Письма дедушке - Письмо 18-е

Письмо восемнадцатое

«Приветствую тебя, мой разлюбезный старенький дедушка!
Заждался письма, наверное… Но ничего, не тоскуй. Подожди ещё маленько…
Это опять я, твой Веня, твой любимчик. Твой карапузик. Я тоже жду – не дождусь.
Только что обращался к нашей домоуправительнице по одному интересующему нас обоих вопросу, который мне никак не удаётся разгадать, к сожалению. Это, деда, про часы, которые то на левой руке люди носят, то на правой. И которые отражаются в столах, тумбочках и шифонэрах разных… воду мутят… и умы людей бороздят и баламутят…

Мне это, деда, вообще непонятно. Не доходит это до меня.

Анна Георгиевна ответила, что ей пока некогда часами всякими дурацкими заниматься. Она попросила меня, чтобы я ей не мешал и не лез под руку. А я, деда, и не лез к ней под руку, и за даже руку её не трогал. Почему она так сказала, я не понял. Потом она махнула половником, которым кисель в кастрюле размешивала и заявила, что сама стоит щас на часах. Я же, деда, не заметил у неё под ногами никаких часов. На полу часов вообще никаких на кухне не было. Токо на стене висели и тикали.

В общем, я обиделся, деда, на неё и ушёл. Мне не нравится, когда мне так говорят.
Но минут через десять опять на кухню зашёл. Снова про это спросить хотел. Мне не терпелось узнать про часы те проклятущие, которые то на левой руке люди носят, то на правой… и которые отражаются в столах, тумбочках и шифонэрах разных!

Вопрос-то, деда, очень интересный! А мне никто разъяснить не хочет. Ой, не хотит.
Папанька вообще не стал со мной разговаривать. Он сказал, что таким маленьким мальчикам как я и таким же девочкам нельзя это знать. Мол, не их это дело. Мол, их дело сопли токо вытирать.

У маманьки мигрени в голове были. Поэтому она с мокрым полотенцем на лобе… Ой, на лбу! Или… на лобе… Короче с полотенцем на лице она на кушетке лежала и не стала со мной говорить, поэтому я и попёрся опять к Анне Георгиевне.

Аннушка всё так же стояла у плиты и помешивала шумовкой с дырками кипящий клюквенный кисель в огромной-преогромной кастрюле. Есть у нас такие. И в кино я такие кастрюли огромные тоже видел. Про армию, когда кино показывали. Там в таких баках солдатам кашу кирзовую варят. Аннушка всегда всё нам готовит в больших кастрюлях. Покушать-то мы любим. Сам ведь знаешь. Да и она, деда, тоже любит. От души хряпает и первое, и второе, и третье, и четвёртое, и пятое, и шестое, и седьмое.

У нас, деда, семь блюд положено кушать и утром, и днём, и вечером. По закону так положено. На столько блюд и деньги всем нам выделяют из администрации. Ещё на одежду и на косметику. Это сверх аванса и получки.
Мы же госслужащие первого эшелона, самого высшего. Вот наши семьи и находятся на полном государственном довольствии. Даже игрушки мне положены бесплатные. Мериканские… в основном. Мериканцы нас тоже любят и помогают жить.

А при дяде Боре, когда он царём всея Руси был, игрушки мне Ромка привозил. Этот… как его… из головы напрочь вылетело… Абрам… Обрам… Ибрам… Вот чёрт, забыл. Теперь он в богатых олигархах ходит. Дядя Боря его туда затолкал. Теперь он яхты дорогущие и длиннющие по всему миру для себя скупает. Только я не знаю… для чего они ему нужны. Яхты-то эти океанские. Тут, деда, все олигархи помешались на этих яхтах с пушками и вертолётами. Соревнуются, у кого она длиннее, выше и ширше…

Ой, я же про Аннушку не всё тебе сказал. Лопает она – мама не горюй. Как метлой метёт. Про десерт и полдник я вообще молчу. Десерты и полдники я даже не считаю. И на ночь она их тоже ест. Не ест, а жрёт. И как только в неё это всё лезет… Как будто война скоро будет мировая. Да и вся наша остальная прислуга молотит от души. Мы ничего им не говорим. Пусть едят. Всё равно это дармовое, за так нам поставляют. Да-да. Вообще всё. Независимо от вида, от сорта и свежести. Хоть первой… хоть второй… хоть какой…

В общем, деда, мы как сыр в масле катаемся. Но я всё равно к тебе хочу. Плачу каждый день. Тебя вспоминаю. Ведь врут здесь все… Ой, не врут, а лгут.

