Дымовуха

 Жил  я  рядом  с воинской  частью,  а  это  давало  возможность  общаться,  прежде  всего,  с  солдатами, бегать  по  учебным  полигонам,  которых  в  части  было  много.  Там  стояли  учебные  башни  танков,  специальные  стрельбища  и  полосы  препятствий.  Привлекался  к  наведению  порядка  на  боевых  танках,  после  летних  полигонов,  а  также  находили  места  складирования  противотанковой  и   противопехотной  дымовой  завесы. Однажды,  играя  с  мальчишками   «в  ножички»,  обнаружили,  рядом  с  солдатской  курилкой  присыпанную  дымовую  завесу,  потому  что  обратили  внимание,  что  почва  под  втыкающимися  ножиками  не  твердая,  а  очень    мягкая.  Там  раньше  находились  спец склады.   Попробовали  немного этой  смеси поджечь  и  увидели,  что  она  дымит  бело-бурым  едким  дымом.   Сообразили,  что  это  «дымовуха».  Никому  не  рассказывая  о  находке,  стали  использовать,  где  хотели  и  придумывали  способ  «боевого»  применения,   для  своих  целей.  Брали  большую  газету,  сложенную  вдвое,  делали  кулек,  засыпали  из  потаенной  ямы  «дымовухой»,  а  яму  присыпали    сверху  песком  и  уходили  к  своим  приключениям.  Вот  так,  я  и  придумал,  где  «с  пользой»  использовать  «дымовуху».  Учился  я  тогда  в  школе,  которая  впоследствии,  стала  интернатом.  Во  время  большой  перемены,  а  она  длилась  порядка  двадцати  и более  минут,  как  правило,  после  третьего  урока,  все  выбегали  на   школьный  двор  и  бежали,  естественно,  в  большую  школьную  уборную.  Помещение  разделялось   на  две  половины:  мальчикам - слева,  а  девочкам,  подальше,  справа.  Заранее приготовил  спички,  кулек  «дымовухи»  нес  за  пазухой, накинул  на  себя  пальто,  чтобы  не  было  видно.  Стал у  стены  туалета,  в  части  «справа»,  то  есть  «для  девочек»,  под  узкими  окнами  туалета,  расположенными  под  самой  крышей,  они  же  служили  и  отдушинами.  Поджег  газету,  убедился,  что  бумага  разгорелась  и  прихватывает  «дымовуху»,  а,  значит,  сработает  надежно,  точным  броском  попал  в  окошко,  и  медленно    отошел  на  почтительное  расстояние.  Стал  клубиться  дым  из  окошек,  а  потом  со  всех  возможных  отверстий  и   входных  дверей.  Крутой  серо-белый  дым  с  желтизной,  повалил  угрожающим  дымом  над  уборной,  все  выскакивали  оттуда,  в  том  виде,  кого  этот  дым  застал.  Это  было  «зрелищно»…!  Все  выскакивали  в  ужасе,  одеваясь  на  ходу.  Ни  с  кем,  я  не делился  о  своем  «боевом  подвиге  и  опыте»,  молчал.  Свидетелей  моей  проделки  не  оказалось,  вот  сознаюсь  в  своем  плохом  и  преступном  поступке, а  ведь  последствия  могли  быть  плачевными.
        Практически,  никто  и  никогда  не  интересовался  моей  школьной  жизнью,  что  лежит  в  портфеле,  есть  ли  то,  что  необходимо.  Только  тогда,  когда  приходила  учительница  пожаловаться  отцу  о  моей  низкой  успеваемости.  Тогда  усиливался  этот  контроль  моих  тетрадей,  заданий,  спрашивали:  «как  дела  в  школе?».  Мне  очень  хотелось,  чтобы  отец  был  соучастником  моей  жизни  в  школе,  но  он  так  не  думал.  Хотя  и  говорил,  порою: «Женя,  учись…».  Помню,  когда  очень  быстро  выучил  стихотворение  и  пошел  порадоваться  и  рассказать  его  маме  Нине,  но  она  брезгливо  и  безразлично  отмахнулась  от  меня,  когда  я  начал  рассказывать.  Меня  это  отношение  ко  мне  очень  обидело,  да  и  поразило,  как  она  это  сделала  и  с  какой  гримасой  и  жестом.  А  стихотворение  было  такое:
        «Я,  в  мае,  план  свой  годовой
           Исполнил  в  первый  раз,
           А  в  сентябре – уже  второй,
           Да  третий – вот  сейчас!…
         
           Да,  что,  да,  как,  да  как  же,  ты,  сумел?!
