Как я торговался с богом

Подслушанное в маршрутке №1124.

- Алло, Жозефина Федотовна? Добрый день, как здоровье Роберта Карловича? Плохо себя чувствует, давление? Ну хорошо, хорошо, выздоравливайте… А как там Альберта Герардовна? Уже уехала на дачу? Ага.

Тут я сразу понял, что это иностранный шпион: концентрация подобных имён с треском завалила горизонт местной реальности. Разумеется, вся коммуникация — секретный код, который еще предстоит разгадать компетентным органам.

Я, конечно, не оперативный сотрудник, но думаю, что на самом деле все выглядит так:

- Алло, Джозеф! Добрый день, что там по проекту внедрения Роберта на объект по улице Маркса? Невозможно спокойно работать, на вас оказывают давление? Ну окей, окей, держитесь там… А что там с Альбертом Джерардом? Уже уехал в Вашингтон? Ну ок.


Бесконечность.

Твои волосы — бесконечность. Я бы обмотался ими с ног до головы. Хотя голову я потерял в тот момент, когда ты зашла в комнату с мороза, и на твоём лице были едва засохшие следы. Пока ты оттаивала, я принес тебе кофе в твоей любимой кружке с чайками. Ты, правда, заметила, что лучше чай, а еще лучше вино.

Стало ясно, что спрашивать как ты провела выходные нет смысла. Тогда давай помолчим — предложил я. Ты ничего не ответила, и я обнял тебя, как брат сестру. Так мы стояли, не шевелясь и каждый переживал свое. Хорошо, что договорились молчать, потому что я бы обязательно сказал, как здорово пахнут твои волосы. А ты бы улыбнулась и ответила, что это всего лишь шампунь.

Ты мне много раз говорила, что он тебя не любит. Что ты попала в капкан. Что ничего хорошего уже не будет. А я думаю, что ты русалка из сказки Андерсена, ступаешь по острым ножам ради него. Но он идет слишком быстро, не оглядываясь, и тебе приходится ускорять шаг. Сколько можно пережевывать это? У нас договор. Очень предусмотрительно, потому что сегодня я бы точно проговорился. Так что давай стоять дальше, и если хочешь, чтобы я сходил за вином, то я схожу.


Окей.

В очереди стоят дедушка и его внук. Мальчик погружен в смартфон, а дедушка погружен в старый костюм, который когда-то был ему в пору. Он молчит и держит внука его за плечо, чтобы тихонько подталкивать по мере продвижения очереди. Проходя мимо стеллажей перед кассой, заботливый дед спрашивает:

- Сашенька, может тебе вафельки купить? Хочешь черничные?
- Окей — пищит малыш, не отрываясь от экрана.

Старика будто кувалдой огрели:

- Какой еще “окей?” У нас тут пока по-русски говорят. Вот если бы все по-английски, а пока по-русски.

Мальчик никак не реагирует. Он рубит в капусту инопланетян, ему не до того. Дед уязвлен. Поэтому он берет с полки вафли и бормочет про себя:

Окей.
Окэй.
Окээээээй.

И с каждым разом его ok становится все мягче, протяжней и теплей. Он словно вспоминает о давнем событии, которое не спеша подгружает его память.
Может быть, вспоминает о визите в Минск делегации английских коммунистов лет пятьдесят назад. Может быть, тогда он был молодым лейтенантом госбезопасности и сопровождал иностранную группу по время их перемещений по городу. Сопровождать — значит в контакт не вступать и держать себя на расстоянии, с которого он постоянно смотрел на Карен, симпатичную секретаршу главы делегации.

Он сдержанно пожирал ее глазами во время совместной прогулки с ударниками труда по парку Горького. Умирал от несвойственной ему нежности на концерте любительских коллективов Минского Военного округа в Доме Офицеров. Если бы он умел писать стихи, то написал бы целый сборник. Тогда в его чекистской душе был полнейший мир, май и трогательная влюбленность во что-то необычное, новое, но совершенно недоступное.

