Дао Дэ цзин. Толкования. Глава 3

Л А О – Ц З Ы

Д А О   Д Э   Ц З И Н
          
               
Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК


Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДАО

Глава 3


(1)          Не возвышать достойных – люди не [будут] соперничать.
              (бу шан сянь ши минь бу чжэн)
(2)          Не ценить вещи, что достаются с трудом – 
              Люди не [будут] разбойничать.
              (бу гуй нань дэ чжи хо ши минь бу вэй дао)
(3)          Не показывать [то, что] может [рождать] желания –   
              Сердца людей не [придут] в смущение.
              (бу цзянь кэ юй ши минь синь бу луань)
(4)          Поэтому Мудрый в своем правлении
              (ши и шэн жэнь чжи чжи)
(5)          Сердца [людей] опустошает и их наполняет желудки.
              (сюй ци синь ши ци фу)
(6)          [Он] ослабляет их волю и укрепляет их кости.
              (жо ци чжи цян ци гу)
(7)          Всегда делает так, [чтобы] люди не знали и не желали,
              (чан ши минь у чжи у юй)
(8)          А все, кто [имеют] знания, не решались бы действовать.
              (ши фу чжи чжэ бу гань вэй е)
(9)          Действуй «У-вэй» – тогда нет ничего, чем править.
              (вэй у вэй цзэ у бу чжи)               



«Ах! боже мой! он карбонари!»
                «Горе от ума», Грибоедов Александр Сергеевич

«Кто поручится, что Иночкин теперь не несет в себе заразу? Кто?»
                «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен», Мосфильм, 1964
 
«Дайте мне средства массовой информации, и я из любого народа сделаю стадо свиней»
                Геббельс Пауль Йозеф


                Эта глава грандиозна и восхитительна. За исключением последней строки толковать тут особо нечего, а при желании можно выдумать сотни лукавых способов, как одебилить большинство членов населения в коварной надежде, что они будут добровольно блеять в унисон в заданном направлении. В русскоязычном ареале уставшие мозги доверчивых граждан по традиции компостируют циничной брехней патриотической пропаганды, жадно впитывая которую, народные массы в очередной раз приподнимаются со стертых коленок на священную борьбу с бездуховными буржуинами. Им невдомек, что лишь зашоренные рабы испытывают радость облегчения, распрямляя время от времени затекшие в неволе коленные суставы. Свободным людям такая физкультура просто неведома.      
                Впрочем, Лао-цзы, бесстрастно констатируя элементарные закономерности поведения стадных хомоособей, кроме «вэй У-вэй» (действуй «Не Действием») не озвучивает более никаких рекомендаций. То, что не Дао, не доживает свой век вне зависимости от интенсивности наглой лжи, гнусной подлости или праведной вытертости коленок. Похоже, последняя строка противопоставляется всем остальным, и именно она была максимально близка его совершенномудрому сердцу.
             
Grave.

Если гусей не дразнить,
Они не будут щипаться.
Если кошку за хвост не дергать,
Не будешь и поцарапан.
Чем больше людей оглуплять,
Тем управлять дураками все легче.
Все это – истины прописные.
Однако те, кто у трона,
В этом списке всегда один пункт пропускают.
Тот, что про наполнение желудка,
Но вот про свой они не забывают,
И, присвоив богатство нескольких поколений,
Лицом к Югу усесться всегда желают,
Напоказ выставляя все,
О чем люди даже и не мечтают.
Так почему же их удивляет,
Что вокруг них нет ничего,
Что на своем стояло бы месте?