           А  на  загадки,  я  мастак
           И  в  разговорах  смел!».
И  так  далее  и  тому  подобное.                Размышляя,  с  позиции  времени  и  жизненного  опыта,  скажу,  что  внимание  к  ребенку  должно  быть  естественным,  чистым, как  мы,  например, дышим,  а  не  эпизодическим,  когда «прижмет». Попробуйте  не  дышать,  остановитесь,  «да,  потом,  как–нибудь,  подышу,  когда  будет  время».  Что  получится?!   Почему  же  ваши  дети,  данные  вам  Господом,  на  время,  вашего  управления,  вас  обременяют.  Ведь  дети – весь  смысл  нашей  жизни,  в  Иисусе!  Хочу  кричать  и  плакать, когда  смотрю  и  вижу,  что  детки  ваши,  вам,  помеха,  хочется  еще  помолодиться,  «для  себя» - для  плоти,  а  не  в  ответственности  перед  Христом,  для  вечности.  «Если  это  знаете,  блаженны,  когда  исполняете», – говорит  Господь.
        «Что  посеешь,  то  и  пожнешь» (Галат. 6,7б),  здесь  я  интерпретировал  слова  Апостола  Павла.  Сейте  «себя»  в  детей, с  почками  проросшими  и  прогретыми,  с  молитвою,  с  делами  праведными,  с  переживаниями,  с  «поливаниями»  и своевременными взрыхлениями,  окучиваниями,  прорываниями,  разумными,  «сорняков»,  а   взращивает  Бог,  как  говорит  Святое  Писание,  ведь,  у  Бога плохо  не  бывает,  но   помните,  что  земледелец  долго  ждет  своего  плода  от  трудов  своих,  от  дождя  раннего,  да  и,  дождя  позднего…  и  получает! И  славит  Бога!  Воздавая  Ему,  единому,  хвалу!  Тоже,  со  слезами,  но  радости,  а  не  горечи.
        Учительница,  которая  учила  меня,  ревновала  о  моем  состоянии  учебы,  поэтому,  пришла  и  все  рассказала   отцу  о  моих  проделках  и  моем  отношении  к  выполнению  заданий. Поэтому,  однажды,  когда  я  только  пришел  из  школы,  папа,  вежливо  и  с  улыбкой,  подозвал  меня  к  себе,  опершись  на  кровать,  на  которой  были  положены  две  большие  подушки.  Меня  эта  вежливость, «ласка»   и  убранность  кровати,  насторожили, но  в  послушании  подошел  к  нему.  Когда  я  приблизился,  то  мий  тату,  мэнэ  схопыв  за  шыю,  нагнул  мою  голову  и  зажал  ее  между  своими  коленями,  в  последний  момент  я  успел  заметить,  что  он  достал  толстый  ремень  из  под  подушек,  и  стал  меня  лупцевать,  выговаривая  с угрозами  и  наставлениями,  что  ему  хотелось  и  не  хотелось.  Короче, стал  вколачивать  по моей  заднице  науку,  которая,  очевидно  скатилась  от  головы  к  тому  месту.  Выбивая  ее  в  сторону  моей  головы.  Что  делал  я?  да  охотно  и  громкоголосо  кричал,  как  мог,  вскрикивал  на  каждый  удар  пояса (хотя я был  и  маленький,  худой,  но  голос  мой  был   громкий,  заводной).