“Окэй” — последний раз сказал дед, быстро посерьезнел и начал пересчитывать деньги — подошла его очередь.


Осень.

Во дворе две девочки среднего школьного возраста пристают к мальчику лет шести-семи. Призывы их певучи:

- Догони нас, Миша! Побегай за нами! Пожалуйста!

Миша стоит на отдалении, спокойный как скала. Выдерживает паузу и говорит металлическим голосом:

- Нет.

Если вы в детстве читали книгу про проданный смех, то именно так мог ответить Тим Талер. В интонации не было ни эмоций, ни триумфа воли. Всего лишь ультимативнейшее “нет”, такому бы и министр Андрей “Mister Nо” Громыко позавидовал.

Девочки синхронно вздохнули и поплелись к нему, при этом Миша не сделал и полшага навстречу. Затем троица удалилась в глубь осенних дворов, где падающие яблоки задают прохожим свой аритмичный бит.


Тыквохаус.

В полуметре от меня земля приняла на себя средних размеров тыкву, которая ушла в последний путь с анонимного балкона. Захотелось крикнуть людям, что закон всемирного тяготения давно открыт, и совсем нет нужды бросать овощи-фрукты на головы граждан, но я лишь молча отошел.

И правильно сделал, потому что буквально через пару мгновений эксперимент продолжился с помощью дополнительного снаряда. Но вообще, звук отличный: глухой, но упругий. Хоть ты сэмплируй и делай тыквохаус.


Первое января.

Первого января около 15 часов дня, незаметный как сосулька в новогоднем наборе, я стоял у берегов Цнянки. Карликовые волны лениво бились о пляж, туман скрывал силуэты частных домиков, а прибрежный лед был зеленоват, будто намекая на легкомысленность намерений хилой зимы. В уши неспешно вползали разноцветные кремовые колбаски гимнопедий Эрика Сати, и мне нравилось, что он так аккуратно все раскладывает по полочкам, ведь думать самостоятельно не хотелось.

Сзади легонько дернули за рукав — попросить огня. Я снял капюшон, поделился и тоже закурил. Затем на пляж пришла женщина в розовой шапке и, подводя итоги года, яростно навалилась на наболевшее. Ее собеседник возражал вяло, поэтому ее спич превратился в селекторное собрание по первому каналу. Больше всех шишек упало на человека по имени Марина. Хотя на человека ли? Общая линия беседы дала понять, что Марина эгоистка, сволочь и, хуже всего, невестка розовошапой. Свекровь озверялась предметно: говорила, что квартиры ей не видать, что денег ей не видать, и что вообще пошла бы Марина…

Из песни слов не выкинешь, тем более, что нужное уже зарядилось в барабан ее рта. Женщина скосила на нас взгляд, полсекунды подумала, и решив, что этих-то двоих стыдиться незачем, завершила мысль:

- На...!

Нет, эхо не подхватило ее проклятье, разнося его по спящему Зеленому Лугу. И мы не упали на песок, подкошенные внезапной пещерной грубостью. Вообще, ничего не произошло, кроме того, что кто-то выговорился, а кто-то начал икать, ошибочно сваливая вину на выпитое с утра шампанское. Так что… С новым годом, Марина, с новым счастьем.


Как я торговался с богом.

В детстве моими лучшими друзьями были книги, газеты, журналы, отрывные календари и объявления на столбах. Читал я дома, на переменах и под одеялом с фонариком. Если бы в детской библиотеке выдавали членские карты, то моя была бы в золоте.

Неудивительно, что к восьмому классу я окончательно доигрался и стал очкариком.
Однажды в мои ручонки попала Библия. Тогда я воспринял прочитанное как своеобразный приключенческий роман с множеством действующих лиц со странными именами. “Жюль Верн поинтересней” — подумал я и вернул книгу бабушке.

