Хлое де Лисс и творчество масс

     Прохладно жившие, по словам буфетчика, французы не давались к пониманию постепенно и поступательно взрослеющего Пешкова, иногда, когда он брел в составе отчаянной бригады нищих на штурм и слом ближайшего кабака, они представлялись ему практически голыми, оправдывая хотя бы внешним видом ту самую прохладность, раскусить которую ему не удавалось, но шагая головняком с бурлацкой бечевой в стиснутых зубах по крутогорам Волги, ему уже казались те же самые французы, наоборот, тепло одетыми, в валенках и медвежьих шубах, тем более, что высоченные шапки наполеоновских гвардейцев, чьи иллюстрации в хрестоматии и сподвигли буфетчика на знаменательное высказывание, как оказалось, незаметно изменившее всю жизнь начинающего писателя, прямо вопияли об утеплении, но на получении жалованья вином у Рыбинска Пешков уже думал иначе : французы, прохладно живя, коварно злоумышляли против всех, кому не посчастливилось родиться и жить в благоприятном человеческому организму климате Средиземноморья. Эта кажущаяся нелепой даже не раздвоенность, а неуверенность в окончательной точке зрения на высказанную мельком мысль, и сыграла злую шутку с Пешковым, ставшим к тому времени Горьким. От того, верно, он и выбрал Капри.
    - Чота ты гонишь, - подозрительно ощерился резцами неугомонный Радек, посещая по заданию ячейки кочумавшего на острове Максима, шатаясь вокруг овального мраморного стола, еще хранящего тепло костлявого зада Тиберия Августа, - зачем французы ? Какое значение могут иметь какие - то там французы ? Мы, Алексей, прямо сейчас решаем вопрос с баблом, та скажи прямо, не трахая мне мозг буфетчиками и французами, будешь башлять на дело революции ?
    Горький башлял, лишь бы выпроводить назойливого юркого человечка, вызывающего у писателя, как и у всякого истинного золоторотца, кем, вне всяких сомнений, являлся Пешков от рождения, образа жизни и просто желания быть, а не казаться, именно тем, кем ему хочется, острые приступы антисемитизма, конечно, недостойного культурного человека, к кому всегда относил себя Максим, но неизбежного, как изжога после злоупотребления молодым  " Божоле ".
    - Пидарас твой кореш, - заметил прятавшийся в атриуме полуразрушенной виллы, снимаемой Горьким на сезон за большие деньги из Швейцарии, усатый и колючий Сталин, появляясь сразу после ухода Радека, - не только жид, но гнусный такой бабуин.
    - На себя посмотри ! - кричал разъяренный Пешков, никак не умея решить для себя вопрос с французами, точнее, с высказыванием о них буфетчика.
    - Да помер давно твой буфетчик, - убеждал товарища Сталин, угощаясь вином, - тебе тогда сколько было ? Десять ? А ему, стало быть, лет сорок, не меньше, сейчас тебе полтос, Олешка, а до восьмидесяти алкаши не живут.
    Горький малодушно соглашался, тоже пил вино, нарезаясь к вечеру вуматину, но ночью, когда он вставал поссать и хлебнуть студеной водицы, специально для такого случая предусмотрительно оставленной на леднике в глиняной амфоре, он вновь вспоминал буфетчика и его загадочные слова.
    - А вот еще такая вещь, - тоскливо говорил буфетчик, лениво пощипывая гитарные струны, раскачиваясь в матросской койке, - как таракан, например. Он вот вообще пошто, не знаешь ?
    Пешков не знал, что приводило меланхоличного буфетчика к кратковременной вспышке пассионарности, обычно скоро заканчивавшейся запущенным в голову мальчишки сапогом или славным подсрачником, от которого летел пацан, пердел и радовался, не замечая жуткого воздействия слов буфетчика, уже незримо пустивших корешки сомнений в подсознании. Тараканы и французы. Одни - непонятно пошто, другие - прохладно живут.
     - Ааааааа, - кричал Горький, пробуждаясь в липком поту.
     - Да ты зае...л, - бросал в него стулом Сталин из соседней комнаты, где он уснул за стаканом вина и  " Кратким курсом ".
     В окно влезал Радек. Сталин бесился еще больше, Горький огорченно морщился, но снова башлял. Он не знал, что и Радек, и Сталин, и даже слова буфетчика ему всего лишь снятся, так как был он на самом деле никакой не Горький, а тот мраморный стол, что помнил прикосновения Тиберия Августа.
     И вполне может оказаться ( что каждый из нас поймет лишь после смерти ), что мы все - вовсе не то, чем сами себе кажемся. И вот после таких интересных мыслей как мне проявить хоть какое внимание к говну из дамбасов, путлеров, байденов и прочей х...ты ? Никак, я и сам понимаю.