Шанс

Мой прадед на старости лет, совсем впал в детство. А было это в начале ХХ века, когда старость начиналась в пятьдесят.
Выжить из ума он не мог себе позволить, потому что один поднимал пятерых детей. Жену, мать этих самых пятерых, он выгнал.

Когда он ещё служил судебным приставом в Царском Селе, через жену ему пытались "занести". Несчастная женщина, измученная жизнью с пятью детьми на скромную зарплату мужа, взяла у ходоков подношение и пообещала замолвить.

Прадед был нрава крутого, даже бешеного. Он молча схватил жену за грудки и вышвырнул за дверь их служебной квартиры. Вдогонку полетели её вещи.
Она, понимая свою вину, не пыталась вернуться и уехала к семье брата.
Больше она с детьми не виделась, только переписывалась. Вскоре, после революции, её, как представительницу эксплуататорских классов, сослали в Новосибирск, где она и дожила до конца сороковых.

Ну а прадед с пятью иждивенцами на руках, дослужив до отставки, в 1905 году, отправился в город своих предков Херсон. Там у него было родовое гнездо. Чуть-чуть скромнее, чем дворец князей Юсуповых.

Это была двухкомнатная хатка с крошечным участком, вполне в духе грядущих советских дач на шесть соток. Там они и жили и вели своё хозяйство. Благо две дочки, старшие, уже вполне управлялись с готовкой-уборкой-мытьём-шитьём. Старшие сыновья вовсю мастерили и столярили по дому, а младшенький, мой дед, получил самую блатную должность. Он пас двух коз, составлявших основные производственные фонды домохозяйства.

И вот тогда у главы семьи, моего прадеда, проявилась его тотальная любовь к животным. Точнее, страсть.

В доме обитал целый зоопарк. Ной и д-р.Айболит нервно курили в сторонке.

Собака. Ну, какое же хозяйство без собаки.
Кот и кошка, регулярный приплод которых раздавали по всему черноморскому побережью.
Попугай, которого тщетно пытались разговорить.
Черепаха, которая всего боялась и пряталась в буфете, среди тарелок, полагая, что это идеальная маскировка.
Кролик, которого держали не на мясо, а для живого человеческого общения.
Змея неизвестного вида, любимым логовом которой были ботинки и сапоги. Все знали, что, выходя из дому надо сначала перевернуть и хорошенько потрясти обувь. И напрасно мужская половина уверяла сестёр, что змея не кусается.
Ящерица, любимица прадеда, которая служила чем-то вроде тамагочи.
Выходя по делам, глава семьи совал её в карман, а в пути держал в кулаке и о чём-то её увещевал, тыкая указательным пальцем в морду. Та лишь обречённо мотала головой.

Херсон – город портовый. Через моряков можно купить или заказать всё на свете.
А если чего-то на свете нет, то оно есть в Николаеве, а если что-то не существует во вселенной вообще, то покупаешь-таки в Одессе, до которой рукой подать.
Выходишь на середину Дерибасовской и громко спрашиваешь. Тебе приносят.

Прадед, в порыве зоофилии попросил знакомого одесского матросика привезти из Африки двух обезьянок. Мальчика и девочку. И то ли африканский браконьер что-то перепутал, то ли матросик купил их уже на Привозе, но обе обезьянки оказались мальчиками.
Да. Встречаются ещё отдельные недоработки даже у контрабандистов.

Значит, такая судьба. К мальчикам в семье не привыкать.
Назвали их Юрка и Яшка.
Юрка – потому, что был юрким, а Яшка …. потому, что был яшким, наверное.

Через несколько минут по прибытии наших чёрных братьев стало понятно, что по всей Африке сейчас праздник. Празднуют великое избавление континента от трудных подростков.

Пародируя херсонский суржик, мой дед описал мне ситуацию поговоркой:
"Не було бабе хлопоту, купила шимпанзе".