А через пару лет грянул переходный возраст и лицо юного книголюба стало покрываться прыщами. Ничего не помогало в моей борьбе: ни мази, ни лосьоны, ни диеты. Тогда-то я и вспомнил о приключениях Иисуса и прибег к нетрадиционным средствам. Каждую ночь, стоя на коленях на кровати, я молился боженьке о том, чтобы он избавил меня от этой напасти. Утром я просыпался, шел с закрытыми глазами в ванную, чтобы выдохнуть и открыть глаза перед зеркалом. Но чудес не происходило.

Тогда я стал молиться на полу. Мне показалось, что вдруг стойка на мягком диванчике оскорбляет чувства Бога. “Твердыня пола понадежней” — говорил я себе. Но и это не помогло. Еще бы — бога ежедневно заваливали тонной куда более важных просьб, так что мои жалкие самодельные молитвы до него просто не долетали. Может быть, потому что господь решил вести меня по пути металлизма. Для начала я отрастил самые длинные волосы в школе, чтобы хотя бы частично закрыть мое пепперониобразное лицо.

Задергивая волосяные шторы, я уходил в себя и наяривал на гитаре сложносочиненные риффы группы Slayer. Наверное, это стало последней каплей наших торгов. Бог внес меня в список Spam и у молитв не осталось никаких шансов.

С другой стороны, нельзя играть песни с названием “Ангел смерти” и просить о снисхождении. А не случись прыщей, я бы, возможно, играл в футбол за “Ислочь” или “Крумкачей”, ведь подростком я ходил на стадион “Динамо” в секцию. Впрочем, играл я слабовато и в основной состав не попадал. Так я завязал с белорусским футболом.

Господи, спасибо!


Молодость.

Стоя в очереди женщина пенсионного возраста что-то бормотала про себя, поминутно заглядывала вперед и сетовала на сонных мух на кассе. Ведь у нее всего одна бутылка вина, ей минута нужна, не больше. Когда наконец подошла ее очередь, она раздраженно заметила кассиру, что “больше она в вашу брюсличку (ну это я так называю) не пойдет и вообще, что это такое — рабочего человека заставляют ждать”.

Со стороны стали слышаться одобрительные отзывы от других рабочих людей. Ситуация не то чтобы накалялась, но портила солнечное настроение душком намечающегося срача. Однако кассир справился с ситуацией получше любого переговорщика. Он так скромненько посмотрел на даму и попросил паспорт, будто бы и всерьез.

“Молодо выглядите!” — объяснил он свой жест.

Дама разрумянилась и картинно засмущалась. По очереди пробежала волна теплоты, и конфликт удавился в зародыше. Более того, я уверен, что эта женщина будет ходить именно в этот магазин и именно к этому кассиру. Может быть, и подругам расскажет, где бесплатные комплименты раздают. Что касается парня, то он явно рискует попасть в топ людей, делающих Минск лучше.


Сексизм.

Хозяйка квартиры, принимая ключи, разве что пальцем не провела по зеркалу:

- А вот жила бы девочка, пыли бы не было.

Я стою и думаю не является ли ее ремарка проявлением сексизма. Более того, не является ли еще большим сексизмом наигранно-смущенно принять во внимание пол хозяйки и с улыбкой согласиться. Это большой вопрос. Зато с гуманизмом проблем у меня точно нет: женщине за 60, и отчество ее — Адольфовна. История жизни Ирины Адольфовны — это история борьбы.


Нечто.

Я видел нечто. То во что вы, люди, просто не поверите. Горящие боевые троллейбусы на подступах к Серебрянке, охваченные техно-революцией миры в созвездии Малой Малиновки и миграцию первых колонистов из Хулигана в Свободы-4.

Я видел лучи цезия, разрезающие тьму близ ворот Парка Горького. Чувствовал ветер в моих волосах, спасаясь от перепрошитых гуманоидов Заводского района. Я видел как горели костры рябин в глубинах черных дыр Минска Южного. И все эти мгновения исчезнут во времени, как слёзы под декабрьским дождем. Время целоваться и играть на губной гармошке одновременно.


Классификатор лайков в ФБ.

