Наши лошади

            «Коня! Коня! Полцарства за коня!» –
            Крылатая Цитата из трагедии Шекспира.
            В ней много смысла и, порой, не о конях,
            Но с нами лошади, наверно, с сотворенья мира.

   В июле 2019 года я на своей машине ездил к Азовскому морю. Я специально поехал на машине, чтобы проехать по местам, где во время Великой Отечественной войны шли ожесточённые бои. Дорога эта проходила от Москвы на юг, по родным мне степным местам, практически по границе зоны, до которой докатился фронт. И я пытался понять, как же нашим солдатам удалось остановить механизированную армаду фашистов в степи, где вроде бы препятствий не очень много, кроме вырытых окопов. Выезжая на взгорки, я останавливался, осматривал местность и пытался представить, как строилась оборона, как бы я строил здесь оборону, где, по моему мнению, наиболее уязвимые места для возможного прорыва танковых колонн. Всё было не так просто, как виделось в кино, даже на прекрасных панорамных съёмках Сергея Бондарчука.
   Я пока не могу дать себе отчёта, зачем мне это? Но тогда было и есть сейчас желание самому попытаться представить обстановку войны, попытаться оценить её тяготы, понять, как нашим солдатам удалось устоять в тяжелейших боях с вооружёнными до зубов полчищами фашистов. Попытаться почувствовать напряжённость войны с повседневными жизненными заботами тысяч солдат в полевых условиях, смертями на каждом шагу. И здесь на степных просторах страны я пытался найти природные препятствия, которые помогали нашим бойцам сдерживать механизированные лавы фашистов. Пытался представить, как без нужного количества техники перемещались и вели боевые действия наши войска. Хотел понять, кто были союзники и помощники нашим солдатам на этой войне.
   Уже ближе к Ростовской области стали чаще попадаться реки и речушки, и я останавливался, подходил к береговой черте этих речек и отметил, что почти все берега топкие, брод с каменистым дном на такой речке не так легко найти. А за Ростовом русла рек представляли собой сплошные плавни, заросшие камышом и осокой. Вот, по-видимому, такие речушки и не давали фашисту вести механизированное наступление широким фронтом, и заставляли его сосредотачивать войска в колонны, оборону против которых
организовать было, на мой взгляд, легче.
   Но вот в Воронежской области таких препятствий было очень мало. И здесь, чтобы остановить продвижение войск, нужно было выставлять свои войска. Увидев это, мне стало понятно, почему же такие кровопролитные бои шли именно там. Именно там, под Воронежем, Красная Армия непрерывно перемалывала войсковые соединения фашистов. Конечно, наверное, и на других фронтах шли непрерывные упорные бои, но мне кажется, что здесь в степях было самое жёсткое соприкосновение войск. Здесь решалось кто кого! И то, что войска с боями отступили до самого Сталинграда, говорило о том, что преимущество в технике, на определённом этапе боёв, позволяло фашистам добиваться успеха. Но этот успех был ущербный и приводил к тому, что армейские группировки Гитлера, неся потери в этих боях, постепенно выдыхались как по людским ресурсам, так и в технике. И многим было понятно, что они выдохнуться окончательно. Нужно только устоять, не сломаться. Отступали до Волги, но устояли! Из-под Сталинграда наша армия и погнала хвалёные гитлеровские войска обратно, в Европу, где потом и прикончила их, завершив тяжелейшую войну славной победой.
   Фашисты вначале войны имели существенный перевес в технике, он стал ещё больше после первых дней войны, когда массированные бомбардировки с воздуха позволили им вывести из строя значительное количество нашей техники на местах хранения. Это давало им возможность маневрировать, быстро перебрасывать значительные войсковые соединения на большие расстояния, создавая на отдельных участках фронта мощный перевес в живой силе и технике. И длилось это до тех пор, пока нашим войскам не удалось создать непрерывный фронт по всей линии соприкосновения войск. В таких условиях переброска, даже быстрая, войск с одного участка на другой уже не оставалась не замеченной и сопровождалась контрнаступлением наших войск. Фронт застабилизировался. И началось выяснение кто сильнее. Мы оказались сильнее!
