Рекордсмен из Колдобихи

      Место   для   подвига – особенно   трудового, – есть   везде.   Даже   в  Колдобихе.  Механизатор  Колька  Дребоданов,  знаменитый   на   всё   село  шалопай  и  великий   поклонник  самогонной   продукции,  учудил   фокус –  во   время  уборочной  скосил   и   намолотил  на  своём   комбайне  рекордные   объёмы.   Как   свершилось  сие   деяние,  не   мог   пояснить   даже   сам  Колька.  То  ли  он   в   кабине   перегрелся,  то  ли   комбайн   остановить   на   смог,   отчего   покос   и   молотьба   его   имели  столь   безудержный    режим,  что   привели  к   небывалому  рекорду.

      От  осознания   собственного  величия  Дребоданова   вмиг   раздуло,   он   с   неимоверной  важностью плавал  по  селу,  едва  не   цепляя  носом  кучевую  облачность.  Мир казался  ему  прекрасным  и  удивительным,  и  от  этого  бесспорного  факта  Кольку  неотвратимо  тянуло  в  тысячный  раз  обмыть  рекорд.

      Слава  о   трудовом  подвиге  удалого  механизатора  гулким  эхом  прокатилась  по   району,   а  её   далёкий   отзвук  каким-то  неведомым  образом  даже  просочился  на   краевое  телевидение. Телевизионщики  от непреодолимого   желания  интервьюировать   местного  рекордсмена  пришли в  кипучее  движение  и известили  Кольку,  что  в  среду  прибудут  в  Колдобиху  снимать  о  нём  репортаж.

      Сия  весть произвела  на популярного механизатора  поистине ошеломляющий  эффект,  отчего  Дребоданов   мгновенно   напился  в   дупель.  Колдобиха   же  получила  новую  тему   для  обсуждений.

   –  Слыхали,  Кольку  сымать  на   камеру   будут?
   –  Да  ну!..
   –  Ей-богу!  Райка   сама   слыхала.  По   телевизору   покажут!
   – Ба-а… Замкнёт на хрен телевизор от  Колькиной   рожи!.. – удивлялся  девяностолетний  дед  Анфим,   качая   алюминиевой   головой.

      Желание   блеснуть  на   экране  в  самом  неотразимом   виде  побудило  Дребоданова   к  каскаду  подготовительных   действий.  Первым   делом   он   походкой    бравого   генерала  прошагал   ко   двору  бывшего  колхозного  передовика  дяди  Михаила  и,   опершись  на   калитку,  развязно  прокричал   над  штакетником:
    –  Дядь  Миш,   про   меня   кино   сымать   будут,   дай   мне   на   денёк  свою  медаль,  раз   я   теперь   тоже   передовик.  Я   хочу  в   телевизоре   сразу   при   медали   быть!
   –  А  ты,  Колька,  её   сперва   заработай,   медаль-то,   а   потом   уж   с  ней   в   телевизор   и   лезь, – сурово  отрезал  дядя  Михаил  и,  повернувшись  на   крылечке,   скрылся   в   сенках.
   –  Ну  и   иди! – прокричал  ему   вслед  Дребоданов. – Мне,  может,  орден  за   такой   покос   полагается,   а   ты   какую-то   свою   висюльку  допотопную   для   коллеги-передовика   пожалел!

      Почесавшись  в  секундном   смятении  у   изгороди  бывшего колхозного ударника,   Колька  решил  направиться  к  Петюне  Сучкову,  который   владел  огромной  коллекцией   самых   разных   значков,  и  что-нибудь  позаимствовать  из  его  арсенала   для   телесъёмок.

       У  Петюни  значков  было  неописуемое  множество.  Вся   его   родня   ходила   при   значках,   и   даже   беспородный  Борзя   бегал  по   ограде   с   приколотым   к   ошейнику  голубым   овалом  «Общества   борьбы   за   трезвость».

      Сучков  долго,  с  самыми  ревностными   отблесками  во   взоре,  рылся  в  своём   заветном  сундучке  и,  наконец,  протянул  Дребоданову  огромный,   как  консервная   банка,  пластмассовый  значок   с  триколором:
   –  На,  Колька,  знак  «Ельцин – наш  президент»!  Крепи  его  куда  хошь!
      Повращав   в   руках   дар  Петюни,  рекордсмен   буркнул:  «Спасибо»,  и  вышел  из  избы   коллекционера.   Дальнейший   его   путь  пролегал  ко  двору  Гришки  Косопузова.

      На всю  Колдобиху  Гришка  Косопузов  славился   как   искусный   цирюльник.   Мастерски   он  подстригал   всех:  и  женщин,  и  мужиков,  и  овец.  Причём  все  его  стрижки  получались  на   одинаково   высоком   уровне  и  выполнялись  одними  и   теми  же   ножницами.