Лайк человечный (laikus trushnis) — мне понравится твой пост и твоя фотография — ты талант. И даже если я тебя не знаю лично, ты мне поднял настроение — спасибо тебе, держи палец.

Лайк романтичный (laikus podkatyvalis) — ты такая красивая, что все внутри замирает. От твоих фото дрожат мои пальцы. Я буду лайкать их все, может быть, ты обратишь на меня внимание, ведь написать личное сообщение я боюсь — вдруг, не получится.

Лайк рабочий (laikus offisplanktonaris) — мы работаем вместе, и ты мой ценный сотрудник. Мы не особо ладим, но мне очень не хочется, чтобы ты ушел к конкурентам. Поэтому в рамках нашего корпоративного экзистанса я залайкаю твое фото с фалафелем, хоть терпеть его не могу. Впрочем, чего не сделаешь ради тимбилдинга.

Лайк элитный (laikus belokostiaris) — ого, Света, Виолетта, Ромуальд и еще 234 наших общих друга лайканули твой пост, в котором я нихера не понял и не дочитал. Какой-то кофе в Будапеште, чайки с глазами змеи и много непонятных слов — что к чему? Но, видимо, это что-то важное раз все крутыши котируют. Лайкну на всякий, нельзя отрываться от тренда.

Лайк вагинострадальческий (laikus vslezalis) — ты меня бросила, как грязную салфетку и я раздавлен. И самое обидное, что c тех пор ты стала как будто еще красивей. Лайкну в ностальгии, ведь я до сих пор неровно дышу. Нажимаю на сердечко и будто прикасаюсь к тебе. Ах, ах, где мой платочек? Без тебя я стал таким сентиментальным.

Лайк ошибочный (laikus failis) — о черт, не то лайкнул! я случайно, черт побери. Но теперь не убрать — неудобно. Надеюсь, ты не подумал, что ты мне нравишься на самом деле.


Чайка.

Одинокую чайку окружила стая голубей. Что-то говорят ей на своем языке, агрессивно попискивают, а чайка спокойненько стоит и только мигает своим черным глазом. Я сижу и думаю, что все это странно, неправильно и нужно разобраться, помочь человеку. Подхожу и все голуби тут же улетают. А чайка стоит. Только посматривает на меня клинтиствудским прищуром.

“Так кого ты хотел спасать?” — перевожу я ее молчание.


Друг влюбляется.

Когда твой друг влюбляется, будь рядом. Общее поле дружбы, в котором столько всего, отдает и часть этого. Как фантомное послевкусие, когда сам не пил, но чувствуешь газики этой шипучки на языке. Или когда стоя на земле, смотришь на летящий высоко самолет и закладывает уши. Вот тоже самое.


ДР К.

Как известно, в субботу был ДР Иэна Кертиса. Отмечали в музее Азгура, среди многочисленных бюстов Ленина, Сталина и других вождей. Готы, пост-панкеры, местные селебрити и обилие черного в одежде — вот это все. Где-то в часа три ночи, какие-то сердобольные товарищи вызвали отряд милиции, “потому что шумно”.

Служительница музея с организаторами быстренько разрулили ситуацию, потому что если и было шумно, то только в голове у вызывавших. К слову, милиционеры вели себя корректно, и мало того, с таким вот неподдельным интересом осматривали танцпол и его обитателей. В один момент мне даже показалось, что сейчас они скинут свои голубые рубашки и бросятся на танцпол меситься за Иэна. Уходя, один из них подмигнул другому, типа “а ничего так у них, чернокнижников”. И оба улыбнулись.


Книжный.

На месте пивной, где наливали в пластик и никаким IPA с крафтом даже и не пахло, открыли книжный. Книгами торгует милая старушка с голубыми глазами. В магазине тотальная тишина — былая аудитория растворилась, новая не образовалась. Кажется, будто бродишь по библиотеке. Выбрал Набокова, Грасса и Буковски, собирался расплатиться — по карте нельзя.