   И нашу армию тогда, на мой взгляд, выручали лошади. Они таскали орудия, подвозили снаряды, продовольствие, амуницию, вывозили раненых и много ещё чего делали эти умные и надёжные друзья людей. А на сильно пересечённой местности, да ещё после дождей, лошади были единственной тягловой силой в войсках. Весомую лепту в победу внесли и кавалерийские части нашей армии. Лошади, вместе с людьми, неразделимо ковали победу над врагом!
   Сегодня известно, что штатная численность лошадей в советских войсках составляла более 1,9 миллиона голов. Однако немало из них в «списках не значились». Считается, что за время Великой Отечественной войны на полях сражений было потеряно более миллиона лошадей.
   Немцы уже во время войны тоже стали массированно применять в своих войсках лошадей, в том числе мобилизованных на оккупированной территории. За годы войны на территории СССР захватчики уничтожили и похитили около 7 миллионов лошадей.
Я не знаю, есть ли где-нибудь у нас в стране памятник советской лошади, участнику и победителю в Великой Отечественной войне? Вместе с людьми есть, а вот отдельно – не видел. А, наверное, надо бы установить!
   Я не участвовал в боевых действиях, я родился после войны, но хорошо помню, что и после войны, когда уже стала появляться различная техника, лошади достойно несли свою ношу – служили людям. Особенно в сельской местности. Человек и лошадь, в то время, в Советском Союзе были неразделимы.
   Я рос в постоянном общении с лошадьми. Я практически помню внешний вид и имена всех лошадей, с которыми я общался по жизни. Как сейчас перед глазами стоят лошади, на которых я ещё мальцом месил глину для строительства двора. Хорошо помню невысокого серенького меринка по кличке Чепе, на котором два года возил сено волокушами по буграм, когда в колхозе шла заготовка сена. Как купал его в речке и переплывал с ним реку, держась за гриву коня. Теперь с улыбкой вспоминаю, как, уже повзрослев, наверное, после девятого класса, вместе с приятелем уводили ночью из конюшни коней, чтобы съездить в соседнюю деревню на вечеринку. Особая нужда в них была после дождей, когда дороги развозило так, что только на лошади и можно было проехать. При этом в темноте, выбирая коня, ощупывали его между задних ног, чтобы не взять кобылу, да ещё с жеребёнком. Помню, как кони упирались, и не хотели выходить из конюшни, и как они ходко скакали, когда возвращались домой. Мы отпускали повод уздечки, и лошади галопом неслись домой и ими не надо было управлять. Хорошо помню кобылку Малышку, на которой в последние годы мама каждый день объезжала деревню и собирала молоко, а потом возила его в райцентр на молокозавод. И на этой же лошадке мы сажали, опахивали и выкапывали картошку. А огороды были немаленькие! И эта небольшая лошадка честно трудилась вместе с нами. И нынче, при встрече с лошадьми, выполняющими различные трудовые обязанности, мне хочется подойти к ним, погладить их большую умную голову и поговорить о чём-нибудь. И при малейшей возможности я так и делаю.
   Такая встреча с лошадью произошла у меня и во время этой поездки на юг. На обратной дороге, в Липецкой области, я съехал с трассы и остановился на окраине небольшой деревни, чтобы немного передохнуть. Время было около семнадцати часов, и дневная жара стала спадать. Сразу за деревней были огороды, на которых местные жители выращивали картошку. А по краю поля росли высокие ракиты. В тени этих ракит я и остановился. Был июль месяц, картошка подросла и её нужно было окучивать. В нашей деревне этот процесс называется опахиванием. Выполняется он, как правило, сохой с лошадью. Вот этот процесс я и увидел в поле, возле которого остановился.
