Глава двадцать вторая 7 В поисках лаборатории

- И как вы себя представляете предоставление этих гарантий? Я вам что, гарантийное письмо долен написать? Сами понимаете, толку от него никакого. Во-первых, это выдаст и меня и вас, попади оно не в те руки, во-вторых, я сейчас вообще не в той позиции, чтобы что-то гарантировать, вряд ли даже мои союзники, включая милейшего доктора Уотсона, станут слушать меня.
- Пожалуй, - согласился Мармората. - Хотя как раз в отношении доктора Ватсона я бы меньше сомневался в его преданности; он-то постарается сделать по-вашему, как бы ему ни возражал Вернер или кто угодно еще. Но, к сожалению, на нашей шахматной доске отважный капитан и сам фигура слабая. С другой стороны, ваш братец, Шахматный Министр, фигура сильная, и не исключено, что вы ему настолько дороги, что он готов будет потрафить вам, сделав то и так, что и как вы попросите. Так что компрометирующих нас бумаг мы составлять не будем. Но вы ведь остаётесь джентльменом, пусть и в волчьей шкуре - этого из вас и праведник Ози не вытравил. Мистер Магон, с меня бы и вашего слова хватило.
- Джентльмен… Магон, - задумчиво проговорил я. - Странно это звучит - не находите, Мармората?
— Просто ваше слово, - повторил он с необычной кротостью. - Слово, что постараетесь защитить меня перед правосудием, если ваша возьмет, как я защищаю и буду защищать вас перед профессором Сатарина, если возьмет не ваша.
- Хорошо, я вам его даю - легче вам стало?
—Намного легче. Вы удивляетесь, - усмехнулся он. - А чему вы, собственно, удивляетесь? Ведь это вы не помните и не знаете себя, я-то вас помню и знаю, и цену вашему слову знаю тоже. Так что мне вашего слова достаточно
И сразу вслед за этим он, даже не ожидая моего ответа, как будто бы оставил всякое попечение и о собственной безопасности, и о нашем договоре и перешёл непосредственно к чистой химии. К тому времени он закончил переставлять пробирки и реторты. Показал мне их батарею в специальном лотке и принялся рассказывать о представленных веществах, какждое из которых играло ту или иную роль в создании эликсира, над котором работал Крамоль, и над которым стал теперь работать Сатарина.
- А профессор Крамоль, которого ваш гений, видимо, решил использовать, как комнатную собачку, тоже здесь? – спросил я. – Удаётся что-нибудь выдоить из остатков его мозга или там всё испорчено безнадёжно?
Мармората не ответил, но по тому. Как вздрогнула и затвердела его спина, я понял, что тема либо запретна, либо остро неприятна ему. Впрочем, он мог ещё и бояться подслушивания. Я не стал повторять вопроса и он продолжил лекцию о том, как создавался уникальный препарат, увлекаясь всё больше.
- Уникальность эликсира в непосредственном воздействии на поведение, на психику. Подобных препаратов пока не было – ну, если не считать тех. что вызывают оглушение и галлюцинации. Те не могут дать никакого программируемого действия, они вызывают эффекты в значительной степени случайные и однообразные. А эликсир профессора, - фамилию профессора он намеренно упустил, - изменяет не уровень сознания, а его, так сказать, содержание. Я подозреваю за фармакологией большое будущее в той области в которую мы пока вторгаемся чрезмерно осторожно. Я имею в виду психиатрию, ту сферу медицины в которой нашими основными методами воздействия являются пока что методы, уж называя вещи своими именами, садистские  - такие, как ледяной душ вырывание зубов, вязки.
- О, а ваши , конечно, аккуратны, как королевский цирюльник. Вы называете чрезмерно осторожным вторжением зомбирование и подчинений, амнезию – что там ещё у вас в арсенале? – не удержался я.
- Да, методы грубые, а эффект – настоящий эффект – минимален, - не смутился Мармората. – Вы же не думаете, что основная цель – массовое производство идиотов и трупов? Это было бы слишком мелко даже для садиста, а профессор, хоть и безжалостен, но удовольствия от чужой боли не получает. Он – не садист, он – учёный циник. Как и я. Как, положа руку на сердце, и вы.
- Да, верно, - согласился я с ним. _- Иначе я не отдался бы добровольно в ваши руки.
 - Я подозреваю что со временем медицина а именно фармакопея достигнет такого расцвета что мы сможем вмешиваться в деятельность мозга вот этими самыми жидкостями и порошками вроде тех над которыми работает профессор, - продолжил развивать свою мысль Мармората. - Это будет новая эра, где люди, которые сейчас становятся необратимыми инвалидами, смогут быть возвращены к жизни.
- Странно слышать этот восторженный спич от человека который способствует пока не излечению, а, напротив, превращению здоровых людей в этих самых необратимых инвалидов, - заметил я.
- _Что ж, - философски пожал плечами Мармората. - Не разбив яиц не приготовишь омлета.
- Ваши яйца мыслят живут и чувствуют, -  сказал я.
- Если то, о чём я сказал, будет достигнуто и благодаря нашим изысканиям тоже, всем будет наплевать, как именно мы их проводили, и сколько при этом было найдено трупов в лесу. Человек может быть жалостлив, прекраснодушен и благороден, но человечество – калибан. Нежные чувства ему только помеха. И яйца оно бьёт без сожаления.
- Но мы здесь не философские споры вести собрались, - перебил я, понимая, что в чём-то он. пожалуй, и прав. - Хотите чтобы я помог в вашей деятельности - напишите хотя бы уже существующую формулу вещества, о котором идёт речь. Я немного разбираюсь в химии и очень много внимания уделял ядам, а то что яд в чашке, возможно, будет лекарством в ложке - во всяком случае воздействовать оно сможет на те же структур, на которые воздействует и яд. Сами говорите, Крамоль начинал с жутких гаитянских ритуалов.
- Хорошо, -  согласился Мармората – Вот вам формула
Он взял листок бумаги и принялся чертить на нём химические символы, на которые я смотрел, и узнавая, и не узнавая, словно видел всё это когда-то во сне, а теперь вот припоминаю. Понятно, для того чтобы включиться и принять участие в работе мне следовало напрячь мозг, и у меня тотчас страшно разболелась голова – видимо, химия частично попадала в «запретную зону», которая была для меня табуирована, но я тоже взял карандаш, начал перебивать Мармората и тоже чертить формулы, и мало помалу – возможно, из-заприсутствия самого Мармората - мне стало легче. Я даже увлёкся, хотя по сути я сейчас работал над тем самым веществом, применение которого грозило большими бедами