      Ввалившись   в  избу   умелого   парикмахера,  Колька   гаркнул  с  порога:
   –  Мне  бы,  Григорий,   зачёс   изобразить  помоднее   и   брови   чуток   усмирить!  А   то,   ишь  как   они   расколосились.
   –  Ща  будет! – Гришка  подмигнул  Дребоданову  глазом,  покрывая   рекордсмена  заштопанной  белой  простынёй. – Мне  вчера  Татьяна  из  города  новую  машинку   привезла.  Как  «Жиллет»,   только  с  мотором.  Ща   разберёмся  с   бровями.  Будешь   у   нас   по  последней   моде!

       Косопузов  с  демонстративной  размашистостью  нажал  кнопку   на   боку   машинки,  машинка  заревела,  словно   маленькая   пилорама,   и   подчистую  скосила  Дребоданову  левую   бровь.  Гришка  мгновенно  оцепенел  и,   бестолково   лупая   округлившимися   глазами,   как  бы  невзначай   поинтересовался   у   рекордсмена:
   –  Слушай,  Николай…  я  у  тебя   давно  хотел  спросить…  твой   трактор  всегда   одинаково  пашет  или  порой    разная  глубина   выходит?..
   –  Ну,  это  смотря   какой   плуг! – деловито   ответствовал   ничего  не  подозревающий  Дребоданов,  лишённый   одной   брови.
   –  Тут,   видать,   тоже…  разный   плуг   бывает… – Косопузов  громко  сглотнул  слюну   и   изрёк: – Ты  только  не   это…  шибко  не  волнуйся…  я  тут  тебе  левую  бровь   того…  аннулировал,  в  общем…

      Изба  маститого   парикмахера  в   следующую   же   секунду  содрогнулась  от  страшного  рёва,   какой  не  смог   бы  исторгнуть  даже  доисторический  птеродактиль.  С   позиций   сохранения   максимальной  художественности  нашего   текста,   мы   не   можем   дословно  передать   диалог     цирюльника   с   клиентом.  Скажем   только,   что  через   десять  минут  жаркой   словесной   баталии  пышущий   от   гнева   рекордсмен  покинул   чертоги  Косопузова   свирепый   и   хмурый,   с   нарисованной    углём   левой    бровью.

       На  следующий   день   двор  Дребоданова   был  опутан   телевизионными  проводами,   а   перед   крыльцом  высилась на   мощной   треноге    массивная    камера,   таинственно   поблёскивающая   одиноким   оком  объектива.  Вокруг   неё  выписывали  круги   двое    телевизионщиков  –  репортёр   и  оператор.  Сам   же   герой-рекордсмен,  с   прилизанным   чубом,  с угольно-чёрной   бровью,  в  плечистом   пиджаке,  со  значком  с  ликом   горе-политика,   плавал  по   ограде   и  грозно   покрикивал   на   односельчан  и   их  ребятишек,  заглядывающих  к  нему  во  двор  поверх  штакетника. 

   –  Уберите  Борьку! – командорским  тоном  указывал  Дребоданов. – Он  своей   рожей   мне  красноречие отбивает!  И  вообще  – все  вон  отсюда.  Вдруг   вы  в   кадр   попадёте,   не   будучи   передовиками,   а  у  нас   кино   про  передовиков.  Вон,  я  сказал,  пошли  отсюда! 
   –  Мы   вам   зададим   пару   вопросов  о  комбайнах,   о   вашей   работе,  о   рекорде,   а   вы   на   них   поувереннее   отвечайте, – сказал  Кольке  репортёр. – Главное,   ваш   тон  должен   быть   решительным.
   –  Это  мы  можем, – деловито  молвил  Дребоданов.  Важность  его   буквально   распирала,  достигнув   пикового  уровня.

       И   когда    камера   уже   была   готова  ожить  в   руках   оператора,   из  Колькиного   пригона,  не  уступая    по   чинности  своему   хозяину,   вышел   серый   пучеглазый   козёл.  Видимо,  питая   природную  неприязнь  к  прессе,   он   тряхнул   бородищей   и   двинулся  в атаку на оператора  с  его  причудливым  агрегатом.  Рога   козла,  нацеленные   в  позиции   боевой   готовности   на   телевизионщика,  повергли  в   ужас    властителя   камеры.  Он,   подхватив   свой   аппарат   на   треноге,   ринулся   к   калитке.

   –  Уберите  рогатый   скот! – взвизгнул   телевизионщик,   выскакивая    со   двора.

      По  команде  Дребоданова распоясавшегося  козла  удалили  со  съёмочной   площадки,  вновь   отправив   его   в   пригон.  Снова   камера   заняла   свою   исходную   позицию  и  снова   перед  ней   маячил   рекордсмен   с   угольной   бровью.

   –  Вы  готовы? – спросил  Кольку   журналист.
   – Всегда, – твёрдо уверил  его  Дребоданов  и,  не   дожидаясь  дополнительных   сигналов,   вскинув   ввысь   руку,   в пояс,   по-старорусски   поклонился   телекамере.
 