   Пожилой мужчина был за сохой, а небольшую серенькую лошадёнку, запряжённую в соху, под уздцы водил мальчишка, лет двенадцати. Я вышел из машины и, наблюдая за этим процессом, подошёл поближе. Закончив борозду, пахари остановились. Мужчина вытащил из земли соху, отбил с неё лишнюю грязь и, обращаясь к мальчику, сказал:
– Дима, отпусти повод. Пусть Зорик пощиплет травки, а я немного отдохну, – и присел прямо на край борозды.
Я подошёл к ним, поздоровался.
– Не суховата земля для опашки? – обратился я с вопросом к мужчине, который вопросительно смотрел на меня. – У нас в деревне обычно опахивали после дождя, – добавил я, не дожидаясь ответа.
– Может и суховата, но дождей всё нет и нет, а картошка перерастает, уж скоро зацветёт, – спокойно ответил мужчина. – А из каких мест вы будете? – задал он мне вопрос.
– Да ваш сосед. Покровский район Орловской области, – представился я.
– Знаю, не раз бывал, – ответил мужчина, продолжая разговор.
– Говорите орловский, а номера на машине не орловские? – обратился он с вопросом в мою сторону.
– Действительно, номера подмосковные, сейчас я живу там. Я родом из Покровского района, там и десятилетку заканчивал. И опахивал картошку не один раз, – поясняюще, ответил я. – А сейчас с юга еду, вот съехал с трассы, чтобы немного размяться. Уже почти тысячу вёрст проехал практически без остановки. А тут вижу – знакомая картина, вот и подошёл. Не помешал? – стал объяснять я своё появление здесь.
- Да нет, пожалуйста, отдыхайте, – ответил мужчина, внимательным взглядом осматривая меня и машину.
– А не будете возражать, если я за сохой пару грядок пройду? – вдруг, неожиданно даже для самого себя, спросил я у мужчины.
Тот растерянно смотрел на меня, наверное, полагая, что я шучу и, не зная, что сказать, улыбался.
– Правда, разрешите. Более сорока лет не дотрагивался до сохи, – уже упрашивая, обратился я к хозяину сохи и лошади.
– И что, прям в туфлях будете пахать? – продолжая улыбаться, спросил меня мужчина. – А как Вас зовут? – снова спросил он.
– Николай, – ответил я и протянул руку для рукопожатия.
– Пётр, – подав для рукопожатия правую руку, представился и он. – А это Димка – внук, – добавил он.
С минуту мы, молча, стояли и смотрели друг на друга. Каждый размышлял о своём.
– Ладно, пройдись. Только вот обуй мои сапоги. Сорок третий полезут? – предложил Пётр.
– Да, полезут. Я как раз сорок третий ношу, – ответил я, присел на траву, и снял туфли.
   Пётр тоже, кряхтя, стащил с себя резиновые сапоги. Я тут же обул их. На одни тонкие носки сапоги были даже велики.
– Ну что, Дим, поработаем, – обратился я к Диме, закончив переобувание. Тот молчал, не зная, что ответить.
   Не дожидаясь ответа, я подошёл к лошади, погладил её лоб и легонько потрепал по шее. Зорик смотрел на меня умными глазами и не возражал.
– Заводи, – обратился я к Диме, а сам поднял соху и понёс её к очередной борозде. Дима, взяв под уздцы Зорика, стал заводить его в нужную борозду:
– А ну, пошёл! – прикрикнул он на Зорика и сам быстрым шагом пошёл по соседней борозде рядом с лошадью. Зорик, немного напрягаясь, уверенно пошёл по борозде, соха врезалась в землю, и мы начали пахать.
   Соха была хорошая, а упряжка отлаженная, так что пахать было несложно. Нужно было только поддерживать её в нужном положении. Руки делали всё сами. Так мы прошли до конца этой борозды и вернулись обратно по другой. Всё это время Пётр сидел, не снимая портянок, на одном месте и внимательно смотрел за тем, как мы пашем. По-видимому, у него претензий не было. Когда мы закончили эту борозду и подошли к тому месту, откуда начинали пахоту, Пётр, не вставая, спросил:
– Ну что, вспомнил молодость?
