Потерянные. Глава вторая

начало: http://proza.ru/2022/11/17/1593

ГЛАВА ВТОРАЯ
Мимо неё проплывали лица. Разные лица… Разные эмоции. Вот счастливые лица встречающих… Печальные провожающих. Обнимают, целуют своих родных… Дают советы, наставления… А она одна. Совсем одна в этом мире. При живой дочери одна. А вокруг кипит людской поток, говорливый словно горная река, шумит и радуется жизни, но в этом потоке нет для неё места. Ей стало так горько от осознания того, что сидит она здесь неприкаянная, забытая всеми и беспомощная перед жестокой реальностью одиночества, старая и никому не нужная, как прохудившийся башмак, выброшенный на свалку.
Она снова вернулась в то время, к прошлой осени, когда сделала тот роковой для неё шаг, поддавшись на уговоры дочери.

- Мама, ты должна переехать к нам! – в который раз убеждала её Ирочка, - Как ты одна-то будешь? И мы не можем без конца ездить к тебе, сама понимаешь, Игорь и так устаёт на работе. Да и у меня своих дел по горло. У нас большая квартира, будет свой угол. Что держаться-то за старьё? А летом на Фиджи поедем. Ты ж нигде не была, мама!

Да и правда, поехать, может? И Васенька, наверное, ближе будет к бабке… Совсем уж отбился от неё, а кровь ведь родная… А она скучает, ох, как скучает по кровиночке своей…
Но дом держал. И она держалась за него… Отрывалась трудно, с болью, как ноющий годами зуб, переплёвшийся корнями в десне. Раздумывала, оттягивала. С осени на зиму, с зимы на весну. Попросила лето пережить, осенью чтоб.

- Не будет тебе там житья, Нина! – отговаривала её Анна Петровна, - вот помяни моё слово, не будет! Зачем уезжать? Здесь ты сама себе вольный казак, хошь легла, хошь встала… А там? Видала я зятя твово… Чисто барин! Балованный, брезгливый… По струнке перед им ходить будешь. И извиняй уж, но дочка твоя… Тожа… Не проста, ох не проста! Сдадут они тебя в «Дом старости», наплачесси потом. Гони их в шею! Гони… Ко мне переезжай, коли тяжко, а хошь – я. Вместе всё веселее, да и огорода одного нам с тобой за глаза хватит. На моём картошку посадим, а осенью продадим. Дрова вскладчину купим…
Нина Ивановна молчала. Она знала, соседка права. Боялась она чужого дома, боялась и жильцов его…хоть и дочка, а всё ж не стало тепла меж ними, как вырвалась она из родного гнезда, будто сглазил кто.

Вспомнила, как дома разбирая её вещи, дочь в сердцах откидывала в сторону её незаконченное вязание, клубки с пряжей, вышитые гладью салфетки, Ирочкины открытки-аппликации, сделанные в подарок, её первые тетрадки… и бурно возмущалась, сердито хмуря брови: «Мама, ну зачем было этот хлам в квартиру тащить? Этому старью на помойке место!» Вот письма Николая из армии, позже из командировок, почётные грамоты, их совместные фотографии, школьные…студенческие… Вот маленькая Ирочка впервые «идёт» в большой мир - это Николай спускается по лестнице роддома с драгоценной ношей, завёрнутой в розовое покрывальце, вот первые шажки Ирочки… А вот она в костюме «снежинки» на новогоднем утреннике в детском саду, школьные фото, вручение аттестата… Маленькие и любительские, пожелтевшие и местами потрёпанные, но такие родные, такие искренние… А здесь фотографии уже профессиональные - Ирочке шестнадцать…только паспорт получила. В честь этого события ездили в город в фотоателье. Вот Ирочка поступила в институт… Её двадцатилетие в кругу семьи… Тогда Ирочка была ещё совсем домашней девочкой, доброй, отзывчивой. Её светлый и родной человечек…

- Мама, ты меня слышишь? Это же всё макулатура! Пыль…моль… Грязь! – она скидывала их прошлое в мусорное ведро, оставляя чужое и холодное, как бетон, сегодняшнее равнодушие…
- Это сейчас ничего не стоит, железки это, не ордена… - оправдывала она свою чёрствость и бессердечие, высыпая отцовские медали и нагрудные знаки «За трудовое отличие», «Ветеран труда» и «Победитель соцсоревнования» в мусор.

Ирочка… Как же это случилось, доченька? Где ж мы упустили тебя?