        Когда  папа   прекратил  наказание, то повесил  портупею не на  привычное  место,  где  зацеплял  пряшкой  за  ручку  двери,  как  он  привык  править  опасную  бритву,  оттягивая,  левой  рукой,  ее  от  двери  на  себя,  плавно  перемещая,  правой  рукой,    лезвие   опасной  бритвы  по  толстой  коже  ремня.  А  повесил  перед  столом,  где  мне  предстояло  делать  уроки,  чтобы  я  видел  ее  перед  собой.  Открыл  мне  учебник  по  арифметике  и  сказал:  «вот,  теперь,  садись  и  делай  уроки  (как  в  пословице:  с  корабля,  на  балл),  а  я  проверю».  Дал  срок  на  уроки  и   добавил:  «что,  если  не  уложусь  в  срок,  то   снова  буду  бить».   Примеры  я  сделал  быстро,  а  вот  задача  с  бассейном с  вытекающей  и  втекающей  водой,  не  получалась  никак.  Сижу,  а  в  голове  кошмарный  ужас,  в  голову  ничего  не  лезет,  а  решать  надо.  Истек  срок.  Пришел  отец,  как  обещал,  выяснил  в  чем  мое  претыкание,  прочел  задачу  один  раз,  другой,  помочь  ничем  мне  не   смог,  пошел  к  соседу,  потом  к  другому и  так  по  всей  улице,  но  никто  решить  не  смог.  А  я,  после  прочтения  задачи  несколько  раз,  понял  условия,  что  требуется.  Успокоился,  взял  и  решил,  но  голова  гудела  от  предстоящего   возможного  наказания,  ведь  не  вложился   же  в  срок.  Сидел,  написав  решение,  последовательно,  в  черновике.  Пришел  отец,  когда  уже  стало  темно,  сам  возмущался  от  сложности  задачи,  что  никто  из  соседей  не  смог  ее  тоже  решить.  Сам он был  усталый  и  морально  и  физически,   а  я,  в  том  же  состоянии,  но,  еще,  от  подпухшей  задницы  и  боязни,  что  еще  сейчас  добавит.
         Остановился  за  моей  спиной,  посмотрел  мой  черновик,  посмотрел  в  ответ,  на  задачу,  в конце  учебника,  убедился,  что  я  решил задачу  самостоятельно.  Взял  мое  решение  задачи  и  побежал  опять по  соседям,  рассказать,  как  нужно  решать  задачу  и,  что,  Женик,  сам  ее  решил.  Пришел,  ободренный,  глаза  блестели,  похвалил.  Я  же,  все  написал  в  чистовик,  сложил  в  портфель   и  была  на  этом  вся  ревизия.  Потом  было,  уже,  не  до  меня.
        К  бабушке  я  уже  стал  ходить  реже,  но  изредка   забегал.  Жизнь  моя,  как  я  отмечал,  проходила около  дома,  в  поле,  в  лесу,  у  воинской  части  и  у  железной  дороги.  Любил  стоять  и  смотреть,  как  прибывают  и  отправляются  поезда  местного  и  дальнего  следования,  кататься  на  платформах  вагонов,  во  время  маневров,  когда  их  сортировали  по  составам  для  товарных  эшелонов  из пришедших  составов  и  сталкивали  вагоны  со  специальной  горки.  Однажды,  стоял  я  у  железнодорожного  полотна  и  видел,  как  на  моих  глазах  столкнулись  два  паровоза,  на  большой  скорости,  лоб  в  лоб.  Один  из  паровозов  был  серии  «Щ» - щука,  а  другой  серии  «Ов» – овечка,  построенный  еще  до  революции  1917  года.  Паровоз  «Ов»  был  приземистый,  длинный,  с  высокой  трубой,  у  которого  тендер,  вместе  с  будкой  машиниста,  возвышался  над  котловой  частью.  Хотя,  при  приближении   паровозов,  они  один  другому  подавали  тревожные  гудки,  но  не  успели  сбросить  скорость  ни  один  из  них.  Взрыв  был  сильный, от  страха,  что  это  происходит  только  на  моих  глазах,  я  спрятался  за  насыпь  тех  путей,  где  стоял.  Один  паровоз  залез  на  другой,  котлы  взорались,  а  я  остался  невредимым,  хотя  стоял    на  расстоянии  от  места  трагедии,  не более  тридцати  метров.
