Неукротимая - глава из трилогии Ты да я - один п я

Неукротимая
Довольно неожиданно в нашей лаборатории появился новый персонаж – и какой! Монахов вернулся с утра с планерки и сказал, что к нам выходит на работу на полставки старшего научного сотрудника Александра Михайловна Ломова. Она была человеком – легендой, навсегда вписавшей свое имя в золотую когорту ученых – «оборонщиков». Будучи лауреатом Ленинской, Сталинских и Государственных премий, нескольких орденов, и звания доктора технических наук, Ломова внесла столь существенный вклад в победу в Великой Отечественной войне, что была особо отмечена в книге «Оружие победы», посвященной наиболее выдающимся конструкторам и ученым (и, по-моему, она была единственной женщиной в этом славном ряду). И если академика Лаврентьева принято считать «отцом кумуляции», то Ломова может претендовать на звание «матери кумуляции», а разработанные ею противотанковые боевые части снарядов и авиационные бомбы в конце войны наколотили такое количество немецкой бронетехники, что фюреру впору было объявлять ее личным врагом. После войны Александра Михайловна успешно руководила лабораторией, выдала «на-гора» несколько образцов вооружения. Будучи яркой представительницей своего, поистине «стального» поколения, она просто заскучала на пенсии, поэтому включила все свои связи и в 80 лет добилась возвращения в строй. 
На следующий день ровно за десять минут до начала работы, в лабораторию вошла сухонькая старушка, одетая в строгий черный костюм с гладко зачесанными волосами, твердым выражением лица и глубокими впадинами глаз, в которых, казалось, мерцало сочетание неукротимости и мудрости. Так обычно в советских фильмах показывали старых большевиков – революционеров. Александра Михайловна поздоровалась со всеми и познакомилась, потом вышла и вернулась с большой пачкой отчетов и журналов. Она не стала заниматься текущими задачами, а сразу начала готовить обзоры научных работ по всем вопросам наших разработок, начиная от параметров полимерных составов до баллистики тел сложной формы. Прямо в соответствии со своей фамилией, она прорабатывала огромные объемы печатных трудов, извлекала интересные материалы и заносила в две большие общие тетради в виде кратких резюме. При этом меня просто поражала энциклопедическая память Ломовой во всем, что было связано с оборонной тематикой: она могла ответить практически на любой вопрос, либо дать ссылку на статьи по интересующей проблеме. Так на одном из заседаний научно-технического совета сотрудник из соседней лаборатории представлял материал статьи для закрытого сборника, при этом особенно подчеркивал уникальность проведенных экспериментов. Его никто не прерывал и не опровергал, пока Александра Михайловна, казалось даже дремавшая в уголке, вдруг не оживилась, задала пару конкретных вопросов, а потом четко подвела резюме: «Материал неплохой, хотя с точки зрения оригинальности и уникальности я не совсем согласна. Посмотрите, дружочек, труды НИИ-4 за 1962 год, кажется номер 2, а также отчет Бронетанковой Академии за 1960 год по теме «Щит» – там у них один подполковник полгода на полигоне проводил натурные испытания и много чего интересного наковырял. Кстати, если найдете нужные результаты, ссылочку на них сделайте, все-таки люди старались». После этого выступления повисла пауза, удивленный докладчик растерянно записал ссылки и пробормотал, что обязательно посмотрит. Самое интересное, что он мне потом подтвердил, что нашел указанные материалы, и в них действительно были описаны похожие эксперименты, пусть и проведенные с использованием архаичной аппаратуры, тем не менее, ряд результатов подошел для статьи. Еще один эпизод, произошедший позже, ярко показал характер Ломовой. В этом случае на научный совет вынесли материалы будущего отчета по результатам испытаний макетов с пластинами из композиционных материалов, которые по замыслу исследователей должны были усиливать температуру и давление за преградой. Наша ученая бабушка, когда дело дошло до обнаруженного, пусть и не очень большого эффекта повышения уровня поражающих факторов, вдруг оживилась, сверкнула глазами и почти яростно бросила реплику: «Правильно, так их, так и нужно, чтоб ни один не ушел, ни один…». Вот тут я и понял, почему разработанное Александрой Михайловной оружие столь эффективно крошило технику и солдат вермахта. Просто она была настоящей представительницей своего поколения, прошедшего все трудности и ужасы предвоенного, военного и послевоенного времени, которые закалили ее характер и отточили талант ученого и организатора, сделавшего все для строительства великой страны. Иногда она вспоминала суровые сталинские времена, хотя и не осуждала их. Например, как-то поведала мне, что при разработке дымовых завес для танков сделали специальные заряды, отработали их много раз на полигоне в статике и движении и подошли к натурным испытаниям, на которые должно было собраться все руководство Правительства и Генштаба. Устроители хотели, чтобы во время эффектной танковой атаки машины будто бы одновременно исчезали в дымах. Но о синхронности никто из разработчиков не думал и соответствующей системе зажигания – тоже. Отказать высокому начальству невозможно, а сделать на коленке систему одновременного срабатывания никто бы не  рискнул – вдруг откажет, а тогда – «по законам военного времени» могли и срок припаять. Так что под брезентом рядом с дополнительными баками и ящиками с инструментами на танках замаскировали солдатиков с пультами запуска зарядов дымовой завесы и биноклями, в которые они следили за появлением на вышке флага в момент показа атаки танков высокой комиссии. В нужный момент конструктор за спиной махнул рукой, специальный офицер поднял флаг, и танки начали ставить завесу. Все удалось, только бедные солдаты здорово надышались дыма и их откачивали подальше от начальственных глаз. Систему тут же приняли на вооружение и отправили в действующие войска. Я подозревал, что подобных историй Ломова могла бы рассказать много, но долгие годы работы в оборонке не располагали к доверительным воспоминаниям о работе у большинства людей того поколения. 
