Остров разбитых надежд

( Отрывки из романа « Сибирская Атлантида»)
«Где умирает надежда, там возникает пустота»
 
«Мир – величественный Храм, а мы лишь жалкие бледные тени на его стенах! Ты хоть понимаешь такое, Илья!?» – Произносивший столь высокопарные слова коротко стриженный очкастый мужик лет шестидесяти (одетый в грязную фуфайку и серые потёртые штаны, заправленные в резиновые сапоги) посмотрел на сидящего напротив за сколоченным из грубых досок столом лохматого паренька которого все немногочисленные  жители острова почему то называли  Гнидой . Того это страшно бесило но от клички как от татуировке на лбу никогда не отмоешься . Гнида был намного моложе своего собеседника, но выглядел даже ещё более неряшливо одетым – в своей заношенной дырявой робе, давно потерявшей форму и цвет.
Лицо говорившего было испещрено мелкими рубцами, словно он когда-то в далёком детстве переболел оспой, но голубые глаза, многократно увеличенные толстыми линзами очков, выдавали в нём человека доброго и отзывчивого. Только лишь по странной случайности загнанного судьбой на берег этого странного острова, затерянного среди камышей и скрученных деревьев на одном из изгибов реки Волги, что облюбовала колония бомжей-браконьеров.
Гнида всё также бессмысленно молчал, не обращая на говорящего никакого внимания. И таращился пустыми глазами, не моргая, куда-то вдаль, за темнеющую гладь реки.
– Создатель наделил нас разумом! – продолжал Иван, приняв молчание собеседника за согласие. – Вот ты, Илья, человек ещё очень молодой. Но уже оказался за бортом реальности! Ты осознаёшь своё предназначение на земле?
– Чего? – неожиданно отозвался лохматый Илья. В глазах его сверкнула злость. Он сплюнул сквозь передние зубы на землю и снова отвернулся от Ивана, постучав пальцами по поверхности стола, сколоченного из шершавых досок. На худых пальцах по одной букве было наколото слово «север».
Но очкастый Иван всё никак не унимался.
– Нет, ты вот скажи: почему люди, обладая культурой и знаниями, до сих пор неистово истребляют друг друга? Продолжают вести кровавые войны, убивая и разрушая всё то, что создавалось на земле предыдущими поколениями.
Иван сделал паузу и философски продолжил.
– Может, ответ сокрыт где-то в глубине нашей человеческой природы? – он поднял палец вверх, как делал много тысячелетий до него греческий философ Сократ, пытаясь убедить своих собеседников в своей правоте. – А, может, секрет в том, что одни народы несут в себе первородную инфантильность и неспособность построить нормальное цивилизованное государство? Потому и должны быть лишены права на владение таким государством?

В этот момент лохматый вместо ответа развернулся и с размаху врезал философствующему Ивану по морде, от чего тот, перевернувшись на скамье, упал на землю, потеряв свои очки с толстыми линзами. И теперь, не в силах сразу подняться, лишь тяжело дышал, беспомощно моргая подслеповатыми глазами.
– А как тебе, умник, такой ответ! А? – Илья зло рассмеялся. – Достал своей трескотнёй, сучёнок, до печёнок уже достал!
Он, перегнувшись через стол, плюнул в сторону поверженного, затем неспешно сунул руки в карманы и, не обращая внимание на стоявшего на четвереньках у стола Ивана (тот пытался стереть рукавом кровь, проступившую на опухших губах) пошёл вразвалочку – в сторону своей хибары, сколоченной, как и все строения на острове, из серых досок. Из окон таких нехитрых ломиков везде торчали трубы железных печек, прозванных в народе ещё с революционных времен «буржуйками».
Философский разговор окончился привычным способом, простым и действенным (как, впрочем, и все подобные в подлунном мире!) – у кого больше кулак, тот и прав!
Иван шарил ладонью по поверхности земли, усыпанной прелыми листьями деревьев, уже давно сбросивших листву в ожидании неумолимо надвигающихся холодов.
Потом, не вставая, трясущимися пальцами долго надевал очки со сломанной дужкой на нос. И только после этого, поднявшись на ноги, надолго закашлялся, сплевывая кровавые сгустки – результат тяжёлого заболевания легких. Немного откашлявшись, опёрся одной рукой на стол, где они только что сидели с его агрессивным визави, посмотрел в небо – туда, в самую высь, где, широко разбрасывая белые крылья, плыли большие птицы, не обращая внимания на проплывающую под ними унылую землю.
Зрелище выглядело завораживающее, что немного успокоило Ивана.
– В конце концов мир извечно жесток и несправедлив к слабым! – утешил он сам себя. – Да и что обижаться на молодого неуча, кого сильно унижали в детстве? Ведь сама жизнь наказала его, лишив жалости и сострадания.
Так размышлял бывший учитель, а ныне спившийся бомж Иван Сергеевич Блинов, глядя сквозь толстые линзы очков на прекрасных белых птиц, летящих в чернеющем небе высоко над Волгой.
И ничего не могло омрачить столь величественной картины единства неба, белых птиц и бегущей в никуда реки – всё более и более наполняющейся усталостью ещё одного уходящего осеннего дня.
В преддверии неумолимо надвигающихся холодов больше всего на свете Иван любил свои мысли, приходившие к нему по ночам и так же неспешно покидавшие под утро. После них в душе оставалось странная благодать и щемящая пустота от осознания своей никчёмности и ненужности на белом свете.
Несколько лет назад он пытался увлечься религией: думал именно там найти единомышленников похожих на него по ощущению окружающего мира. Но всё как-то не сложилось, сначала на него накричала злая бабка в чёрном платье и приспущенной на самые глаза косынке – за то, что пытался поставить «не туда» свечку. А откуда ему знать куда нужно?
Потом не повезло с батюшкой: тот, что служил в их провинциальном городке, оказался горьким пьяницей и мелким врунишкой. А потому только и думал, как бы вытащить у прихожан лишний рубль. Одним словом, с религией получился полный облом.
Библия с её яркими мифами ничего измученной душе не дала: Иван, как бывший учитель, понимал всю сказочную суть разного рода божественных историй. А потому его душа никак не отзывалась на сказки об «отце, сыне и святом духе».
А как он оказался здесь, на чёртовом острове? Каким образом его дорога жизни привела именно сюда – в тлен и пустоту? К отверженным из больших городов и маленьких посёлков, что жили только случайным браконьерством и вечной пьянкой? И что только здесь могли более-менее сносно влачить своё жалкое никчёмное существование?
Но они-то все – ладно… Но вот он! Как бывший учитель истории и обществоведения (победитель районного конкурса «Лучший педагог», награждённый от Минобра области почётной грамотой!) смог вдруг оказаться среди пропойц и неудачников? И даже среди них стал считаться изгоем – «долбанутым на всю голову» – за свою приверженность к публичному философствованию.