* * * * *
Ирочка родилась болезненной девочкой, очевидно последствия гриппа у матери на первых неделях беременности, сказались. Чуть дунет ветерок, а у Ирочки уж горлышко красное. Пытались водить в бассейн, закалять, но она ещё сильнее простужалась. А потом и астма привязалась. Набегались по врачам, намучались. Из больниц не вылазили, в санатории отправляли, да всё без толку. Врачи и посоветовали поменять место жительства подальше от города, к чистому воздуху… И тогда они с Николаем нашли и купили небольшой домик в посёлке, всего в каких-то двадцати километрах от города. Николай остался на своём заводе, а Нина Ивановна - дома, выхаживала Ирочку. Вскоре Ирочка уже бегала босиком по заливным лужкам с местными ребятишками, лазала по деревьям и заборам, её бледное личико налилось румянцем и исчезли тёмные круги под глазами. Она быстро пошла на поправку, превратившись из синюшного утёнка в крепкую, загорелую и непоседливую девчонку. Чистый воздух и деревенские продукты сделали своё благое дело и болезни понемногу отступили. А когда Ирочка совсем окрепла, Нина Ивановна стала подумывать о работе. На руках был диплом пединститута, и она устроилась в поселковую школу преподавателем русского языка и литературы. Сначала на неполный день, чтобы Ирочка понемногу привыкла к самостоятельности, а позже на весь рабочий день, прихватив ещё и классное руководство.

Пришло время, и Ирочка пошла в школу, где работала Нина Ивановна. Учёба давалась ей легко, она была прилежна и мечтала в будущем пойти по стопам матери, выбрав профессию школьного учителя. В институт поступила сразу, играючи сдав вступительные экзамены, и так же легко училась в дальнейшем. Чтобы не трястись по автобусам и не тратить драгоценное время на поездки, родители решили снимать ей квартиру в городе, в складчину с родителями одногруппницы. По выходным Ирочка приезжала домой, семья воссоединялась и устраивался маленький пир, где Нина Ивановна баловала домашних какой-нибудь постряпушкой, будь то маковый рулет или тортик к чаю.
 А потом Ирочка начала отдаляться. Не сразу, постепенно. Она всё реже приезжала на выходные, ссылаясь на трудные семестры, большую загруженность и сердилась, что из-за этих приездов, у неё не складывается личная жизнь. А когда приезжала, то ненадолго и только для того, чтобы увезти с собою продукты, которые ей загодя собирала мать.

Будучи студенткой пятого курса, она выскочила замуж за первокурсника-медика, с которым познакомилась на танцевальном вечере, посвящённом выпускникам. Как-то быстро всё закрутилось и родителей она поставила в известность лишь тогда, когда приехала знакомить мужа со своими родителями. Улыбчивый, угодливый балагур Игорь, изо всех сил старался понравиться новоиспечённой родне. Он без конца шутил, сыпля анекдотами и байками из студенческой жизни, рассказывал о их планах на будущее, рисуя его с королевским размахом. А Ирочка влюблённо заглядывала в его глаза и с восторженным обожанием ловила каждое его слово. Так в их дом вошёл новый член семьи. Высокий шатен, с тонкими и правильными чертами лица, он был красив какой-то немужской красотой, в нём чувствовалась некая избалованность женским вниманием и несмотря на всё его обаяние, было в нём что-то отталкивающее, холодное, чужое и Нина Ивановна при общении с зятем робела, испытывала внутреннее напряжение, как от человека, от которого веяло фальшью и ненадёжностью. Николаю он не понравился. Он был насторожен, немногословен и Нина Ивановна, пытаясь сгладить неловкую ситуацию, чтобы не обидеть зятя, старалась оказать ему всяческое внимание, то поддерживая разговор о их будущем, то вопросами о его родственниках или предлагала какое-нибудь блюдо, подкладывая ему лучший кусок.

- Коленька, - говорила она позже, - мы должны радоваться счастью Ирочки. Привыкнем мы к нему. Она его так любит! И он, кажется, тоже, - добавляла она неуверенно.

- Чужой он какой-то, - пожал плечами Николай, - Да и молод слишком. Не пара он Ирке!

- Так все мы поначалу чужие… Был чужой, стал – свой.  Себя вспомни, – она улыбнулась как-то печально и погладила его по голове, взъерошив волосы, - и я была тебе чужой. И ты. Молод… За старика надо было выходить, что ли?

