Л У А З

Я хоть росту небольшого,
Да сменю коня другого:
Как пущусь да побегу
Так и беса настигу.
(Пётр Ершов; “Конёк-Горбунок”)

Снова старт — он взят — и нет пути назад,
И по кругу кони мчат, почти летят;
Но опять я опоздал на поворот —
Подо мною конь чужой и конь не тот...
(Андрей Макаревич, Александр Кутиков; “Скачки”)

          Существует на западе Украины весьма древний город под названием Луцк. Не зная точно, с большой вероятностью предполагаю, что сейчас его население вряд ли “исповедует” пророссийскую ориентацию. Однако в те времена, которые я описываю, подобную катастрофу как теперешняя “распря” даже представить было практически невозможно.
          Находился в том городе, по крайней мере в те годы, автомобильный завод. Безусловно его масштабы невозможно сравнивать не только с предприятиями Форда или Фольксвагена, но и даже с отечественными ЗИЛом или ГАЗом. Небольшой и провинциальный он и масштабом обладал не более чем региональным. Как и многие другие советские выпускал он продукцию двух видов: гражданскую и военную. Ассортимент гражданской продукции завода часто менялся. Что касается военной продукции, то она определялась государством, была более или менее стабильной и, соответственно, востребованной. Видимо под влиянием не так уж и давно закончившейся кровопролитной войны предприятию надлежало выпускать малогабаритные полугрузовые автомобили совершенно определённого назначения: для вывоза раненых бойцов с поля боя. Видимо кто-то хорошо запомнил и сделал выводы из историй об отважных медсёстрах, таскавших тех ребят на себе, волоком по полю, грязи и бездорожью, в любую погоду, под свистящими пулями, рвущимися минами и снарядами.
          Соответственно имени завода-изготовителя, машинка та звалась “ЛуАЗом”, двигатель имела маломощный, не более пятидесяти так называемых “лошадиных сил”, зато проходимость имела высокую, поскольку “все четыре колеса” являлись ведущими. Скорости большой она, безусловно, не развивала (да и Конёк-Горбунок тоже, я полагаю, малость приврал), а вот повышенная проходимость была именно тем самым фактором, который практически необходим для езды по русскому (или, если угодно, советскому) бездорожью.
          Как тот “горбунок” оказался в нашей фирме надо рассказывать отдельно. В начале 80-ых годов явилась мода на передачу информации с помощью световых волн. Этот способ передачи информации называется “волоконно-оптической связью”. По мнению знатоков, он должен был со временем заменить, вытеснив все остальные, ранее существовавшие. Воспроизводя эти строки, вспоминаю фильм “Москва слезам не верит”. Один из героев кинокартины, молодой работник телевидения, рассказывая главной героине о перспективах своей отрасли, с гордостью глаголит: “...вы знаете, вообще, со временем телевидение перевернёт жизнь всего человечества; ничего не будет, ни кино, ни театра, ни книг, ни газет — одно сплошное телевидение!”.
          Наш Генеральный Директор являлся страстным приверженцем всего нового, необычного и революционного. Смело и настойчиво искал он (и находил) увлечённых изобретателей — энтузиастов всяческих нововведений. Он приглашал их на работу в нашу фирму, создавая им благоприятные условия, всячески помогая и способствуя. Борис Иосифович Механошин, сутулый долговязый еврей в поношенном маловатом ему костюмчике, мятой рубашонке неопределённого цвета и засаленном стареньком галстучке, явился в нашу фирму носителем новой, всёпоглощающей волоконно-оптической идеи.
          О том что такое еврей, увлечённый какой-то “высшей идеей”, автор сих строк пытался уже описывать в рассказе “Красная поляна”. Впрочем, на эту тему писал не только я. В нашем мире подобные два типажа, словно янь и инь, существуют в постоянном взаимном притяжении и поиске друг друга. Такие, как наш Генеральный постоянно ищут увлечённых энтузиастов типа Механошина; в то время как одержимые “гениальными” идеями “Борисы Иосифовичи” постоянно в поиске щедрых (ну, по крайней мере, на первом этапе) покровителей-спонсоров. И когда они, в конце конов, друг друга находят, то всё — гасите свет! Ну, что там ядерный взрыв!
          Наш Генеральный назначил Бориса Иосифовича своим заместителем — ни одного серьёзного вопроса в фирме без Механошина с тех пор не решалось. Ему и его людям выделили целый этаж здания с отдельным входом по электронным пропускам. Волоконно-оптическая паутина стала опутывать нашу фирму с головы до ног. Одним из благ, которым свободно пользовались “светопроводящие фавориты” являлся производственный автотранспорт.
          Именно тогда, в благословенную ту эпоху, и появился у наших ворот тот самый “Конёк-Горбунок” — смешное и нелепое на вид уменьшенное подобие американского Джипа — детище украинского завода из города Луцк. Борис Иосифович, несмотря на свою долговязую фигуру, влезал в небольшой автомобиль без особого труда, создавая однако впечатление, что при этом он складывался подобно складному метру. В то время машина была новой и вполне надёжной. Но Механошин эксплуатировал её беспощадно, носился на ней повсюду по городам и весям в пределах страны и даже ... за рубежом. В конечном итоге (жизнь, увы, не сказка) — советский мини-внедорожник дошёл до состояния почти полного физического и морального истощения.