Буйство Юрки и Яшки не знало пределов. За считанные секунды они переворачивали весь дом, да что там, весь мир. Казалось, что они бесновались даже во сне.
Их дикие крики пугали не только местный зверинец, но и соседей.
Рожами своими, растягивая рты, они доводили собаку до исступлённого бешенства.
Попугай потерял большую часть перьев и по этому поводу мерзко ругался. 
Кошки завывали, спрятавшись под шифоньером, где за пару-тройку дней они процарапали лаз в подвал и так смогли выжить.
Кролик четырнадцать раз в день трогательно прощался со своими ушами.
Черепаха адаптировалась к жизни без тарелок, главное поглубже втягивать лапы и голову.
Ящерица стала высоко ценить прогулки в кулаке хозяина.
Коронным же их развлечением было родео на козах, что заставляло тех безуметь от ужаса, носясь по сонным улочкам предреволюционного Херсона.

Но самое страшное случалось, когда им удавалось выскочить в огород.
Мичурин отдыхает.
Их ловили всей семьёй, и непонятно было, от кого получалось больше разрушений.
Это козла можно не пустить в огород, а обезьян слабо.

Причём если в огород прорывались не оба, а только один, ситуация становилась намного хуже. Пока весь личный состав участвовал в сафари, второй папуас исполнял дома произвольную программу половецких плясок на этажерках.
И не спрашивайте меня, что происходило с многочисленными вещичками и статуэтками, покоившимися на полочках.

Прадед, будучи человеком судейского сословия, делал невозможное, чтобы приучить их ко сколько-нибудь человекообразному поведению. Наказания давали обратный эффект, а вот поощрения приносили хотя и кратковременное, но затишье.

В доме была большая жестяная банка с леденцами, которая постоянно пополнялась, учитывая голодные рты и пасти всех членов экипажа и пассажиров ковчега. Африканцев всегда награждали за примерное поведение.

Леденцы в те времена выпускались в форме пуговиц. Даже дырочки иногда делали. Такая фантазия кондитера.
Банка была инвентарём ответственного хранения. Леденцы принимал и выдавал судебный пристав строго по описи.

Но была и ещё одна банка. Близнец той вожделенной банки. В ней сёстры держали пуговицы. Полная банка ярких разноцветных пуговиц.
По тому, как дед мне показывал ладонями, думаю, она была литра на полтора.
Банка не была инвентарём ответственного хранения, просто стояла в одном из девичьих сундучков.

Удивительно, что это не случилось в первый же день.
Но, в конце концов, до сундучка добрался Юрка.

Пока Яшка громил что-то на кухне, уворачиваясь от облавы, Юрка открыл банку и понял, что наступил его звёздный час.
Только раз бывает в жизни встреча. С таким количеством леденцов.
И глуп тот, кто упустит такой шанс.

Встревоженный зловещей тишиной, раздававшейся из сестринской спальни, туда заглянул мой дед, гимназист второго класса.

Он успел только крикнуть: "Юрка!!! Нельзя!!!".
И это означало для гурмана, что сейчас или никогда.
Допрыгнуть до него гимназист не успел.
Юрка мгновенно опрокинул содержимое банки в свою широко разинутую пасть.

Он умер сразу и без мучений. Наверное, часть пуговиц закупорила его лёгкие.

Тяжелее всех переживал трагедию Яшка. Он так и не понял, почему Юрка спит днём и куда его потом унесли.
Яшка не выдержал неизвестности и впал в депрессию. Он часами сидел на самой высокой этажерке, нахохлившись.
Он не ел даже леденцов из первой банки.
И на третий день, когда старший брат вынес его на руках подышать свежим воздухом, Яшка львиным прыжком вырвался из объятий, вскочил на крышу и исчез.

Вон! Вон из этого проклятого дома, где наших угнетённых братьев травят ядовитыми леденцами!
Обезьянья жизнь тоже что-то значит!

Пару дней херсонские старушки судачили о привидении, прыгающем по городским крышам.

Беглеца разыскивали всей семьёй, разделив город на сектора.
Дети боялись, что Яшку поймают живодёры и продадут для медицинских опытов.
Поиски, однако, не дали никакого результата.

Ну, положим, Юрка умер, но дело его живёт.

А что же сталось с пропавшим Яшкой? Как сложилась его дальнейшая судьба?
Никто не знает.

И только я знаю. Он с головой ушёл в революцию.
Просто знаю.
Это был, по тем временам, его единственный выход.
По крайней мере, когда я вижу фотографию Радека, я спокоен, зная, что у него было ещё лет тридцать яркой, насыщенной жизни.