Скорее бы ты приехал и забрал меня к себе, подальше от этого сплошного вранья.

Ещё Анна Георгиевна сказала, что пока ей некогда со мной разговоры всякие дурацкие разговаривать, чтобы я отстал от неё и не лез к ней с идиотскими вопросами-расспросами, что ей ещё уху варить надо на обед. Видимо, опять осетров откуль-то привезли. А ещё щи и рассольник у неё, мол, на очереди. Уха из осетров положена нам по уставу. Есть такой устав на госслужбе: кому чё кушать на завтрак, обед, полдник и ужин. На ночь кефир обезжиренный и яблочко полагается. И по два стакана чистой воды. Это чтоб ноги судороги не сводили. Ты, деда, тоже воду на ночь пей. А то судороги, наверное, донимают. И утром воду тоже пей, чтобы организм ото сна открылся и правильно работал весь день. Перед едой тоже её пей. Воду-то. Обязательно. Чтобы пищеварение правильно работало. Кругооборот воды в организме должен быть. Как и в природе. Мы же тоже природа. Природу надо беречь и любить. Ну и нас тоже.

Поэтому государство о нас заботится. Не даёт помереть. А про воду не забудь. Пей её побольше. Сам же пел мне: «Вода… вода… кругом вода…» И ещё говорил мне: «Венька! Пей вода! Ешь вода! Срать не будешь никогда!»

Ой, дедуля, прости, пожалуйста… Не так сказал… Не срать, а какать. Какать не будешь никогда. Так правильно. Всё, дедулечка, больше не буду некультурно выражаться и про воду плохо говорить.

Дальше продолжаю про первое блюдо рассказывать.

Так вот… уха нам по уставу положена. Поэтому осетров нам привозят. И стерлядь иногда, когда осетров мало из реки вылавливают. А когда и стерляди нет, то треской заменяют. Из трески тогда Аннушка уху варит. Или из судака.

Мама рассольник любит. Просто обожает его.

А папа без щей наших наваристых… пензенских… пензюнских… пензяцких… пензюченских… жить не может.

Ой, как сказать-то… Распензяческих! Вот как…

В общем, папанька наш щи любит.

Вот Анна Георгиевна и старается… кашеварит на кухне с утра раннего и до ночи.
В общем, занята она работой целый день. И сегодня тоже.

Поэтому я не стал ждать, когда она соизволит со мной беседовать и пошёл письмо тебе новое писать.

Потом к ней опять схожу, после обеда, к ужину ближе. Может, соблаговолит со мной покалякать наша гордая повариха.

А пока расскажу тебе про Оксанкиного дядю. Ну, и про часы евошные, опять же…
Оксанкин дядя… ну… который теперь за дядю Борю остался работать, к нам ещё не приезжал. Папанька наш сам к нему частенько ездит. Они же вместе щас работают.

Ему папанька наш по наследству достался от дяди Бори. Папанька же много чего знает, вот они и обсуждают, что сделать… и как. Ну, и другие разговоры они там разговаривают.

Так вот, этот Оксанкин дядя странный какой-то, в теннис не сражается, саблями не размахивает, водку не пьёт, гопака не пляшет, в карты не играет, песни не поёт.

И он, деда, зачем-то часы свои дорогущие всем людям дарит. Да! Снимает прямо с руки и дарит… дарит… дарит…

Зимой мальчику маленькому на руку их надел. Тот чуть не упал вместе с ними. Такие они, деда, тяжеленные. Ты бы сказал – чижеленныя! Ты же так завсегда выражался.

Так вот, пацан этот еле на ногах удержался. Ты бы сказал – удержалси! Хорошо, что папанька евоный рядом находился. Поймал бедолагу за шкирку.

Летом чабану подарил, когда в гостях у него гостил.

А для чего чабану часы в степи-то? А? Деда?.. Он же по солнцу и по звёздам время может определить запросто. И зачем чабану этому часы швейцарские, которые мировое время показывают? Ты не знаешь, деда? И стоят они как Бугатти. Лучше бы он пастуху этому Бугатти подарил. По степи за баранами гоняться… Да за баранами-то можно и в городе гоняться запросто. Нынче баранов-то развелось – мама не горюй…

Помнишь, ты всегда так говорил – мама не горюй… Я хорошо помню… А теперь, деда, наверное, он, чабан тот, на часы эти дорогущие смотрит как баран на новые ворота и другим баранам про мировое время рассказывает. Ха-ха-ха!!! Ха-ха-ха!!! Ха-ха-ха!!! Умора… да и только.