                На годянском бамбуке главы нет. На мавантуйском шелковом свитке «В» она присутствует целиком, а в свитке «А» сохранилась примерно треть ее иероглифов. Тексты Хэшан-гуна, Фу И и Ван Би при крайне незначительных флуктуациях почти совпадают. Основные отличия между ними и мавантуйскими копиями заметны в строках (3), (8) и (9). Строка (3) в мавантуйском изложении сообщает, что законопослушные граждане нипочем не станут себя нервировать, если не показывать им лучшего на фоне хорошего («минь бу луань», где иероглиф «минь» – народ, люди, «бу» – отрицание, а «луань» – смятение, мятеж, беспорядок, confusion, state of chaos). В стандартном тексте, а также у Хэшан-гуна и Фу И уже уточняется, что хаотическому смущению от страстных устремлений не будут подвержены их народные сердца («минь синь бу луань», где иероглиф «синь» – сердце).
                В строках (8) и (9) разногласия уже более значительные. Если в стандартном исполнении они звучат как «(8) ши фу чжи чжэ бу гань вэй е (9) вэй у вэй цзэ у бу чжи», то на мавантуйском шелке «В» (в тексте «А» строчки не сохранились) наблюдается «ши фу чжи бу гань фу вэй эр и цзэ у бу чжи и». Причем, уверенно ощутить, где заканчивается строка (8) и начинается строка (9), довольно затруднительно. Например, строка (8) может выглядеть как «ши фу чжи бу гань» (Позволять, ставить перед необходимостью; Человек; Знать, знание; «бу гань» – не осмеливаться, не решаться). То есть, мудроправитель твердой лапой вынуждал обремененных знаниями подданных робко не осмеливаться. В этом очаровательном случае одинокое «бу гань» вызывает закономерный вопрос, на какие же подвиги не решался пугливый древнекитайский мыслитель? Возможно, как ответ на него в более поздних текстах и появляется «бу гань вэй е» (не осмеливается действовать). Однако строка (8) может выглядеть и так – «ши фу чжи бу гань фу вэй эр и». В этом варианте отрицание «фу» после «бу гань» кажется на первый взгляд неуместным. «Бу гань фу вэй» означает, что многознающий китаец не решался «не действовать». Конечно, древнекитайская душа – это непроходимые потемки, а веселый писарь, зазевавшись по своим нестерпимым нуждам, мог запросто нарисовать все что угодно. Роберт Хенрикс так реагирует на эту запутанную ситуацию: «…I am persuaded by a number of commentators to see the «fu» in this line as copy error. The punctuation would therefore be «pu kan wei erh-i» versus «pu kan. Fu-wei erh-I»» (…Я убежден рядом комментаторов взирать на «фу» в этой строке, как на ошибку при копировании. Таким образом, пунктуация могла бы быть «бу гань вэй эр и» вместо «бу гань. Фу вэй эр и»). Соответственно, его перевод: «If he can bring it about that those with knowledge simply do not dare to act, Then there is nothing that will not be in order» (Если он сможет сделать так, чтобы те, кто знают, просто не осмеливались действовать, то не будет ничего, что не было бы в порядке). Great! Долой неудобное «фу» и сказке, наконец, настает худой конец. Однако, отделавшись от «фу», придется приклеивать «эр и» к «бу гань вэй». Эмоциональное «эр и» (и стоп) помимо этой главы встречается в строке (6) главы 30, где «хороший [воин] побеждает, и стоп» (шань ю го эр и). Склеить все это хозяйство, в принципе, возможно, но очень хлопотно и скучно. Очевидно, по этой причине звонкое «эр и» тихо испаряется из перевода Роберта Хенрикса в неизвестном направлении.
                Мы, с Великим Пекинесом, доведись нам озвучивать мавантуйскую версию этих загадочных событий, с легким сердцем оставили бы отрицание «фу» именно там, где оно стоит. Тогда строка (8) – «ши фу чжи бу гань» (позволял тем, кто знает, не осмеливаться), а строка (9) – «фу вэй эр и цзэ у бу чжи и» (Не действуй; И; Стоп, остановиться, прекратить; Тогда; Нет ничего (у бу); Править, порядок). В этом честном случае «не действуй и остановись» (фу вэй эр и) вполне созвучно сочетанию «вэй у вэй» (действуй не действием), которое и украшает все остальные вариации «Лао-цзы». Признаться, разночтение существенное: налицо иль нетрезвый писарь, или вполне осознанное выправление невзрачного «фу вэй эр и» в ослепительное «вэй у вэй». Кем, когда и отчего? Науке сие неведомо! Короче, мы, с Мудропушистым, отважимся взирать на эту проблему без мимолетной грусти, предпочитая стандартный вариант этих строк с его несокрушимым «вэй У-вэй».