До закрытия магазина оставалось 3 минуты, и мне было предложено пробежаться до ближайшего банкомата. На прощание она мне сказала: “Я вас буду ждать”. Так просто и так убедительно. В общем, бежал я как на первое свидание. Потом я сел на лавочку и стал нюхать купленное. Ничто не пахнет круче новых книг. Может быть, только пыль после дождя.


Десять.

Один лайк — это взгляд из-за соседнего столика. Два — легкое, почти случайное прикосновение. Три — не написанное признание. Четыре — не написанное признание в 4 утра. Пять — это ломка рук в виртуальной прихожей, когда “сломанная дрожью рука в рукав”. Шесть — когда слезы не размывают написанное в Microsoft Word. Семь — это отчаянная красная помада к бледному лицу. Восемь — это зависимость и Radiohead в плейлисте. Девять — это предчувствие того, что. Десять — “если вы порядочный мужчина, то обязаны на мне жениться”.


Не умеет.

В рамках образовательного процесса включил одному шансонопоклоннику клип Joy Division “Transmission — live”. Краем глаза наблюдал за его реакцией - зрачки расширились, рот приоткрылся, он сразу стал таким рыбным и растерянным, что у меня мурашки по спине побежали.

Последний раз такую реакцию я видел у своего племянника, которому на детском празднике показали несложный фокус с исчезновением карты. Иэн тем временем стал извиваться в танце эпилептика, и у бедного парня вылетели последние пробки. Он испугался, побледнел, но оторваться не смог. Его культурный шок моментально вошел в тройку культурных шоков Вселенной. Наконец, он перевел взгляд на меня и выдавил по частям:

- Так он же…

(“крутой”, “почему я раньше его не слышал”, “офигенная группа, дай кассету погонять”)

- …на... петь не умеет!

И посмотрел на меня с надеждой. Но я был тверд и просто рассмеялся.


Пакты.

Есть люди, которые заключают с собой пакты о ненападении. Часть их внутреннего — это франтоватый и нелепый Риббентроп, а другая часть — хмурый валун Молотов. Один, фальшиво улыбаясь, говорит: “Я хочу любить, я стану лучше, мне кажется, что я научился…” Другой смотрит сквозь пенсне и думает про себя: “А ведь все равно наебешь, гадина фашистская, но ладно — ставь подпись, а не умеешь — так крестик”.

“После 30ти” (простите за это) отношения не построишь без предельной честности. Прежде всего, по отношению к себе.

Будьте готовы, ведь на призывном пункте спросят: “Вот чего вы хотите точно? Можете по пунктам расписать? Вы же понимаете, что ношение нашего мундира еще нужно заслужить?” Потому что если соврешь себе, соврешь и Молотову. И завоют сирены штурмовой авиации “рано утром без объявления войны”.

Потом усталые ветераны любовных батальонов опять заведут свою шарманку. Всегда одно и тоже: поглаживание боевых шрамов, подсчет звездочек на фюзеляже, зачистка медалей и сдувание пылинок с петличек и тычинок с пестиков.

На Нюрнбергском процессе, когда все отгремит, судья спросит: “Вы хоть понимаете, в чем ваша вина?” И Риббентроп ответит: “Да я просто мудаком был, простите, дайте второй шанс, дяденька судья!” Судья самодовольно прыснет, и пародируя товарища Сталина скажет с акцентом: “Расстрелять!”

Розоволицый зал победителей надорвется от смеха и разбредется по парам домой. И никакой адвокат — то есть, ваш психолог — вам не поможет. И даже проверенные агентурные данные от вашего друга-разведчика. Если вы себя не понимаете, не принимаете или, скорее всего, не хотите принять, потому что в ваших мечтах — вы другой, вам конец и тамбовский волк вам товарищ. “А годы бегут” — как говорит моя бабушка.


В сердце.

В сердце койлнуло, потом йоркнуло и наконец густо заджойдивижнело.


Кот.

Кот -это музыкальный инструмент. В зависимости от техники игры, звучит в разном диапазоне: гладишь по голове — гудит низко, добираешься до живота — трещит как счетчик Гейгера, а если пройтись по переносице — выдаст ровную середину. Осталось засэмплировать и выпустить альбом котофонной музыки.