     Распрямившись,   он   оскалился,   как  орловский   рысак  на   скачках,   и   громыхнул   на   всю  Колдобиху:
   –  Граждане  и   гражданки!
   –  Стоп! – тут  же   перебил  его   обескураженный  репортёр. – Это   что   за   цирк?
   –  Почему   же   цирк? – оскорбился  Колька. – Я  хочу  предстать   перед  народом  честь   по  чести.   
   –  Перед  каким  народом?  Мы  ещё  камеру  не  включили,  а  вы  уже  раскланиваетесь.
   –  А  почём  я  знаю,   включённая   она   у   вас   или  нет?
   – Когда  камера  заработает,   здесь   загорится   красная   лампочка.  Понятно? – спросил   корреспондент.
   –  Понятно, – кивнул  Дребоданов. – Включайте!
   –  Только   не   надо   никаких   реверансов   и  граждан   с   гражданками.  Хорошо?
   –  Хорошо.  Валяйте.

      На   камере   вспыхнула   тревожно-красная   лампочка,   и   репортёр  затарахтел,   с   пулемётной   скорострельностью   извергая   десятки   слов:
   –  Мы   ведём  свой   репортаж  из   села   Колдобиха,   где   в   мирной    суете    будней  трудятся  скромные   герои   сельскохозяйственного   фронта.  И   с  одним   из    таких  неизвестных  доселе   передовиков   мы   сегодня   побеседуем.  Николай,    скажите,   как   вы  готовились  к  уборочной  кампании?  Признайтесь,  рассчитывали   на   рекорд?

      Колька   с   прилизанным   чубом  и   вздувающимися    щеками  каменным   истуканом   застыл  перед   объективом   и   упрямо   безмолвствовал. Журналист  ему   подмигнул:
   –  Ну,  Николай!  Отвечайте!  Ну!
   –  Каральку   гну, – пробасил  Дребоданов. – Чего  отвечать,  когда   у  вас  лампочка   погасла? Вы  ж   сами  давеча   говорили:   когда   камера  работает,   она   гореть   должна.
   –  Нет,   вы   не  поняли, – замотал  головой   корреспондент. – Лампочка  зажигается  только  в  момент  включения.  Поехали,   сначала!
   –  Ну,   поехали.
   –  Мы  ведём  свой   репортаж  из  села  Колдобиха, – повторно  завёлся   журналист, – где  в   мирной   суете   будней  трудятся  скромные   герои   сельскохозяйственного   фронта.  И  с  одним  из   таких  неизвестных   передовиков   мы   сегодня   побеседуем.  Николай,   скажите,   как   вы   готовились   к   уборочной   кампании?  Признайтесь,   рассчитывали   на   рекорд?
   –  Мгм, – важно  кивнул  Дребоданов. – Разные  рекорды   у  меня   буквально   в  крови.  Меня,  товарищи,  знаете,  хлебом  не   корми  какой-нибудь  рекорд   заманздрячить.  Да  где ж тут  с  рекордами  развернёшься?  Глушь!  Я  единственный  здесь  просвещённый   человек,  меня   даже   от  колхоза  в   своё   время   в   академию   послать  хотели,   чтоб    я   по   тракторному   делу  диссертацию    защитил.  Ты,  говорят,  Николай  у  нас  один   пашешь   по-научному…
   –  Брешет! – проорал  из-за   забора   сосед  Борька. – Заливает  он  вам,  братцы!  Он   у   нас   в  прошлом   году   спьяну  «Беларус»  в   реке   утопил   по-научному.  Это   у   него   по   науке   вышло!
   –  Цыть!  Молчать! – взревел,  сжав   огромные  кулачища,  Колька. – Уберите   этого  идиота!
   –  Сто-оп! – замахал   руками  корреспондент. – Вы   опять   испортили   дубль!  Опять   придётся   снимать   всё   сначала!  Мото-ор!

      Но  никакого  «мотора»   больше  не   произошло.  Из  пригона   вновь  выглянул  воинственный   козёл.  Он,  по-бычьи  взрыв  копытами  грунт,  ринулся   в   боевом  порыве  на   ненавистную   ему   камеру  на   массивной   треноге.  На  сей   раз  козлиная  атака   удалась,  и   телевизионная   аппаратура   с  грохотом   долбанулась   о   землю.  Телекамера   при  контакте   с   почвой   мгновенно   фрагментировалась,  расставшись   с  объективом,  окуляром  и  мощной  треногой.  Теперь  уже  навеки  погасла её  красная   лампочка.

       На  дворе  у  Дребоданова  моментально воцарился  хаос.  Орали  все:  сам  рекордсмен,  взъерошенные   телевизионщики,  выглядывающий  из-за  изгороди  сосед   Борька  и   поддерживающий  всеобщее   безумие  протяжным   блеянием   козёл-агрессор.  Кольку  принуждали  платить  штраф  за   погубленную  аппаратуру,  а  он   упирался   и  кричал,   что   он   за  преступления  мелкого  рогатого  скота  отвечать  не  намерен.

       Не знаем  мы,  дорогие   товарищи,  чем  завершился   этот   скандал.  Можем   только  сказать,   что   Дребоданов   больше   не   желает  общаться   с   телевиденьем  и  ждёт,  когда    к   нему   из   газеты   приедут.   В   газетах,  говорит,  люди  порядочнее,   с  ними   и  о  рекордах   побеседовать  можно…

                27  мая  2022 г.,
                г. Барнаул.