                For example, отечественный производитель предлагает прочтение последней строки в различных диапазонах безутешной лирики: «Действуй неделанием – и во всем будет порядок» (Малявин В.В); «Творит недеяние он, но нет на свете ничего, не приведенного им в порядок» (Торчинов Е.А.); «Осуществление недеяния всегда приносит спокойствие» (Ян Хин-шун). Нескучно покаяться, так Неразумный целый час расчесывал Великопушистому брюшко и хвостик, дабы сподвигнуть его на разглашение засекреченной тайны «У-вэй». Что и кому расчесывали вышеупомянутые ораторы, обещая категорический порядок от невразумительных действий «неделанием в недеянии», доподлинно неизвестно, но любой порядок – явление относительное и зыбко-нестабильное, а трудоемкое его наведение всенепременно обречено диссонировать с праздничным поведением в стиле «У-вэй». Ах-ах, ужели Лао-цзы не знал, что беспорядок лишь нуждается в порядке?
                «У-вэй» – это вовсе не праздно-ленивое «неделание» или странное «недеяние» с его уголовно-процессуальным привкусом. «У-вэй», как мы благополучно выяснили в предыдущей главе, это нестандартные, с точки зрения стандартного обывателя, повадки двуногой зверюшки, чье сознание сподобилось окунуться в общеукрепляющий поток Дао-реальности. Следуя самурайскому лозунгу вольнопасущегося мудрокота Кости «повторение – мать пищеварения», который он озвучивает всякий раз после счастливой охоты на несчастливых представителей серой породы домовых мышек, мы расстараемся быстренько вспомнить, чем замечателен «У-вэй» и под каким соусом его употребляли в ветхозаветном Китае.
                Даже взъерошенным курам и толстым уткам хорошо известна прописная диалектическая истина об том, что все объекты во вселенной существуют исключительно по отношению к вздорным, но животрепещущим субъектам, их бесцеремонно разглядывающим и безостановочно использующим. При этом сии действующие лица обязаны быть не просто рыба или мясо. В их пушистых головах должно присутствовать устойчивое мыслеобразование о самом себе, как об обособленной во времени и пространстве гордо звучащей личности, наделенной нетленной, но вечно мятущейся душой или любой иной божественной искрой. Эго-сознание потому и двойственно, что расколото на самого себя, дорогостоящего, и все остальное мироздание, не представляющее никакой сопоставимой с ним ценности. Наделенная таким сознанием двуногая зверюшка, что бы ни вытворяла под голубыми Небесами, всегда действует относительно самой себя – это «вэй» (быть, действовать и делать) или ее целеустремленная активность, имеющая место быть лишь в пределах сансарического причинно-следственного континуума.
                Дао-мудрец, бесстрашно распрощавшийся со своим иллюзорным эго-центром (гл.20), выпукло отличался от всех членов населения, знакомых чутким домохозяйкам в кухонном быту и на вредном производстве. Благополучно преодолев религиозно-научное мировоззрение, он без лишней суеты впускал в свое пламенное сердце то, что Лао-цзы называет скромным иероглифом «и» (один, единый, одинаковый). В главах 10 и 22 встречается сочетание иероглифов «бао и» (обнимать или нести в передних лапах Одно-единое), на основании которого легко догадаться, что Одно-единое, если прижаться к нему, не оглядываясь на мнение трудового коллектива, не оставляло в сердце-уме мудрокитайца ни капли свободного места для неуместных фантазий о мятущейся туда-сюда неугасимой искре. Глава 22 по-секрету сообщает, что заключить в объятия Великое Дао-тождество можно только в одном, но восхитительном случае: когда твоя лучезарность столь ослепительна, что на фоне гомогенно-изотропного, но все равно цветущего мироздания, ты утрачиваешь способность видеть самого себя со всех сторон собой же и любимого. Не секрет, что эго-субъект не отрывает от себя влюбленных глаз ни утром, ни вечером, ни в перерыве на обед со свежими круассанами, малиновым вареньем и свежемолотым кофе (гл.24,38). Схимники-огородники при всем их беспринципном мироощущении, тоже обожают кофейные зерна из диких зарослей Бразилии и Эквадора. Интересно отметить, что соседские пеструшки, почуяв бодрящий аромат иноземного напитка, сразу утрачивают свою патриотическую агрессивность и просятся в гости на желтое пшено и хлебные крошки. Вислоухий кролик Пи-Пу, будучи широко в глубине души романтическим натуралистом, обещал продолжить свои кулинарные эксперименты над соседскими курами, дабы возрадовать мудрых домохозяек их честными результатами.