Макондо.

Если вам кажется, что 3 дня дождя — это перебор, напоминаю: в Макондо дождь лил четыре года одиннадцать месяцев и два дня. Так что если вы вдруг проснулись с мыслью о продаже петуха — это нормально.

Для лентяев есть сокращенный курс — всего 40 дней и 40 ночей. В программу входит круиз в комфортабельном деревянном ящике полном зверья и посещение вершины Арарата.


23 февраля.

В моем подъезде живет незаметный человек. Он нигде не работает и часами выгуливает собаку. Летом приходит первым на скамеечку напротив балкона и ждет друзей. Часто помятый и замедленный, он курит и что-то говорит псу — вижу, что губы шевелятся. В компании расслаблен, в разговоры не вступает, но иногда скромно улыбается, будто его с чем-то поздравляют, а ему неловко. Поднимает стакан без ажиотажа, тихо закусывает.

Сегодня он стоял возле магазина в военной форме, выбритый и трезвый, вся грудь в медалях. Курил, как обычно, ждал, смотрел в одну точку.

В черту войну.


Wicked Game.

В переходе метро молодой парень наяривает Wicked Game от любимца Линча — Криса нашего Айзека. Рядом образуется стайка из двоих девушек, которые в перерывах между селфачами, снимают его на камеру и пританцовывают. Я тоже к мрамору прислонился и слушаю его бодрый походный ритм.

Буквально в нескольких метрах напротив стоит служительница культа с коробочкой на построение очередного ледово… православного храма. Стоит смиренно, смотрит в пол, углы губ не двигаются. Все-таки конкуренция за монетки, тут не до шуток. Я почему-то задержал взгляд и увидел как: она подняла глаза, посмотрела на происходящее и улыбнулась всем лицом. Улыбка ее была несколько загадочной, я бы даже сказал лукавой, совсем под стать песне. Может быть, что-то вспомнила свое, далекое, романтическое. Но я за то, что у нее сегодня вечером свидание с красивым батюшкой.


Санки.

Счастливые и шумные дети катались на санках с горки. Не удержался и попросил прокатиться разок. Они вмиг притихли, но затем все же позволили.
Потом по дороге домой вспоминал детскую зимнюю розовощекость, картонщиков и саночников, синяки от шайбы (и ее запах), варежки на резиночках и мамин чай в термосе. Шел и улыбался. Правда, потом какая-то влага на щеках образовалась. Наверное, от встречного ветра, когда съезжал.


In the temple of love.

Вспомнил все, сдул пыль с несуществующих фотографий.
Вот мы, как ответственная парочка, несем вахту вдоль набережной и подкармливаем уток.

- Смотри, пугливые уточки не едят лимонное печенье! — цитирую я современного классика. На мне твоя любимая куртка бренда “Как ты только мог это купить, Дима”. С ней, кстати, все в порядке: мама носит ее на даче. Она тебе передаёт привет. Нет, не мама, куртка.

А это мы на ветхом диване-чертова-пружина-опять-не-разжимается смотрим “Чужого” под одеялом. Возле кровати миска с куриными косточками — это станет частью ритуала и триггером для будущих воспоминаний.

Здесь мы развалились на июльской траве. В кадр попал чебурек в прозрачном пакетике и чья-то волосатая нога. Я улыбаюсь тебе в линзах, немного растерянный без очков.

А это обычное Средиземное море и наша общая тень на пирсе. К этой фотографии прилипли песчинки песка с того самого пляжа, где какой-то безумный пакистанец шепотом предлагал свои внесенные в реестр запрещённых веществ вещества.
Вот ты играешь на пианино. Не Шопена, не Бетховена, не, прости господи, гаммы, а старенький блюз. Я не шевелюсь, потому что не получается, да и фотография расфокусируется.

