Трава была зеленее

Мы с Витьком люди опытные, поэтому решили брать сразу две.

Жёны подались в набег на магазины, а мы сидели у Витьки дома и жгли свои нёба коричневой жидкостью из бутылки, на которой какой-то обманщик написал слово «Коньяк».

Было уютно.

— Ну, как на работе? — спросил Витька.

Я ответил.

— А что по зарплате? — спросил я.

Затем мы заговорили о политике.

Маленьких детей в доме не было, и можно было ясно выражать свои мысли.

Не боясь научить кого-нибудь нехорошим словам.

Когда мы почали вторую, Витька вдруг встал на четвереньки, отворил дверцу шкафа и залез внутрь.

Оттуда он возник, держа в руке чемоданчик, похожий на акушерский саквояж, с каким «великий комбинатор» когда-то появился на улицах города Арбатова.

В чемоданчике лежали альбомы со всякими чёрно-белыми фотокарточками.

Мы принялись их рассматривать и нашли те, на которых Витька был одет в военную форму.

— Да-а, — проговорил Витька. — Золотое время — армия! То, что нужно настоящему мужику.

— Да-а, — сказал я. — Целых два года. Сколько интересного, сколько друзей!

— Я бы снова пошёл, — сказал Витька.

— Угу, — сказал я.

Мы с Витькой служили в одни и те же годы, но в разных концах страны.

И мы выпили за Красную армию.

Тут из пачки старых писем он выудил одно и говорит:

— Это ты мне написал.

На конверте стоял чернильный треугольник с надписью: «Письмо военнослужащего. Бесплатно».

И Витька начал читать вслух.

«А вчера, после отбоя, мы все долго-долго отжимались, а водители ползали друг за дружкой по-пластунски под койками. При этом они ещё и гудели, будто моторы машин. Это «черпаки» готовили их к пятисоткилометровому маршу.»

— Во! — говорит Витька. — Чего-то не очень весело у тебя служба шла.

«Деды» до двух ночи пили водку и ели жареную картошку, а я смотрел в окно — не идёт ли дежурный по части, или ещё кто из «шакалов». А потом я заснул и мне зарядили кулаком в «фанеру».

— М-да... — сказал Витька.

А я подумал: как-то не так мне армия эта самая вспоминалась.

Впрочем, давно это было — почти тридцать лет прошло.

«И ты, Витька, не пиши мне слишком часто, а то как приходит письмо, сержант надувает конверт и хлопает его у меня на загривке, а я должен сказать: «Спасибо, «дедушка», как дома побывал!» А шея потом болит полдня...»

— Нет, — говорит Витька. — Это у тебя была какая-то неправильная служба. А вот у нас было настоящее армейское братство!

«И ещё, Витька, ты в своём прошлом письме написал, что «деды» тебя вовсе измордовали и ты подумываешь как бы не пуститься в бега. Так вот, ты держись там, а не то всё равно поймают, да потом ещё и посадят. А на «дизеле», ребята рассказывали, ещё хуже — хоть вешайся».

— Что ж ты, — спрашиваю, — бежать-то собирался, если у вас такое «братство» было? Ась?

Мы помолчали и снова выпили.

— Наверное, — говорю, — это память с нами такие штуки выделывает — хорошее помнишь, а плохое забывается.

— Наверное, — сказал Витка.

Мы ещё немножко выпили и задумались.

— А помнишь, — спрашивает Витька, — как мы при Союзе хорошо жили?

— Конечно, — говорю, — помню! Хорошо — тут уж ошибки быть не может!

А сам засомневался невольно: вдруг и здесь память подводит?

Мы допили вторую и как раз жёны наши вернулись с добычей.

— А-а... — говорят. — Мальчики-то уже тёпленькие!

А Витька улыбается:

— Помнишь, — говорит. — Помнишь, какие жёны у нас были, когда мы с ними только познакомились? Как поддерживали нас когда трудно было, заботились...

Тут уж я не смолчал:

— Заткнись, ты, — говорю. — Хватит мне этих воспоминаний. Чего в них копаться-то?! Нарою ещё чего-нибудь не то, а оно мне надо?

Ну, моя смотрит, что я расходиться начинаю, и говорит:

— За-айка, хватит с тебя уже коньяка — пошли домой, а то я не лошадь, чтобы тебя, кабана, на себе потом тащить!

И мы пошли.