- Нет, не была! – живо откликнулся Николай, - Я, как увидел тебя, сразу понял - моя ты, а этот, вот помяни моё слово, своим никогда не станет. Чужак! Манекен ходячий!

* * * * *
У неё затекла спина, и она встала, чтобы немного размяться. Идти ей было некуда, и она пошла просто вперёд, медленно, без какой-либо цели, шла, чтобы как-то скоротать время. А потом она вернётся на вокзал…

На пути ей попался маленький привокзальный магазинчик, и она зашла в него, долго стояла у витрины с выпечкой, прикидывая, что она может себе позволить на оставшиеся триста рублей. Кто знает, сколько ей придётся ещё жить на вокзале, когда… Когда что? И будет ли оно это «когда»? На какое-то чудо рассчитывать не приходилось и её вновь охватил страх бездомного будущего. В который раз она горько пожалела о том, что поддалась на уговоры дочери продать дом. Пусть тяжело одной, но своя крыша над головой... И уж лучше одной, чем терпеть унижения и обиды от дорогих ей людей. Права была Анна Петровна. Не было у неё ни минутки радости в зятевом доме. И про деньги права. Хотя, разве купишь любовь родных за деньги. А если и купишь, то на что ей такая любовь? Нет, она не поедет к ней. Стыд-то какой! Что она подумает про Ирочку? Пусть она лучше умрёт на этом вокзале, но никому не расскажет о своём позоре. Она, конечно, могла бы уехать к сестре в Салехард, да разве ж на эти крохи доедешь… И позвонить не позвонишь, книжечку, где телефон записан взять не догадалась…

Она видела попрошаек, которые побирались сидя на привокзальной площади, но даже мысли не допускала, что могла быть на их месте. Пока не допускала. Подумав об этих людях, Нина Ивановна устыдилась собственным мыслям. Почему она их так назвала? Быть может эти люди, как и она оказались выброшенными из жизни, и кто знает, может, придётся и ей, поборов стыд и страх, сесть рядом с этими обездоленными людьми и протянуть руку в ожидании подаяния. Она всячески отгоняла эти мысли, пытаясь сосредоточиться на чём-то хорошем, но тревога и страх перед неизвестностью брали верх.

- Вам что-то подсказать? – внезапно раздавшийся голос вернул её в действительность.

Нина Ивановна вздрогнула. Она подняла голову и встретилась глазами с мордастой продавщицей, смотревшей на неё недовольно, и как показалось Нине Ивановне, даже сердито.

- Вы будете покупать? - нетерпеливо повторила продавщица.

В магазинчике, кроме Нины Ивановны никого не было, у продавщицы остывал чай, который в кои-то веки она могла выпить в спокойной обстановке, пока народ схлынул, а тут эта странная старуха залипла у витрины и ничего не покупает.

- Да-да, конечно, извините, - поспешила с ответом Нина Ивановна.
Ей показалось, что продавщица видит её насквозь, знает про её проблемы, и сейчас скажет ей об этом, и не просто скажет, а будет смеяться, называть её «нищебродом», тыкать в её «рану», потому что, если старики оказываются на улице, значит они того заслужили, и Нине Ивановне стало стыдно.

- Скажите, а выпечка свежая? – спросила она торопливо, лишь для того, чтобы как-то сгладить неловкость.

- Несвежим не торгуем, - буркнула продавщица, ещё больше выказывая своё раздражение.

- А эта булочка вкусная? – снова робко спросила Нина Ивановна.
Продавщица набычилась, как перед броском. Казалось, вот-вот, она накричит на неё и вытолкает из магазина. Нина Ивановна испугалась и ткнула в первую попавшуюся булочку: «Вот эту, пожалуйста.»

* * * * *
Её грубо толкнули. Мужчина бежал, очевидно опаздывал на поезд. Толкнул и даже не оглянулся. Булочка выпала из её рук. Откуда-то появилась стайка голубей и набросилась на эту булочку...
Нина Ивановна шла и плакала. Плакала от обиды на этого торопыгу, плакала от того, что булочка оказалась чёрствой и совсем невкусной, и что продавщица обманула её, а за булочку она отдала двадцать пять рублей, и как ей протянуть на оставшиеся гроши, и сколько ещё тянуть… Плакала по Николаю, по неблагодарной и бездушной дочери…плакала по неизвестности…


продолжение: http://proza.ru/2022/11/24/1409