– Вспомнил, – с чуть сбитым дыханием ответил я.
– Ладно, хватит, снимай сапоги, а то вон дыхалка то уже маленько сбилась, – улыбаясь добавил он.
– Так возраст сказывается. Мне уже 67, – стал оправдываться я.
– А тебе сколько? – обратился я к Петру.
– Маленько поменьше – 63, – ответил Пётр.
   Тем не менее я не стал возражать. Присел на землю и стал снимать сапоги. Пётр, в свою очередь, обул их. А я в это время переобулся в туфли.
– Хочу сказать, что соха и упряжка у Вас хорошие, а то бы, наверное, ещё сильней запыхался, – продолжил я начатый разговор. – А земля мягкая, правильно, что опахиваете. Ночью роса смочит стебель, и эта новая земелька прилипнет, – стал я рассуждать вслух, как специалист в сельском хозяйстве. Пётр утвердительно кивнул головой и добавил:
– Действительно, росы нынче очень сильные. Утром выедешь на луг, так трава вся, как ртутью облита, без сапог враз промокнешь! – Петро, а Зорик-то, откуда у Вас? – вновь спросил я.
– Зорик-то! Это остатки колхозного богатства. У нас хоть и урезанный колхоз, но остался. Председатель колхоза у нас ещё со времён Советской власти старается сохранить коллектив, а заодно и живность. Правда нашему председателю уже за семьдесят, сколько он сможет ещё управлять – не известно. Мы теперь ООО, земельные паи сложили в один. У нас в коллективе пятнадцать семей. Держим стадо коров – 150 голов, а также небольшое стадо овец. Есть свой маленький молокозавод. Остались автомашины, тракторы, комбайны, три лошади. Вот Зорик – один из них. Конечно, возрастной состав нашего коллектива сильно состарился. Но мне кажется, что скоро в деревню люди опять начнут возвращаться. Работу-то в городе сейчас очень трудно найти. Вот, моя дочь с зятем – родители Димки, уехали из города. Зять – молодец, на всей технике работает, говорит, что надо было ещё раньше уехать из города. В Липецке у них квартира двухкомнатная осталась. Сдают. А на земле всё-таки понадёжней. Ведь так? – закончив своё сообщение, обратился с вопросом ко мне Пётр.
– И да, и нет, – немного, помолчав, ответил я.
– Ведь, если мы промышленность и науку бросим окончательно, страна развалится, – добавил я.
– Я не об этом. Я про тех, кто не может в городе найти работу, а занимается всякой перепродажей и услугами, – стал объяснять Пётр. – Я ведь тоже имею высшее образование и работал инженером на Липецком металлургическом. Понимаю, как непросто в промышленности без образованных инженеров. Но ведь огромная масса заводов исчезла, а народ то, остался. Я про них, – добавил он.
– Согласен, эта тема непростая. Надеюсь, время разрулит всё по своим местам, а держаться поближе к земле – это правильно. Спасибо Вам! Мне пора ехать, – прощаясь, обратился я к Петру, и вновь протянул ему руку. Он ответил рукопожатием. Так мы, улыбаясь в лицо друг другу, стояли с минуту. Потом я пожал руку Диме, похлопал по холке Зорика и потихоньку пошёл к машине, а Пётр, прикрикнув на Зорика, продолжил опахивать картошку.
   Уже сидя в машине и двигаясь по направлению к дому, я несколько раз улыбнулся проделанному там, на картофельном поле. «Зачем я это сделал?» – я не могу себе объяснить. Но вот отдельные эпизоды в поведении лошадей, которые мне пришлось наблюдать за свою жизнь, замелькали в памяти. И во всех этих эпизодах лошади вели себя как умные и преданные человеку животные.

ноябрь 2020