          Как раз в то самое время ваш покорный слуга, собирался выезжать летом в подмосковное Хотьково “командовать” пионерским лагерем. Для желающих поподробнее понять обстановку рекомендую рассказ “Деревенька моя”. Во время подготовки к выезду лагеря ещё раз столкнулись мы с требованием, что в нём должен в постоянной боеготовности присутствовать санитарный автотранспорт. Благодаря мощному автохозяйству, автомобилей в Хотьково было “навалом”, но все они грузовые или специальные, тяжёлые, неповоротливые и крупногабаритные. И тут кому-то из руководителей пришла в голову блестящая идея: “А вот ЛуАЗ — это же и есть санитарный транспорт!” Не уверен, но вполне вероятно, что автором идеи стал сам Механошин, которому возня с изношенным ЛуАЗом надоела до чёртиков.
          Сказано — сделано. По-быстрому состряпали все необходимые документы. Водитель, обладавший соответствующим удостоверением, он же начальник пионерлагеря, он же покорный Ваш слуга, находился в состоянии “низкого старта”. То, что машина чуть жива, не волновало никого. В Хотьково, с автотранспортом диалог вели “на ты”, кроме того, там же дислоцировался автослесарь Валера, который тот ЛуАЗ знал, как облупленный. “Бог не выдаст, свинья не съест”.
          О Валере — сказ отдельный. Он представлял собой коротконогого мужичонку с постоянной улыбкой на лице, что, безусловно, весьма к нему располагало. Соответствовавшего его деятельности образования он не имел, но автослесарем был “от Бога”, если конечно, при этом не находился в состоянии нирваны, будучи “в стельку пьяным”. Дело с ним нужно было иметь с утра пораньше, именно по той самой вышеупомянутой причине. Меня, точнее, своего старого знакомца ЛуАЗа, встретил он весьма радушно. Понял, что с тем “клиентом” без работы не останется.
          “Ты посмотри, Львович, сколько в нём подшипников! — воскликнул “автодоктор”, принявшийся за реанимацию пациента, — Одного тавоту сколько надо?” Больные и слабые места ЛуАЗа Валера знал прекрасно, моя задача состояла лишь в том, чтобы запастись бутылкой водки или, в крайнем случае, медицинского спирта в качестве вознаграждения Валере за труды праведные. По поводу спирта необходимо было ладить с лагерной врачихой. А с женщинами, сами понимаете, когда и что у них на уме. Куда мы только на том ЛуАЗе с ней не мотались! И в лес — за грибами да ягодами, и на молокозавод, и в Сергиев Посад — грехи отмаливать, и с заболевшими детьми в больницу, и на железнодорожную станцию в Хотьково кого-то встречать или провожать.
          Однажды возил я на нём даже самого нашего Генерального Директора на его личную дачу поблизости от Хотькова. Биг Босс чрезвычайно щедро меня за ту поездку вознаградил. В качестве вознаграждения за извоз вручил он автору сих строк аж целую бутылку водки от барских щедрот. А каких габаритов? Чекушку! Это ведь целая четверть литра! Где он только умудрился её достать? Видимо, заранее приобрёл, отстояв длиннющую очередь в гастрономе, и бережно хранил до представления подобной оказии. Вот ведь какими они были хитрющими — эти Советские Генеральные Директора! Не даром по всему тому славному прошлому такая крутая ностальгия разыгралась.
          Автомобиль был, безусловно, особенным. По Москве на нём ездить было практически полнейшим позором. Стоишь бывало на светофоре на каком-нибудь широком московском проспекте типа Ленинского, Ленинградки или Садового Кольца. Рядом, словно спортсмены на старте, ворчат моторами Жигули, Москвичи да Волги. Красный меняется на жёлтый, затем ярко вспыхивает зелёный — старт дан. Соперники отпускают сцепления, усердно газуют, нервно переключая передачи, и, в пылу спонтанно-азартной гонки настойчиво рвутся вперёд. Только один бедолага ЛуАЗ, пыхтя и плюясь через выхлопную трубу, неизбежно от всех отстаёт, включая убогие, стрекочущие подобно кузнечикам, Запорожцы, терпя жёсткий позор поражения, тем не менее, прёт, прёт, прёт, чёрт его побери, “на зло всем врагам”!
