Хитрый план

   Неведомо отчего, но одно из самых ярких воспоминаний раннего детства - рассказ деда, повторённый им многократно в самые неподходящие для того минуты. Собственно, и не рассказ даже, а так, присказка, портившая всякое мгновение удовольствия, которому сопутствовала.

   Стоило, мне. к примеру, устроиться на подоконнике с плошкой, полной пенок малинового варенья, от бабушкиных щедрот, как появлялся ниоткуда дед, и с хитрой усмешкой, обращаясь то ли к оконной раме, то ли к Петру Петровичу, нашему петуху, стерегущему подолы своих клуш от соседского собрата, сообщал:
- А вот я-то, когда ещё мальцом был, иду однажды на кладбище, где перед входом арка, каковая бывает и при каждом увеселительном парке, так надпись там такая... смешна-а-ая! - «Всяк, да вознесется в своя время»! Во, как!

   Я переводил взгляд с деда на плошку с пенками. Ожидаемая сладость на языке уже не манила меня боле, а пенки казались неприятными, даже омерзительными... скользкими и липкими. Подхвативши плошку, я собирался вернуть её бабушке, но дед останавливал меня, и со словами: «Обожди-ка, я сам...» - уносил посудину за печку, откуда вскоре раздавалось его звонкое, вследствие щербатости, причмокивание.

   Точно то же бывало со сладкими пирогами, пирожками и с холодными ломтями овсяного киселю, облитыми патокой.

   Услыхав присказку впервые, я доверчиво спросил деда, про что это она.
- Да как же это?! - Деланно изумился моему невежеству дед. - Так про то, что помрём мы все!
- Как это?! - Ужаснулся я, и рыданиями свело мои губы на стороны. Бабуля, конечно, тут же подхватила меня на руки, да принялась успокаивать: мол, - все, может, когда и помрут, но только не я, а к деду коршуном про то, - чего это он дитя пугать вздумал. Только дед, помнится, не стушевался тогда под укорами бабули, а строго так, грустно сказал ей:
- Пусть знает, да не привыкает ко мне, чтоб горько не было после, как помру.

   И, удивительное дело... Годы спустя, выходя с погоста, на котором мы с бабушкой оставили деда, поселившегося там навечно рядом с родителями, прадедом и прабабкой, я не чувствовал какой-то особенной горечи. Только очень хотелось ...съесть чего-нибудь ... Сладкого, что ли?
Устыдившись своего желания, я боролся с ним по всё время, пока шли поминки, но уже дома, выпросив у бабушки малинового варенья, принялся черпать его прямо так, из банки, привалившись спиной к ещё тёплой печке.
Горючие, едкие, солёные слёзы падали мне в ложку, и я глотал их, вперемешку с пропитанными сахаром ягодами, подвывая тихонько, как кутёнок:
- Деда-а-а, де-е-да-а...

   Ошибся он трохи, не сработал его хитрый план, ну - никак.