                Дао-ум недвойственен и расчудесно нелокален: он не опирается на условные лингвистические разграничения, прочерченные «вилами по воде» с помощью имен и названий (гл.1). Без фиксации же границ между собой и остальным многообразием Сущего, сердце Дао-рыцаря становится, как сообщает Лао-цзы, будто бы замутненным (гл.49). С таким сердцем действовать в эгоистическом режиме нет никакой возможности (гл.2,7). Почему? Да, если из него выветрились все точки эго-отсчета, то относительно чего ему ощущать свою единственно правильную жизненную позицию. Вот как в такой невнятной ситуации быть перманентно озабоченным и меркантильно целенаправленным? Уй?
                Первое упоминание об управлении государством в волшебном стиле «У-вэй» или «Не Действием» встречается у Конфуция (Луньюй 15-5): «Учитель сказал: Если кто и правил «У-вэй», то это Шунь. Что же он делал? Он просто всем своим видом выражал почтение и сидел лицом к югу». Шунь был обычным крестьянином, но легендарный Яо передал престол именно ему. Почему? Отец Шуня слепой, да еще и глуп, мачеха сварлива, а сводный брат – гордец. Однако Шунь, проявляя почтительность, жил со всеми в мире и согласии. Услышав такое, Яо отдал ему в жены двух своих дочерей, а затем передал и царство.
                Глава 37 со всей ответственностью декларирует, что «дао чан у вэй» или «Дао постоянно У-вэй». Следовательно, «У-вэй» (Не Действие) – это то, как «проявляет» себя недуальное Дао в двойственном мире десяти тысяч вещей и явлений: «Порождает, но не обладает. Действует, но не опирается. Взращивает, но не управляет» (гл.10,51). Таким же бесхитростным образом функционировал и ван-государь, уместивший Одно-единое в своем желтокитайском сердце. Раз он не являлся «субъектом действия», то для него и не существовало внешних по отношению к нему объектов управления, что Лао-цзы добросовестно и зафиксировал: «НЕТ НИЧЕГО, чем ПРАВИТЬ (у бу чжи)». Как это могло выглядеть на свежем воздухе? Элементарно! Если желания его подданных не распухали как на дрожжах при виде лучшего на фоне хорошего, то их интерес к борьбе за свои вечно ущемленные права был равен круглому нулю. Все, об чем они тревожно беспокоились, так это об урожайности своих урожайных грядок и своевременности кукареканья задиристых петухов из сопредельных миницарств (гл.80). В таких обстоятельствах пределы дозволенного им вольнодумства терялись в древнекитайском тумане: регулировать их свободомыслие не было никакой нужды.
                Хладнокровно впав в высокопарную наивность, следует сразу взвизгнуть, что Дао-правитель был для своих верноподданных своего рода источником божественного излучения в темном царстве сансарической суеты сует и кислого томления Духа. Собственно, не будь книга в пять тысяч иероглифов насквозь пропитана точно таким же божественным Светом, кто бы вспоминал о ней кроме скучных археологов? Однако, если добромудрый ван-султан, умиротворяя неугомонных граждан, все-таки прилагал усилия к опустошению их сердец и наполнению желудков, то такая его активность никак не может быть названа чудесным «Не Действием». Все, что правитель, внимающий Дао, мог себе позволить, так это величественно восседать лицом к ласковому Югу, равномерно излучая волшебный Свет (Дэ-совершенство) на все четыре стороны (гл.2,38). Если скептически настроенным домохозяйкам вдруг покажется, что этого чудо-сияния недостаточно для процветания их любимой отчизны, то мы, с Мудропушистым, поспешим их уверить, что это не так. Все беды в их затхлом королевстве происходят из-за того, что его высшее должностное лицо являет собой не источник божественного излучения, а тухлую голову от известной всем рыбы, с которой и расползается тотальное гниение по всем остальным частям ее многострадального тела.
                Вряд ли подлежит сомнению тот замечательный факт, что спонтанный поток Дао-реальности сам по себе является Высшим Благом. Он не нуждается ни в каком администрировании и наведении порядка именно до тех пор, пока в него не вмешиваются хитромыслящие господа и товарищи, терзаемые нездоровой жаждой власти, под каким бы мармеладным соусом она ни преподносилась доверчивому электорату. В силу того, что размеры «пастбища» для эго-субъектов всегда ограничены их желаниями, а не площадью сельскохозяйственных угодий, Лао-цзы в главе 80 и предается сострадательным размышлениям о том, что гособразования должны быть небольшими, как в территориальном отношении, так и по количеству их народонаселения. В таких благоприятных условиях иногда можно, усевшись пушистым хвостом к Северу, позволить себе действовать «Не Действием». В остальных случаях лучше не рисковать. Коварные граждане, пребывающие в нервном сумраке алчного неведения, запросто могут воспользоваться благородной лучезарностью такого правителя в своих исключительно личных и отнюдь не лучезарных целях. Ох-ох.