        Что  трагически  любопытно,  на  этом  же  месте,  я  был   свидетелем  еще  одного  происшествия.  Но  это  произошло  уже  на  пути,  где  я  стоял  тогда  и  при,  ниже  описываемом  случае.    Шел  я  вдоль  железнодорожного  полотна,  по  вытоптанной  тропке,  по которой  ходили  и  местные  жители  и  селяне,  приходившие  в  город  за  покупками.  Мимо  меня  проезжал,  отправившийся  от  пассажирского  вокзала  состав,  «зайцы»  облепили  вагоны  снаружи:  на  тамбурах, под  вагонами,  а,  более шустрые,  ухитрялись  залазить  на  вагоны  и  сидели   на  крышах.  Утром  ехали в  город,  а  вечером  возвращались. А на  выходные  и  на  праздники  ехало  народу  еще  больше,  в  гости,  на  рыбалку  с  рюкзаками  и  длинными  удочками.
       Тот  день,  о  котором  я  свидетельствую,  был  последним  для  одного  из  них.  «Зайцев»  было  много,  но  все  сидели  на  тамбурах  и  под  вагонами,  а  на  крыше  никого  не  было.  Вдруг,  я  увидел,  что  из  вагона  вылез  один  в  фуражке,  а  за  ним  гнался  милиционер  с  револьвером  в  руках  и  стрелял  в  воздух.  Убегающий  удалялся  по  крыше  увереннее  и  быстрее,  видно,  что  для  него  это было  привычным делом,  а  милиционер,  бежал  смело,  но  с  осторожностью, периодически  нагибался,  придерживаясь  крыши.  Убегающий  бежал  к  концу  эшелона,  достиг  уже  последнего  вагона,  но  к  горю  его,  поперек  железной  дороги  провисал   черный,  скрученный,    провод  полевого  телефона  полковой  связи.  Рядом  с  путями,  за  забором,  находились   казармы   воинской  часть,  которая располагалась  с  двух  сторон  железнодорожных  полотен. Проводом  его  отшвырнуло  с  вагона,  он  упал  на  рельсы  и  погиб.  Милиционер  оказался  более  внимательным,  потому  что  нагибался,  понимая,  что  в  пути  следования могут  быть  провода.
       Был  человек – и  нет  его,  убегал  от  наказания,  но  несся  к  своей  смерти.  Зло  оно  и  есть  зло!  В  конечном  итоге – смерть,  на  вечное  осуждение.
        Осматриваюсь  назад  и  вижу  милость  Божию  по  отношению  к  моей  жизни.  Слава  и благодарность  Христу!
       Построили  новые  соседи  дом,  выше  дома  Леньки  Шибыныка,  но  только  выше,  участок    отстоял  от  нашего  дома  всего  в  три  дома.  Мы  жили  внизу,  а  они  построились  вверху.  На  участке  был  хороший  сад,  старый  дом  порушили,  а  новый  выстроили,  но  только  стены,  потолок  и  крышу, крытую  толью.  Но  дом  строился  поэтапно  и  по  возможностям  новых  хозяев.  Когда  еще  не  было  потолка,  а  только  потолочные  бревна,  то  мы,  с  пацанами,  любили  играть  в  разные  игры  в  этом  доме. Ребята  постарше,  залазили  на  бревна,  становились  на  них  в  растопырку  и  спрыгивая,  делали  сальто,  становясь  на  ноги.  Наблюдая  за  ними,    я  не  понял,  как  они  это  делали,  но  мне  нравилось,  что  они  делали  кульбит  и, снова,  на  ногах!  Мне  никто  не  сказал,  что  нужно, опуская  тело  вниз,  оттолкнуться  и,  как  бы,  заворачивать  его  на  разворот.  В  этом  и  была  хитрость  прыжка.  Я  же  залез   наверх,  расставил  ноги  на  разные  бревна,  опустил  голову,  и,  к  моему  несчастью,   убрал ноги  с  бревен  и  шеей  упал  на  землю, хотя  думал,  что  тоже  стану  на  ноги.  Что  было  со  мною  дальше,  не знаю,  очнулся  только  в  больнице,  где  долго  не  приходил  в  себя.  Помню,  что  не  мог  поднести  руку  ко  рту  и  не  мог  шевелиться.  Кормили  меня  ложечкой,  а  я  лежал.
         Снова,  милость  Господа  простерлась  надо  мною,  ибо  я  был  рожден  для  Его  милости.


  ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2022/11/21/955