На этой фотке запах страха в тель-авивском аэропорте. “Ваш самолет улетел вчера” — говорит строгая дама в окошке справочной информации. Потом охрана-подозревака, щурит глаза, как Клинт Иствуд: не террористы ли эти двое? Как можно опоздать на сутки? Они задают всякие личные вопросы и сверяют ответы. Все как в кино.

Вот лес. Костерок. “Все будет в порядке, все будет ок” — говорит старичок-лесовичок. Не наступи на боровичок.

Такие вот фото. Конвертируют выдуманный past в present perfect.
Тунеядцы.

Меня грызет черная зависть. Она выгрызает во мне дыру размером с Мингорисполком. Нет, мне не пришло письмо счастья. Я не вошел в окончательный список сборной Минска по тунеядству — а ведь там такие люди. На меня не рассчитывают, мой творческий потенциал деклассирован.

И когда через лет двадцать меня эти мощные фигуры, хрустя ветеранскими корочками почетных тунеядцев, укажут на меня негнущимся перстом и спросят, чем я занимался в январе 2017, я потуплю глаза свои бесстыжие и скажу, что отсиживался в тылу зарплатного конформизма.


Равнодушна.

“Нет, я к нему совершенно равнодушна. Ты пойми… бывшие мужчины — это как пережаренный стейк.” — сказал она и выдула симпатичное облачко дыма. Облако растворилось в морозном воздухе. Она продолжила:

“Нужно идти вперед, зачем вспоми…” — тут ее телефон вывибрировал послание, от которого ее щеки миленько растянулись, обнажив ряды аккуратных зубов. Я сразу заволновался: сразу стало ясно, что этим зубам сегодня рвать свежее мясо. Скорей всего, что это мясо и не жарили толком.

Отогнав запахи, я подумал о веганах. У них какая классификация? Стейк по понятным причинам отпадает. Тогда кто же бывший? Засохший сыр Тофу? Покусанный чумным врагом авокадо? Упавшая на грязный пол соевая котлетка? Вселенная полна тайн, а океан женских страстей исследован только на 5 процентов.

Эй, недожаренные Жаки-Ивы, быстренько по батискафам!


Сон Гоголя.

Ноги донесли до «Сна Гоголя», который, как известно, «плакал в гробу и просился наружу» когда проснулся. И понятно почему: вчера в этом чудесном месте давали Беккета, да не простого, а кинематографического. Под аккомпанемент девушки по имени Диана этот немой фильм рассказывал о человеке, который потерял лицо.
А я вчера потерял изрядный кусок душевной накипи, глядя на всех красивых людей в книжном. И когда я вышел после сеанса вон, то первое, что увидел был огромный туристический автобус с большими красными буквами HARMS (и маленькими reise, но кто читает то, что написано мелким шрифтом?)

Синхронизация мира достигает каких-то уже немыслимых высот, скоро она будет задевать корабли на орбите большого театра. Так что, ребята, доставайте свои космические ложки — вам опять кушать подано.


Эмбиент.

Осенние парки воспитывают: один подставляет лицо под мигрирующее солнце и застывает на скамейке, другой аритмично шуршит закрытым хэтом сухих листьев. Спичечный коробок выдает перкуссию, а ворона на суку своим авангардным «кхээээ» контрпунктирует основную мелодию.

Белорусский эмбиент начала 21 века совсем не изменился за последние сто лет: он будто традиционный, но не устаревший, будто расфокусированный, но рифмует вальс и пульс, выдавая вальсо-пульс. Такой, как словно тебя кто-то любит, но ты не знаешь, кто именно.


Зайцинг.

Как всегда, контролер возник из ниоткуда. Сидишь в автобусе, греешься на солнышке, мечтаешь о чем-то хорошем, как вдруг — ваш билет. Я как-то виновато улыбнулся, все еще в послевкусии от внутреннего переживания и покрутил головой. Даже ничего не сказать не смог. Началась игра в гляделки: контролер смотрела на меня без всякой укоризны, но некоторым беспокойством, а я смотрел на нее без подхалимского блеска в глазах и по-весеннему.