          Ещё пару приключений с его участием опишу поподробнее. Однажды, не помню почему так получилось, но оказалось, что бензобак в машине практически пуст. Вообще-то на меня это не похоже, но теперь уже не до разборок. Побежал по знакомым шоферам — бесполезно. Кто-то однако подсказал, что в соседней деревне какие-то лихие ребята бензином приторговывают. Попёрся туда на остатках, ребят этих нашёл. По физиорожам очевидно — откровенное жульё. Однако покорному слуге вашему деваться некуда. После дозаправки в полевых условиях с первого выхлопа понял, что Горбунка от подобной “кормёжки” не только стошнит, а ждёт, возможно и полнейшая “остановка сердца”, которое и “профессор Валера” может уже не восстановить. Потащился потихонечку восвояси, выходные конька в стойле продержал, а в понедельник с Валерой вылили всю ту бурду из бака — заправили чистым натуральным энпэзэшным АИ-92. А ЛуАЗу хоть бы хны, прочихался — и снова застучал клапанами уверенно и резво. Вот ведь “русская (пардон, хохляцкая!) натура”.
          Зимой на ЛуАЗе лучше было бы не ездить вообще. Но я ведь “петушился” — было перед кем. Однажды сообщили мне, что оба шофёра, которые обычно ездили на ферму за молоком, вышли из строя. “Тебе, Львович, надо ехать” — обрадовали меня. Стояла зима, дул ветер из степи (Данке, Борис Леонидович!) — повсюду снег и хуже того — лёд! А тормозов на ЛуАЗе практически нет. Механошин все колодки стёр. Сел со мной в кабину рабочий нашего фирменного испытательного стенда Саша Соков. “Может порулишь?” — спрашиваю я его. А он в ответ только нервно-отрицательно головой и руками машет. Ни в какую! “Ты, Львович, — говорит, — главное, не спеши.” “А куда спешить? — отвечаю — на тот свет?” По ровному проехали нормально. А ближе к ферме горки да откосы всякие начались. “Ты, Львович, даже не вздумай тормозить!” — учит меня Соков. Тем не менее на очередном подъёме заскользили, заскользили и медленно так в кювет сползли и на бок прилегли. Слава Богу, обошлось без травм. Выбрались оба. Ещё один незнакомый шофёр подскочил на подмогу. Раз, два, три — подняли “Горбунка”, лёгкий был, на наше счастье. Покатили дальше — на ферму. После того как сорокалитровые фляги, доверху наполненные тёплым, парным молоком в кузов загрузили, пошла машина ровней и устойчивей. Дотянули до большака. С Сашей Соковым ту поездку часто потом вспоминали.
          Когда очередной зимний каникулярный сезон в пионерлагере закончился, загрузил я в ЛуАЗ остатки картофеля с продовольственного склада и вдвоём с физруком Валерой двинулись мы по Ярославке в столицу. А мороз был “ни встать, ни сесть” — аж за 30 градусов в минус столбики заиндевевших термометров попадали. Замёрз луцкий карбюратор напрочь, еле-еле до ближайшей заправки дотянули, там у местных девок только и отогрелись. Но тогда даже не до девок было. Шофёр Андрей со стенда на огромном “Урале” на обратном пути откуда-то заехал за нами, зацепил бедный ЛуАЗ толстым стальным тросом и отвёз нас обратно в Хотьково. Отходили в хорошей компании за изобильным русским столом.
          Однажды пришло время прощаться с тем “Коньком-Горбунком”. Среди работников испытательного стенда одну из должностей занимал товарищ, носивший говорящую фамилию — Брюхов. Не помню в каком именно качестве числился он в штатном расписании, но входил в число “незаменимых”. У начальника стенда Сергея Васильевича Кузнецова ходил он в первых помощниках. Существуют такие, Вы сами, дорогой мой Читатель, наверняка на жизненном пути их встречали. Нахал был из нахалов, а всё потому, что папаша его, имея генеральский чин, командовал большой войсковой частью, стоявшей поблизости. Многие перед Брюховым откровенно лебезили да заискивали. Помню явились Кузнецов с Брюховым в один прекрасный день в лагерь с инвентаризационной инспекцией, ну, типа, посмотреть всё ли на месте. А он, Брюхов, мне и говорит прямо без обиняков: “Ну что, Львович, есть тут у тебя что-нибудь, что можно украсть?” Вот такой был простой русский, советский человек.
          Когда кончилась “перестройка” и разгорелась буйным пламенем беспредельная дикая “прихватизация” — приобрёл Брюхов за бесценок один из складов, принадлежащих фирме, — вполне справный огромный сарай, набитый всяческим барахлом (в хозяйстве всё пригодится). Поэтому я совсем не удивился, когда узнал, что бывший когда-то моим санитарным транспортом автомобиль Луцкого завода оказался в Брюховских авуарах и стоит “сердешный” никому не нужный в том огромном брюховском сарае.
          Имеется у автора сих строк желание вставить ещё одну маленькую ремарочку относительно древнего украинского города Луцка. Почти случайно и не так уж давно выяснилось, что мама моей снохи Жанны (супруги младшего сына Дмитрия) родом из тех краёв, так что с бывшим “другом” — Луцким Горбунком нас связывали хоть и косвенные, но чисто человеческие — родственные узы.
          Может быть, стоило бы немного погрустить, вспоминая о тройке моих “стальных коней”, из которых он был последним. “Эх, тройка, птица тройка, кто тебя выдумал?” — как писал давным-давно замечательный классик. Ну, да ладно... “Любовь никогда не бывает без грусти. Но это приятней, чем грусть без любви”.