Иванович Морщинин.

    - Лично я бы хотел научиться левитировать, подниматься и парить в воздухе по собственному желанию, без помощи летательных аппаратов! - неожиданно брякнул Павел Иванович.

     - Нет, не получится. Вы, Павел Иванович, такой, что ни к левитации, ни к телепатии, как к чтению чужих мыслей,  совсем не подходите.

      - А к чему я подхожу?  К тому, чтобы быть оборотнем что-ли? И в кого же мне прикажете оборачиваться, превращаться?! В волка, или, может быть, наоборот,  в зайчика-"попрыгайчика"?

     - Ой, да что вы, Павел Иванович, как будто сказок наслушались! Быть оборотнем, сейчас, не так уж комильфо. Хотите мороженого?

     - Не хочу!

     - Не надо лгать, Павел Иванович. Я-то читаю ваши желания! И вижу, что вы смотрите на парочку, парня и девушку, которые только что купили себе, в киоске, по штуке мороженого. Прикажите, мысленно, конечно, без произнесения вслух, чтобы парень подошёл к вам и отдал совершенно бесплатно свою порцию мороженого.

    Павел Иванович не хотел этого делать, но сделал. Приказал мысленно, без слов, парню подойти к  нему, Павлу Ивановичу и отдать ему, свою порцию мороженого. Парень подошёл к Павлу Ивановичу, протянул ему свою порцию мороженого,  и сказал:

     - Вам жарко! Возьмите. От чистого сердца и бесплатно.

     И парень с девушкой ушли, и тепло одетый незнакомец, в шляпе, исчез, а Павел Иванович, с тающим мороженым в руках, ещё минут пятнадцать сидел на скамейке в парке и в голове у него прокручивались, как магнитофонная плёнка, одни и те же слова:

     "Захотите сотрудничать с нами, Павел Иванович, то знайте, Павел Иванович, что когда кто-нибудь из наших будет находиться рядом с  вами, вы будете располагать такой возможностью, как сильное внушение чего-либо другим людям".

     Тридцать лет прошло, и сегодня соседский пацан, утром, принёс Павлу Ивановичу, конверт с флешкой. И, хотя в конверте, было что-то ещё, Павел Иванович сел за компьютер, раскрыл во флешке один файл:

     "Помните, Павел Иванович, тридцать лет назад состоявшуюся встречу со странным человеком в тёплом, для большереченской  жары, костюме и не потеющем? Так вот, Павел Иванович, эта встреча не была вашей больной фантазией. Это реальность. Сейчас наши находятся рядом с вами и, если вы захотите выполнять находящиеся на этой флешке наши инструкции, то вы будете располагать возможностью сильного и немедленного внушения чего-либо другим людям".

     Павел Иванович не торговал  интересами своей страны, поэтому не стал сразу читать инструкции, находящиеся в других файлах на полученной флешке, и, вместо этого, стал думать: сразу обратиться к психиатру или по дороге зайти ещё и к контрразведчикам?..