Помнишь, деда, я тебе про Урал говорил? Ну ещё про Чапаева… И про дядю Борю, который там родился и там же работал раньше, а потом царём в Москве стал.

Там, в том самом месте, кроме Василия Ивановича Чапаева и царя дяди Бори, ещё завод огромный есть, оказывается… Уралвагон он называется. Уралвагонзавод! Танки и пушки он настоящие выпускает.

А ты знал об этом? Или я тебе говорил уже? Не помню. Ладно, второй раз скажу.

Оказывается, тогда, когда мы с тобой в деревню на поезде ехали, в ихнем вагоне и ехали. Это на том заводе его делали. Вагоны, оказывается, тоже там вместе с танками и пушками делают. Пассажирские вагоны и товарные. Я и не знал. Вот как получается. И ты не знал, однако. Ты же не говорил мне об этом.

Так вот, на том Уралвагонзаводе есть какой-то знаменитый уральский рабочий.
И он, работяга этот, тоже, по всей видимости, когда-то сделал что-то хорошее для Оксанкиного дяди. Может, тоже спас его. Ну, так же, как наш папанька в тот раз дядю Борю вытащил из воды, когда тот с моста в пьяном виде в канаву свалился. Давно это происходило, несколько лет тому назад. Я тебе уже про это писал.

И этот работяга, может, тоже выловил Оксанкиного дядю откуда-то: может, из канавы достал, а может, из грязи или из лужи какой вытащил. Грязи-то нынче навалом везде. Куда ни глянь – одна грязюка… Да-да. Полно грязи.

И Оксанкин дядя тоже этому работяге часы свои дорогущие подарил. Как тому чабану. Да он многим дарит их. Видать, полно их у него в тумбочке лежит.
 
Мериканскому главному разведчику тоже подарил. За просто так.

Артисту одному и боксёру. Певцу и танцору. И друзьям своим тоже.

Видно, и правда… полным-полно их у него. Часов-то швейцарских. Как ты пел когда-то песенку нашу русскую: «Располным полна коробочка…»

А потом ещё он и должность ему хорошую дал. Работяге тому. С Уралвагонзавода. Как и папане дядя Боря давал в своё время. За то, что он его вытащил пьяного из канавы… Я тебе тоже про это уже рассказывал не раз. Папаньку нашего любил царь всея Руси.

Такая вот, деда, история. Ты мне – я тебе. Так она называется. Когда ты мне часы, а я тебе взамен тоже чё-та даю… У кого чё есть… Уважение… и тому подобное…

А чё они все падают-то куда-то, деда? То в воду шлёпаются, то в канаву лезут, то в грязь грохаются… и ползают там как кутята слепые…

Вот ты у меня, дедушка, никогда никуда не падал. Ни в грязь, ни в воду, ни в болото, и с мостов никогда не сваливался… Ты у меня сильный и ладный. Да. Это точно. Ты такой. Ловкий и крепкий. Ты замечательный. Ты прекрасный. За это я и люблю тебя. Но не только за это. За всё! За всё! Вообще за всё. За…

Обожди-ка, дедуль… Посиди маленько. Пойду-ка до Анны Георгиевны сбегаю, может, освободилась… может, доварила свою уху осетровую или тресковую. Попробую, всё-таки, узнать у неё про те таинственные часы, которые то появляются, то пропадают в шифонэрах и на столах разных. Ну, я побёг… Жди меня! Только очень жди!!

…Не-а, деда. Занята она ещё. Сказала не беспокоить и не лезти к ней с дурацкими вопросами. Ей, мол, некогда. Компотик-де она сейчас варит. Ароматный. Скусный. А ещё она сказала, чтобы я кисель клюквенный попробовал. Дескать, сварился он и остыл уже.

Спорить с ней бесполезно: не отвяжется она, насильно будет кисель в рот вливать.
Поэтому, деда, придётся идти. Ничего не поделаешь. Иначе не жди удачи.

Ладно. Потом продолжим наше общение. Да и киселя охота попить. Вкусный у нашей Аннушки кисель получается, а клюквенный особенно.

В общем, пока, деда. До следующего раза. Не обижайся.
На обиженных воду возят.
Охота пуще неволи.
Имидж ничто, жажда всё.
Так теперь на стенах пишут.

До завтра, дедуль. Ну, побёг я… а то… Сам знаешь… что…»


Продолжение: http://proza.ru/2022/11/26/355

Предыдущее: http://proza.ru/2022/11/19/417

Начало: http://proza.ru/2022/10/05/382