О чем думала эта женщина в этот момент — я не знаю. Может быть, вспоминала своего сына, может быть, я на него похож. Лично я ни о чем не думал — я просто смотрел и улыбался. Но служба зовет, тем более, что другие нарушители административного кодекса, воспользовавшись заминкой, суетливо переместились ближе к дверям. Теперь, благодаря данному инциденту, я знаю, сколько стоит моя улыбка — 105 тысяч.

Конечно, можно было с хмурым лицом полезть в карман и лишить себя этой игры ума, но два штрафа за месяц — это уже перебор, еще повесят на доску почета all-stars сборной Минска по зайцингу.


Бродский.

Краем уха слышу как в соседней квартире кто-то громко слушает стихи Бродского в прочтении автора. И все бы хорошо, но только стихотворение какое-то… странное. В общем, всего-то сосед-алкоголик спорит с женой. Но с фирменной интонацией, в классическом темпе, и тембр у него “идентичный натуральному”. Вновь жизнь копирует искусство, ему бы на конкурс народных талантов, сорвал бы банк.


Миша.

У полок с кошачьей едой встретил своего школьного приятеля Мишу, которого не видел около 15 лет. За это время Миша успел жениться, развестись и стать водителем. Но пятнадцать минут славы, обещанные каждому Уорхолом, Миша промотал одним славным летним днем 94 или 95 года. События развивались так.

Миша нашел тайник, в котором родители хранили деньги на черный день. На вырученную сумму (надо полагать, приличную) Миша купил тонну жвачек: “Турбо”, “Дональд” и “Финал”. Не стоит лишний раз напоминать, что эти прямоугольники были отрадой любому пост-советскому школьнику.

Сдержать радость в себе Миша не смог, поэтому он ходил по двору и, как Христос хлеб, раздавал жвачки знакомым и незнакомым детям, причем совершенно бесплатно. Не погнушался и я. Конечно же, никто не спрашивал откуда дровишки и челюсти работали в ускоренном режиме.

Так Миша стал героем. Но на любого героя найдется разъяренный отец, в нашем случае, работник завода “Мотовело”. И когда тот, нервно и громко призывая сына, увидел наконец всю нашу честную компанию, то стал быстро бежать по направлению.

Тогда Мишель, не будь дурак, взобрался на дерево и сидел там, пока отец проводил дознание. Так мы узнали “откуда было все”. Впрочем, горькая правда на авторитет Миши не повлияла.

Следом подключилась и мама. Оба родителя, а также группа жующих детей стояли под деревом и призывали Мишу слезть. Тот не поддавался на провокации и еще долго сидел. Думаю, что уже дома отхватил таки тяжелых заводских люлей. Но для нас, детей, Миша явился примером неимоверной смелости и щедрости.

Мы вспомнили эту историю, посмеялись, пожали друг другу руки и разошлись.


Люди-скалы.

Есть люди-скалы в минском общественном транспорте. Они стоят возле самого выхода и ничем не выделяются из общей массы. Их звездный час наступает, когда добрая половина пассажиров стремится выйти на оживленной остановке. Помня о своем предназначении, люди-волнорезы цепляются за поручень и держатся изо всех сил. И справа и слева их огибает нарастающий поток людей в зимних куртках, слышны проклятия, но они стоят как вкопанные. Ни шагу назад! — это про них. Национальную валюту бы делать из таких людей.


Сучий жир.

Открываю шкафчик с лекарствами и среди всяких пузырьков вижу бутылочку с надписью “сучий жир” на этикетке. Беру ее в руки и открывается полная картина — всего-то барсучий… Как жаль, а то бы обмазался сучим жиром с ног до головы и ни бед не знал, ни сомнений.


Милиционер.

Сегодняшним утром, я видел, как молодой милиционер в лейтенантских погонах шёл со стороны Театра юного зрителя и плакал, на ходу утирая ладонью слёзы. Я сначала расстроился, а потом решил, что это актёр, который спешит с утренней репетиции «Дяди Стёпы», где он вошёл в не тот образ, за что его и выгнали искать вдохновение дома.