Честно говоря, никто из нас не мог похвастаться какими-то близкими отношениями с Александрой Михайловной. И никогда она не упоминала о семье, детях, внуках или каких-нибудь житейских проблемах. Монахова она, как мне казалось, уважала за его базовые работы еще в академический период работы, ну а в нашу внутреннюю жизнь вмешивалась редко, но всегда очень точно и принципиально. Как-то раз Людочка начала привычно делиться с Раечкой семейными трудностями, невольно вовлекая в дискуссию и остальных сотрудников. В этот раз сетования сотрудницы касались сложностей военной службы её мужа, страдающего от тягот защиты Родины в вычислительном центре в форме полученного геморроя, который теперь приходится лечить с помощью жены и различных народных и ненародных средств. Обсуждение нюансов явно затягивалось, так что даже терпеливый Гром не выдержал: 
– Люд, что ты нам про трудности службы плачешься. Какой он у тебя реальный военный, за пределы своего ВЦ нос не высовывавший? Тогда уж я – тем более военный, и Вовка вон, мы ж с полигонов не вылезаем, а там не перфокарты таскаем, а экспериментальные макеты, в которых столько всего напихано, что и не знаешь порой, не рванет ли в самый неподходящий момент. Да и геморрой рискуем получить, не подхватывая на руки вольнонаемных программисток в белых халатиках, а ворочая вместе с полигонными испытателями бронеплиты для мишеней. 
Насчет девчонок, это Олег перегнул, так как наша офицерша и так постоянно беспокоилась о стойкости мужа в таком цветнике. На эти слова она выдала возмущенную тираду о том, что все равно у военных гораздо чаще сверхурочная работа бывает, а отказаться нельзя, и вообще не нам «беспогонникам» судить об армейских проблемах. Тут уж и я хотел вступить в дискуссию и подколоть Людмилу насчет того, что ночные сверхурочные часто случаются не под давлением командира, а по взаимному согласию с противоположным полом, но не успел. Ломова вдруг вступила в разговор: 
– Уважаемая Людочка, а мы и есть военные, вернее, государственные по сути и духу люди, а уж погоны у нас на плечах, или нет – какая разница. Раньше были «номерные» институты и КБ, их сотрудникам присваивались звания, потом всё это отменили, но ведь люди никуда не девались и продолжали работу.  И семьи, как и у военных, никогда не были у нас на первом месте, терпели и неудобства и долгие расставания. Я сына своего месяцами не видела, приходилось в интернат определять, пока испытывали и доводили изделия. Про мужа – вообще не говорю, у него были свои задачи, свои проблемы, свои испытания. Сердце разрывалось, но был долг перед страной, и никто не считал, что это какой-то подвиг, просто работа, порой тяжелая, опасная, но и любимая. 
После такого монолога повисла тишина, прервать которую никто не решался, а нам вдруг приоткрылась новая, житейская составляющая Александры Михайловны, которая не измерялась премиями и наградами, но была выстрадана и пронесена через все времена.   
К большому сожалению, проработав у нас пару лет, Александра Михайловна зимой сильно простудилась и скоропостижно умерла от воспаления легких. Ну а мне перешли по наследству две большие красные тетради, исписанные четким каллиграфическим почерком, в которых и была вся огромная аналитическая работа, которую она оставила нам как память и руководство к действию. Я потом много раз обращался к этому материалу, находя в нем все новые и новые интересные данные и ссылки. Так что Ломова Александра Михайловна навсегда осталась для меня примером не только поразительной стойкости, но и высочайшего интеллекта, реализованного при жизни и оставшегося потомкам в виде конструкций и научных трудов.